Значит ли это, что термидорианцы решили поставить крест на «принципах 1789 года»? На это отважится впоследствии только Бонапарт. Текст же 1795 года пронизывал дух компромисса, его создателям нужно было угодить всем – и тем, кто привык считать себя с начала Революции ее истинными творцами, и тем, кто верил в идеалы демократии, и тем, кто успел уже понять, во что выливается народовластие.

Тем не менее отказ от иллюзий неминуемо означал пересмотр Декларации прав человека и гражданина. Хотя этот документ носил преимущественно теоретический характер и, как показывал опыт предыдущих конституций, мыслился скорее как своего рода руководство для законодателей, именно в нем обозначались те принципы, которыми должна руководствоваться власть. Конвент, говорил Буасси, «должен отважно отринуть иллюзорные принципы абсолютной демократии и безграничного равенства, которые, без всяких сомнений, являются самыми опасными подводными камнями для истинной свободы». Суть новой редакции Декларации он сформулировал следующим образом: мы «заменили ясными определениями расплывчатые, туманные и вводящие в заблуждения выражения, которые могут лишь сбивать с толку».

Прежде всего здесь имелись в виду «естественные и неотъемлемые права человека», которыми люди пользовались в естественном состоянии и которые нужно гарантировать им в современном обществе. В 1789 году это казалось невероятно актуальным, поскольку было тем идейным фундаментом, который позволял разрушить Старый порядок: ведь если от природы все люди равны, то и по конституции они должны быть равны. К 1795 году стало очевидно, что и равенство, и свободу, и право на сопротивление угнетению (не говоря уже о праве на восстание, появившемся в Конституции 1793 года для оправдания переворота 31 мая – 2 июня) все понимают по-разному. Права, данные человеку от природы и столь ценимые просветителями, стали казаться опасной абстракцией.

«Люди равны, слышим мы, – писал один из публицистов. – Физически? Великан докажет вам, что он не равен карлику. Морально? Сократ будет отрицать, что он равен папаше Дюшену. ‹…› В природе? Если бы это было так, то так бы и оставалось». Вплоть до наших дней, продолжал он, легче «поместить Марата в Пантеон, чем приставить ему голову Ньютона или Монтескье».

В итоге от провозглашенного в 1789 году принципа: «Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах» – было решено отказаться. Теперь лишь указывалось, что «правами человека в обществе являются свобода, равенство, безопасность, собственность». Не менее двусмысленной казалась и статья 1 Декларации прав 1793 года: «Целью общества является всеобщее благо», – поскольку, как справедливо указывали депутаты, единого определения «всеобщего блага» не существует, так как каждый понимает под ним нечто свое. В результате этот тезис в новую редакцию Декларации прав тоже не попал.

Не покушаясь на базовые «принципы 1789 года» – равенство перед законом, свободу вероисповедания и печати, презумпцию невиновности, термидорианцы постарались сформулировать Декларацию прав таким образом, чтобы она не выглядела сборником философских абстракций, к тому же меняющимся от конституции к конституции в угоду политической конъюнктуре. В то же время впервые с начала Революции в Декларацию, помимо прав, были включены и обязанности, суть которых наиболее четко сформулирована в двух принципах, изложенных в статье 2: «Не делайте другому того, что вы не хотите, чтобы сделали вам. Постоянно делайте другим то доброе, что вы бы хотели получить сами».