Другим фактором, позволявшим Робеспьеру диктовать свою волю Конвенту, депутаты считали Террор.

Террор был удобным инструментом для удержания власти (тем более что монтаньяры составляли меньшинство Национального Конвента, которое при других условиях едва ли смогло бы столь успешно манипулировать большинством), но именно он послужил одной из главных причин переворота 9 термидора. Это создавало для депутатов непростую проблему. Отказаться от Террора? Но как тогда бороться с контрреволюционерами, роялистами, всеми недовольными политикой Конвента? Сохранить Террор? Но как избавиться от страха за собственную жизнь, за жизни родных и близких?

Не в силах найти ответы на эти вопросы сразу, депутаты предпочли не решать их радикально: продолжать политику Террора, но пытаться избегать эксцессов и перегибов, а заодно и обеспечить собственную безопасность. Казни не прекращаются, а Закон о подозрительных остается в силе. Но одновременно лозунгом термидорианцев становится: «Поставить правосудие в порядок дня».

В первую очередь это означало освобождение для тех, кого в новых условиях считали невиновными. 18 термидора (5 августа) Конвент предписал Комитету общей безопасности выпустить на свободу всех лиц, не подпадающих под действие Закона о подозрительных – при расплывчатости этого закона декрет фактически позволял Комитету решать судьбы заключенных по собственному усмотрению. Всем заключенным или их родственникам должны были сообщить причины ареста. В провинции освобождения из тюрем отдавались на откуп комиссарам Конвента. «Здесь нет речи ни об амнистии, ни о милосердии, – пояснил Барер несколько дней спустя, – речь идет о правосудии, равном для всех правосудии». За пять дней, с 18 по 23 термидора, Комитет общей безопасности освободил 478 человек из почти 7000 заключенных парижских тюрем.

Проблема освобождения из тюрем оказалась очень острой, и дело не только в том, что противников робеспьеристов или подозреваемых в недостаточной лояльности монтаньярскому Конвенту нередко сменяли в заключении сторонники Робеспьера и те, кто наиболее активно проводил в жизнь политику монтаньяров. Гораздо опаснее было то, что волна освобождений привела к резкой поляризации общественного мнения: одни опасались реванша выпущенных из тюрем «аристократов», другие мечтали о мести тем, кто сажал людей при диктатуре монтаньяров. Из департаментов в Конвент и Якобинский клуб пошел непрерывный поток петиций. «Патриоты» жаловались на многочисленные притеснения, а сограждане в ответ именовали их казнокрадами и кровопийцами. Как только одни депутаты выступили за решение публиковать списки освобожденных, другие тут же провели декрет, требовавший предать гласности и имена отправивших их за решетку. Конвенту пришлось отменить оба декрета: депутаты испугались, что их реализация приведет к гражданской войне.

Освобождение из тюрем, хотели того сами депутаты или нет, с неизбежностью приводило к осуждению политики Террора и к постановке вопроса о том, кто несет за него ответственность. Отсюда оставался всего один шаг до обвинения тех, кто проводил в жизнь политику монтаньяров. Эти люди, особенно на местах, нередко воспринимались как виновные лишь потому, что были во власти. Понемногу процесс начал выходить из-под контроля: вскоре стало понятно, что полностью сохранить систему Террора, поставив ее на службу новому составу Комитетов, уже не удастся.

14 термидора (1 августа) без всякого обсуждения был отменен закон от 22 прериаля. Вслед за тем один из депутатов потребовал, чтобы Антуан Фукье-Тенвиль, общественный обвинитель Революционного трибунала, «отправился в ад искупать пролитую им кровь». Это также не вызвало никаких дискуссий, Фукье был арестован. На следующий день было принято решение об аресте депутата Жозефа Лебона, руководившего Террором в Аррасе; коллеги назвали его «палачом, служившим Робеспьеру». Особенно важным им казалось то, что он во всем подражал «триумвирам» – все делал «как Робеспьер и для Робеспьера». Позднее, в октябре, по итогам работы специальной комиссии и поименного голосования будет отправлен под суд Жан-Батист Каррье, свирепствовавший в Нанте.

Все трое не могли понять, в чем их обвиняют, ведь они выполняли – и весьма успешно – распоряжения того же самого Национального Конвента и его комитетов. «Я был орудием комитетов, я подчинялся, я лишь механизм, который приводили в действие», – скажет депутатам Фукье-Тенвиль. Суд над ним показал, что общественный обвинитель, наводивший ужас на своих жертв, – лишь мелкий бюрократ, изо всех сил стремившийся выслужиться перед теми, кто находился у власти. «Здесь виновно все, вплоть до колокольчика председателя!» – воскликнет Каррье, осознав после трехдневных попыток оправдаться, что коллеги твердо решили принести его в жертву. Все трое были приговорены к смерти и казнены.

Впрочем, проводимые термидорианцами репрессии были несравнимы с временами «Великого террора»; за исключением казненных сразу после переворота, на эшафот взошли лишь несколько депутатов и их единомышленников. Даже те, кто был арестован, – как Давид, изгнанный из Конвента в один день с Лебоном, – впоследствии оказались оправданы и вышли на свободу. Причина была проста: несмотря на постоянные обвинения друг друга и выяснения, кто больше выслуживался перед Робеспьером, депутаты Конвента отлично понимали, что, по сути, Каррье прав: все они несут коллективную ответственность за Террор. Тем, кто аплодировал робеспьеристам, зверствовал в провинции, голосовал за казнь короля, отправлял под суд своих коллег, совсем не хотелось обсуждать вопрос о личной ответственности за репрессии. «Количество палачей было практически равно количеству граждан», – скажет один из депутатов.

Тем не менее отмена закона от 22 прериаля подрывала основы самого существования Революционного трибунала. Его хотели распустить сразу после переворота, но тогда он был еще нужен, чтобы судить соратников Робеспьера. 11 термидора его работу решено было приостановить. И все же 23 термидора (10 августа) трибунал реорганизовали, его состав сократили, вновь предоставили обвиняемым право на защиту, полномочия самого трибунала существенно сузили: отныне его юрисдикции подлежала лишь бóльшая часть преступлений с контрреволюционными намерениями. Таким образом, трибунал во многом вернули к тому положению, в каком он находился до принятия закона от 22 прериаля. 8 нивоза (28 декабря) Революционный трибунал подвергся новой реорганизации: в частности, было принято решение каждые три месяца полностью обновлять его состав. До конца II года Республики трибунал вынесет 16 смертных приговоров, однако за тот же период 92 человека будут им оправданы. 12 прериаля III года Республики (31 мая 1795 года) Революционный трибунал будет окончательно упразднен – как слишком одиозное учреждение, а его полномочия будут переданы департаментским уголовным судам.