Казнь Людовика XVI вызвала широчайший резонанс во всем мире и резко обострила отношения революционной Франции с подавляющим большинством европейских государств. Это, впрочем, не значит, что до того такие отношения отличались безмятежностью. Соседей Франции уже не один месяц тревожила ее агрессивная политика. Торжественно провозглашенный Учредительным собранием отказ от завоеваний на деле обернулся аннексией Авиньона, который то же самое Собрание и осуществило. А Конвент даже на словах не обещал соседям мира и спокойствия. Эйфория от побед осени 1792 года побудила депутатов принять ряд решений, которые не могли не напугать соседей Республики.

16 ноября 1792 года правительство Франции заявило об открытии коммерческого судоходства по реке Шельда, запрещенного еще Вестфальским миром 1648 года. Тем самым молодая Республика наглядно продемонстрировала, что не считает себя связанной нормами международного права, которых ранее придерживалась монархия.

19 ноября был принят довольно краткий по содержанию, но чрезвычайно важный по последствиям декрет, в котором говорилось: «Национальный Конвент от имени французской нации объявляет, что обеспечит братское отношение и помощь всем народам, которые захотят обрести свободу, и поручает исполнительной власти дать приказ всем генералам оказывать этим народам помощь и защищать граждан, которые пострадали или могут пострадать за дело свободы». Поскольку декрет был принят в ответ на просьбу о помощи со стороны революционеров из нейтрального Цвайбрюккенского герцогства, механизм его применения был вполне очевиден. Теперь достаточно было какой-нибудь группе революционных активистов «от имени народа» той или иной страны обратиться к Французской республике за содействием в «обретении свободы», чтобы за этим последовало французское военное вторжение.

27 ноября 1792 года Конвент принял решение об аннексии Савойи «по желанию» ее жителей. Тем, кого смущало столь откровенное нарушение принятых норм международного права, угрожавшее сделать войну бесконечной, представивший декрет депутат Грегуар доходчиво объяснил, что прежние правила на революционную Францию не распространяются: «Жребий брошен, мы отдались на волю судьбы, все правительства – наши враги, все народы – наши друзья».

15 декабря 1792 года Конвент принял декрет «О действиях французских генералов в странах, оккупированных армиями Республики». Военачальникам предписывалось ликвидировать на подобных территориях все местные органы власти и действующие институты права, сеньориальные повинности и прежние налоги. Политическими правами в зоне оккупации следовало наделять только тех граждан, кто присягнул «свободе и равенству» и отказался от своих былых «привилегий и прерогатив». Собственность прежних правителей и их приближенных секвестрировалась. Вместо старых властей учреждалась временная администрация из местных жителей, для братания с которой Конвент обязался немедленно прислать своих комиссаров. Им, помимо братания, поручалось также изыскивать в оккупированных областях ресурсы для содержания французских армий. В перспективе временную администрацию оккупированной страны предполагалось заменить «свободным и народным» правительством, но задача такового не менялась: ему предстояло содействовать комиссарам Конвента в поиске и в изъятии необходимых французам ресурсов. Те народы, которых такие «свобода и равенство» не привлекали, декрет предлагал считать врагами французской нации.

Если отвлечься от декларативного флера декрета, то без труда обнаруживается его суть: стратегической целью Французской республики провозглашался повсеместный экспорт революции вооруженным путем. Причем новые порядки в соседних странах предполагалось устанавливать не ради блага их жителей, мнения которых никто и не спрашивал – «или ты это принимаешь, или ты враг», – а чтобы облегчить Франции выкачивание ресурсов с оккупированных территорий.

Неудивительно, что претензии Французской республики на подобное «освобождение» других народов не нашли у тех понимания и благодарности. Безоговорочную поддержку французским войскам и оккупационным властям оказывал лишь узкий слой городского населения, занятого преимущественно интеллектуальной деятельностью и зачарованного абстрактными идеалами Просвещения, то есть фактически та же самая просвещенная элита. Именно из ее числа набирался персонал марионеточных органов власти, служивших ширмой для деятельности присланных Конвентом комиссаров.

Народ же как таковой – крестьяне и городской плебс – в большинстве своем воспринимал оккупантов враждебно. 2 декабря 1792 года жители занятого французами Франкфурта-на-Майне принялись активно помогать штурмовавшим город войскам герцога Брауншвейгского, чтобы поскорее изгнать непрошенных «освободителей». В Ницце против французов развернулось настоящее партизанское движение, большинство участников которого – их называли «барбе» – составляли крестьяне. В декабре 1792 года антифранцузские манифестации прокатились по Бельгии. В Риме 13 января 1793 года в ходе волнений городского плебса был убит дипломатический представитель Франции.

Впрочем, несмотря на подобное сопротивление, Конвент продолжал твердо придерживаться принятой им внешнеполитической линии. 31 января 1793 года он утвердил декрет об аннексии Ниццы.

Всех этих действий Республики было более чем достаточно, для того чтобы настроить против нее другие европейские государства. Казнь же короля оттолкнула от нее даже тех, кто еще надеялся вернуть Францию в рамки международного права. Правительства, при которых еще оставались французские дипломатические представители (в Санкт-Петербурге, к примеру, такового уже год как не было), выдали им паспорта на выезд. Сначала это сделали в Лондоне, где раньше других узнали о смерти Людовика XVI. В ответ Конвент 1 февраля 1793 года объявил войну Великобритании и Соединенным провинциям Нидерландов. А после высылки французского поверенного из Мадрида члены Конвента 7 марта проголосовали и за объявление войны Испании. «Одним врагом для Франции больше – одной победой больше для свободы», – самоуверенно заявил Барер, представляя коллегам проект соответствующего декрета.

Противникам Французской республики не пришлось прилагать больших усилий для формирования между собой альянса. Она сама загоняла другие страны в антифранцузскую коалицию – первую из семи, с которыми ей придется иметь дело на протяжении ближайших двадцати двух лет.