Одобрение Людовиком XVI Конституции 1791 года открывало простор для различных политических комбинаций, абсолютно немыслимых при Старом порядке. Прежде всего это был шанс посадить на французский престол не законного короля, а либо либерального французского принца (например, герцога Орлеанского), либо принца иностранного, обеспечив тем самым влияние держав коалиции на будущую политику Франции. Назывались и конкретные кандидаты, в частности второй сын Георга III Фридрих Август, герцог Йоркский – полководец, сражавшийся с французами во Фландрии. Его восхождение на французский престол в теории могло бы разрушить Первую антифранцузскую коалицию, сделав союзниками Франции Англию, Голландию и ряд германских государств. Другим кандидатом был Фридрих Генрих Людвиг Гогенцоллерн – младший брат Фридриха II, также известный полководец, симпатизировавший Франции и французскому образу жизни.

Другим вариантом стало изменение формы правления. Премьер-министр Великобритании Уильям Питт-младший однажды даже заявил, что война ведется вовсе не для того, чтобы навязать французскому народу монархию. Англичане прямо выступали за то, чтобы полномочия французского короля были ограничены. Более того, они настаивали на том, чтобы суть этих ограничений определял не только сам монарх, но и собранные в той или иной форме представители народа.

Французская революция создала для европейских держав и другие возможности, которыми они не замедлили воспользоваться. Когда еще в 1790 году посланец графа д’Артуа беседовал с герцогом Брауншвейгским, тот сказал, что «за определенные уступки на границах Франции он немедленно придет на помощь королю». Когда Людовик XVI стал вести в начале 1792 года переговоры о вооруженном вмешательстве Пруссии во французские дела, Фридрих-Вильгельм II сразу же заявил, что хочет в качестве компенсации герцогства Юлих и Берг, владельцу которых предполагалось выделить возмещение за счет Эльзаса.

На Эльзас заглядывалась и Австрия, причем у нее был для этого даже законный повод. Те дворяне, чьи сеньориальные права были отменены в Эльзасе и Лотарингии, наотрез отказывались договариваться с Францией и принимать от нее материальную компенсацию, заявляя, что, поскольку их права были гарантированы договорами, подписанными императором и ратифицированными имперским Рейхстагом, то с ними и нужно обсуждать отмену этих прав. Хотя, по сути, как считали эти дворяне, грубейшее нарушение упомянутых договоров лишило Францию прав на эти территории.

И это были не просто разговоры и планы. Когда австрийские войска войдут в Эльзас, их командующий выпустит прокламацию, содержащую следующие слова: «Посмотрите на другие народы Германии, и вы увидите, сколь рады они снова назвать вас братьями. Воссоединитесь же с ними. Среди вас нет никого, я уверен, кто откажется от счастья быть немцем». Из различных свидетельств современников видно, что австрийцы поглядывали также на Лотарингию, Франш-Конте, отдельные города Фландрии, тем более что Франция фактически сама создала прецедент, присоединив к себе Авиньон и ряд других территорий.

У Великобритании не было с Францией общих границ, но англичане всячески намекали, что тоже ожидают компенсации за неспровоцированную агрессию – на сей раз в колониях. Им к тому же хотелось, чтобы те огромные деньги, которые они тратили на поддержку роялистского движения, позволили бы поставить точку в долгом морском соперничестве обеих держав.

В таком ракурсе становится более понятным весьма странное, на первый взгляд, отношение союзников к армиям эмигрантов. Противники Республики недоумевали, отчего державы коалиции даже не пытаются объединить с ними свои усилия. Как писал современник, солдатам армии Конде – «элите нации» – создавали «тысячи препятствий, запретили им даже малейшую демонстрацию вооруженной силы, парализовали все их действия, и ответ на все их послания, призывающие поторопиться, был один и тот же: “Погодите, выждите”».