Глава 5
СУБМАРИНА
Все мотались по операционной как сумасшедшие — не то чтобы быстро ходили, а чуть ли не бегали. Только тело на операционном столе оставалось совершенно неподвижным. Оно было обернуто тяжелым термоодеялом, насквозь пронизанным тончайшей сетью трубочек, по которым циркулировал фреон. Обнаженное тело Бинеса под этим покровом охладилось до температуры, при которой жизнь почти замерла — точнее, едва теплилась.
Голову Бинеса обрили наголо и покрыли сеткой линий, обозначающих широту и долготу, отчего голова стала ужасно похожей на глобус. На лице бесчувственного ученого застыло выражение глубокой печали, накрепко впечатанное жесткими складками у рта и вокруг глаз.
На стене рядом с операционным столом появилось изображение кровеносной системы больного, увеличенное до такой степени, что сетка сосудов головы и шеи занимала все пространство от стены до стены и от потолка до пола. С виду эта картина напоминала какое-то фантастическое дерево или даже лес — с огромными, толщиной в мужскую руку, крупными артериями и венами, окутанными невероятно запутанным переплетением тоненьких сосудов и капилляров.
В комнате над операционной, где был специальный стеклянный купол для наблюдения, стояли Картер и Рейд. Оттуда были хорошо видны панели с мониторами, за каждым из которых сидели техники в белой медицинской униформе с неизменными буквами «ФЦИПМ».
Картер склонился над стеклянным куполом, пока Рейд тихо и спокойно говорил в микрофон:
— Доставьте субмарину к миниатюризационной установке.
Такие приказания всегда отдают тихим и спокойным голосом. Тишина сама по себе говорит о многом — например, о важности происходящего. Лихорадочно делались самые последние приготовления, еще и еще раз перепроверяли, как работает термоодеяло. Каждый техник вглядывался в свой монитор, будто это была его невеста, с которой он наконец оказался наедине. Медсестры порхали вокруг Бинеса, как огромные белые бабочки.
Как только «Протей» начали готовить к уменьшению, каждый человек в операционной понял, что пошел отсчет последних минут перед стартом.
Рейд нажал на кнопку.
— Сердце!
На мониторе, расположенном прямо перед Рейдом, появилось подробная «карта» сердца Бинеса и окружающих тканей. Снизу, под монитором, высвечивалась электрокардиограмма. Сердце Бинеса сокращалось медленно, и каждое сердцебиение звучало как глухой двойной удар.
— Что ты на это скажешь, Генри?
— Нормально. Частота сокращений держится около тридцати четырех в минуту. Никаких нарушений, ни акустических, ни на электрокардиограмме. Хорошо бы и все остальное было в таком же порядке.
— Так. — Рейд переключил монитор. Что может быть не так, если с сердцем все в порядке?
Он переключился на сектор легких. На мониторе ожили показатели всех респираторных функций.
— Все в порядке, Джек?
— Так точно, доктор Рейд. Частота дыхательных движений — шесть в минуту. Меньше не получается.
— И не нужно. Продолжай наблюдение.
Теперь гипотермия. Этот сектор оказался побольше предыдущих. Сюда поступали данные из всех систем организма, но оценивался только один показатель — температура. Уровень температуры видимых слизистых, кожи на различных точках тела, температуры разных внутренних органов. На множестве экранов отмечались малейшие изменения температуры. Под каждым экраном была табличка: «Кровеносная система», «Респираторная», «Сердечная», «Почки», «Кишечник» и тому подобное.
— Что-нибудь не так, Сойер? — спросил Рейд.
— Нет, сэр. Внутренняя температура — двадцать восемь градусов по шкале Цельсия, или по Фаренгейту…
— Не нужно пересчитывать.
— Да, сэр.
Рейд как будто собственной кожей почувствовал холод — на восемь градусов ниже нормы. Восемь решающих градусов, которые приостанавливают обмен веществ, замедляют его почти в три раза по сравнению с нормой. Втрое уменьшается потребление кислорода, сердце бьется медленнее, падает скорость кровотока, и, естественно, уменьшается скорость повреждения мозга, зависимого от закупоренной артерии. Кроме того, гипотермия создает более благоприятные условия для субмарины, которая вот-вот погрузится в неизведанные глубины человеческого организма.
Картер повернулся к Рейду.
— Все готово, Дон?
— Насколько это вообще возможно, учитывая, что мы придумали все за одну ночь.
— Я не особенно верю в эту затею.
Рейд покраснел.
— Что бы это значило, генерал?
— Нам нужны не импровизации. Для меня не секрет, конечно, что вы занимаетесь проблемами миниатюризации биологических объектов. Но разве вы собирались проводить эксперименты непосредственно на человеческой системе кровообращения?
— Нет, именно кровеносную систему мы не рассматривали. Но моя группа разрабатывала подобные проблемы — хотя бы теоретически. Это, собственно, их основное занятие.
— Дон… — Картер замялся было, но все же сказал: — Если эта затея провалится, Дон, чья-то голова срочно понадобится правительству в качестве охотничьего трофея. И скорее всего, это будет моя голова. А если все получится как надо, ты и твои люди выйдете отсюда, раздувшись от гордости и благоухая, как майские розы. Постарайся все же не перегнуть палку, что бы ни случилось.
— Военные все равно окажутся на шаг впереди нас, разве нет? Ты мне и раньше про это говорил — что не стоит перебегать им дорогу.
— Будет очень трудно отказаться от искушения. Так, вот еще что. Что там не так с этой девицей, Корой Петерсон?
— Ничего, а что?
— У тебя довольно громкий голос. Мне было слышно, что ты говорил как раз перед тем, как я вошел в зал. Почему ты не хотел, чтобы она была в спасательной команде?
— Она — женщина. Не стоит подвергать ее такой опасности. Кроме того…
— Что?
— Честно говоря, этот Дюваль, как всегда, начал выступать в своей надменной манере, и я непроизвольно стал возражать. Насколько ты доверяешь Дювалю?
— Что ты имеешь в виду?
— Зачем ты на самом деле послал туда этого Гранта? За кем он должен присматривать в первую очередь?
Картер сказал низким, внезапно охрипшим голосом:
— А я вообще не говорил ему, за кем там надо приглядывать. Однако смотри — они уже прошли в стерилизационную!
Грант вдыхал специфический медицинский запах, радуясь удачному случаю — наконец-то можно было как следует побриться. Негоже упускать возможность привести себя в порядок — ведь на борту субмарины будет девушка. Униформа с буквами «ФЦИПМ» тоже выглядела вполне достойно — из цельного куска материи, на замке-молнии, очень удобная и при этом почти щегольская. Форма, которую спешно подобрали для Гранта, немного жала под мышками. А, ерунда, все равно носить ее придется не больше часа.
Грант и все остальные члены спасательной команды тесной группой прошли вниз по коридору, освещенному блеклым синеватым светом, насыщенным ультрафиолетовыми лучами. Перед тем как войти в стерилизационный коридор, все они надели темные очки-консервы, чтобы защитить глаза от вредного действия излучения.
Кора Петерсон шла как раз перед Грантом, и он безмолвно проклинал слишком темные стекла очков, потому что из-за них не получалось хорошенько рассмотреть завлекательную фигурку девушки.
Грант решил хоть как-то завязать знакомство и обратился к ней с вопросом:
— Мисс Петерсон, неужели этого коридора достаточно, чтобы мы стали совершенно стерильными?
Она быстро повернула голову и сказала:
— Полагаю, вам не стоит опасаться каких-нибудь трудностей с половыми функциями.
Грант понял, что его каламбур оценили. Как раз на это он и намекал.
— Вы недооцениваете мою наивность, мисс Петерсон. А я, видимо, немного заблуждался относительно вашей опытности.
— Я не хотела вас обидеть.
Дверь в конце коридора открылась автоматически, и Грант, стараясь вести себя естественно, подступил к Коре поближе и предложил ей руку. Девушка уклонилась и пододвинулась поближе к доктору Дювалю, чуть не наступив тому на ногу.
Грант продолжал:
— Ну что вы, какие обиды? Только, по-моему, мы все же не совсем стерильны — в смысле, в нас есть микробы. В лучшем случае облучение убило тех, что были на поверхности. Но ведь внутри нас — целые полчища микробов, и они все целы и невредимы.
— С этой точки зрения Бинес тоже не стерилен, — ответила Кора и передразнила: — В смысле, в нем тоже есть микробы. Но чем больше микробов мы убьем — тем меньше пронесем с собой. Наши микробы, конечно, уменьшатся вместе с нами. И неизвестно, как такие вот миниатюрные микробы подействуют на человеческий организм, когда попадут в кровь. С другой стороны, через час эти миниатюрные микробы увеличатся до нормальных размеров, и тогда их вредоносное действие на организм Бинеса будет вполне предсказуемым. Тем не менее чем меньше Бинес подвергается воздействию неизвестных факторов, тем лучше. — Кора покачала головой. — Как много мы еще не знаем… А сейчас — не самый лучший момент для экспериментов.
— Но ведь выбора у нас все равно нет, правда, мисс Петерсон? И — можно, я буду называть вас Корой? Хотя бы на время операции.
— Мне все равно.
Они вошли в большую круглую комнату со стеклянными стенами. Пол комнаты был выложен выпуклыми шестиугольными плитами примерно трех футов в поперечнике, сделанными из какого-то молочно-белого стекловидного материала. В самом центре комнаты была плитка, которая отличалась от всех остальных цветом — она была ярко-красной.
В комнате почти не осталось свободного места — все пространство занимало судно в форме подковы, белого цвета, примерно пятидесяти футов длиной, со сферическим колпаком в верхней части — подводная лодка. Передняя поверхность колпака была из толстого стекла, на верхушке находилась еще одна стеклянная выпуклость, совершенно прозрачная — кабина для наблюдений. Подводную лодку, установленную на гидравлической платформе, отбуксировали в центр комнаты.
Микаэлс подошел поближе к Гранту.
— «Протей». Наш дом вдали от дома на ближайший час или около того.
— Какая огромная комната… — сказал Грант, оглядываясь вокруг.
— Наша камера миниатюризации. Здесь уменьшали артиллерийские установки и даже небольшие атомные бомбы. Здесь же мы держали деминиатюризированных насекомых — вы знаете, мы увеличивали муравьев до размеров паровоза. Официального разрешения на такие биоэксперименты еще не получено, но мы все же делали подобные опыты один или два раза. Смотрите, они подвели «Протей» к нуль-модулю, это вон та красная плитка в центре. Ну, кажется, нам пора. Волнуетесь, мистер Грант?
— Еще как! А вы?
Микаэлс резко кивнул, повторив:
— Еще как!
«Протей» установили на его собственные опоры, и гидравлический подъемник, который доставил лодку на место, отъехал в сторону. У одного из бортов появился небольшой трап, который вел к входному люку.
Субмарина сияла первозданной белизной от загадочной полусферы в передней части до сдвоенных двигателей и киля-стабилизатора на корме.
Оуэнс сказал:
— Я пойду первым. Когда подам знак — входите за мной. — И двинулся к трапу.
— Естественно, это же его корабль, — пробормотал Грант. — Почему бы и нет? — Потом повернулся к Микаэлсу и сказал: — Кажется, он волнуется больше нас всех, вместе взятых.
— Просто он так выглядит. Все время кажется, что ему не по себе. Но если даже Оуэнс волнуется — что ж, на то есть причина. У него жена и двое маленьких ребятишек. А Дюваль и его помощница одиноки.
— Я, признаться, тоже, — сказал Грант, — А вы?
— Разведен. Детей нет. Вот так.
Оуэнс был теперь хорошо виден — в прозрачном стеклянном куполе на верхушке субмарины. Похоже, он был целиком поглощен работой — разбирался с какими-то приборами в куполе. Но вот наконец Оуэнс поднял голову и махнул рукой, приглашая остальных подниматься на борт. Микаэлс махнул в ответ и пошел к трапу. Дюваль — за ним. Грант жестом предложил Коре пройти впереди себя.
Все уже были на своих местах, когда Грант пронырнул сквозь тесную, рассчитанную на одного человека шлюзовую камеру. Наверху, в высоком капитанском кресле, окруженном панелью с приборами управления, сидел Оуэнс. Чуть ниже было еще четыре кресла. Два задних заняли Кора и Дюваль. Кора сидела на правом, рядом с трапом, ведущим под купол, к капитанскому креслу, Дюваль — на левом.
Впереди была еще пара кресел. Доктор Микаэлс уже устроился на том, что слева, так что Грант занял оставшееся, правое, рядом с ним.
С каждой стороны были рабочие площадки и еще что-то — похоже, запасная, аварийная панель управления. Под рабочими площадками находились небольшие каюты. В задней части рубки были еще две маленькие каюты — одна рабочая, другая — что-то вроде склада оборудования.
Внутри было по-прежнему темно. Микаэлс сказал:
— Вам придется поработать, Грант. Обычно на вашем месте сидит один из наших сотрудников — специалист по связи. Вы, кажется, тоже немного разбираетесь в коммуникационных приборах. Ваш опыт нам очень пригодится. Надеюсь, с радио у вас никаких проблем?
— Я, правда, давно этим не занимался, но…
— Послушайте, Оуэнс! — окликнул Микаэлс капитана. — Как у нас с питанием для рации?
— Сейчас, сейчас. Я тут проверяю кое-какие программы, — отозвался Оуэнс.
Микаэлс сказал:
— Вряд ли с этим будут какие-нибудь неожиданности. Рация — единственный прибор на корабле, который получает энергию не от атомного реактора.
— Неожиданностей быть не должно.
— В порядке! Все, расслабьтесь. Наверное, остались какие-то секунды до того, как начнется миниатюризация, — Микаэлс повернулся к Гранту. — Все остальные так заняты… Если вы не против, я поговорю с вами.
— Давайте.
Микаэлс поерзал в кресле, усаживаясь поудобнее.
— Знаете, волнение у всех проявляется по-разному. Некоторые закуривают сигарету — кстати, на борту корабля курить запрещается…
— Я не курю.
— Некоторым хочется выпить, а кто-то начинает грызть ногти. А я становлюсь ужасно разговорчивым — если, конечно, вообще не задыхаюсь от волнения. Сейчас, к примеру, со мной происходит нечто невообразимое — тянет поболтать, хотя горло вот-вот перехватит спазм. Вы говорили об Оуэнсе — он вас беспокоит?
— Почему вы спрашиваете?
— Полагаю, Картер дал вам некоторые указания? Какой он подозрительный, этот Картер! Просто параноик какой-то. Вы не находите? По-моему, Картер озабочен даже тем, что именно Оуэнс был в машине с Бинесом, когда случился этот прискорбный инцидент. Нападение.
Грант сказал:
— Даже мне это приходило в голову. Но что это должно означать? Если допустить, что Оуэнс мог подстроить этот налет, то вряд ли он согласился бы ехать в той машине. По-моему, внутри машины, рядом с Бинесом, — не самое безопасное место, чтобы переждать нападение.
— Я ни о чем таком и не думал, — стал убеждать его Микаэлс, яростно помотав головой. — Просто пытаюсь понять, чего хотел Картер. Предположим, Оуэнс — тайный вражеский агент, которого они завербовали во время одной из его поездок на эти зарубежные научные конференции…
— Как романтично… — без воодушевления заметил Грант, — А кто-нибудь еще из нашей команды бывал на таких конференциях?
Микаэлс на мгновение задумался, припоминая.
— Собственно говоря, все мы бывали. Даже девица была раз на небольшом съезде ученых в прошлом году — доктор Дюваль представлял там одну из своих разработок. Все равно, давайте предположим, что завербовали именно Оуэнса. Предположим, он получил задание лично убедиться, что Бинес действительно погибнет. Это объясняет, почему ему пришлось рисковать собственной жизнью. Тот водитель в машине, которая шла на таран, тоже прекрасно понимал, что его ждет верная смерть. И те пятеро стрелков на крыше тоже знали, что наверняка погибнут. И все же они пошли на это не раздумывая.
— Соответственно, сейчас Оуэнс готов скорее погибнуть, чем допустить, чтобы у нас все получилось как надо? Поэтому он так и волнуется?
— Да нет! То, о чем вы только что сказали, просто невероятно. Я могу представить, раз уж на то пошло, что Оуэнс способен пожертвовать жизнью ради каких-то идеалов, но только не в этом случае — он ни за что не допустит, чтобы первая же крупная операция, которую ему доверили, провалилась, ведь тогда его репутация как капитана корабля безнадежно пропала!
— Значит, вы считаете, что из этих соображений на него можно полностью положиться и забыть о его возможной причастности к подозрительным делам на перекрестках?
Микаэлс тихо рассмеялся, его круглое лицо просто лучилось добродушием.
— Ну конечно! Но готов поклясться, что Картер точно так же перебрал по косточкам любого из нас. Да и вы, наверное, тоже.
Грант предложил:
— Например, Дюваля?
— Почему бы и нет? Любой из нас в принципе может работать на Ту сторону. Может, даже не за деньги — я уверен, что никого из нас не подкупишь, — скорее из каких-то идеологических соображений. Если говорить начистоту, миниатюризация сейчас — это самое мощное оружие, и очень многим это не нравится. Крайне не нравится. Наглядное тому доказательство мы получили пару месяцев назад — президенту подали петицию, в которой требовалось прекратить тайную «гонку ми-ниатюризаций» и учредить открытую программу мирных международных исследований с использованием этого эффекта — например, в области биологии и медицины.
— И кто поддерживает подобные настроения?
— Собственно, таких очень много. Дюваль, к примеру, один из самых видных и откровенных лидеров этого движения. Да и я подписался под той петицией — чего уж греха таить. Смею вас заверить, те, кто подписывался, действовали совершенно искренне. Я и тогда так думал, и сейчас. И нельзя с уверенностью сказать, не станет ли открытие Бинеса, снимающее временные ограничения с эффекта миниатюризации — если, конечно, это действительно так, — последней песчинкой, которая толкнет мир к всеобщей катастрофе и уничтожению. Если это так, то, полагаю, доктор Дюваль или я предпочли бы, чтобы Бинес умер, так ничего и не сказав. Что касается меня, то я все же не настолько в этом уверен, чтобы желать Бинесу смерти. Нет, не настолько. А Дюваль… Его главная проблема в том, что он человек весьма неприятный в общении. Тут у нас полно таких, кто готов подозревать его в чем угодно.
Микаэлс поерзал на сиденье и добавил:
— И вот эту девицу тоже.
— Даже она подписала ту петицию?
— Нет, подписывались только старшие сотрудники. Но почему, вы думаете, она сюда попала?
— По настоянию Дюваля. Мы оба слышали, что он говорил насчет нее.
— Да, но почему она так охотно согласилась, ни слова не сказав? Она молода и весьма привлекательна. Дюваль старше ее на двадцать лет, и она его ничуть не интересует — как и любое другое человеческое существо. Кто знает, почему она так легко согласилась участвовать в этом рискованном предприятии — только по настоянию доктора Дюваля или еще по какой-нибудь причине, может быть, связанной с политикой?
Грант сказал:
— Вы что, ревнуете, доктор Микаэлс?
Микаэлс широко раскрыл глаза от удивления и с минуту’ молчал. Потом улыбнулся.
— Знаете, я и в мыслях не держал ничего подобного. Уж вы мне поверьте! Я не старше Дюваля, и, если мисс Петерсон вправду нравятся мужчины постарше, я, конечно, буду только рад, если она предпочтет меня. Но, даже принимая во внимание мою проницательность, я могу только догадываться о ее истинных желаниях и намерениях.
Улыбка Микаэлса угасла, он вновь стал серьезным.
— Кроме того, успех нашей миссии зависит не только от нас, но и от тех, кто следит за субмариной снаружи. Полковник Рейд точно так же был согласен с той петицией, как и любой из нас, несмотря на то что, как военный, не должен быть замешан ни в каких политических мероприятиях. И хотя его имя и не стояло под петицией, все мы знаем, что он думает по этому поводу. Они с Картером даже поскандалили из-за этого. А раньше были такими хорошими друзьями…
— Да, невесело, — сказал Грант.
— А сам Картер? Что ж, такая нервная работа, как у него, самого здорового человека доведет до психушки. Знаете, по-моему, почти все у нас считают, что Картер немного свихнулся.
— Вы вправду так думаете?
Микаэлс отмахнулся.
— Да нет, что вы! Конечно нет. Я же вас предупреждал — мне просто надо выговориться, вот я и мелю всякий вздор. Или вам больше понравилось бы, если бы я сидел тут и натужно сопел или тихонько постанывал сквозь зубы?
Грант сказал:
— Наверное, нет. Собственно, мне даже любопытно вас послушать. Пока я вас слушаю, мне некогда пугаться самому. Кажется, вы уже всех разложили по полочкам?
— Ну, вообще-то еще нет. Я отложил тех, против кого подозрений меньше, на сладенькое. Хотя, знаете ли, есть такая закономерность — те, кого подозреваешь меньше всего, как раз и оказываются самыми виноватыми. Вы не замечали?
— Замечал. И кого же на этот раз мы подозреваем меньше всего? Или как раз на этом месте должен прозвучать выстрел и вы сползете на пол, так и не успев произнести имя негодяя?
— Кажется, никто пока в меня не целится, — поддержал шутливый тон Микаэлс. — Видимо, время у меня все-таки есть. Так вот, человек, которого подозревают меньше всего, — это вы, Грант. Кто же, скажите на милость, станет подозревать проверенного агента спецслужбы, посланного с заданием следить за безопасностью на корабле во время операции? Вы действительно настолько благонадежны, Грант?
— Честно говоря, не уверен. В доказательство я могу дать только свое слово — а многого ли оно стоит?
— Вот именно! Вы бывали на Той стороне, причем гораздо чаще и при более неясных обстоятельствах, чем любой из тех, кто находится сейчас на корабле, — я уверен. Предположим, что тем или другим способом вас перекупили.
— Что ж, это предположение не лишено смысла, — согласился Грант. — Однако я доставил сюда Бинеса целым и невредимым.
— Да, конечно, вы так и сделали — может быть, прекрасно зная, что о нем должны позаботиться на следующем этапе. А вы остались бы чистеньким и могли работать дальше — вот как сейчас, например.
— Надеюсь, вы на самом деле так не считаете?
Микаэлс покачал головой.
— О нет, конечно нет. Простите, кажется, я немного перегнул палку. Я не хотел вас обидеть. — Он почесал кончик носа и сказал: — Господи, хоть бы они поскорее начали миниатюризацию! Тогда мне просто некогда будет забивать голову всякой чепухой.
Когда Микаэлс оставил свои шутки и немыслимые подозрения, на его лице проступил такой откровенный страх, что Грант даже смутился.
— Эй, капитан, как там дела? — крикнул Микаэлс.
— Все готово. Все готово! — отозвался Оуэнс. В голосе его звенел металл.
Включилось внутреннее освещение. Дюваль сразу же выдвинул какие-то ящики у своей рабочей панели и начал изучать схемы. Кора принялась тщательно проверять лазерную установку.
Грант спросил:
— Капитан Оуэнс, можно мне подняться наверх?
— Можете просунуть сюда голову, — откликнулся Оуэнс, — больше ничего здесь просто не поместится.
Грант тихо сказал своему соседу:
— Спокойно, доктор Микаэлс. Я отойду на пару минут, так что можете пугаться сколько угодно — если вам и вправду так страшно, — и никто ничего не заметит.
Когда Микаэлс заговорил, его голос звучал сипло, он, казалось, с трудом выдавливал из себя слова.
— Вы сообразительный парень, Грант. Ах, если бы я хотя бы выспался как следует…
Грант поднялся и отошел назад, улыбнувшись Коре, которая невозмутимо отступила, давая ему пройти. Агент быстро взошел по трапу, поглядел туда-сюда через стеклянный колпак и спросил:
— А как вы определяете, куда надо двигаться?
Оуэнс объяснил:
— У нас есть карта, которую сделал Микаэлс. — Он щелкнул переключателем, и на одном из мониторов перед ним немедленно появилось изображение сосудистой системы, то самое, которое Грант уже несколько раз видел.
Оуэнс тронул еще один переключатель, и часть карты-схемы вспыхнула ярко-желтой линией.
— Наш предполагаемый маршрут, — пояснил он. — Если нужно, Микаэлс будет меня направлять, а поскольку наш атомный двигатель станет радиоактивной меткой, Картер и остальные смогут проследить за нашими передвижениями. И в случае чего, откорректировать маршрут — если, конечно, вы справитесь со своей рацией.
— У вас тут такая сложная система контроля…
— Что вы, все довольно просто, — с неприкрытой гордостью возразил Оуэнс. — Все регулируется определенными тумблерами — если хотите, кнопками. Я сделал панель управления компактной, насколько это вообще возможно. Как вы знаете, эта модель субмарины предназначена для глубоководных исследований.
Грант спустился вниз, и снова Кора отступила, давая ему пройти. Она с головой погрузилась в перепроверку своего лазера, ловко орудуя инструментами, с виду похожими на снаряжение часовщика.
— Как это все сложно… — заметил Грант.
Кора кратко ответила:
— Рубиновый лазер — если вы знаете, что это такое.
— Я знаю, что лазер испускает направленный пучок когеррентных монохромных лучей, но как он работает — понятия не имею.
— Тогда, может быть, вы пройдете к своему креслу и не будете отвлекать меня от работы?
— Есть, мэм. Но если вам когда-нибудь взбредет в голову поболеть за футбольную команду — обязательно дайте мне знать. Договорились? Мы, мускулистые парни, здорово подходим для такой незамысловатой работенки!
Кора отложила маленькую отверточку, скрестила обтянутые резиновыми перчатками пальцы и сказала:
— Мистер Грант!
— Да, мэм?
— Вы собираетесь превратить все это путешествие в настоящий кошмар своими постоянными шуточками?
— Нет, я не… Но… Хорошо, скажите тогда сами, как мне с вами разговаривать?
— Как с товарищем по команде.
— Но вы ведь, кроме всего прочего, красивая девушка.
— Я это знаю, мистер Грант. Но какое отношение это имеет к вам? Нет никакой необходимости напоминать мне каждой фразой и каждым жестом, что вы заметили, какого я пола. Это довольно утомительно. Когда экспедиция закончится и если вы по-прежнему будете ощущать потребность в подобном способе самовыражения в присутствии молодой женщины — я уделю вам внимание и буду вести себя соответствующим образом. Но сейчас…
— Хорошо. Принято. Отложим на потом.
— И еще, мистер Грант.
— Да?
— Не нужно так выпячивать свое футбольное прошлое. Мне это безразлично.
Грант сглотнул и сказал:
— Что-то мне подсказывает, что мой «способ самовыражения» не такой уж неуместный, но…
Она больше не обращала на него никакого внимания, вернувшись к своему лазеру. Грант стоял, опираясь на панель, и наблюдал за ловкими, уверенными движениями рук девушки.
— Ах, если бы вам добавить хотя бы чуточку легкомыслия… — прошептал он. Но к счастью, Кора его не услышала или, по крайней мере, не подала виду, что услышала.
Внезапно, без всякого предупреждения, она взяла его руку в свою, и Грант почувствовал, что начинает возбуждаться от одного только прикосновения ее теплой ладони.
— Извините, — сказала Кора, отодвинула его руку в сторону и отпустила. Почти сразу же она нажала на переключатель лазера, и лучик красного света толщиной в волос вырвался наружу и уперся прямо в середину металлического диска, на котором совсем недавно покоилась рука Гранта. На диске тотчас же появилось маленькое отверстие. Запахло раскаленным металлом. Если бы рука Гранта оставалась там, дырочка появилась бы на его ладони.
Грант сказал:
— Надо было меня предупредить.
— Вам вообще незачем здесь стоять, разве нет? — отпарировала Кора.
Она отключила лазер и, не обращая внимания на то, что Грант настойчиво предлагал любую помощь, сама подняла установку и направилась к кладовой.
Грант сказал с выражением величайшего смирения:
— Да, мисс. Но впредь я буду смотреть, куда кладу руки, когда окажусь рядом с вами.
Кора обернулась. Она немного растерялась или, скорее, просто засомневалась. Но вот лицо ее озарила улыбка.
— Да, поосторожнее, пожалуйста. Мое оборудование довольно хрупкое, — Ее улыбка вспыхнула снова. — Вы обещали, — напомнила она ледяным тоном и пошла в кладовую.
Сверху донесся голос Оуэнса:
— Грант! Проверьте передатчик!
— Хорошо, — ответил Грант. — Еще увидимся, Кора! Чуть позже.
Он скользнул в свое кресло и в первый раз взглянул на передатчик, с которым предстояло работать.
— Кажется, это устройство рассчитано на азбуку Морзе.
Микаэлс тоже глянул на рацию. Его лицо было уже не такого серого оттенка.
— Да. Из-за барьера миниатюризации технически очень трудно транслировать живую речь. Я полагал, что вы управитесь с такой системой.
— Конечно. — Грант быстро отстучал короткое послание.
Через какое-то время из репродукторов огромной камеры миниатюризации донесся звук, такой громкий, что даже внутри «Протея» все было хорошо слышно:
— Сообщение принято. Прошу подтверждения. Текст радиограммы: «Мисс Петерсон улыбнулась».
Кора, которая только что вернулась к своему креслу, сердито сдвинула брови и сказала:
— Надо же, горе какое!
Грант снова взялся за ключ передатчика и отстучал: «Верно».
Ответ на этот раз пришел по радио. Грант выслушал, потом объявил:
— Принято сообщение: «Приготовиться к миниатюризации!»
