Глава 16
СМЕРТЬ
«Когда заходит солнце, наступает тьма. Не позволяй тьме застать себя врасплох».
Дежнев-старший
69
У Моррисона отшибло память. Ни одного воспоминания ни до, ни после того, как он попал на корабль. Никакие усилия не позволили ему сообразить, видел ли он корабль, заметил ли момент преобразования его электрического заряда, стерся даже тот момент, когда с него стягивали комбинезон.
Последнее, что он помнил, — отчаяние и одиночество, ожидание взрыва и боязнь смерти. Сейчас же над ним склонялось напряженное лицо Калининой. Между этими двумя эпизодами повис абсолютный провал.
Разве подобного не случалось? Два инцидента. И в каждом — заботливое лицо Калининой. Между происшествиями — всего несколько часов. Но создавалось стойкое ощущение, что все слилось воедино. Моррисон бессильно прохрипел по-английски:
— Мы движемся в правильном направлении?
Калинина, немного помолчав, медленно и тоже по-английски ответила:
— Да, Альберт, но это имело значение раньше, когда мы были в капилляре. После этого вы вернулись на корабль, а затем во второй раз вышли, но уже в нервную клетку. Сейчас мы в нейроне. Вспомнили?
Моррисон нахмурился. Что все это значило?
Однако постепенно память восстановилась. Он закрыл глаза и постарался еще раз прокрутить недавние события. Затем спросил уже по-русски:
— Как вы нашли меня?
Ему ответил Конев:
— Я чувствовал, и довольно остро, волны мыслей Шапирова, когда они проходили через прибор.
— Мой компьютер! Он цел?
— Он был привязан к вам. Вы услышали что-нибудь важное?
— Мысли? — Моррисон тупо уставился на него. — Какие важ ные мысли? О чем вы говорите?
Коневу не терпелось узнать многое, но он стоически одергивал себя. Поджав губы, Юрий подчеркнуто вежливо произнес:
— Когда вы были снаружи, я мог различать волны мышления Шапирова, которые проходили через ваш прибор. Правда, не было никаких конкретных слов и образов.
— А что же вы тогда чувствовали?
— Мучение.
В разговор вступила Баранова:
— Никто из нас, кроме Юрия, ничего не почувствовал. Но по тому, как он это описал, оно напоминало муки мозга, понимающего, что он в коматозной ловушке. А слышали вы что-нибудь конкретное?
— Нет.
Моррисон осмотрел себя с ног до головы. Он лежал на двух креслах, его голову держала Калинина. Моррисон попросил воды. Жадно выпил и заговорил:
— Увы, я ничего там не услышал, не увидел и не почувствовал. В моем положении…
Конев резко оборвал его:
— При чем тут ваше положение? Ваш компьютер передавал информацию. Я почувствовал волны даже на большом расстоянии. А вы, вы находились рядом. Как же вы могли ничего не чувствовать?
— Знаете, у меня проблем хватало. Я остался в гордом одиночестве, без надежды на возвращение и под угрозой неминуемой смерти. Остальное как-то не представлялось важным.
— Не верю, Альберт. Вы лжете.
— Не лгу. Госпожа Баранова, — подчеркнуто официально обратился он к Наталье, — я требую вежливого отношения к себе.
— Юрий, — строго сказала Баранова. — Не нужно никого обвинять. Если есть вопросы — спрашивай, но не более того.
— Хорошо, попытаюсь по-другому, — продолжал Конев. — Я ощутил бурю эмоций даже на большом расстоянии от прибора, исходя, естественно, из наших размеров. Вы же, Альберт, были совсем рядом с компьютером. Кроме того, он настроен на ваш тип мозга, а не на мой. Может быть, оба наших мозга и принадлежат к одной категории, но они отнюдь не идентичны. Вам полагалось острее прочувствовать мысли Шапирова, чем мне. Как вы объясните, что я многое слышал, а вы, находясь в самом источнике, с компьютером в руках, остались ни с чем?
Моррисон с усилием ответил:
— Господи, где мне было взять желание видеть и слушать? Меня унесло с корабля. Я был один как перст, один — поймите наконец!
— Сочувствую, но вам не требовалось усилий, чтобы включиться в работу. Мысли должны были сами заползать к вам в голову, несмотря ни на что.
— Все равно я ничего не чувствовал. Меня доконало одиночество и осознание, что я скоро умру. Я думал, что поднимется температура и все кончится. Все было как в первый раз…
Тут он засомневался и спросил Калинину:
— Ведь я два раза выбирался наружу?
— Да, Альберт, — нежно ответила она.
— Но потом ощутил, что моя температура не повышается. Вместо этого я начал пульсировать: становился то меньше, то больше. Меня вовлекло в какой-то процесс передачи минимизации вместо ожидаемой передачи тепловой энергии. Это возможно, Наталья?
Баранова немного подумала:
— Подобный эффект проявился из-за выравнивания поля минимизации. Исследования на сей счет пока не проводились. Но, будучи там, вы нашли подтверждение теории.
— Все вокруг меня изменяло время от времени размеры. Молекулы воды то сокращались, то расширялись. Со мной, казалось, происходило то же самое.
— Правильное допущение. Ваш опыт воистину бесценен. Вы не зря прошли через это.
Конев возмутился:
— Альберт, только вы продемонстрировали явное доказательство того, что за пределами корабля вы сохранили способность слышать, видеть, чувствовать. Так почему вы считаете, что вашу непростительную глухоту мы воспримем как должное?
Моррисон повысил голос:
— Слушайте, вы что, фанатик с проявлениями маниакального бреда? Полагаете, что в такие минуты само собой разумеется мыслить рационально и логично? Меня сковал абсолютный страх. С каждым сокращением молекулы я приближался к смерти. Продлись сокращение бесконечно, я бы также бесконечно расширялся. И в конце концов процесс неуправляемой деминимизации отправил бы меня к праотцам. В тот момент мне было совершенно без разницы, что происходит с волнами. Честное слово.
Лицо Конева исказила гримаса презрения:
— Если бы мне поручили ответственную работу и мне пришлось бы выполнять ее под дулами сотен орудий, даже в последние секунды я бы нашел в себе силы сосредоточиться на главной задаче.
— Как говаривал мой отец: «Никто не боится охотиться на медведя, особенно когда его нет», — сказал Дежнев.
Конев в бешенстве накинулся:
— Ты достал меня до печенок с папашиными прибаутками, ты, пьянь подзаборная.
— Дружок, ты повторишь мне это слово в слово, когда мы вернемся в Грот. Но имей в виду, тогда придется охотиться на медведя, который рядом, — ответил Дежнев.
— Юрий, не пора ли заткнуться? Ты не успокоишься, пока не переругаешься со всеми? — поинтересовалась Баранова.
— Наталья, я намерен продолжить работу. Альберт должен снова выйти наружу.
— Нет, — в ужасе шепнул Моррисон. — Никогда!
Дежнев, чей взгляд не светился доброжелательностью, съязвил:
— И это мы слышим от великого героя, готового помереть на боевом посту! Он должен делать свою работу. Поэтому необходимо снова вытолкать за борт бедолагу Альберта?!
Баранова поддержала Дежнева:
— Он прав, Юрий. Ты же не боишься и тысячи орудий, твое бесстрашие восхищает. И тем не менее Альберт был там уже дважды. Пришел твой черед.
Конев не соглашался:
— Но компьютер-то его изобретение. Он ориентирован на его мозг.
— Понимаю, — кивнула Баранова, — но ты сам заявлял, что у тебя тот же тип мозга. По крайней мере, ты чувствуешь те же волны, что и он. Ты же принимал сигналы, когда Альберта отнесло от нас на значительное расстояние? Так что, выбравшись наружу вместе с компьютером, ты запросто сможешь добыть ценнейшие данные для исследований. Что толку от ощущений Альберта, если ты не веришь ни единому слову.
Все смотрели на Конева. Даже Калинина отважилась бросить взгляд.
Моррисон кашлянул:
— Боюсь, что я с перепугу немного обмочил костюм. Чуть-чуть… Я испугался, и…
— Знаю, — ответила Баранова. — Я продезинфицировала и высушила его. Подобная мелочь не должна помешать Юрию самоотверженно исполнить свой долг.
— Мне не нравится ваш сарказм в мой адрес, но я выйду в клетку, — парировал Конев. — Неужели вы и в самом деле думаете, что боюсь этого? Единственное, в чем я уверен, так это в том, что Альберт больше настроен на прием информации. Но если он не выйдет еще раз, то это сделаю я. В надежде…
Он сделал паузу, а Дежнев добавил:
— В надежде, что не придется встретиться с медведем.
С горечью в голосе Конев ответил:
— Нет, старина, в надежде на то, что меня крепко пришпилят к кораблю. Альберт чуть не погиб из-за слабого притяжения, когда один из членов экипажа сработал не должным образом. Я бы не хотел, чтобы так поступили и со мной.
Калинина проговорила, ни к кому не обращаясь:
— Просто Альберт встретился со структурой, заряд которой идеально дополнял его заряд. Вероятность того, что это вообще могло произойти, был чрезвычайно мал. Но если и так, в следующий раз я попытаюсь использовать другие варианты заряд-ности корабля, чтобы избежать подобных неприятностей.
Конев согласно кивнул.
— Принимаю ответ, — сказал он, обращаясь к Барановой. А затем Моррисону: — Ты говорил, там отсутствует передача тепловой энергии?
— По крайней мере, если передача и есть, то очень незначительная. Только в изменении размеров.
— Тогда я не стану переодеваться.
— Юрий, ты пробудешь там недолго. Но мы не можем постоянно рисковать людьми, — отрезала Баранова.
— Понимаю, — ответил Конев.
С помощью Моррисона он натянул гидрокостюм.
70
Моррисон посмотрел сквозь корпус корабля и разглядел Конева. В прошлые разы все было с точностью до наоборот. Он торчал снаружи и посматривал внутрь. А потом и посматривать стало некуда, разве что по сторонам, утешая себя жалкими надеждами на спасение. Вряд ли он когда-нибудь забудет, как остался один в бескрайней вселенной человеческого разума.
Моррисона слегка раздражало слоновье спокойствие Конева. Тот даже не повернулся и не посмотрел в сторону товарищей. Он цепко держал компьютер, следуя поспешным инструкциям Моррисона об элементарных приемах настройки. Казалось, ученый с головой ушел в работу. Неужели и в самом деле этот тип до безрассудства храбр? Неужели у него хватило бы силы воли сконцентрироваться на работе, окажись он в ситуации, когда корабль сгинул вдали, а шансы на выживание растаяли, как первый снег? Моррисон, рассуждая о подвигах во имя науки, даже украдкой почувствовал стыд за свою трусость.
Он осторожно посмотрел на остальных членов экипажа. Дежнев оставался за пультом управления. Ему пришлось поставить корабль прямо у самой мембраны. Он предложил развернуться и встать на линии, разделяющей оба потока. В этом месте практически не ощущалось течения, и им не пришлось бы снова рисковать. Однако Конев тут же отверг предложение. Его тянуло туда, где проходила основная масса скептических волн. А для этого следовало двигаться вдоль самой мембраны.
Дежнев предложил еще перевернуть корабль вверх дном. Здесь, в клетке, точно так же как и в космосе, подобный финт не имел значения. Если встать вверх дном, камера подачи воздуха, к которой прикреплен Конев, выйдет не на мембрану, а на противоположную сторону. Опять же с целью предотвращения столкновения с цитоскелетными структурами.
Конев обозлился. Он заявил, что таких структур кругом как грязи, а вся суть эксперимента в том, чтобы он практически вплотную приблизился к мембране. Что ж, сейчас он снаружи, и пока никаких эксцессов. Дежнев занимался управлением, насвистывая себе под нос веселую мелодию. Баранова следила за приборами, время от времени задумчиво поглядывая на Конева. Только Соня выглядела обеспокоенной, каждую минуту поглядывая на Конева.
Внезапно Баранова спросила:
— Альберт, этот ваш прибор. Как вы думаете, Юрий справится с ним? Слышит он сейчас хоть что-нибудь?
Моррисон улыбнулся:
— В меру возможностей я настроил компьютер на него. Ему ничего не нужно делать. Только, при необходимости, отрегулировать фокус. Но, Наталья, гарантирую, он ничего не слышит и не чувствует.
— Почему?
— Если бы он уловил даже слабые волны, я бы тоже это услышал. Точно так же как и Юрий чувствовал меня, когда я барахтался в потоке жидкости. Сейчас я же не чувствую ничего. Абсолютно.
Баранова выглядела потрясенной.
— Но как же так? Если он получал какие-то сигналы, когда вы были там, то почему он ничего не чувствует, держа в руках ваш прибор?
— Возможно, изменились условия. Не забывайте о состоянии агонии, пойманном Коневым в процессе приема мыслей Шапирова. До того момента все проходило мирно, спокойно. И нате вам, такая неожиданность.
— Да, почти идиллия. Зеленые поля. Математические уравнения…
— Возможно, живая часть мозга Шапирова, если она еще способна к мышлению, наконец осознала то коматозное состояние, в котором находился организм. И случилось это как раз в течение часа, когда…
— Но почему именно в течение последнего часа? Очень странно. Именно тогда, когда мы находимся в мозге.
— Может, мы стимулировали процесс активным вторжением, что привело к осознанию сложившейся ситуации? А может, совпадение? Самая невероятная закономерность совпадений — это то, что они иногда случаются. А теперь на смену агонии и боли пришло состояние абсолютной апатии.
Баранова пребывала в нерешительности:
— Я не могу поверить. Неужели Юрий действительно ничего не чувствует?
— Попробуйте вернуть его. Он там уже десять минут. Более чем достаточно.
— А вдруг он что-то улавливает?
— Тогда категорически откажется вернуться. Ты же знаешь Конева.
— Постучите по обшивке, Альберт. Вы ближе, — попросила Баранова.
Моррисон выполнил просьбу, Конев повернулся к ним. Пластиковый шлем искажал черты лица, но хмуро сдвинутые брови сразу бросались в глаза. Баранова жестом приказала ему возвращаться. Немного поколебавшись, Конев кивнул. Моррисон удовлетворенно молвил:
— Вот доказательство.
Коневу помогли попасть на корабль. Лицо его сильно горело. Он отстегнул шлем и вдохнул полной грудью:
— Ух, как хорошо! Там становится все жарче, а вибрация уменьшается. Помогите мне снять костюм.
— Ты согласился вернуться только из-за этого? Из-за жары? — с надеждой в голосе спросила Баранова.
— Конечно.
— Что-нибудь почувствовал?
Конев нахмурился:
— Нет, ничего. Совершенно ничего.
Моррисон спрятал лицо, едва сдерживая удовлетворенную улыбку. Всегда приятно осознавать собственную правоту.
71
— Ну, Наташа, наш бравый капитан, — с улыбкой сказал Дежнев, — что дальше? Есть идеи?
На Аркадия никто не отреагировал, его слова остались не услышанными. Женщины ждали отчета. Конев вытирал пот с лица и шеи, поглядывая с неприязнью на Моррисона.
— Когда вы находились снаружи, шла интенсивная передача сигналов…
— Я объяснял вам, что ничего подобного не припомню, — холодно возразил Моррисон, — Может быть, все зависит от того, кто держит прибор?
— Не верю. Наука базируется не на вере, а на доказательствах. Если закрепить компьютер, то вы сможете поработать снаружи еще немного, минут десять, не больше.
Моррисон ответил:
— Не согласен. Сыт по горло.
— Черт, ведь я чувствовал мысли Шапирова, хоть вы и утверждаете обратное.
— Вы уловили только эмоции, а не мысли. Бессловесные эмоциональные состояния. Попробуйте еще раз.
— Ни за что.
— Вы испугались из-за неприятности. Но на этот раз все пройдет гладко. Со мной же ничего не случилось. Бояться нечего.
— Не стоит недооценивать мое умение паниковать от страха, — горько улыбнулся Моррисон.
Конев возмутился:
— Нашли время для шуток!
— Заявляю без тени улыбки, по натуре я труслив. У меня нет вашей…
— Смелости?
— Честно признаю, я не смельчак, не храбрец.
Конев резко повернулся к Барановой:
— Наталья, ты — капитан. Отдай приказ Альберту.
— Нет смысла приказывать. Если он не в состоянии работать, мы ничего не добьемся. Насильно облачая его в скафандр и выпихивая наружу, мы не получим никакой пользы. Я могу лишь попросить. Альберт…
— Не стоит утруждаться.
— Еще одна попытка. Всего лишь три минуты. Если вы не получите сигнал…
— Не получу. Уверен, что не получу.
— Всего лишь три минуты, чтобы доказать это.
— Господи, к чему все это, Наталья? При нулевом результате Юрий обвинит меня в умышленном сокрытии ценных научных фактов и в сознательной порче компьютера. Между нами нет доверия, так что и разговаривать не о чем. Категорически заявляю, что я ничего не улавливал и не слышал. Наталья, а сама ты?
— Я ничего не чувствовала.
— Софья?
Калинина отрицательно покачала головой.
— Аркадий?
Дежнев произнес обиженно:
— Я вообще чурка бесчувственная.
— Что ж, остается один Юрий. Разве мы можем полностью положиться на его выводы? Я не буду так же суров, как он, и не стану обвинять его во лжи. Не виной ли всему его воображение и безумное желание услышать шапировские мысли? Легко выдать неосознанно желаемое за действительное.
Лицо Конева побледнело, но голос, слегка подрагивающий, оставался холодным:
— Забудем. Мы провели уже несколько часов в теле, и я прошу тебя об одном — о последнем эксперименте. Он может оправдать все.
— Нет, — ответил Моррисон, — я пас.
— Альберт, — уверенно заговорила Баранова. — На этот раз ошибки не будет. Последний эксперимент…
— Еще бы не последний, — вмешался Дежнев. — У нас энергия на исходе. Поиски Альберта изрядно истощили наши запасы.
— И тем не менее мы не посчитались с опасностью, — подхватил Конев. — Мы нашли тебя, Альберт, не оставили в беде. — А затем прибавил с нехорошей улыбкой — Кстати, если бы не твой прибор, я бы не смог указать твои координаты. Явное доказательство, что я не жертва воображения. Так что будь добр, рассчитайся со мной — и мы квиты.
Ноздри Моррисона стали раздуваться от ярости:
— Не смеши меня, воплощение милосердия: если бы меня не нашли, то тебе, как и всему экипажу, настал бы конец. Тебя бы первого разнесло на куски от спонтанной деминимизации.
Неожиданно корабль сильно тряхнуло, он даже накренился. Конев с трудом устоял на ногах, ухватившись за спинку кресла.
— Что это? — воскликнула Баранова.
Калинина сосредоточенно склонилась над компьютером:
— Я не уверена, но, похоже, рибосома.
— Рибосома? — изумленно переспросил Моррисон.
— Вы удивлены? Они здесь повсюду. Это органеллы, производящие белок.
— Я знаю, что это, — оскорбленно буркнул Моррисон.
— Одна из них нанесла нам удар. Вернее сказать, мы нанесли ей. Впрочем, это не имеет значения. Всего лишь броуновское движение…
— Увы, гораздо хуже, — с ужасом крикнул Дежнев. — Посмотрите на вибрацию поля.
Моррисон повернулся и сразу же узнал явление, с которым уже столкнулся, оказавшись один в клетке. Молекулы воды интенсивно расширялись и сокращались.
— Остановите это! Остановите! — закричал Конев.
— Я пытаюсь, — с трудом выдавила из себя Баранова.
— Аркадий, отключи двигатели, передай всю энергию мне. Отключи кондиционеры, свет — все.
Баранова склонилась над слабо мерцающим компьютером. Они находились в абсолютной темноте, в человеческом мозгу, в одной из миллионов клеток. Моррисон видел только свет компьютеров Натальи и Сони, но чувствовал, что кризис еще не миновал. Воды молекулы продолжали вибрировать. Вибрировало минимизированное поле — все предметы, оказавшиеся в нем. И он сам. Каждый раз, когда он расширялся (а молекулы воды, казалось, сжимались), поле превращало часть энергии в тепло, и доктор мог чувствовать, как жар волной проносится по кораблю. Но после того как Баранова сконцентрировала энергию в поле, жар исчез. На какое-то время вибрация уменьшилась. Однако ненадолго, приступив к своим разрушительным действиям с новой силой. Кажется, Баранова не в силах справиться с ситуацией, и он, доктор Моррисон, через несколько минут погибнет. Корабль и экипаж, все превратится в пар. У него закружилась голова. В глазах потемнело. Опять доктор испытывал малодушие и трусость. И снова его захлестнуло чувство стыда.
72
Но время шло, а изменений не происходило. Моррисон шевельнулся. Итак, он уже умер, на том свете сейчас или на этом? Но эту мысль Моррисон туг же прогнал. Рядом послышались всхлипы. Нет, чье-то тяжелое дыхание. Он открыл глаза. И в тусклом свете разглядел чарующие черты Сони. Поскольку вся энергия была брошена на то, чтобы удержать корабль от деминимизации, единственным источником света служил лишь компьютер. Моррисон смог различить ее склоненную голову, растрепанные волосы и тяжелое, со свистом вырывающееся дыхание. Он с надеждой огляделся вокруг. Вибрация уменьшалась на глазах и через некоторое время совершенно прекратилась. Калинина подняла голову, на ее лице светилась счастливая улыбка.
— Вот и все, — произнесла она хрипловатым шепотом.
Корабль медленно осветился огнями. Первым, пытаясь восстановить прерывистое дыхание, заговорил Дежнев:
— Если я не умер, значит, еще поживу. Как говаривал мой отец: «Жизнь — не сахар, а смерть еще хуже». Спасибо, Наташа, низкий поклон.
— Не стоит меня благодарить, — ответила Баранова. Она как будто сильно постарела за эти минуты, и Моррисон не удивился бы, увидев седые пряди в ее волосах. — Я не смогла удержать энергию в поле. Это Софья спасла нас?
Глаза Калининой оставались закрытыми, грудь тяжело вздымалась. Она неподвижно откинулась в кресле, будто силы покинули ее, желая хотя бы несколько секунд понаслаждаться покоем и жизнью. Затем она тихо произнесла:
— Не уверена…
— Но что-то ты сделала.
— Не могла же я просто ждать смерти. Я превратила корабль в копию молекулы Д-глюкозы, в надежде, что клетка адекватно отреагирует и вступит во взаимодействие с молекулой АТФ-аденозинтрифосфата. При этом накапливалась фосфатная группа и энергия. Энергия должна была пойти на усиление поля минимизации. Затем я нейтрализовала корабль, и фосфатная группа уменьшилась. И снова Д-глюкоза, и снова приход энергии, снова нейтрализация, и так далее, и так далее… — Она тяжело вздохнула… — Снова и снова. Я так спешила, что вслепую нажимала на клавиши. Но, выходит, идея сработала. Корабль получил достаточно энергии, чтобы стабилизировать поле.
— Как же это тебе пришло в голову? — спросила Баранова, с немым восхищением посматривая на девушку. — Я никогда и не слышала, что это может…
— Я тоже, — ответила Калинина. — Просто сегодня утром, еще до того, как мы ступили на корабль, я задумалась, что делать, если начнется спонтанная деминимизация. Нам потребуется энергия, но если системы корабля не справятся, сможет ли сама клетка обеспечить нас энергией? Если да, то только с помощью АТФ. Я не знала, сработает ли этот принцип. Пришлось расходовать энергию корабля. Я понимала, что энергии, полученной из АТФ, может не хватить или же она не поможет противостоять деминимизации. Шла на огромный риск.
Дежнев тихо произнес:
— Как сказал бы мой отец-старик: «Кто не рискует, тот не пьет шампанского». — Его голос окреп: — Спасибо тебе, маленькая Софья. Моя жизнь в твоих руках. Я отдам ее тебе в вечное пользование. Больше того, женюсь на тебе, если ты не против.
— Аркаша, ты настоящий рыцарь, — улыбнулась Калинина, — но о женитьбе я тебя не попрошу. А вот жизнь… в случае необходимости этого будет вполне достаточно.
Баранова, придя в себя, сказала:
— Я обязательно опишу это в отчете. Твой ум и быстрота реакции спасли команду.
Моррисон все еще не мог произнести ни слова. Его хватило лишь на то, чтобы молча взять ее руку, поднести к губам и поцеловать. Затем, решительно откашлявшись, со всей нежностью, на которую был способен, доктор торжественно произнес:
— Спасибо, Софья…
Она смутилась, но убрала руку не сразу.
— Могло и не получиться. Я не думала, что это возможно.
— Если бы не получилось, мы бы здесь не сидели, — сказал Дежнев.
Только Конев хранил молчание, набычившись в своем углу, и Моррисон повернулся к нему. Юрий, как и всегда, сидел очень прямо, отвернувшись от них. Внезапно окрепшим голосом, с еле сдерживаемым гневом, Моррисон произнес:
— Что скажешь, Юрий?
Конев бросил на него взгляд через плечо и ответил:
— Ничего.
— Ничего?!
— Софья спасла экспедицию. Да, удачно выполнила свою работу.
— Свою работу? Это больше, чем ее работа! — Моррисон резко наклонился и схватил Конева за плечо. — Она спасла всех нас. Если ты все еще жив, то только благодаря ей. По крайней мере, мог бы ее лично поблагодарить.
— Я буду делать только то, что сам посчитаю нужным, — прошипел Конев, дернув плечом и освободившись от руки Моррисона. Но доктор не успокоился.
— Эгоист, варвар, — прохрипел он. — Ведь ты же любишь ее, но не можешь выдавить из себя ни одного доброго слова, подонок!
Конев подскочил, и они неловко затоптались на своих местах, пытаясь достать друг друга кулаками. Им мешали пристегнутые ремни и невесомость.
— Не бей его! — закричала Калинина.
«Он никогда не ударит меня», — подумал Моррисон, пыхтя и отдуваясь. Последний раз он дрался лет в шестнадцать, и с тех пор его техника боя отнюдь не улучшилась.
Внезапно резкий голос Барановой расставил все по местам:
— Прекратите! Оба! — Они остановились. Баранова продолжала: — Альберт, вы здесь не для того, чтобы затевать мордобой. А тебе, Юрий, ни к чему выглядеть грубияном. У тебя это в крови. Если ты не желаешь признать…
С заметным усилием Софья произнесла:
— Я не прошу ничьей благодарности, ничьей.
— Благодарности?! — с гневом воскликнул Конев, — Перед тем как началась деминимизация, я пытался заставить этого трусливого америкашку поблагодарить нас за его спасение. Мне не нужны были его слова. Здесь не версальские нравы. Нечего приседать и кланяться. Я хотел, чтобы он делом доказал свою благодарность. Но этот гад отказался. И после этого меня будут учить, как и когда говорить спасибо?
Моррисон ответил:
— Я уже сказал, что не сделаю этого, и повторяю это сейчас.
Вмешался Дежнев:
— Мы ведем пустой разговор. Расходуем энергию, словно водку на свадьбе. Из-за поисков и деминимизации у нас осталось ее точнехонько на проведение контролируемой деминимизации. Мы должны выбираться отсюда.
Конев ответил:
— Чтобы провести там пару минут, не нужно много энергии. После уходим.
Конев и Моррисон злобно уставились друг на друга, и тут Дежнев произнес совершенно безжизненным голосом:
— Мой старый бедный отец говаривал: «Самая страшная фраза в русском языке “Это странно”».
Конев сердито набросился на него:
— Заткнись, Аркадий.
Дежнев тихо ответил:
— Я упомянул это лишь потому, что обнаружил одну странность.
73
Баранова отбросила волосы со лба — как заметил Моррисон, они блестели от пота — и спросила:
— Что странно, Аркадий? Говори прямо.
— Скорость молекулярного движения уменьшается.
После непродолжительной паузы Баранова спросила:
— С чего ты взял?
Дежнев устало взглянул на нее:
— Наташа, дорогая, если бы ты сидела на моем месте, то знала бы, что существуют волокна, пересекающие клетку…
— Цитоскелетон, — вставил Моррисон.
— Спасибо, Альберт, дорогой, — продолжил Дежнев с изящным взмахом руки, — Мой отец любил говорить: «Гораздо важнее знать суть явления, чем его название». Итак, это, как его там, не задерживает ни внутриклеточный поток, ни корабль, но я вижу, как оно вспыхивает позади. Так вот, оно вспыхивает все реже и реже. Когда волокна не двигаются — мы замедляем ход. Если я не делаю ничего, чтобы идти медленнее, выходит, что внутриклеточный поток останавливается. Таково мое логическое умозаключение, Альберт.
Калинина, потрясенная, сказала тихим голосом:
— Думаю, мы повредили клетку.
Моррисон заметил:
— Одной клеткой больше, одной меньше, это не причинит вреда Шапирову, особенно в его состоянии. Не удивлюсь, если клетка погибнет. В конце концов, корабль мчался за мной на огромной скорости, вибрация была очень сильной, это могло повредить клетку.
Конев нахмурился:
— Это сумасшествие. Мы же размером с молекулу! Неужели вы считаете, что мы чем-то могли повредить клетку?
— Ни к чему углубляться в обоснования, Юрий. Это факт. Внутриклеточный поток останавливается, и это ненормально.
— Прежде всего это лишь мнение Аркадия, — сказал Конев, — а он не невролог…
— А что, глаза есть только у неврологов? — с жаром воскликнул Дежнев.
Конев бросил быстрый взгляд на Дежнева и продолжил:
— Кроме того, мы не знаем, что является нормальным для живой клетки мозга на данном уровне наблюдений. В потоке могут быть свои вспышки и затишья, вполне возможно, перед нами временное явление.
— Факт заключается в том, что мы больше не можем использовать эту клетку, а у нас не хватает энергии, чтобы найти другую.
Конев скрипнул зубами:
— Все-таки что-то мы должны сделать. Мы не можем сдаться.
Моррисон обратился к Барановой:
— Наталья, принимайте решение. Есть ли смысл в дальнейшем исследовании этой клетки? Нужно ли искать другую?
Баранова в задумчивости покачала головой.
Все повернулись к ней, и Конев, воспользовавшись ситуацией, схватил Моррисона за плечо и притянул его к себе. Его глаза потемнели от гнева. Он прошептал:
— С чего вы взяли, что я влюблен в нее… — Он кивнул в сторону Калининой. — Что дает вам право так думать? Отвечайте.
Моррисон равнодушно взглянул на него.
В этот момент Баранова тихо заговорила, игнорируя вопрос Моррисона:
— Аркадий, что ты делаешь?
Дежнев, склонившийся над пультом управления, поднял голову:
— Восстанавливаю связь.
— Разве я отдавала приказ?
— Мне велела необходимость.
Конев вмешался:
— Тебе не приходило в голову, что мы не сможем управлять кораблем?
Дежнев хмыкнул и с мрачной иронией спросил:
— А тебе не приходило в голову, что никакого управления кораблем может больше не потребоваться?
Баранова терпеливо выясняла:
— Какая необходимость заставила тебя?
Дежнев ответил:
— Я думаю, дело не в одной клетке. Температура вокруг нас падает. Медленно.
Конев насмешливо улыбнулся:
— По твоим измерениям?
— Нет. По измерениям корабля. По фону инфракрасного излучения.
— Это ни о чем не говорит. Уровень излучения постоянно меняется. Колебания могут взлетать вверх и падать вниз, словно лодка, попавшая в тайфун, ниже и ниже. — Его рука опускалась в подтверждение слов.
— Но почему температура падает? — воскликнула Баранова.
Моррисон мрачно улыбнулся:
— Продолжайте, Наталья. Я думаю, вы знаете почему. И Юрий знает почему. Аркадий тоже догадывается. Эта необходимость и заставила его восстанавливать связь.
В салоне повисло неловкое молчание, раздавались лишь невнятные ругательства Дежнева, сражавшегося с системой связи корабля.
Моррисон оглянулся. Теперь, когда освещение восстановилось, он увидел ставшее уже привычным тусклое мерцание молекул, путешествующих бок о бок с ними. Только после слов Дежнева он обратил внимание на редкие отблески света вдоль линии, которая скользила прямо перед ними и с высокой скоростью исчезала над или под кораблем.
Несомненно, перед ними были очень тонкие коллагеновые волокна, сохраняющие форму нерегулярного нейрона и предохраняющие его от сворачивания в грубое сферическое образование под воздействием натяжения поверхности. Если бы доктор был повнимательнее, то заметил бы это и раньше. Ему впервые пришло в голову, что Дежнев, как пилот, должен был следить за всем, и в непредсказуемой ситуации, в которой оказался корабль, у Дежнева нет ни опытного советчика, ни инструкций, ни опыта, чтобы с достоинством сразу же разрешить проблему. Вне всяких сомнений, Дежневу приходилось тяжелее, чем всем остальным. Но в силу характера бессменного мичмана все, да и Моррисон тоже, относились к нему как к самому незначительному из членов экипажа.
«Несправедливо», — подумал Моррисон.
Дежнев выпрямился, надел наушники и сказал:
— Грот, вы меня слышите? Грот? — Затем улыбнулся. — Да, в этом смысле мы в безопасности. Сожалею, пришлось выбирать между связью и управлением кораблем. Как дела у вас? Что? Повторите, помедленнее. Да, я так и думал.
Он повернулся к остальным членам экипажа:
— Товарищи, академик Шапиров умер. Тринадцать минут назад он испустил последний вздох, и теперь наша задача — покинуть тело.
