Фантастическое путешествие II:
Место назначения — мозг
© Перевод П. Дукаревич.
Глава 1
НУЖНЫЙ ЧЕЛОВЕК
«Тот, в ком нуждаются, должен научиться противостоять лести».
Дежнев-старший
1
— Простите, вы говорите по-русски? — раздалось музыкальное контральто.
Альберт Джонас Моррисон от неожиданности замер на стуле, пытаясь собраться с мыслями. В темноте, на мониторе маячила заставка, но он не обращал на нее внимания. Кажется, его угораздило вырубиться прямо у компьютера. Правда, он четко помнил, что когда вошел в комнату и уселся на свое место, справа от него определенно находился мужчина. Куда делся тот человек, не превратился же в женщину? Или он растворился в воздухе?
Моррисон откашлялся и подал голос:
— Вы что-то сказали, мэм?
Как ни силился Моррисон, ему не удавалось разглядеть посетительницу, мерцающие блики компьютера только мешали. Единственное, что он заметил, — длинные темные волосы, собранные на затылке в узел.
Она снова обратилась к нему:
— Я поинтересовалась, говорите ли вы по-русски?
— Да. А к чему вам?
— Мне легче общаться на родном языке. К сожалению, мой английский оставляет желать лучшего. Вы доктор Моррисон? Здесь такая темень, что я могла и обознаться.
— Я — Альберт Джонас Моррисон. Мы знакомы?
— Нет, но я вас знаю. — Она коснулась его рукава, — Вы мне нужны. Слышите? По-моему, вы даже не слушаете меня.
Они беседовали очень тихо. Моррисон настороженно огляделся по сторонам. В пустой просторной комнате, кроме них, никого не было. Но он все равно предпочел перейти на еле слышный шепот.
— А вдруг вы ошиблись? Что тогда?
— Идемте со мной, меня зовут Наталья Баранова.
Она умоляющим жестом указала на дверь.
— С вами? И куда же, госпожа Баранова?
— В кафе. Там можно спокойно поговорить, не опасаясь чужих ушей. Это очень важно.
Вот так все и началось.
Впоследствии Моррисон посчитал, что все случившееся не имело ровным счетом никакого значения. Да, он находился в комнате, он, не раздумывая, пошел за той женщиной, намереваясь поговорить с ней. В конце концов она бы достала его из-под земли и заставила себя выслушать. При других обстоятельствах ей пришлось бы, конечно, проявить выдержку и смекалку, чтобы заполучить его. Но тут уж все пошло, как и должно было пойти. Он был в этом уверен.
Выбора у него не было.
2
При нормальном освещении он наконец рассмотрел ее, и она оказалась гораздо моложе, чем он подумал. Тридцать шесть? Может быть, сорок?
Темные волосы, не тронутые сединой. Правильные черты лица, густые брови. Статная фигура. Почти одного роста с ним, даже без каблуков. В целом привлекательная женщина, с шармом. Такой легко увлечься.
Он вздохнул, увидев свое отражение в зеркале. Редеющие волосы песочного цвета. Выцветшие голубые глаза. Худое лицо, жилистое тело. Крючковатый нос. Приятная, как он надеялся, улыбка. Увы, его нельзя назвать привлекательным мужчиной. Бренда так и не полюбила его по-настоящему за десять с лишним лет супружеской жизни. Пять лет прошло после развода, и вот сейчас, через пять дней, ему предстоит отмечать сорокалетие в полном одиночестве.
Официантка принесла кофе. Собеседники молча разглядывали друг друга. Наконец Моррисон попробовал разрядить обстановку:
— Водку пить не будем?
Она улыбнулась, доказывая русское происхождение:
— Тогда и кока-колу. Американская привычка, хотя кока гораздо дешевле.
— Разумно. — Моррисон засмеялся.
— Вы на самом деле хорошо знаете русский?
— Сейчас увидите. Давайте говорить по-русски.
— И будем походить на парочку шпионов.
Ее последняя фраза прозвучала на русском. Смена языка не имела для него значения. Он говорил на русском и понимал его так же легко, как и английский. Ничего удивительного. Если американец жаждет заниматься наукой, жаждет первым узнавать о новых исследованиях, он должен знать русский язык так же хорошо, как русский ученый — английский.
Эта женщина, Наталья Баранова, явно лукавила, утверждая, что слаба в английском. Говорила она бегло, с небольшим акцентом, как отметил про себя Моррисон.
— Почему сразу шпионы? Сотни тысяч американцев говорят по-английски в Советском Союзе, и сотни тысяч советских граждан говорят на родном языке в Соединенных Штатах. Не то что в старые времена, — парировала она.
— Вы правы. Но в таком случае, зачем говорить по-русски?
— Сейчас мы находимся на территории вашей страны, что дает вам неоспоримое психологическое преимущество. Если перейти на мой родной язык, чаша весов хотя бы слегка уравновесится.
Моррисон пригубил кофе.
— Как хотите.
— Доктор Моррисон, вы меня знаете?
— Нет. Никогда раньше не встречал.
— А мое имя? Наталья Баранова? Оно вам знакомо?
— Извините, вот если бы вы работали в моей научной области — тогда конечно. С какой стати я должен о вас знать?
— Это значительно облегчило бы положение, но пусть будет так, как есть. Тем не менее я много знаю о вас. Дату и место рождения, как вы провели школьные годы. В курсе, что у вас есть две дочери, которые живут с бывшей женой. Наслышана о вашем положении в университете и об исследованиях.
Моррисон пожал плечами:
— В наше компьютеризованное время трудно оставаться неизвестным. Не знаю, льстит мне это или, наоборот, досаждает.
— Это почему же?
— В зависимости от ваших намерений. Мне льстит известность в Советском Союзе. Но если я стал объектом слежки, то это может только раздражать.
— Буду честна. Я интересовалась вами по серьезным для меня причинам.
Моррисон холодно произнес:
— По каким?
— Во-первых, вы — нейрофизик.
Моррисон допил кофе и рассеянно дал знак официантке принести еще. Баранова, очевидно, потеряла интерес к ароматному напитку, оставив полчашки не допитым.
— Но есть и другие нейрофизики, — пробурчал Моррисон.
— Не такие, как вы.
— Очевидно, вы пытаетесь мне польстить. Однако вам известно обо мне не все. Вы не знаете главного.
— Безуспешность попыток? Что ваши методы анализа импульсов мозга не признают?
— Но если вы в курсе, что вам нужно от меня?
— В нашей стране есть нейрофизик, который считает вашу работу блестящей. Вы, по его словам, рискнули шагнуть в неведомое, и даже если вы не правы, то блестяще не правы.
— Блестяще не прав?
— Он считает, нельзя блестяще ошибаться, не будучи одновременно правым. Даже если вы в чем-то ошибаетесь, все равно то, что вы пытаетесь доказать, оказывается полезным. И выходит, вы совершенно правы.
— Как зовут этого святого человека? Помяну его добрым словом в своих будущих статьях.
— Петр Леонидович Шапиров. Слышали о таком?
Моррисон откинулся на спинку кресла. Подобного он не ожидал.
— Слышал ли я о нем? — сказал он. — Я хорошо знаком с ним. Я называл его Пит Шапиро. Здесь, в Соединенных Штатах, его окрестили сумасшедшим, как, впрочем, и меня. Придерживаясь моей теории, он забьет очередной гвоздь в крышку моего гроба. Послушайте, передайте Питу, я ценю его веру в меня, но если он действительно желает помочь, пожалуйста, попросите его никогда не упоминать, что он на моей стороне.
Баранова неодобрительно на него посмотрела.
— Вы способны хоть на миг стать серьезным?
— Что вы, всерьез я не воспринимаю только себя. Действительно, я совершил великое открытие, но никто, кроме меня, его не оценил. Кроме Пита — как оказалось. Но он не в счет. Я не могу сейчас опубликовать свои работы.
— Приезжайте в Советский Союз. Мы готовы использовать вас и ваши идеи.
— Нет-нет. Вопрос эмиграции даже не рассматривается.
— Я вам и не предлагаю. Хотите быть американцем, будьте им. Когда-то вы посещали СССР, так почему бы снова не провести там некоторое время во благо науки?
— Зачем?
— У вас есть безумные идеи, у нас — тоже. Мы объединим их.
— О чем вы?
— Никаких пустых разговоров, пока я не удостоверюсь, что вы готовы помогать нам.
Моррисон вдруг ощутил, что вокруг кипит жизнь. За соседними столиками люди пили, ели, разговаривали, многие из них, так же как и доктор, прибыли на конференцию.
Он внимательно рассматривал эту сильную русскую женщину, жертву сумасшедших идей.
Неожиданно память прояснилась, и он воскликнул:
— Баранова! Я же слышал о вас. Конечно! От Пита Шапиро. Вы…
В возбуждении Моррисон перешел на английский, и Наталья предостерегающе впилась ногтями в его руку.
Доктор вздрогнул от боли, и она убрала руку с словами:
— Простите, мистер Моррисон, я не хотела сделать вам больно.
Он посмотрел на следы ногтей, оставившие на его руке легкие кровоподтеки, и тихо сказал по-русски:
— Вы — минимизатор!
3
Баранова смотрела на него с непринужденным спокойствием.
— Может, пройдемся к реке, посидим немного у воды? Погода сегодня просто замечательная.
Моррисон потирал поцарапанную руку. Доктор подумал, что вряд ли кто-нибудь в кафе расслышал его слова, да и вообще обратил на них внимание.
— К сожалению, я вынужден присутствовать на конференции.
Лицо Барановой осветилось улыбкой, словно они продолжали болтать о погоде:
— Мне думается, прогулка у реки будет для вас куда интереснее.
На какое-то мгновение Моррисону почудилось, что улыбка у нее соблазняющая. Но разумеется, Наталья ни на что не намекала.
Моррисон усмехнулся, поймав себя на мысли: «Прекрасная русская шпионка соблазняет наивного американца». Во-первых, Наталью нельзя было назвать красавицей, и ее фигура не была идеальной. Во-вторых, она вовсе не помышляла о соблазнении, а сам Моррисон не проявлял к ней явного интереса. Кроме того, доктора вряд ли можно было назвать наивным. Тем не менее он даже не заметил, как уже шел с Натальей к реке. Они неспешно брели по университетской территории. Она оживленно болтала о муже Николае, о сыне Александре, который ходил в школу и по какой-то непонятной причине увлекся биологией, хотя она сама занималась термодинамикой. К большому разочарованию отца, мальчик ужасно играл в шахматы, зато подавал большие надежды в игре на скрипке.
Моррисон почти не слушал. Он погрузился в собственные мысли, пытаясь вспомнить все о заинтересованности русских в минимизации и найти связь со своей работой.
Наталья указала на скамейку:
— Эта, по-моему, вполне чистая.
Они присели. Моррисон уставился на реку. Река кишела весельными лодками, похожими на сороконожек. Но он не смотрел на воду, а наблюдал за машинами, тянущимися вдоль по шоссе с обеих сторон. Оба молчали, пока Баранова, задумчиво посмотрев на него, не произнесла:
— Вас не интересует?
— Что именно?
— Предложение поехать в Советский Союз.
Нет! — отрезал он.
— Но почему? Американские коллеги не признают ваших идей, вы в депрессии, ищете выход из тупика, отчего же не поехать к нам?
— Раз уж вы так хорошо меня изучили, то должны знать, что мои идеи не признаны. Но откуда уверенность, будто моя депрессия из-за этого?
— Любой нормальный человек впал бы в депрессию. И вы не исключение, будьте уверены, — заявила женщина.
— Вам близки мои идеи?
— Мне? Я играю не на вашем поле. Я ничего не знаю о нервной системе, то есть знаю слишком мало.
— Я полагаю, вы просто согласились с мнением Шапирова.
— Да. Как бы там ни было, смелые проблемы надо решать смелыми методами. Что плохого в объединении наших идей и ваших методов? Кому от этого станет хуже?
— Значит, вам известно о моих исследованиях. Их материалы были напечатаны?
Она пристально на него посмотрела:
— Нет уверенности, что опубликовано все. Вот почему мы нуждаемся в вас.
Моррисон грустно рассмеялся.
— Какую пользу я могу принести в области, связанной с минимизацией? Здесь я разбираюсь хуже, чем вы в проблемах изучения мозга. Гораздо хуже.
— А вы хоть что-нибудь знаете о миниатюризации?
— Только две вещи: что советские ученые занимаются исследованиями в этой области и что она невозможна.
Баранова задумчиво смотрела на реку.
— Невозможна? А если я скажу, что мы справились с задачей?
— Я бы скорее поверил, что белые медведи летают.
— С какой стати мне лгать?
— Я привык объяснять сам факт. Мотивировка меня не интересует.
— Откуда такая уверенность, что минимизация невозможна?
— Если уменьшить человека до размеров мухи, его масса должна вместиться в объем мухи. Вы придете к плотности примерно, — он задумался, — в сто пятьдесят тысяч раз больше, чем у платины.
— Ну а если пропорционально уменьшить массу?
— Тогда в уменьшенном человеке атомов будет в три миллиона раз меньше, чем в нормальном. Человек, уменьшенный до размеров мухи, получит и мозг мухи.
— А уменьшение атомов?
— Предлагаете минимизировать атомы? Постоянная Планка, являющаяся, безусловно, неизменной величиной во Вселенной, не позволит этого сделать. Минимизированный атом слишком мал, чтобы вписаться в структуру Вселенной.
— А если я вам скажу, что постоянная Планка уменьшена, а сам человек будет помещен в среду, где структура Вселенной невероятно тоньше, чем при нормальных условиях?
— Тогда я не поверю вам.
— Не изучив проблему? Вы отказываетесь верить из-за предвзятых убеждений, так же как ваши коллеги отказываются поверить вам?
При этих словах Моррисон на мгновение замолчал.
— Это совсем другое, — пробормотал он наконец.
— Другое? — Наталья продолжала задумчиво глядеть на реку. — Что другое?
— Мои коллеги считают, что я не прав. По их мнению, мои идеи не только невозможны теоретически, они неправильны.
— Следовательно, минимизация невозможна?
— Да.
— В таком случае приезжайте и посмотрите сами. Если окажется, что минимизация невозможна, хотя бы в течение месяца будете гостем советского правительства. Все расходы вам оплатят. Если захотите кого-то взять с собой — берите.
Моррисон покачал головой:
— Нет, спасибо. Пожалуй, нет. Даже если минимизация возможна, это не моя область деятельности. Она меня не интересует.
— Откуда вы знаете? А если минимизация даст такую возможность в изучении нейрофизики, которая вам и не снилась? И что, если, проводя свои исследования, вы сможете помочь нам? Мы могли бы внести свой вклад в дело.
— Разве вы готовы предложить нечто новое в изучении нейрофизики?
— Но, доктор Моррисон, я думала, как раз об этом мы и говорим. Вы не способны доказать правоту своей теории, потому что изучать нервные клетки, не повреждая, — невозможно. А если мы увеличим нейрон до размера Кремля и даже больше, так, чтобы вы смогли изучить каждую его молекулу?
— Значит, вы способны увеличить нейрон до желаемых вами размеров?
— Нет, мы пока не готовы к этому, но в наших силах уменьшить вас, что равноценно, не так ли?
Моррисон, не мигая, уставился на нее.
— Нет, — произнес он полушепотом. — Вы с ума сошли? Думаете, я — сумасшедший? До свидания! До свидания!
Доктор поднялся и быстро зашагал прочь.
Баранова окликнула его:
— Доктор Моррисон, послушайте меня!
Он отмахнулся и бросился через дорогу, с трудом уворачиваясь от машин.
Моррисон вернулся в отель, запыхавшись, и чуть ли не приплясывал от нетерпения в ожидании лифта.
«Сумасшедшая!» — думал он. Она хочет его минимизировать, сделать жертвой невозможного опыта… Хотя, если такой опыт возможен, это для него неизмеримо хуже.
4
Моррисон все еще дрожал, стоя у двери своего гостиничного номера с зажатой в руке пластиковой картой-ключом. С трудом переводя дыхание, он размышлял, знает ли эта женщина номер его комнаты. Конечно, узнать не сложно, будучи достаточно настойчивой. Он осмотрел коридор, опасаясь увидеть там госпожу Баранову, бегущую к нему с распростертыми объятиями, с искаженным лицом и растрепанными волосами.
Доктор пару раз тряхнул головой. Нет, это бред. Она не сможет насильно увезти его. Она не сможет заставить его сделать что-либо против собственного желания. Что за детские страхи?
Он отдышался и сунул карточку в электронный замок. Почувствовал легкий щелчок, и дверь распахнулась.
У окна в плетеном кресле сидел человек. При виде Моррисона он улыбнулся и радушно произнес:
— Входите.
Моррисон изумленно уставился на незнакомца. Затем глянул на табличку с номером комнаты, желая убедиться, что попал к себе в номер.
— Нет-нет. Это ваша комната, все в порядке. Входите и закройте за собой дверь.
Моррисон молча последовал приказу, не отрывая удивленных глаз от незнакомца. Довольно полный, но не слишком толстый, тот с комфортом развалился в кресле. На нем были надеты легкий льняной полосатый пиджак и ослепительно белая рубашка. Начинающую лысеть голову обрамляли каштановые кудри. Гость не носил очков, хотя его маленькие глазки близоруко щурились.
Нежданный посетитель заговорил:
— Вы бежали, правда? Я наблюдал за вами. — Он указал на окно. — Вы сидели на лавочке, затем встали и бегом направились к отелю. Я надеялся, что вы подниметесь в свою комнату. Не хотелось бы прождать вас весь день.
— Вы расселись здесь, чтобы следить за мной из окна?
— Нет, вовсе нет. Просто случайность. Заметил краем глаза, как вы с дамой направились к этой скамейке. Непредвиденно, но удачно. Все в порядке. Если бы не я наблюдал за вами, нашлись бы другие наблюдатели.
Моррисон затаил дыхание, собираясь с мыслями и намереваясь задать вопрос, не уязвляющий его самолюбия в данной ситуации.
— И все-таки кто вы?
Человек улыбнулся, достал из внутреннего кармана пиджака бумажник и, открывая, произнес:
— Сигнатура, голограмма, отпечатки пальцев, запись голоса.
Моррисон перевел взгляд с голограммы на улыбающееся лицо. Голограмма тоже улыбалась.
— Хорошо, вы из службы безопасности. Но даже это не дает вам права врываться в мое жилище. Меня всегда можно найти. Вы могли бы вызвать меня или постучаться, прежде чем входить сюда.
— По правде говоря, вы правы. Но я думал, самое лучшее — встретиться с вами как можно незаметнее. Кроме того, я уповал на старое знакомство.
— Какое еще старое знакомство?
— Два года назад. Разве не помните? Международная конференция в Майами? Вы выступали с научным докладом, тогда еще возникли неприятности из-за него…
— Помню. Помню доклад. Но вас не припоминаю.
— Возможно. Здесь нет ничего удивительного. Мы познакомились позже. Я обратился к вам с вопросами. И мы даже немного выпили вместе.
— Не считаю это старым знакомством. Фрэнсис Родано?
— Да, это мое имя. Вы даже правильно его произнесли. Ударение на втором слоге. Долгое «а». По-видимому, ваша память работает на уровне подсознания.
— Нет, не помню я вас. Просто прочел имя на удостоверении личности.
— Хотелось бы официально поговорить с вами.
— Похоже, сегодня все жаждут поговорить со мной. О чем?
— О вашей работе.
— Вы нейрофизик? — поддел его доктор.
— Вам известно, что нет. Моя основная специальность — славянские языки, а вторая — экономика.
— О чем же мы поведем разговор? Я хуже вас владею русским, к тому же ничего не смыслю в экономике.
— Мы можем поговорить о вашей работе. О той, которой вы занимались два года назад. Ну почему вы не присядете? Это ваша комната, я не отбираю ее у вас, поверьте. Если хотите сесть в кресло, с удовольствием уступлю.
Моррисон присел на кровать.
— Давайте покончим с этим. Что вы хотите знать о моей работе?
— То же самое, что и два года назад. Как вы считаете, есть ли в человеческом мозге особый отдел, ответственный за творчество?
— Не совсем так. Его нельзя выделить обычным путем. Это сеть, состоящая из нейронов. Да, я думаю, что-то в этом роде. Трудность в том, что никто не знает точно, что это и где расположено.
— Вам не удалось найти?
— Нет, я снова вернулся к анализам импульсов мозга. Мои расчеты не ортодоксальны. — Он резко добавил: — Ортодоксальность в данной области никуда не приведет. К сожалению, мне не дают возможности выйти за общепринятые рамки.
— Я слышал, математические методы, используемые в ваших электроэнцефалографических анализах, признаны ошибочными. Ортодоксальный и ошибочный — разные вещи.
— Все уверены в ошибочности моих суждений из-за моей неспособности отстоять их правоту. Единственная причина, мешающая доказать идею, — невозможность тщательно изучить изолированный нейрон мозга.
— Вы пытались заниматься этим? Неужели, работая с живым человеческим мозгом, вы не подставляете уязвимые места под судебные иски и криминальные разбирательства?
— Что вы, я не сумасшедший. Работаю с животными. Вынужден работать с ними.
— То же самое вы говорили два года назад. Полагаю, вы не сделали потрясающих открытий за последнее время?
— Нет. Но я убежден, что прав.
— Собственное убеждение ничего не значит, если вы не в состоянии убедить в этом кого-нибудь еще. Но сейчас я хочу задать другой вопрос. За последние два года произошло ли нечто, способное убедить в этой идее русских?
— Русских?
— Да. Почему мой вопрос вызывает удивление, доктор Моррисон? Разве не вы провели пару часов, беседуя с доктором Барановой? Не от нее ли вы только что удалились в большой спешке?
— Доктор Баранова? — Моррисон в замешательстве только и смог, словно попугай, повторить имя.
Лицо Родано сохраняло дружелюбие:
— Точно. Старая знакомая. Мы наблюдаем за ней каждый раз, когда она приезжает в Соединенные Штаты.
— Звучит как в старые недобрые времена, — пробормотал Моррисон.
Родано пожал плечами:
— Совсем нет. Теперь не существует опасности атомной войны. Мы вежливы друг с другом. Советский Союз и мы. Сотрудничаем в космосе. У нас совместная горнорудная станция на Луне, свободный въезд на космические поселения. Благоприятная обстановка и дружеские отношения. Но, доктор, кое-что неизменно. Мы следим за политическими компаньонами, русскими, только для того, чтобы не сомневаться в их доброжелательности. Почему бы и нет? Они же следят за нами.
— Но вы следите и за мной.
— Вы прогуливались с доктором Барановой. Потому и попали в поле нашего зрения.
— Подобное никогда не повторится, уверяю вас. Сделаю все, чтобы избежать встречи с ней. Она — сумасшедшая.
— Да?
— Поверьте мне на слово. Послушайте, все, о чем мы с ней говорили, не является секретным, насколько мне известно. Я свободно могу повторить каждое ее слово. Баранова принимает участие в проекте по миниатюризации.
— Наслышаны об этом, — непринужденно бросил Родано, — На Урале специально построили город, где занимаются экспериментами в этой области.
— Что-нибудь известно об их достижениях?
— Сомневаюсь.
— Она заявила, будто они добились настоящей минимизации.
Родано молчал.
Моррисон подождал немного, ожидая реакции гостя, и наконец прервал паузу:
— Только это невозможно, скажу я вам. С научной точки зрения невозможно. Вы должны понять. А так как сфера вашей деятельности — славянские языки и экономика, поверьте мне на слово.
— Зачем, друг мой? Многие считают это невозможным, но мы не уверены. Советские ученые вольны играть в минимизацию, если им приспичило, но мы не желаем, чтобы они опередили нас. В конце концов, мы не знаем, что ожидать от подобного открытия.
— Нет никакой причины для волнений. Если наше правительство действительно беспокоится, вдруг Советский Союз опередит нас в технологии, то безумие минимизации ускорится. Пусть Советы тратят деньги, время и средства и сосредотачивают на ней научный потенциал. Все впустую.
— Тем не менее, — возразил Родано, — я не думаю, что доктор Баранова безумна или глупа, во всяком случае, не безумнее и не глупее вас. Знаете, что пришло мне в голову, пока я наблюдал за вами во время беседы в парке? Мне показалось, она нуждается в вашей помощи. Возможно, считает, что с помощью ваших теорий в нейрофизике вы способны помочь русским продвинуться в области минимизации. Их и ваши сверхъестественные идеи в сумме составят нечто реалистичное.
Моррисон сжал губы:
— Мне нечего скрывать, поэтому заявляю: вы правы. Она хочет, чтобы я отправился в Советский Союз и помог в проекте минимизации. Меня не интересует, как вы узнали об их планах, но не думаю, что имеет место случайная догадка.
Родано улыбнулся, а Моррисон продолжил:
— Как бы там ни было, я сказал твердое «нет». И удалился. Могу представить вам отчет о беседе, если дадите время. Да я уже отчитываюсь! У вас нет оснований не верить мне, с какой стати я должен принимать участие в бессмысленном проекте? Если бы я намеревался работать против своей страны, хоть это и полный бред, как физик я бы никогда не вляпался в подобное безумие! С таким же успехом можно корпеть над вечным двигателем, или антигравитацией, или сверхсветовым полетом, или… — Доктор от волнения покрылся испариной.
Родано вежливо прервал его излияния:
— Что вы, доктор Моррисон, никто не сомневается в вашей благонадежности. И я, разумеется, тоже. Меня сюда привело не то, что вы вступили в беседу с русской. Как раз наоборот. Мы думаем, что она вам может сделать некое предложение, а вы ей откажете.
— Что?
— Поймите меня, доктор Моррисон. Пожалуйста, поймите правильно. Мы вам настоятельно советуем, мы бы очень хотели, чтобы вы поехали с доктором Барановой в СССР.
5
Моррисон побледнел, губы его задрожали, он уставился на Родано. Затем запустил правую руку в волосы и выдавил из себя:
— Зачем вам надо, чтобы я поехал в Советский Союз?
— Не я хочу этого. Таково желание правительства Соединенных Штатов.
— Почему?
— Причины вполне понятны. Советский Союз занимается экспериментами в области минимизации, а нам необходимо узнать о них как можно больше.
— У вас есть мадам Баранова. Эта дамочка должна знать многое. Схватите ее и вытрясите информацию.
Родано вздохнул и произнес:
— Я знаю, вы шутите. Прошли те времена, когда подобные методы были в чести. Сами знаете. Советский Союз сразу же предъявит обвинение, и мировая общественность поддержит их. Давайте не будем тратить время на подобную ерунду.
— Хорошо. Официально мы не можем действовать грубо. Но, полагаю, есть агенты, которые пытаются докопаться до подробностей.
— «Пытаются» — не то слово, доктор. У нас есть агенты в Советском Союзе, не говоря об изощренной технике шпионажа как на Земле, так и в космосе. Кстати, русские от нас не отстают. Обе стороны преуспели в слежке и хорошо освоили конспирацию. Хотя русские несколько обогнали нас в этом. Даже сейчас Советский Союз не открытая страна, у них более чем вековой опыт секретности.
— Что вы хотите от меня?
— Вы — совсем другое дело. Агент отправляется в Советский Союз или другие регионы, где русские действуют под прикрытием, которое вполне можно раскрыть. Он — или она — должен внедриться туда, где его никто не ждет, и добыть секретную информацию. Это нелегко. Часто их ожидает провал, что всегда неприятно. Вы — другое дело, вас приглашают официально, русские ведут себя так, будто нуждаются в вас. У вас есть шанс попасть в самый центр секретных исследований. Сколько возможностей ждет вас!
— Но мне сделали предложение только сейчас. Откуда такая осведомленность?
— Вами давно интересуются. Причина моего знакомства с вами два года назад — интерес, проявленный к вам еще тогда. Они были готовы сделать первый шаг. Мы хотели разобраться в этом.
Моррисон ритмично барабанил пальцами по ручке кресла.
— Давайте напрямую. Я соглашаюсь ехать с Натальей Барановой в Советский Союз, полагаю, туда, где работают над минимизацией. Притворяюсь, что помогаю…
— Вам не потребуется притворяться, — спокойно заметил Родано. — Помогите им, если сможете, особенно если вы в состоянии лучше изучить процесс.
— Ладно, помогу им. И затем, по возвращении, предоставлю вам полученную информацию.
— Именно.
— А если не будет никакой информации? Что, если все это — блеф чистой воды или самообман? Что, если они следуют за очередным Лысенко в никуда?
— Тогда мы перестанем сомневаться. Новость окажется приятной. Ведь главное знать точно, а не путаться в догадках. В конце концов, русские, в чем мы абсолютно уверены, находятся под впечатлением наших успехов в области антигравитации. Они не в курсе, а мы не намерены говорить им правду. Пока мы не приглашаем советских ученых приехать и помочь нам в исследованиях. Коли на то пошло, есть сведения, что китайцы работают над сверхсветовыми полетами. Как ни странно, их вы тоже считаете теоретически невозможными. Правда, я не слышал, чтобы кто-то занимался вечным двигателем.
— Государства играют в нелепые игры, — заметил Моррисон. — Почему бы нам не договориться о сотрудничестве? Это напоминает о старых временах.
— Жить в наше время — еще не значит жить в раю. Остались подозрения и желание опередить друг друга. Возможно, это и к лучшему. Когда люди увлекаются техническим и научным прогрессом, наступают счастливые мирные времена. Как только мы перестанем таскать научные достижения у соседей и друзей, сразу впадем в праздность, над нами нависнет угроза остановки в развитии.
— Значит, если я поеду и в конечном счете доложу вполне авторитетно, что русские работают впустую или действительно достигли успехов в такой-то области, я окажу помощь не только Соединенным Штатам, но и всему миру, включая даже Советский Союз?
Родано одобрительно закивал:
— Верный подход, давно бы так.
— Не могу не восхищаться вами. Вы умны, вы — мастер своего дела. И все же я не заглотнул вашу наживку. Я за сотрудничество между нациями и не собираюсь играть в шпионские игры двадцатого века, особенно когда на дворе стоит двадцать первый, эпоха рационализма. Я сказал доктору Барановой «нет» и вам отвечаю — «нет».
— Вы отдаете себе отчет, что таково желание правительства?
— Я понимаю, что вы меня просите, и все же я вам отказываю. Даже если вы представляете само правительство, я готов отказать и правительству.
6
Моррисон раскраснелся, оживился. Сердце бешено стучало в груди, он чувствовал себя героем.
«Никто не заставит меня изменить решение, — думал он. — Что со мной сделают? Бросят в тюрьму? За что? Для этого необходимо предъявить обвинение». Доктор приготовился к гневным упрекам, к угрозам.
Родано смущенно глянул в его сторону.
— Почему вы отказываетесь, доктор Моррисон? — спросил он, — Разве в вас нет чувства патриотизма?
— Патриотизм есть. Но это безумство.
— Почему безумство?
— Вы не в курсе, в чем заключается их гениальный замысел?
— В чем же?
— Они намереваются уменьшить меня и поместить в человеческое тело для исследования нейрофизического состояния клетки мозга изнутри.
— Почему именно вас?
— Предполагают, что подобный эксперимент поможет в моих исследованиях, которые принесут им пользу. Но я не собираюсь потворствовать чужому безумию.
Родано взъерошил волосы. Потом быстро пригладил их.
— Хм. Вы ведь не интересуетесь областью их исследований. Считаете минимизацию нереальной. Значит, они не смогут уменьшить вас, как бы им этого ни хотелось.
— Они собираются использовать меня как подопытного кролика. Уверяют, что достигли серьезных результатов. Либо лгут, либо — сумасшедшие. В любом случае, я не собираюсь участвовать в этих играх — ни ради русских, ни ради всего американского правительства.
— Они не сумасшедшие, — возразил Родано. — Независимо от цели, русские прекрасно знают, что несут ответственность за жизнь и здоровье американского гражданина, приглашенного на территорию СССР.
— Благодарю покорно! И как вы заставите их отвечать? Отправите им официальное предупреждение? Примените против них репрессалии? Естественно, никто не казнит меня на Красной площади и не бросит в тюрьму. Но запросто могут решить, что я знаю слишком много, чтобы отпустить меня на родину. Они получат все, что захотят, я поделюсь с ними своими знаниями. А после русские придут к выводу, что американцам противопоказана информация о новых исследованиях. Затем добрые русские организуют несчастный случай и выразят соболезнования всему американскому народу. Как жаль! Как жаль! И конечно, заплатят щедрую компенсацию моей скорбящей семье и пришлют гроб, задрапированный флагом. Нет, увольте. Я не созрел для миссии самоубийцы.
— Вы драматизируете. Отправитесь в СССР на правах почетного гостя. Поможете им, если сможете. И не надо рыскать в поисках секретной информации. Мы не заставляем шпионить и будем благодарны за все, что сами увидите. Более того, есть люди, которые проследят за вами. Сделаем все возможное, чтобы вы вернулись назад невредимым…
— Если сможете, — невесело усмехнулся Моррисон.
— Если сможем, — согласился Родано. — Чудес не обещаем. В противном случае вы бы нам не поверили.
— Делайте, что хотите, но эта работа не для меня. Я недостаточно смел. И не намерен быть пешкой в безумной шахматной игре, рискуя собой только потому, что вы — или правительство — обратились ко мне с просьбой.
— Напрасно боитесь.
— Страх необходим, он заставляет соблюдать осторожность и сохраняет жизнь. Он помогает выжить таким, как я. Можете назвать это трусостью. Струсить может тот, кто имеет мускулы и интеллект быка. А для слабого человека трусость не преступление. Конечно, я не настолько труслив, но я не возьму на себя роль самоубийцы просто потому, что я слаб духом. У меня не хватает храбрости. Охотно в этом признаюсь. А сейчас, пожалуйста, оставьте меня.
Родано вздохнул, слегка пожал плечами, слабо улыбнувшись, и поднялся с кресла:
— Что ж. Мы не можем заставить силой служить стране, если вы не хотите.
Он направился к двери, слегка волоча ноги, и, уже взявшись за дверную ручку, обернулся:
— Вы меня немного расстроили. Боюсь, я ошибся на ваш счет, а я не люблю ошибаться.
— Ошибся? Неужели поспорили на пять баксов, что я полезу вон из кожи, чтобы отдать жизнь за свою страну?
— Нет. Я думал, вы полезете вон из кожи, чтобы сделать карьеру. В конце концов, вы больше ничего не добьетесь. Вас не принимают всерьез, ваши научные статьи больше не публикуют. Ваше положение в университете не улучшается. Повышение в должности? Забудьте о нем. Гранты? Даже не мечтайте. К концу года у вас не будет ни денег, ни положения. Причем не из-за того, что вы отказали нам. И несмотря на это, вы не едете в Советский Союз. Хотя я был уверен: вы обрадуетесь возможности спасти карьеру. Что вы будете делать, потеряв все?
— Это мои проблемы.
— Нет, наши проблемы. Новый мир играет в другие игры, нынче в цене технологический прогресс. Престиж, авторитет, компетенция сделают гораздо больше, чем другие силы. Игру ведут два главных конкурента, Соединенные Штаты и Советский Союз. Несмотря на осторожную дружбу, мы все еще играем в игры. И фигурами в ней служат ученые и инженеры, предполагается, что любая слабая фигура может быть использована другой стороной. Вы и есть такая фигура, доктор Моррисон. Понимаете, о чем я?
— Понимаю, вы на меня давите.
— Доктор Баранова приглашает вас посетить Советский Союз? Если бы она не поддерживала ваши идеи, разве пригласила бы вас в свою страну?
— Я был прав. Вы на меня давите.
— Это входит в мои обязанности, когда велит долг. Что, если я прав? И вы лезете вон из кожи, желая сделать карьеру. Только у русских… Вдруг вам пришло в голову продавать русским информацию за советские деньги и поддержку в исследованиях?
— Неправда. Вы не можете этого доказать.
— Но заподозрить могу, да и другие тоже. Тогда придется держать вас под постоянным контролем. Вы не сможете заниматься наукой. Ваша профессиональная деятельность остановится. Окончательно. Но всех неприятностей легко избежать, только дайте согласие поехать в Советский Союз.
Моррисон сжал губы и хрипло произнес:
— Вы угрожаете, пытаетесь шантажировать, но я не капитулирую. Я принял решение. Мои теории о мозговом мыслительном центре правильны. Когда-нибудь их признают — вы или другие.
— Доктор, доживете ли до этого?
— Пусть я умру. Может быть, физически я трус, но не морально. До свидания.
Родано, взглянув на собеседника с сочувствием, вышел. А Моррисон, дрожа от страха и безысходности, почувствовал, как его начало покидать бунтарское чувство. Внутри ничего не осталось, кроме отчаяния.
