Глава 2
ЗАХВАТ
«Если вежливая просьба не помогает, захватывай».
Дежнев-старший
7
«Значит, умру», — подумал Моррисон.
Он даже не смог закрыть дверь на двойной замок после того, как ушел Родано. Сидел на стуле, опустошенный, с отсутствующим выражением лица. Свет заходящего солнца проникал через окно. Доктор не замечал его. Просто не обращал на это внимания. Неподвижно, словно загипнотизированный, наблюдал за танцем пылинок.
Он позорно сбежал от русской женщины, но смело отшил американского агента, собрав в кулак все мужество… отчаяния. Теперь мужество иссякло, осталось только отчаяние. То, что говорил Родано, — правда. В будущем году продвижений по службе ждать не приходилось. Он уже зондировал почву. Доктора мутило от места за перегородкой в учебном кабинете. Ему не хватало жизненного опыта (или, что более важно, связей), с помощью которого он мог бы добиться собственного отдела, даже без помощи секретной службы за его сомнительные заслуги.
Что делать? Уехать в Канаду? Там, в Макгиллском университете, работал Джанвир. Он однажды проявил интерес к теории Моррисона. Однажды! Моррисон никогда не был в Макгилле, так как не намеревался уезжать из страны. Сейчас его планы не имели значения. Он мог бы уехать. В Латинской Америке десятки университетов, что им стоит принять северянина, владеющего испанским или португальским. По крайней мере, под влиянием моды. Правда, по-испански он говорил плохо, а в португальском был полный ноль.
Что он теряет? Его не держат семейные узы. Даже дочери находились далеко, выцветая в памяти, словно изображения старых фотографий. У него не было друзей. Никого, кто переживал бы с ним провал исследований. У него, конечно, имелась программа, составленная самостоятельно. Сначала она была создана маленькой фирмой в соответствии с его инструкциями. Но он бесконечно изменял ее. Возможно, следовало взять патент, но никто, кроме него, не пользовался ею. Он возьмет ее с собой, куда бы ни поехал. Она находилась сейчас во внутреннем кармане пиджака, выпячиваясь, как раздутый бумажник.
Моррисон прислушивался к своему неровному дыханию, осознавая, что засыпает, убегая от бесцельной карусели мыслей. Как он мог кого-то заинтересовать, если наскучил сам себе. Доктор заметил, что солнце больше не слепит, а сгущающиеся сумерки заполнили комнату. Тем лучше.
До него донесся негромкий звонок. В номере звонил телефон, но Моррисон не двинулся с места и не открыл глаза. Возможно, Родано делает последнюю попытку. Пусть звонит.
Сон подкрался. Голова Моррисона безвольно склонилась набок. В таком неудобном положении проспать можно не долго…
Прошло минут пятнадцать, когда он начал просыпаться. Небо было еще синее, сумерки в комнате сгустились, ему подумалось с некоторым чувством вины, что сегодняшние научные доклады оказались проигнорированы. Зароились «бунтарские» мысли: «Прекрасно! Какого черта я должен их слушать?»
Досада нарастала. Чем он занимался на съезде? За три дня не услышал ни одного доклада, который бы его заинтересовал, и не встретил никого, кто бы смог помочь ему в рушащейся карьере. Что делать в оставшиеся дни, кроме как бегать от двух человек, с которыми познакомился и с которыми ужасно не хотелось встречаться вновь, — Барановой и Родано.
Он почувствовал голод. Еще не обедал, а уже пора ужинать. Беда в том, что настроения есть в одиночестве в роскошном ресторане отеля не было и еще меньше хотелось платить по взвинченным ценам. Мысль об очереди за стойкой в кафетерии прельщала еще меньше. Надо на что-то решаться. С него довольно. Он мог освободить номер и прогуляться до железнодорожной станции. Она находилась недалеко, да и прохладный вечерний воздух поможет избавится от тяжких мыслей. Сборы займут чуть более пяти минут, через десять он будет в пути.
Доктор мрачно размышлял над этой задачей. По крайней мере, сэкономит половину стоимости проживания и покинет проклятое место, которое сулит одни неприятности. Он был абсолютно прав, и надоедливый колокол в его голове звенел, напоминая, что он пробыл здесь слишком долго…
8
Быстро выписавшись внизу у администратора, Моррисон вышел через огромные стеклянные двери гостиницы, довольный, но все еще обеспокоенный. Он тщательно исследовал коридор, удостоверился, что там нет ни Барановой, ни Родано, и вскоре выискивал такси, рассматривая людей, входящих и выходящих из гостиницы. Все казалось яснее ясного.
Все, кроме позиции рассерженного правительства. И ничего еще не закончилось. Впереди — бесконечные несчастья. Университет в Макгилле маячил спасительной соломинкой. Если бы он мог поехать туда…
Моррисон свернул в вечернюю темень к вокзалу, расположенному довольно далеко. По его расчетам, он доберется домой за полночь, и вряд ли в поезде удастся заснуть. В сумке валялся сборник кроссвордов, ими можно себя занять, если будет достаточно света. Или…
Вдруг Моррисон резко обернулся, услышав свое имя. Он сделал это машинально. По известным причинам и при существующих обстоятельствах ему бы следовало поспешить, воздерживаясь от разговоров.
— Ал! Ал Моррисон! Господи! — Голос звучал пронзительно, но Моррисон не узнавал его.
Он не узнавал и лицо: круглое, не старое, гладко выбритое, с очками в стальной оправе. Человек, которому оно принадлежало, отличался хорошим вкусом, судя по костюму.
Моррисон мучительно вспоминал собеседника, который явно знал его и вел себя так, словно они были старыми приятелями. Он, приоткрыв рот, усиленно рылся в памяти.
Тот, похоже, догадался, чем обеспокоен Моррисон.
— А, вы не вспомнили меня. Я вас понимаю. Чарли Норберт. Мы встречались на Гордонской научной конференции, давно это было. Вы засыпали вопросами одного из выступающих по проблеме деятельности мозга и наделали много шума. Ваше остроумие бесподобно, неудивительно, что я помню вас.
— Ах да, — пробормотал Моррисон, пытаясь вспомнить, когда в последний раз принимал участие в Гордонской научной конференции. Семь лет назад, кажется, — Очень похвально с вашей стороны.
— Мы долго беседовали тем вечером, доктор Моррисон. Я помню, вы произвели на меня впечатление. Конечно, во мне нет ничего эдакого, зачем вам запоминать ненужные лица… Я наткнулся на ваше имя в списке участников. Ваше второе имя — Джонас — воскресило вас в моей памяти. Захотелось поговорить с вами. Полчаса назад звонил к вам в номер, но никто не ответил. — Норберт вдруг заметил чемодан в руках у Моррисона и добавил с явной тревогой: — Вы уезжаете?
— Да, хочу успеть на поезд. Извините.
— Пожалуйста, уделите мне несколько минут. Я читал о вашей… теории.
Моррисон немного отступил назад. Даже проявление интереса к его идеям не могло поколебать решимости уехать. К тому же сильный запах лосьона для бритья говорил о человеке больше, чем он сам. Норберт так и не всплыл в памяти доктора.
— Извините, вы — единственный, кто прочитал о моей теории. Надеюсь, вы не будете возражать, если…
— Я возражаю! — Лицо Норберта стало серьезным. — Меня поражает, что вас не ценят по достоинству.
— Меня это давно удивляет, мистер Норберт.
— Называйте меня Чарли. Когда-то мы обращались друг к другу по имени. Знаете, вам нельзя уезжать, не добившись признания.
— В этом нет необходимости. Я есть, вот и все. Ладно… — Моррисон повернулся, как бы собираясь уходить.
— Подождите, Эл. А если я скажу, что могу дать вам возможность работать с людьми, которые оценили ваши исследования?
Моррисон помолчал и ухмыльнулся:
— А вы — мечтатель…
— Нет, Ал, послушайте, дружище, я рад, что столкнулся с вами. Хочу познакомить вас кое с кем. Мы организовываем новую компанию «Генетическое мышление». У меня много денег и грандиозные планы. Хитрость в том, чтобы усовершенствовать человеческий разум посредством генетической инженерии. Мы совершенствуем компьютеры ежегодно, так почему бы не дать шанс нашему персональному компьютеру? — И он с серьезным видом постучал себя по лбу. — Знаете, вы не сильно изменились с последней встречи.
Моррисона это совершенно не тронуло.
— И я нужен новой компании?
— Конечно. Мы хотим изменить разум, сделать его совершеннее и созидательнее. Но как решить эту задачу? Ответ сможете найти лишь вы.
— Боюсь, я не зашел так далеко в своих исследованиях.
— Мы не ждем моментальных результатов. Просто хотим, чтобы вы работали в этом направлении. Послушайте, какой бы ни была сейчас ваша зарплата, мы удвоим ее. Вы просто скажите цифру, ничего не стоит умножить ее на два. Я ясно выражаюсь? Вы будете сам себе хозяин.
Моррисон нахмурился.
— Впервые в жизни встречаю Санта-Клауса в костюме бизнесмена. И гладко выбритого. Что за шутки?
— Шутки в сторону. Хотите встретить его на самом деле, будь по-вашему! Наверняка в этот момент добрый Санта пытается завернуть сюда на автомобиле. Он — мой хозяин Крейг Левинсон. Мы не делаем одолжений, Ал. Это вы оказываете нам услугу. Едемте с нами.
Моррисон заколебался, но только на мгновение. «Говорят, ночь темнее всего перед самым рассветом, — подумал он. — Когда ты внизу, есть только одно направление — вверх. Однако свет иногда пробивается».
Он решил особо не сопротивляться.
Норберт вдруг помахал рукой и закричал:
— Я нашел его! Человек, о котором я тебе рассказывал. Ал Моррисон. Он — тот, кого мы искали.
Из окна дорогого автомобиля выглядывал солидный человек среднего возраста. Цвет машины в сгущающихся сумерках определить было невозможно.
Мужчина улыбнулся, сверкнув белыми зубами:
— Великолепно!
Они приблизились, и сразу открылся багажник. Чарли Норберт взял чемодан Моррисона.
— Позвольте вас разгрузить. — Он поставил вещи в багажник и закрыл его.
— Подождите, — побормотал пораженный Моррисон.
— Не беспокойтесь, Ал. Опоздаете на этот поезд — сядете на другой. Если что, мы найдем лимузин, чтобы отвезти вас домой. Садитесь.
— В машину?
— Конечно.
Задняя дверца распахнулась, приглашая его в салон.
— Куда поедем?
— Послушайте. — Голос Норберта понизился на полтона и смягчился. — Не теряйте времени. Садитесь.
Моррисон почувствовал, как в бок упирается что-то твердое, и повернулся, пытаясь рассмотреть странный предмет.
Голос Норберта понизился до шепота:
— Спокойно, Ал. Не будем суетиться.
Моррисон сел в машину. Его одолел страх, особенно когда он понял, что Норберт вооружен.
9
Моррисон опустился на заднее сиденье, соображая, сможет ли добраться до противоположной дверцы и быстро выскочить. Даже если у Норберта пистолет, пустит ли он его в ход? Ведь у вокзала мелькает множество людей. В конце концов, даже приглушенный выстрел привлечет внимание.
Мысль о побеге испарилась, когда в машину с другой стороны влез третий пассажир, здоровый детина. Крякнув, он уселся и посмотрел на Моррисона если не зло, то с выражением, напрочь лишенным дружелюбия. Моррисона зажали с двух сторон, лишив возможности двигаться. Машина плавно тронулась с места и, набрав скорость, выехала на магистраль.
Моррисон сдавленно произнес:
— В чем дело? Куда мы едем? Что вы делаете?
Голос Норберта стал зловещим:
— Нет причин для беспокойства, доктор Моррисон. Мы не собираемся причинять вам зла. Просто нам необходимо с вами поговорить.
— Я говорил с вами там. (Он попытался показать рукой, где «там», но человек справа навалился на него, блокируя правую руку.)
— Но мы хотим, чтобы вы поговорили с нами в другом месте…
Моррисон попытался пригрозить:
— Послушайте, вы похищаете человека…
— Нет, доктор Моррисон, не будем бросаться обвинениями. Мы легко докажем, что вы отправились с нами добровольно.
— Как бы там ни было, вы поступаете незаконно. Или вы полицейские? Если так, предъявите удостоверение и объясните, в чем моя вина. И вообще, что все это значит?
— Никто вас ни в чем не обвиняет. Просто мы хотим, чтобы вы поехали с нами. Советую вам, доктор, сохранять спокойствие, не шуметь. Так будет лучше. Для вас.
— Как оставаться спокойным, когда не знаешь, что тебя ждет.
— Постарайтесь, — ответил Норберт без всякого сочувствия.
Моррисону ничего не оставалось, как замолчать. Он не мог контролировать ситуацию.
На небе появились звезды. Ночь стояла светлая, словно день. Автомобиль двигался по дороге, запруженной тысячами машин. Водители крутили баранку, не оглядываясь по сторонам, никто из них даже не подозревал, что в одной из машин совершается преступление.
Сердце Моррисона работало на пределе, губы дрожали. Собраться с мыслями он не мог. Они говорят, что ничего плохого не сделают, но можно ли им верить? До сих пор все, что говорил ему человек, сидящий слева, было ложью.
Он старался взять себя в руки. Закрыл глаза, пытался дышать глубоко и медленно — попробовал рассуждать рационально. Он — ученый, следовательно, обязан думать рационально.
Должно быть, это коллеги Родано. Они везут его в главное управление, где под сильным давлением заставят выполнить миссию. Правда, не добьются успеха. Он — американец. Следовательно, с ним нужно обращаться согласно конституции и декларации прав человека. Никакого произвола. Он сделал еще один глубокий вдох. Надо спокойно настаивать на своем, они будут бессильны что-либо сделать.
Машина слегка качнулась, и Моррисон открыл глаза.
Они свернули с магистрали на узкую грунтовую дорогу.
Он автоматически спросил:
— Куда мы едем?
Ответа не последовало.
Автомобиль, подпрыгивая на ухабах, преодолел значительное расстояние и вывернул к пустырю. В свете фар Моррисон рассмотрел вертолет. Его лопасти медленно вращались, мотор тихо гудел. Новая модель, почти бесшумная, гладкая поверхность машины скорее впитывала, чем отражала, лучи радара. В народе ее прозвали «тихолет».
Сердце Моррисона сжалось. Если у них был тихолет, дорогая и довольно редкая машина, значит, к нему не относились как к мелкой сошке. С ним вели игру как с крупной фигурой.
«Но я — не крупная фигура», — подумал он в отчаянии.
Автомобиль остановился. Фары потухли. Раздался слабый шум. Немногочисленные тусклые фиолетовые огоньки, едва различимые, обозначали место посадки тихолета.
Детина, сидевший справа от Моррисона, распахнул дверцу машины и, с мычанием наклонив голову, выбрался наружу. Он протянул огромную лапищу к Моррисону.
Тот попытался уклониться:
— Куда вы меня ведете?
Здоровяк грубо ухватил его за предплечье:
— Выходите. Хватит болтать.
Моррисон почувствовал, как его приподняли и почти выволокли из машины. Резко заболело плечо, поскольку руку почти вывернули.
Доктор позабыл о боли, когда услышал голос здоровяка. Тот говорил по-английски с явным русским акцентом. Моррисон похолодел.
10
Моррисона почти силком втащили на борт тихолета. И снова с двух сторон его подперли соседи по машине, вертолет взмыл в темное небо. Если не считать успокаивающе-гипнотического рокота винтов, ничего не изменилось. Прошел час, может, меньше. Они выбрались из темноты, ветер стал относить их вниз, в сторону темнеющего океана. Моррисон догадался, что это океан: он чувствовал его запах, ощущал капельки воды в воздухе и мог рассмотреть, правда смутно, корпус корабля — темное на темном.
Как тихолет мог добраться до океана и с такой точностью направляться к кораблю? (А он был уверен, они нацелены именно на корабль.) Без сомнения, пилот следовал за радиосигналом. Радиосигнал казался случайным, но найти его было не сложно, так же как и определить его источник. Тщательно продуманный и скрытый, недосягаемый даже для совершенного компьютера.
Корабль оказался временной остановкой. Ему разрешили отдохнуть, дали время быстро перекусить густым супом, очень вкусным. А затем повели, подгоняя бесцеремонными пинками, ставшими привычными, в самолет средних размеров. Там было десять посадочных мест (машинально посчитал он); кроме двух пилотов и двух мужчин, сопровождавших его в машине и тихолете, здесь больше никого не наблюдалось.
Моррисон взглянул на охрану. Их с трудом можно было рассмотреть в слабом освещении салона. В самолете хватало места, и караулить его с двух сторон было незачем. Куда он убежит… Здесь он мог вырваться лишь на палубу. А когда самолет взлетит, выпрыгнуть только за борт, в воздух, где царят пустота, вода и безграничная глубина…
В оцепенении он подумал: почему же они не выходят? Дверь вдруг открылась, вошел еще один пассажир, точнее, пассажирка. Несмотря на плохое освещение, он сразу же ее узнал.
Они познакомились каких-то двенадцать часов назад, но он сильно изменился за это время, стал другим человеком.
Баранова присела рядом и произнесла низким голосом по-русски:
— Извините, доктор Моррисон.
Как по сигналу, шум моторов самолета стал тише, его прижало к сиденью. Они резко поднимались вверх.
Моррисон уставился на Наталью Баранову, стараясь собраться с мыслями. Смутно чувствовал желание начать беседу вежливо и спокойно, но не решался. Голос выдавал его. Даже откашлявшись, он лишь смог вымолвить:
— Вы меня похитили.
— Вы не оставили выбора. Я сожалею о случившемся. Действительно сожалею. Поймите, у меня задание. Я должна вас доставить, желательно добровольно. В противном случае… — Последние слова повисли в воздухе.
— Но вы не имеете права. Мы живем не в двадцатом веке, — Он сдержался и подавил негодование, чтобы быть благоразумным. — Я — не отшельник и не пустое место. Меня хватятся. Американская разведка прекрасно знает о нашей беседе и о приглашении в Советский Союз. Они догадаются, что меня похитили — возможно, уже знают. У вашего правительства будут крупные неприятности, которые оно вряд ли желает получить.
— Нет, — заявила Баранова убежденно, пристально и спокойно глядя ему в глаза. — Нет. Конечно, ваши соотечественники узнают о случившемся, но они не имеют ничего против. Доктор Моррисон, деятельность советской разведки отличается как передовой технологией, так и тщательным изучением американской психологии. Без сомнения, американская разведка не отстает. Наш опыт, которым мы делимся, помогает сотрудничать. Каждый из нас твердо убежден, что находится впереди планеты всей.
— Я не знаю, куда вы клоните, — проворчал Моррисон.
Самолет стрелой летел сквозь ночь к восточному рассвету.
— Что касается американской разведки, она права: мы пытаемся работать в области минимизации.
— Пытаетесь! — произнес Моррисон с сардонической усмешкой.
— Успешно, между прочим. Американцы не знают о наших достижениях. Они, правда, не уверены, что проект минимизации — не маскировка, за которой кроется нечто совершенно другое. Не сомневаюсь, у вас есть подробная карта территории Советского Союза, где проходят испытания, где обозначены каждое здание, каждая колонна транспорта. Без сомнения, агенты делают все возможное, чтобы внедриться в проект.
Естественно, мы, в свою очередь, стараемся помешать этому. Но мы не выказываем негодования. У нас отличная осведомленность об экспериментах американцев в области антигравитации. И было бы наивным думать, будто нам можно, а американцам нельзя заниматься шпионажем.
Моррисон потер глаза. Спокойствие и ровный голос Барановой напомнили ему, что давно пора спать, и он почувствовал накопившуюся усталость. Но спросил:
— А как быть с тем, что моя страна вознегодует, узнав о похищении?
— Послушайте меня, доктор Моррисон, и поймите. Зачем им это? Мы нуждаемся в вас, но они не знают, по какой причине. Они не предполагают ценности в ваших нейрофизических исследованиях. Считают, что мы избрали ошибочный путь, о какой пользе здесь говорить? Но вряд ли воспротивятся тому, чтобы именно американец проник в проект минимизации. Если этот американец сделает открытие, информация обретет ценность и для них. Вы не думаете, что ваше правительство способно рассуждать подобным образом, доктор Моррисон?
— Не знаю, что они думают, — осторожно ответил Моррисон. — Это меня не интересует.
— Но вы разговаривали с Фрэнсисом Родано после того, как покинули меня. Видите, мы даже это знаем. Вы не будете отрицать, что он предлагал вам согласиться на поездку в Советский Союз?
— Вы имеете в виду, что он пытался завербовать меня?
— Разве нет? Разве он не делал такого предложения?
Моррисон снова проигнорировал ее вопрос, отделавшись ответной репликой:
— Если вы убеждены, что я шпион, то устраните меня после того, как я выполню возложенную на меня миссию. Разве не такова участь шпионов?
— Вы насмотрелись старомодных фильмов, доктор Моррисон. Во-первых, мы проследим, чтобы вы не узнали ничего лишнего. Во-вторых, уничтожать шпионов — большая роскошь. Они полезный товар для обмена на любого нашего агента, оказавшегося в руках американцев. Думаю, и Соединенные Штаты занимают схожую позицию.
— Начнем с того, что я не шпион, мадам. И не намерен им становиться. Я ничего не знаю о деятельности американских спецслужб. Кроме того, я ничего не собираюсь делать для вас.
— Не уверена в этом, доктор Моррисон. И полагаю, вы согласитесь работать с нами.
— Что вы задумали? Будете морить меня голодом, пока не соглашусь? Будете бить? Заключите в одиночную камеру? Отправите в лагеря или на выселки?
Баранова нахмурилась и медленно покачала головой, всем своим видом выражая неподдельный ужас.
— Что вы, доктор, о чем вы говорите? Неужели мы вернулись в те времена, когда Союз именовали не иначе, как империей дьявола, и пугали им детей? Не спорю, мы могли бы поддаться искушению надавить на вас. Но вряд ли потребуются столь жесткие меры.
— Откуда такая убежденность? — спросил устало Моррисон.
— Вы — ученый, и вы — смелый человек.
— Я? Смелый? Мадам, мадам, что вы знаете обо мне?
— Что у вас необычные взгляды. Вы строго придерживаетесь их. Ваша карьера катится в тартарары. Вы никого не можете убедить. И, несмотря на все это, храните верность своим идеям и не отступаете от того, что считаете правильным. Разве не так ведут себя смелые люди?
Моррисон кивнул:
— Да, да. Только это не похоже на смелость. История науки хранит имена таких чокнутых, которые всю жизнь цацкались со своими нелепыми идеями в ущерб логике, очевидности и собственным интересам. Я вполне могу пополнить их ряды.
— Да, вы можете ошибаться, но остаетесь смелым человеком. Мы ведь говорим не о физической смелости.
— Существует много разновидностей смелости. И возможно, — бросил он резко, — любая из них является признаком безумия или даже глупостью.
— Вы, конечно, не считаете себя трусом?
— Почему бы и нет? Я даже где-то льщу себе, признаваясь, что не безумен.
— А если ваши упертые идеи в нейрофизике безумны?
— Нисколько не удивлюсь.
— Но вы, конечно же, считаете свои идеи правильными.
— Безусловно, доктор Баранова. Не в этом ли мое сумасшествие?
Баранова покачала головой:
— Вы несерьезный человек. Я однажды вам говорила об этом. Мой соотечественник Шапиров считает, что вы правы. А если и не правы, все равно вы гений.
— В таком случае он отчасти и сам безумен.
— У Шапирова особая точка зрения.
— Это ваше мнение. Послушайте, мадам, я устал. У меня нет сил, я не отвечаю за свои слова. Даже не уверен в реальности происходящего, оно похоже на ночной кошмар. Дайте мне немного отдохнуть.
Баранова вздохнула, в глазах появилось сочувствие.
— Да, конечно, мой бедный друг. Мы не желаем вам зла. Верьте нам.
Моррисон уронил голову на грудь. Глаза его закрылись. Смутно он почувствовал, как кто-то аккуратно перевернул его на бок и подложил подушку под голову.
Доктора сморил сон, но время неумолимо летело.
Когда Моррисон открыл глаза, он все еще находился в самолете. Света не было, но полет явно продолжался.
Он позвал:
— Доктор Баранова?
Она тотчас же ответила:
— Да, доктор.
— Нас не преследуют?
— Вовсе нет. С нами несколько самолетов прикрытия, но им решительно нечего делать. Соглашайтесь, мой друг, мы нуждаемся в вас, и ваше правительство не против того, чтобы вы сотрудничали с нами.
— Вы все еще уверены, что добились минимизации? Разве это не безумие? Или мистификация?
— Сами увидите. Оцените, какое это чудо, и с радостью примете участие в эксперименте.
— А что вы собираетесь делать? — поинтересовался Моррисон задумчиво. — Допустим, ваши действия — не злая шутка. Не собираетесь ли вы создать новое оружие? Допустим, организовать транспортировку армии в самолете, подобном этому? Или повсеместное проникновение невидимых войск? Или что-нибудь в этом роде?
— Как отвратительно! — Она откашлялась, будто собиралась смачно отплюнуться, — У нас что, не хватает земли? Не хватает людей? Ресурсов? Нет своего космического пространства? Разве больше негде использовать минимизацию? Неужели вы столь испорчены, развращены и запуганы, что не видите в ней орудие исследования? Представьте себе изучение живых организмов, которое станет возможным благодаря ей; изучение химии кристаллов и монолитных систем; конструирование ультраминиатюрных компьютеров и различных приборов. Подумайте об открытиях в области физики, об изменении постоянной Планка. А какие открытия грядут в космологии!..
Моррисон с трудом попытался выпрямиться. Он все еще хотел спать, но в иллюминаторе начинало светать, и появилась возможность лучше разглядеть Баранову.
— Значит, именно так вы намерены использовать ее? Благородные научные цели?
— А как бы ваше правительство использовало минимизацию, если бы получило ее в свое распоряжение? Исключительно в целях военного превосходства и реконструкции старых времен?
— Нет. Конечно нет.
— Значит, только американцы благородны, а мы — первобытны и ужасно злы? Вы правда так думаете? Конечно, если минимизация пройдет достаточно удачно, Советский Союз достигнет лидерства в освоении Вселенной. Представьте транспортировку минимизированного материала с одной планеты на другую, перевозку миллионов колонистов в космических кораблях, которые сейчас способны вместить двести или триста человек. Космос станет советским не потому, что советские люди захватят господство, а потому, что советская мысль победит в битве идей. И что здесь плохого?
Моррисон в темноте покачал головой:
— Тогда я определенно не стану вам помогать. Почему вы ждете от меня помощи? Я не хочу развития советской науки во Вселенной. Я предпочитаю американскую мысль и традицию.
— Не могу обвинять вас в этом. Но мы вас разубедим. Вот увидите.
— Нет.
— Мой дорогой друг, Альберт, — если позволите так вас называть, — я уже сказала, вы будете восхищаться нашим прогрессом. Думаете, на вас он не подействует? Предлагаю на время закрыть спорную тему.
Она показала глазами на иллюминатор, где уже можно было рассмотреть серую морскую гладь.
— Сейчас мы находимся над Средиземным морем, — пояснила она, — скоро окажемся над Черным, а перелетим через Волгу — мы в Малограде, или, по-английски, в Смоллтауне. Когда приземлимся, солнце уже будет высоко. Друг мой, вы не находите это символичным: новый день, новый свет. Уверена, вы захотите помочь нам построить этот новый день, и не удивлюсь, если решите остаться в Советском Союзе.
— И никакого насилия?
— Мы сразу же отправим вас домой, если попросите об этом. Но только после того, как вы поможете нам.
— Не буду я вам помогать.
— Поможете.
— Я требую, чтобы меня сейчас же вернули назад.
— Сейчас это не принимается во внимание, — сказала она весело.
До Малограда оставались какие-то сотни километров…
