Глава 16
МОЗГ
Телемониторы на наблюдательном посту снова ожили.
— Генерал Картер…
— Да! Что? Что там?
— Они снова движутся, сэр. Вышли из внутреннего уха и быстро следуют в направлении тромба.
— Ага! — Картер быстро взглянул на табло таймера. — Черт, двенадцать минут! — Он рассеянно поискал сигару и спустя какое-то время нашел ее на полу, куда уронил, когда его позвали. Мало того, он успел уже наступить на нее каблуком, и сигара теперь представляла собой расплющенную метелку с обгорелым кончиком. Картер повертел остатки сигары в руках и отшвырнул прочь, скривившись от отвращения.
— Двенадцать минут. Неужели они все-таки успеют, Рейд?
Рейд, сгорбившись, сидел в кресле у наблюдательного пульта. Выглядел он весьма жалко.
— Могут и успеть. Может, даже успеют раздробить тромб. Только…
— Только?
— Только вот не знаю, сумеем ли мы вовремя достать их оттуда. Вы понимаете, конечно, что в сам мозг мы за ними не полезем. Если бы такое было возможно, мы с самого начала добрались бы до тромба без всяких проблем. А значит, им придется выбираться оттуда самим в какое-нибудь место, до которого мы сможем дотянуться снаружи. И если они не успеют…
Картер раздраженно проворчал:
— Я заказывал две чашки кофе и сигару, и вот — не осталось ни одного глоточка, ни единой затяжки…
— Они добрались до основания мозга, сэр, — сообщили с наблюдательного поста.
Микаэлс снова склонился над своими схемами. Грант не отходил от него, вглядываясь в замысловатый лабиринт сосудистой сети.
— Тромб вот здесь?
— Да, — ответил Микаэлс.
— До него, похоже, еще далеко. А у нас осталось только двенадцать минут.
— Он не так далеко, как вам кажется. У нас впереди — никаких преград. Мы будем в основании мозга через полминуты, а уже оттуда — рукой подать…
Жидкость вокруг субмарины внезапно засияла необыкновенно ярким светом. Грант в изумлении выглянул наружу и увидел совсем рядом поток молочно-белого света. Границы стены терялись где-то в невообразимой дали.
— Барабанная перепонка, — пояснил Микаэлс. — По другую сторону от нее — внешний мир.
На Гранта внезапно накатила болезненная, почти невыносимая, щемящая тоска по дому. Он уже почти забыл, что где-то есть другой, внешний мир. Казалось, он всю свою жизнь провел в бесконечных скитаниях по кошмарному миру извилистых тоннелей, кишащих чудовищами, как какой-то «Летучий голландец» кровеносной системы…
И вот — настоящий свет из внешнего мира пробился сюда сквозь барабанную перепонку.
Микаэлс сказал, копаясь в своих картах-схемах:
— Вы ведь приказали мне вернуться на корабль, когда мы были возле волосковых клеток, Грант?
— Да, Микаэлс, приказал. Вы нужны были на корабле, а не в этих волосковых зарослях.
— Так объясните это Дювалю. Его замечания…
— К чему беспокоиться? Его замечания всегда были довольно едкими, не так ли?
— На этот раз он хватил через край! Я, конечно, не претендую на то, чтобы быть героем…
— Я учту ваши пожелания.
— Спасибо. И присматривайте за Дювалем.
Грант хмыкнул.
— Обязательно.
Дюваль поднял голову, как будто догадавшись, что говорят о нем, и резко спросил:
— Где мы, Микаэлс?
Микаэлс глянул на него с неприкрытой неприязнью и ответил:
— На подходе к субарахноидальному пространству. У основания мозга, — добавил он, повернувшись к Гранту.
— Прекрасно. Вероятно, мы пройдем позади глазодвигательного нерва?
— Хорошо, — согласился Микаэлс. — Если вам кажется, что так мы быстрее доберемся до тромба, значит, так и пойдем.
Грант отошел в глубь салона и заглянул в мастерскую, где на кушетке лежала Кора. Заметив его, девушка хотела было подняться, но он жестом остановил ее.
— Не надо! Отдыхайте, — Он уселся на пол рядом с ней, обхватив руками колени, и улыбнулся.
Кора сказала:
— Со мной все в порядке. Лучше я встану, а то когда я лежу, кажется, что я заболела.
— Ну и что? Вы прекраснейший больной из всех, кого я видел. Давайте немножко поболеем вместе, если вам кажется, что я чуточку привираю.
Кора улыбнулась.
— Мне даже неловко протестовать. В конце концов, вы только и делаете, что спасаете мне жизнь.
— Это часть рискованного и весьма необычного плана — сделать вас моей должницей.
— Вы, несомненно, преуспели в этом вашем плане. Я у вас в неоплатном долгу.
— Когда-нибудь я вам об этом напомню.
— Пожалуйста! И… Грант, спасибо огромное.
— Мне нравится, как вы меня благодарите, но я только делал свое дело. За тем меня сюда и послали. Не забывайте об этом! Я принимаю решения исходя из обстоятельств и разбираюсь с непредвиденными трудностями.
— Но ведь это не все, правда?
— Этого вполне достаточно, — возразил Грант. — Я вставлял воздуховод в легкие, вытаскивал водоросли из вентиляционных решеток, и — чаще всего — я заботился о прекрасной девушке.
— Но ведь это не все, Грант? Вы ведь еще присматривали за доктором Дювалем?
— Почему вы об этом заговорили?
— Потому что это так и есть. В высшем эшелоне ФЦИПМ не доверяют доктору Дювалю. И никогда не доверяли полностью.
— Почему?
— Потому что он предан только науке, он совершенно не интересуется ничем, кроме науки. Он безобидный человек, хоть у него и непростой характер. Доктор Дюваль обижает других, но вовсе не потому, что хочет обидеть. Он понятия не имеет, что кто-то может на него обижаться. Потому что не замечает вокруг ничего, кроме своей работы.
— Даже прекрасную помощницу?
Кора вспыхнула до корней волос.
— Мне кажется — даже помощницу. Но он очень ценит меня как специалиста. Правда!
— Ну и пусть себе ценит вас как специалиста — почему бы и нет? А кто-нибудь другой может ценить просто вас…
Кора глянула ему в глаза и твердо сказала:
— Но он не предатель. Беда Дюваля только в том, что он считает разумным свободный обмен научными достижениями с Той стороной и не утруждает себя тем, чтобы как-то скрывать свои взгляды. Более того, когда ему на это указывают, он обзывает их дураками.
Грант кивнул.
— Могу себе представить. За это все души в нем не чают, потому как людям обычно чрезвычайно нравится, когда кто-то считает их недоумками и не стесняется говорить об этом вслух, в лицо.
— Да, такой он и есть.
— Послушайте, Кора, ну что вы расстраиваетесь из-за пустяков? Я доверяю Дювалю, и точно так же — все остальные.
— Микаэлс не доверяет.
— Знаю. Временами Микаэлс подозревает всех и каждого, и на субмарине, и снаружи. Даже мне он, бывает, не доверяет. Но можете мне поверить — я уделяю его подозрениям ровно столько внимания, сколько они заслуживают.
Кора немного встревожилась.
— Вы хотите сказать, Микаэлс считает, что я специально разбила лазер? Что мы с доктором Дювалем… вместе…
— По-моему, он не исключает такой возможности.
— А вы, Грант?
— Я тоже не исключаю такой возможности.
— Неужели вы этому верите?
— Это возможно, Кора. Как и многое другое. Кое-что более вероятно, чем другое. Оставьте эти проблемы мне, дорогая.
Кора не успела ничего сказать в ответ, как раздался резкий голос Дюваля, звенящий от гнева:
— Нет, нет и нет! Это даже не подлежит обсуждению, Микаэлс! Я не потерплю, чтобы всякие ослы указывали мне, что делать!
— Всякие ослы! Послушай, ты, сам ты знаешь кто? Ты…
Грант выскочил из мастерской. Кора — за ним, не отставая ни на шаг.
Грант рявкнул:
— Заткнитесь, вы оба! В чем дело?
Дюваль, кипя от возмущения, начал объяснять:
— Лазер снова исправен. Провод сточен до нужного диаметра, присоединен к транзистору, тот водворен на место. И я только объяснил вот этому ослу… — Он повернулся к Микаэлсу и повторил с нажимом: — Вот этому ослу, потому что он начал меня допрашивать.
— Так, понятно, — сказал Грант. — И что не так?
Микаэлс злобно прошипел:
— А то, что если он так говорит, то это вовсе еще не означает, что все так и есть! Он собрал детальки вместе. Я тоже мог их собрать. Да любой мог бы! Откуда он знает, что лазер исправен?
— Знаю, и все! Я работаю с лазерами двенадцать лет. И уж могу понять, исправен аппарат или нет.
— Ну так продемонстрируйте нам, как он работает! Поделитесь своими знаниями, доктор. Испробуйте лазер!
— Ни за что! Не важно, работает он или нет. Если он не работает, я все равно не смогу починить его лучше, чем уже починил. Поэтому давайте подождем немного и испробуем его в работе — когда подойдем к тромбу. Если окажется, что он все же неисправен, — что ж, значит, сделать больше не в наших силах. Но если он работает — а он должен работать, — не забывайте, что держится он на соплях. Я не знаю, надолго ли его хватит после такого ремонта. Полагаю, на десяток вспышек должно хватить, в лучшем случае. И я не собираюсь терять впустую ни один из этих разрядов! Я не желаю, чтобы миссия провалилась из-за того, что я лишний раз перепроверил аппарат.
— А я требую, чтобы вы проверили лазер! — настаивал Микаэлс. — Если вы этого не сделаете, Дюваль, то, клянусь, я позабочусь о том, чтобы вас выкинули из Центра и разнесли вдребезги!..
— Об этом мы поговорим после того, как вернемся. А пока — это мой лазер, и я буду делать с ним то, что считаю нужным. Никто не может приказать мне делать то, чего я не желаю, — ни вы, Микаэлс, ни даже вы, Грант.
Грант покачал головой.
— Я не приказываю вам ничего делать, доктор Дюваль.
Дюваль коротко кивнул и отошел.
Микаэлс проследил за ним горящим взглядом.
— Я подловил его!
— Его доводы вполне разумны, Микаэлс, — заметил Грант, — Вы уверены, что цепляетесь к Дювалю не из личных соображений?
— Потому, что он назвал меня дураком и ослом? А вы думали, я его за это должен нежно полюбить? Но это не важно — нравится мне Дюваль или нет. Я уверен, он — предатель!
Кора возмутилась:
— Какая чепуха!
— Вам не кажется, что вы в этом случае свидетель не совсем беспристрастный? — холодно заметил Микаэлс, — Впрочем, какая разница? Сейчас мы доберемся до тромба, там и проверим, предатель Дюваль или нет.
— Он разрушит этот тромб! — Кора горячо вступилась за своего шефа, — Если, конечно, лазер работает.
— Вот именно — если лазер работает, — повторил Микаэлс, — Но если даже аппарат работает, я не удивлюсь, если он убьет Бинеса. И отнюдь не случайно.
Картер снял китель и закатал рукава рубашки. Он сидел, устало развалившись в кресле, изо рта торчала очередная свеже-обрезанная сигара, пока не зажженная.
— В мозге? — переспросил он.
Усы Рейда намокли от пота и обвисли. Он протер глаза.
— Практически рядом с тромбом. Сейчас должны остановиться.
Картер глянул на таймер — оставалось девять минут.
Генерал чувствовал себя ужасно. Казалось, он выжат до последней капли и не осталось ни адреналина, ни сил, ни жизни вообще. Он сказал:
— Думаешь, им все-таки это удастся?
Рейд покачал головой.
— Не думаю.
Всего через девять минут, ну, может, через десять субмарина, люди в ней и все остальное снова примут свои истинные размеры — разорвав изнутри тело Бинеса, если до тех пор они не успеют выбраться наружу.
Картер представил, что сотворят с ФЦИПМ газеты, если этот проект провалится. Он как наяву слышал выступления всех политиков земли, и с Той, и с Этой стороны. Как далеко назад это отшвырнет Центр? Сколько месяцев — если не лет — понадобится, чтобы снова встать на ноги?
Не в силах сделать хоть что-нибудь, Картер начал составлять в уме прошение об отставке.
— Мы вошли в мозг! — с едва сдерживаемым волнением сообщил Оуэнс из своей рубки.
Он снова включил прожектора субмарины, и все, кто был на корабле, устремили взгляд вперед, забыв в это удивительное мгновение обо всем на свете, даже о своей миссии.
Дюваль пробормотал:
— Какое чудо! Венец творения Господа!
Даже Грант на мгновение проникся этим ощущением. В самом деле, ведь человеческий мозг — сложнейшее устройство во вселенной, собранное в таком маленьком объеме.
Вокруг стояла мертвая тишина. Клетки, которые составляли ткань мозга, были многоугольными, неправильной формы, тут и там из них выпячивались длинные упругие отростки-дендриты, отчего нервные клетки напоминали заросли ежевики.
Субмарина свободно двигалась в интерстициальной жидкости между нервными клетками. Через иллюминатор были хорошо видны дендриты, которые тянулись в разные стороны и переплетались между собой в невообразимом беспорядке. Один раз на глаза путешественникам попалось нечто похожее на сдвоенную луковицу какого-то ископаемого растения.
— Смотрите, они не соприкасаются! — сказал Дюваль. — Это синапсы — места соединения нейронов. Клетки не соприкасаются, остается тончайший промежуток, который преодолевается химическим путем.
— Кажется, что вокруг полно фонариков! — с нескрываемым удивлением произнесла Кора.
Микаэлс пробурчал, все еще злясь:
— Обыкновенный обман зрения! Отражение миниатюризированного света выкидывает свои фокусы. Никакого отношения к действительности эти штучки не имеют.
— Откуда вам знать? — тут же завелся Дюваль. — Это огромный пласт не изученных пока явлений. Особенности отражения миниатюризированного света очень тесно связаны с молекулярной структурой клеток. Я предвижу, что этот метод изучения внутреннего строения клеток станет самым мощным инструментом из всех, какие только есть у современной науки. И вполне может так случиться, что важность научных открытий, сделанных в ходе нашей миссии, окажется гораздо значительнее, чем то, что случится с Бинесом.
— Этим вы и пытаетесь себя оправдать? — въедливо спросил Микаэлс.
Дюваль побагровел.
— Извольте объясниться!
— Прекратите! — вмешался Грант. — Ни слова больше, господа!
Дюваль сделал глубокий вдох, стараясь успокоиться, и снова повернулся к иллюминатору.
Кора сказала:
— И все-таки вы видите эти «фонарики»? Посмотрите! Присмотритесь к этому дендриту, когда подойдем поближе.
— Я вижу, — сказал Грант. Действительно, того ровно мерцающего сияния, которое стало уже привычным после путешествия по остальным частям тела, сейчас не было. Там свет то угасал, то вспыхивал снова в непредсказуемом ритме, и все вокруг, казалось, было заполнено огромной тучей светлячков. А здесь вспышки отраженного света распространялись строго вдоль дендритов, и каждая следующая вспышка начиналась прежде, чем предыдущая успевала полностью угаснуть.
— Вот на что это похоже! — сказал Оуэнс. — Вы видели фильмы со старыми световыми рекламами? Ну, с этими бегущими строчками, когда попеременно зажигаются и гаснут электрические лампочки?
— Да, — согласилась Кора. — Точно, похоже. Но с чего бы?
Ей ответил Дюваль:
— При стимуляции нервного окончания по нему пробегает волна деполяризации. Изменяется концентрация ионов внутри и снаружи клетки. Внутрь поступают ионы натрия. Из-за этого величина суммарного электрического заряда снаружи и внутри меняется, и электрический потенциал снижается. Примерно так должно действовать и отражение миниатюризированного света, а то, что мы видим, — это волны деполяризации!
Оттого ли, что Кора обратила внимание всех на это явление, или оттого, что корабль находился в самом центре мозга, но бегущие волны вспышек теперь виднелись повсюду. Они скользили вдоль тел нейронов, вдоль их приводящих и отводящих отростков, терялись в беспорядочной на первый взгляд путанице нервных волокон, которые тем не менее переплетались между собой в определенном сложном порядке.
— То, что мы видим, — сказал Дюваль, — это сама суть человечества. Клетки составляют структуру мозга, а эти светлячки представляют собой мысль, то есть сознание человека.
— Суть человечества? — презрительно оборвал его Микаэлс. — А я думал, что суть — это душа. Где у человека находится душа, а, Дюваль?
— Если я не могу показать на нее пальцем, это еще не значит, что ее нет, — парировал Дюваль. — Где находится гений Бинеса? Вот мы у него в мозгу. Покажите мне его гений.
— Довольно! — рявкнул Грант.
Микаэлс крикнул Оуэнсу:
— Мы почти на месте. Двигайтесь к капиллярам в указанном месте. Проскочим.
— Вы только представьте себе, — задумчиво молвил Дюваль, — Мы ведь находимся не просто в мозгу человека. Все, что вокруг нас, — это разум научного гения, которого сам я ставлю на одну доску с Ньютоном.
Он немного помолчал, а потом продекламировал:
…Где статуя стояла Ньютона с призмою,
В задумчивом молчанье,
И разум, в мраморе запечатленный вечно,
Блуждал морями мысли одиноко,—
благоговейным шепотом закончил Грант.
Они оба помолчали, и Грант сказал:
— Вы полагаете, что Вордсворт думал о чем-то подобном, когда писал о «морях мысли»? Это ведь действительно моря мысли, разве не так?
— Я и не знала, что вы поэтическая натура, Грант, — заметила Кора.
Грант кивнул.
— Много мускулов и ни грамма мозгов. Я такой.
— Не обижайтесь.
Вмешался Микаэлс.
— Господа, когда закончите бормотать поэтическую ерунду, посмотрите вперед.
Он показал рукой. Корабль снова находился в кровеносной системе, но красные кровяные тельца (синеватые на вид) плавали вокруг вяло, безжизненно, подталкиваемые время от времени броуновским движением молекул. Прямо по курсу нависла тень.
Сквозь тонкую стенку капилляра можно было рассмотреть лес дендритов, каждый ствол, каждый отросток, по которым пробегали мерцающие огоньки — но все медленнее и медленнее. Дойдя до определенного места, огоньки гасли.
«Протей» остановился. Несколько мгновений стояла тишина, потом Оуэнс тихо проговорил:
— Думаю, мы дошли до цели нашей экспедиции.
Дюваль кивнул.
— Да. Это тромб.
