Глава 10
СЕРДЦЕ
В контрольном зале бушевал настоящий бедлам. На трехмерном экране мигающая точка, которая означала уменьшенный корабль, лишь слегка сместилась в сторону, но это «слегка» означало непоправимое отклонение от цели.
Запищал сигнал монитора. Картер и Рейд повернулись.
— Сэр. — На экране появилось взволнованное лицо. — «Протей» сошел с курса. Их сигнал пойман в квадрате двадцать три, уровень Б.
Рейд подскочил к стеклянной стене, за которой находилась комната с картами. Отсюда, конечно, трудно было что-нибудь разглядеть, кроме нескольких человек, сосредоточенно склонившихся над картами.
Картер побагровел.
— Что вы мне суете какие-то квадраты? Где они?
— В яремной вене, сэр, и направляются к верхней полой вене!
— В вене! — На мгновение вены самого Картера угрожающе запульсировали. — Какого черта они полезли в вену?! — загремел он. — Рейд!
Рейд поспешил к нему.
— Слушаю вас.
— Как они попали в вену?
— Я уже приказал наблюдателям поискать артериальновенозную фистулу. Они случаются редко, и найти их довольно сложно.
— И что…
— Это прямое соединение небольшой артерии с небольшой веной. Кровь из артерии просачивается в вену и…
— Они знали об этом?
— Вероятно, нет. И, Картер…
— Что еще?
— При их размерах это, должно быть, оказалось чем-то вроде страшной катастрофы. Они могли даже погибнуть.
Картер повернулся к телевизионным экранам. Нажал на кнопку.
— Поступили ли какие-нибудь сигналы с «Протея»?
— Нет, сэр, — последовал быстрый ответ.
но
— Ну так свяжитесь с ними, чего вы ждете?! Пусть скажут хоть что-нибудь! И немедленно доложить мне!
Агония ожидания затягивалась, и Картер, затаивший дыхание, уже мог бы вдохнуть три-четыре раза, пока не поступило сообщение:
— «Протей» на связи, сэр.
— Слава тебе господи! — выдохнул Картер. — Что там?
— Они прошли через артериально-венозную фистулу, сэр. Теперь им ни вернуться, ни пойти вперед. Они просят, чтобы их извлекли обратно.
Картер грянул о стол обоими кулаками.
— Нет! Нет, тысяча чертей!
— Но, генерал, они совершенно правы! — подал голос Рейд. Картер поднял глаза к хронометру. Пятьдесят один. Дрожащими губами он прошептал:
— У них еще есть пятьдесят одна минута. И ровно пятьдесят одну минуту они останутся внутри Бинеса. Мы извлечем корабль на счете «ноль». И ни минутой раньше, даже если они ничего не смогут поделать с тромбом.
— Черт, но это же бессмысленно! Кто знает, что у них там с кораблем. Мы погубим пятерых человек.
— Возможно. И они, и мы знали, на что шли. И пока остается хоть один-единственный шанс добиться успеха, мы не отступим. Все.
Глаза Рейда заледенели, а его великолепные усы встопорщились.
— Генерал, вы думаете лишь о своем успехе! Если они погибнут, я буду свидетельствовать, что вы умышленно продержали их там из-за своих амбиций.
— Я пойду и на это, — ответил Картер, — Вот скажите — вы же должны разбираться в медицине, раз получаете жалованье в медотделе, — почему они не могут двигаться в любом направлении?
— Они не в силах вернуться через фистулу из-за сильного течения. Как бы вы ни приказывали, это законы физики. Давление крови не подчиняется армейским генералам.
— Почему бы им не двинуться другим маршрутом?
— Все пути из той точки, где они сейчас находятся, ведут через сердце. Турбулентные завихрения крови в полостях сердца моментально разнесут судно вдребезги, и пойти на это мы не можем.
— Мы…
— Не можем, Картер! Не потому, что это убьет пятерых человек, хотя достаточно и этого. Если корабль распадется на куски, мы никогда не вытащим их все, и, увеличившись, они погубят Бинеса. Если же мы извлечем судно сейчас, то можно еще попытаться провести операцию извне.
— Безнадежно.
— Не более, чем то, что мы имеем сейчас.
Картер взял себя в руки и тихо сказал:
— Полковник Рейд, скажите — на какое время мы можем остановить сердце Бинеса без особого для него вреда?
У Рейда округлились глаза.
— Ненадолго.
— Знаю. Мне нужно точное время.
— Гм, он в коме и в состоянии гипотермии… Но, принимая во внимание повреждение мозга, я бы сказал — секунд шестьдесят, никак не больше. Притом по нашему счету.
— «Протей» успеет проскочить через сердце меньше чем за шестьдесят секунд, так ведь? — спросил Картер.
— Я не знаю.
— Они просто должны успеть. Исключив все заведомо невозможное, мы постараемся сделать то, что осталось. Мы должны попытаться, невзирая на риск и сложность задачи. Трудно ли остановить сердце?
— Отнюдь. Можно свести все концы ударом кинжала, если перефразировать Гамлета. Вот запустить обратно будет действительно трудно.
— А это уже, мой дорогой полковник, ваша задача и на вас лежит ответственность. — Картер снова посмотрел на хронометр, на котором светилось «пятьдесят», — Мы понапрасну теряем время. За дело! Пните ваших кардиологов, а я передам инструкции на «Протей».
В кабине «Протея» горели все огни. Микаэлс, Дюваль и Кора, растрепанные и взвинченные донельзя, сгрудились возле Гранта.
— Вот так, — сказал Грант. — Когда мы подойдем к сердцу, они остановят его электрошоком и запустят снова, как только мы проскользнем через него.
— Запустят! — возмутился Микаэлс, — Они что, с ума посходили? У Бинеса не то состояние, чтобы выдержать подобные штучки!
— Полагаю, — ответил Грант, — что это единственный шанс выполнить нашу миссию.
— И этот единственный шанс закончит наш бренный путь!
Тут заговорил Дюваль:
— Знаете, Микаэлс, мне доводилось проводить операции на сердце. То, что они задумали, вполне выполнимо. Сердце — более живучий орган, чем вам кажется. Оуэнс, сколько времени займет путешествие сквозь сердце?
Оуэнс высунулся из своего пузыря.
— Я только что все подсчитал, Дюваль. Если нас ничто не задержит, мы проскочим за пятьдесят пять или пятьдесят семь секунд.
Дюваль пожал плечами.
— У нас будет три секунды форы.
— Тогда поехали, — сказал Грант.
— Сейчас течение и так несет нас к сердцу, — сказал Оуэнс. — Я уже запускаю двигатель. На полную мощность — нужно же его проверить. Слишком сильно нас потрепало.
Где-то раздался глухой рев, и судно явственно двинулось вперед, так что надоевшее уже хаотичное потряхивание от броуновского движения перестало ощущаться.
— Выключите свет, — приказал Оуэнс, — и постарайтесь расслабиться. Я сам управлюсь с нашей крошкой.
Когда погас свет, все — даже Микаэлс — сгрудились у иллюминатора.
Мир вокруг них совершенно преобразился. Да, это была кровь. Да, все вокруг состояло из кусочков и мелких частиц, фрагментов и соединений всяческих молекул, тромбоцитов и эритроцитов, но разница… разница…
Теперь они были в верхней полой вене, самой крупной вене, идущей от головы и шеи. Весь кислород был использован без остатка. Красные кровяные тельца отдали его, и в них остался лишь гемоглобин, а не оксигемоглобин — ярко-алый, насыщенный кислородом.
Гемоглобин был синевато-лилового цвета, и в рассеянных миниатюризированных световых волнах корабля каждый эритроцит вспыхивал переливами голубого и зеленого на постоянном фиолетовом фоне. На всем вокруг лежал отблеск этих лишенных кислорода частиц.
Тромбоциты проносились мимо, оставаясь в тени, и дважды субмарина миновала — на вполне приличной дистанции — расползшиеся туши белых кровяных телец, окрашенных теперь в зеленовато-бежевые цвета.
Грант снова скосил глаза на лицо Коры, на котором проступил почти благоговейный восторг, и в призрачном голубоватом свете, струящемся извне, она сама казалась фантасмагорическим видением. Она была Снежной Королевой далекого северного царства, на которое изливала сияние сине-зеленая заря. Так галантно подумал Грант и внезапно почувствовал прилив тоски и опустошенности.
— Великолепно! — проворчал Дюваль. Но смотрел он совсем не на Кору.
— Вы готовы, Оуэнс? — обратился Микаэлс к капитану. — Я буду показывать вам путь через сердце.
Он подошел к своим картам и включил небольшую лампу, которая несколько рассеяла сказочную синюю мглу, затопившую «Протей».
— Оуэнс! — окликнул он, — Карта сердца, A-два. Входное отверстие верхней полой вены. Правое предсердие. Нашли?
— Нашел.
— Мы что, уже в сердце? — удивился Грант.
— А вы прислушайтесь, — вспыхнул Микаэлс. — Не смотрите, а слушайте!
В «Протее» воцарилась гробовая тишина.
И они услышали. Это напоминало далекий гром канонады. Пол под ногами дрожал, ритмично вибрировал, медленно и размеренно, но с каждым мгновением все сильнее и сильнее. Глухой удар, за ним — еще глуше, потом пауза, снова два удара, и снова, и снова — все громче и громче.
— Сердце! — вскрикнула Кора, — Это сердце!
— Правильно, — согласился Микаэлс — Замедленное во много раз.
— И мы неправильно слышим его, — недовольно поморщился Дюваль. — Звуковые волны слишком велики, чтобы мы воспринимали их ушами. Они заставляют судно вибрировать, но это совсем не одно и то же. При скрупулезном исследовании тела человека…
— Как-нибудь в другой раз, доктор, — перебил его Микаэлс.
— А звук довольно привычный, — заметил Грант.
— Да, но ниже границы нашего восприятия. Два биллиона ударов за семьдесят лет, — произнес Микаэлс. — И более.
— И каждый удар, — подхватил Дюваль, — это тонкая грань, отделяющая нас от Вечности, которая дарит мгновение, чтобы мы примирились с…
— Конкретно эти удары, — перебил его Микаэлс, — как раз приблизят нас к Вечности и не подарят ни одного лишнего мгновения. Заткнитесь, вы все. Вы готовы, Оуэнс?
— Да. По крайней мере, я у руля, а перед носом у меня висит карта. Но как отыскать на ней правильный путь?
— Мы никак не потеряемся, даже при всем желании. Сейчас мы в верхней полой вене, у места впадения в предсердие. Нашли?
— Да.
— Хорошо. Через минуту мы войдем в правое предсердие, в первую камеру. А они должны остановить сердце. Грант, займите пост у радио.
В это время Грант забыл обо всем, захваченный грандиозным зрелищем за иллюминатором. Полая вена — самая крупная вена человеческого тела, которая на последнем отрезке несет кровь от всех органов, кроме легких. На подходах к предсердию она разрослась до гигантских размеров, ее стенки терялись из виду, и казалось, что «Протей» несется в безграничном океане тьмы. Сердце медленно и страшно грохотало, и с каждым раскатом корабль подбрасывало и трясло.
Микаэлсу пришлось окликнуть Гранта дважды, прежде чем он очнулся и сел за передатчик.
— Впереди трехстворчатый клапан! — крикнул Оуэнс.
Все задрали головы. В конце длинного-длинного коридора показался этот самый клапан. Три сияющие красные заслонки, которые раздвинулись, раскрылись, взметнулись назад, открывая кораблю путь. Показался проход, он все увеличивался, а лепестки клапана развевались, цепляясь друг за друга. Внизу находился правый желудочек, одна из двух основных камер сердца.
Кровь хлынула в этот провал, словно втянутая мощным глотком. «Протей» понесло следом, как раз когда проход раскрылся во всю свою необъятную ширь. Впрочем, течение оказалось не таким уж и бурным, и субмарина плыла, лишь слегка подрагивая.
Потом их оглушил громовой раскат — это желудочки, главные мышечные камеры сердца, сжались от систолического сокращения сердечных мышц. Лепестки трехстворчатого клапана вспорхнули навстречу судну, смыкаясь — медленно, с сочным влажным всхлипом. Впереди оказалась стена с вертикальной бороздой, которая расходилась вверху на еще две.
По другую сторону закрытого теперь клапана находился правый желудочек. Когда он сокращается, кровь не поступает в предсердие, а выталкивается через легочную артерию, клапаны которой в это время открыты.
Грант попытался перекричать оглушительное громыхание:
— Следующий удар сердца будет последним, так передали сверху!
— Хорошо бы, иначе для нас это будет действительно последний удар, — отозвался Микаэлс. — Полный вперед, Оуэнс, клапан снова открывается!
Лицо Микаэлса дышало решимостью, но ни тени страха Грант не заметил.
Датчики радиоактивности, покрывавшие раньше шею и голову Бинеса, теперь облепили его грудь, с которой стащили термическое покрывало.
Мониторы с картами кровеносной системы показывали область сердца, а именно — правый желудочек. Мигающая точка, указывавшая месторасположение «Протея», постепенно спускалась по полой вене в предсердие, мышечные стенки которого были не особенно толстыми. Как только они подошли, предсердие расширилось, а потом сократилось.
Одним скачком корабль пронесся по предсердию к трехстворчатому клапану, и тот закрылся, когда они были у самого прохода. Осциллограф отражал каждый удар сердца в виде волнообразных электронных сигналов, амплитуда которых, похоже, все уменьшалась.
Прибор для электрошока был наготове, у груди Бинеса уже нависли электроды.
Пошел последний удар. Кривая на экране начала подъем. Левый желудочек раздался для новой порции крови, и, как только это произошло, трехстворчатый клапан открылся.
— Давай! — крикнул оператор, следивший за работой сердца.
Два электрода коснулись груди Бинеса, стрелка на экранчике кардиографа тут же упала до красной отметки, и зазвучал тревожный зуммер. Потом умолк. Осциллограф вычертил прямую линию.
В контрольный зал передали, кратко и ясно: «Сердце остановлено!»
Картер нахмурился и щелкнул секундомером, который не выпускал из рук. И с тихим тиканьем полетели отсчитываемые драгоценные секунды.
Пять пар глаз не отрываясь смотрели на трехстворчатый клапан. Рука Оуэнса твердо сжимала акселератор. Желудочек сердца расслабился, и где-то в конце легочной артерии сомкнулся полулунный клапан. Ни капли крови не вернется из артерии обратно в желудочек, клапан об этом позаботится. Звук, с которым захлопнулся этот клапан, заставил завибрировать все вокруг.
А поскольку желудочек оставался расслабленным, кровь должна поступать с другой стороны — из правого предсердия. Путь к нему преграждал трехстворчатый клапан, но теперь он начал распахиваться настежь.
Огромная морщинистая щель расширилась, вот уже появилось что-то вроде коридора, коридор раздался еще больше, и путь вперед был открыт.
— Пошел! — заорал Микаэлс не своим голосом, — Пошел! Пошел!
Его крик потонул в громе сердцебиения и гуле двигателей субмарины. «Протей» ринулся вперед, миновал клапан и оказался в желудочке. Через мгновение желудочку положено сократиться, и кровяная буря раздавит, расплющит корабль, как пустой спичечный коробок, убьет команду — а через три четверти часа Бинес погибнет.
Грант затаил дыхание. Отгремело эхо диастолы, наступила тишина и… Ничего!
Полное беззвучие.
— Я хочу это видеть! — крикнул Дюваль.
Он взлетел по лестнице и сунул голову в стеклянный купол — единственное место на корабле, откуда более-менее свободно просматривалось все, что творится вокруг.
— Они остановили сердце! — ликовал доктор, — Идите сюда, вы только посмотрите!
К нему присоединилась Кора, а потом и Грант.
Трехстворчатый клапан открылся наполовину, да так и замер. Вся внутренняя поверхность клапана была выстлана толстыми переплетающимися волокнами, которые прикрепляли клапан к нутру самого желудочка. Эти волокна и оттягивают назад створки-лепестки, когда желудочек расслабляется, и удерживают в закрытом состоянии, не дают распахнуться, когда желудочек сжимается.
— Какая чудесная архитектура, — заметил Дюваль. — Это просто потрясающе — смотреть изнутри на закрытый клапан сердца. Его удерживают канаты, мощь и хрупкость которых человек превзойти не в силах, как ни старается.
— Если мы останемся здесь, чтобы насладиться зрелищем, доктор, это будет последнее, что мы увидим, — ответил Микаэлс. — Полный вперед, Оуэнс, держитесь левой стороны. Туда, к полулунному клапану. У нас всего тридцать секунд, чтобы выбраться из этой западни.
Если это и была западня — в чем никто не сомневался, — то западня, безусловно, прекрасная. Могучие колонны волокон подпирали стены, они разветвлялись, змеились странными корнями, которые намертво вросли в противоположные стены. Казалось, путешественники попали в какой-то гигантский зачарованный лес, где громадные безлистые деревья накрепко сплелись в диком хороводе, и этот удивительный клубок поддерживал и сохранял в целости самую главную мышцу человеческого тела.
Эта мышца, сердце, является не чем иным, как сдвоенным насосом, который начинает работать задолго до рождения человека и не останавливается до самого последнего предсмертного вздоха. Оно стучит непрестанно, не ослабевая ни на миг, при любых обстоятельствах. Ни одно сердце любого другого млекопитающего не делает более биллиона ударов за всю, даже самую долгую жизнь. А ведь после биллионного удара сердца человек только входит в средний возраст, в самый расцвет силы и жизнедеятельности. Люди — и мужчины, и женщины — бывало, жили так долго, что их сердце успевало сделать свой трехбиллионный удар.
Очарование разрушил голос Оуэнса:
— Осталось всего девятнадцать секунд, доктор Микаэлс. Я пока не вижу никакого клапана.
— Продолжайте двигаться тем же курсом, черт возьми! Мы идем прямо на него. И хорошо, если он открыт.
— Да вот же он, — встрял Грант. — Это он? Вон то темное пятно?
Микаэлс оторвался от своих карт и скользнул взглядом по иллюминатору.
— Да, это он. Приоткрыт достаточно, чтобы мы протиснулись. Систола уже начиналась, когда они остановили сердце. Эй, всем нужно срочно пристегнуться. Мы-то проскочим через эту дыру, но сразу же за нашими спинами начнется следующая систола и…
— Если начнется, — тихо заметил Оуэнс.
— Начнется следующая систола, — повторил Микаэлс. — И нам под задницу пойдет такая волна крови, что только держись. Чем дальше мы успеем отплыть, тем лучше.
С отчаянной решимостью Оуэнс послал судно прямо в узкий проход, который виднелся в центре щели. Это и был клапан, почти закрытый, похожий на полумесяц (потому и «полулунный»).
В операционной повисло напряженное молчание. Команда хирургов застыла возле распростертого Бинеса, такая же неподвижная, как и он. Над всеми витала тень смерти, чему немало способствовал вид холодного тела Бинеса с остановившимся сердцем. Только подрагивающие датчики сохраняли видимость жизни.
В контрольном зале Рейд повернулся к генералу.
— Пока они в целости и сохранности. «Протей» миновал трехстворчатый клапан и петляет в поисках полулунного. Но Движутся они вполне целенаправленно.
— Хорошо, — сказал Картер, не отрывая глаз от секундомера в потных ладонях. — Осталось двадцать четыре секунды.
— Они почти добрались.
— Пятнадцать секунд, — безжалостно отчеканил Картер.
Кардиолог встал у электрошокового аппарата.
— Они подошли к самому клапану.
— Осталось шесть секунд. Пять. Четыре…
— Они проходят!
В это мгновение зазвенел тревожный зуммер, неотвратимый, как смерть.
— Пускайте сердце! — рявкнул один из динамиков. Нажали на красную кнопку. Заработал электрокардиостимулятор, и на специальном экране появилась ритмичная волна электрической активности — в виде пульсирующего клубка света.
Но осциллограф оставался неподвижным. Импульс электрокардиостимулятора усилился. Все не сводили немигающих глаз с осциллографа.
— Оно должно пойти! — промолвил Картер. Он, сам того не замечая, сжимал и расслаблял мышцы, как будто стараясь помочь сердцу Бинеса.
«Протей» нырнул в отверстие, которое более всего напоминало какие-то невероятные гигантские полуоткрытые губы, изогнутые в улыбке. Субмарина задела за края упругих мембран, нависавших сверху и снизу, и на мгновение замерла на месте. Рев двигателей превысил все мыслимые пределы, когда корабль пытался вырваться из крепких объятий живой ловушки, — и вот субмарина провалилась вперед, оставив за кормой коварные полулунные створки.
— Мы вышли из желудочка и теперь идем по легочной артерии, — сообщил Микаэлс, потирая лоб. Отняв руку ото лба, он мельком взглянул на нее — ладонь была мокрой от пота. — Не сбавляйте скорость, Оуэнс. Через три секунды начнется следующая систола!
Оуэнс оглянулся. Из всей команды только ему был доступен полный обзор — остальные сидели, прикованные к своим креслам и могли смотреть только вперед.
Полулунный клапан, от которого они уходили все дальше, по-прежнему оставался почти сомкнутым. От створок к мышечным сосочкам на стенках сосуда тянулись напряженные упругие нити. Клапан казался все меньше и меньше из-за расстояния, пройденного субмариной, но он по-прежнему не открывался.
Оуэнс сказал:
— Что-то нет систолы. Это не… Хотя… Погодите-ка. Вот она!
Обе створки клапана расслабились, провисли. Волокнистые тяжи сморщились и опали.
Распахнулась пасть клапана, в нее хлынул мощный поток крови. Обгоняя гигантскую волну, неслось громыхание систолы, от которого сотряслось все вокруг.
Волной крови «Протей» подхватило и с головокружительной скоростью понесло вперед.
