Миновала уже половина лета 1997 года. Жена постоянно давила на Дэйва Нотека, требуя выяснить, где находится их блудная средняя дочь – и с кем. У Шелли, естественно, были для этого и свои пути: каким-то образом она узнала, что Сэми в Беллингеме, с Ларой и Никки. Мысль о том, что они вместе, приводила ее в ярость. Сэми совершила предательство – от этого думать о ее бегстве было еще тяжелее. И еще важней было постараться вернуть Сэми домой.

– Они могут кому-нибудь рассказать, Дэйв.

– Никому они не расскажут.

– Мы этого не знаем.

Дэйва уже тошнило от бесконечных истерик жены. Он говорил, что надо дать девочкам свободу, пусть станут самостоятельными, но Шелли продолжала названивать ему на работу, на Уиндбей-Айленд, как только что-нибудь узнавала о дочерях.

Как всегда, он делал, что она велела, – и следил за каждой из них.

Шелли узнала, что скоро состоится день открытых дверей в церковном лагере «Файервуд» на озере Уотком, куда, как она выяснила, поехали Сэми и Кейл.

И она не ошиблась.

Пробираясь через толпу сотрудников и гостей лагеря, Сэми заметила знакомое лицо.

Пораженная, она не сразу поверила своим глазам, тем более что Дэйв явно замаскировался. На нем были какие-то странные солнечные очки, бейсболка и свитер с капюшоном, который он натянул на голову, довершая свой дурацкий маскарад.

«О господи!» – подумала Сэми. Ей стало нехорошо. Она любила отца, но знала, что он приехал не просто так. Сэми была уверена, что он хочет забрать ее домой. Дэйв явился за ней.

– Сэми, – сказал он глухим от волнения голосом. – Твоя мама страшно волнуется. Тебе надо вернуться.

Она не стала ничего отвечать. Да и что можно было ответить? Ее мать – чудовище, неудивительно, что Сэми ей не доверяет.

Она повела отца мимо качелей на потаенную тропку, где они сели на скамью. Некоторое время оба молчали.

Сэми заговорила первой – рассказала отцу, почему сбежала из дома. В основном, это касалось Кэти.

– Я знаю, что она мертва, папа. Я видела ее.

Дэйв, потерянный, сидел молча. Ничего не отвечал.

Она поделилась с ним сомнениями насчет рака, которым якобы болела мать и от которого ее лечили все детство Сэми.

– Рак не тянется так долго, – говорила она. – Мама давно бы уже умерла.

Тут Дэйв заговорил.

– Нет, она болеет, – возразил он. – Я знаю.

– Слушай, пап, – сказала Сэми, – нет у нее никакого рака. Ты хоть раз ходил с ней к врачу?

– Я подвозил ее до больницы.

– Но заходил с ней внутрь? Получал хоть когда-нибудь счета за лечение?

Она задавала те же вопросы, что Лара несколько лет назад.

Когда Дэйв наконец ответил, то лишь выразил понимание и беспокойство. Он ничего не отрицал и не утверждал.

– Мне очень жаль, Сэми. Я знаю. Знаю.

Оба заплакали и проговорили еще долгое время. Сэми видела, что ее отец совсем сломлен. Это бросалось в глаза. Мать взяла над ним ту же власть, что когда-то над Кэти. Никто из знакомых Дэйва Нотека не мог сказать о нем ни одного плохого слова. Местные жители единодушно считали его хорошим парнем. Он был сын лесоруба. Один из них.

Но женщина, на которой он женился… Не просто чужая – гораздо хуже. Для нее даже придумывали прозвища.

Крейзи Шелли.

Или, для тех, кто любил крепкое словцо, брошенное за чашкой кофе, Шелли-психопатка.

– Я вернусь домой, папа. Но при одном условии. Мама мне все испортила. А теперь должна исправить. Я хочу, чтобы она подала мои документы в колледж.

– Я об этом не знал, – ответил Дэйв.

Но Сэми, как и ее старшая сестра, теперь обрела голос. Если для поступления в Эвергрин и воплощения в жизнь мечты о том, чтобы стать учительницей, требовалось заключить сделку с дьяволом, она была согласна на это пойти.

После того как отец уехал из «Файервуда», Сэми позвонила матери и сказала, что рассматривает возможность возвращения домой, но требует, чтобы ей оплатили учебу. Шелли изворачивалась как могла, изобретая кучу предлогов. Денег, как всегда, не хватало. Из-за разногласий между ней и Дэйвом Шелли считала, что развод неминуем. И, как будто остального было мало, она очень плохо чувствовала себя. Рак вернулся, сообщила ей мать.

Сэми очень надеялась, что ее родители действительно разведутся. От Никки она узнала, в каких условиях отец жил на стройке. Как он ютился в палатке и ходил за бесплатной едой, работал на износ и гробил свое здоровье.

Сэми не считала рак поводом для шуток, но, честное слово, матери давно пора было придумать что-нибудь другое.

Сэми проигнорировала ее слова. Она настаивала на своем – ей нужен колледж.

– Ты говорила, я смогу пойти учиться. А потом саботировала мое поступление, мама. Я знаю это, и ты тоже.

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

– Знаешь, – повторила Сэми и позволила повиснуть долгой паузе.

Это был один из любимых приемов Шелли. Она, словно хищный зверь, ждала, пока противник уступит и даст ей то, что она хочет.

– Я никому не расскажу о том, что произошло, – сказала Сэми наконец.

На мгновение на другом конце линии воцарилась тишина.

– Что?

Сэми повторила:

– Ты знаешь.

Она представила себе лицо матери. Красное. С выпученными глазами.

Шелли Нотек ненавидела, когда ей угрожали, и никогда такого не допускала. Никому не хотелось становиться мишенью для ее неукротимой ярости.

Сэми ничего не сказала напрямую. В этом не было нужды. Она скрыто шантажировала мать, и той пришлось подчиниться. Еще до возвращения Сэми в Монахон-Лэндинг в конце лета Шелли не только заполнила все бумаги, но и обеспечила, чтобы ее дочь приняли на первый курс.

Тем летом Сэми отпраздновала свое девятнадцатилетие в ресторане «Планета Голливуд» в Сиэтле. Это был ее самый лучший день рождения. Она чувствовала себя счастливой, свободной и полной надежд. Они созванивались с матерью, и Сэми знала, что все идет, как планировалось. Никки поддерживала с ней отношения, но они держали это от Шелли в тайне. Такая секретность была необходимой мерой: у Шелли имелись на Никки какие-то виды, и сестры не знали, как далеко их мать готова зайти.

Когда Сэми и ее парень Кейл подошли к дверям дома на Монахон-Лэндинг, Шелли встретила их с перепуганным лицом. Она опять сбрила брови и накрасилась белилами, как в тот раз, когда к ним приезжали Лара с Кэрол.

Мать грустно покачала головой.

– Рак вернулся.

Кейл и Сэми переглянулись. Оба с трудом удерживались от смеха. Ситуация была комичной и неловкой одновременно.

– Почему она делает такие странные вещи? – спрашивал Кейл у Сэми позднее.

– Понятия не имею. Думаю, просто нуждается во внимании.

«Но есть гораздо лучшие способы получить это внимание, чем говорить, что у тебя рак», – думали они оба.

Когда Кейл уехал, Шелли отчитала Сэми за ее недоверие.

– Твой отец говорит, ты не веришь, что у меня рак! Давай, посмотри на меня, Сэми! Посмотри! У меня волосы выпадают!

Но Сэми была готова дать отпор. И серьезный. Она чувствовала себя уверенно как никогда.

– Я знаю, что ты лжешь, – сказала она.

Шелли в ответ лишь фыркнула.

– Я знаю, что Кэти мертва. Знаю, что это ты ее убила. Я была тут, мам. Рядом с ней. Она умерла.

Шелли погрозила дочери пальцем.

– Она подавилась своей рвотой.

– Потому что ты издевалась над ней, мама.

– Все было не так.

– Именно так. Ты убила ее, мам. Ты это сделала.

Внезапно Шелли сникла.

– Мне очень жаль, – пробормотала она. – Очень жаль.

Сэми сочла это признанием вины.

– Жаль? – переспросила она, как будто это было слово на иностранном языке, и следовало убедиться, правильно ли она его поняла.

Шелли кивнула.

– Ситуация вышла из-под контроля. Я ничего не могла поделать, Сэми. Я пыталась.

Отчасти, Сэми знала, это была правда. Ситуация действительно вышла из-под контроля. Но Шелли ничего не пыталась сделать. Она позволила Кэти умереть.

Пять минут спустя настроение Шелли опять переменилось. Она забрала свои слова назад. И теперь все отрицала.

– Ты неправильно поняла меня, Сэми. Я никогда ничего подобного не говорила, – возмущалась она.

«Мама вела себя так, будто ни в чем мне не призналась, – вспоминала Сэми впоследствии. – Это было… ну, странно. Словно я сошла с ума, раз подумала, что она когда-нибудь в чем-то признается».

Но Сэми было все равно. Она поступила в Эвергрин. И стала свободной.