Наша столица Пхеньян — олицетворение культурного расцвета

Ким Чен Ын во время визита на улицу Ученых Будущего, 21 октября 2015 г.

Даже среди патрициев, стерегущих власть Ким Чен Ына, есть отдельная группа, которой он особенно хочет потрафить. Это миллениалы, люди его поколения, которые, если в его державе им будет хорошо, обеспечат устойчивость его трона не на одно десятилетие.

Вот почему самопровозглашенный Блистательный Товарищ решил создать для них привилегированный оазис по образу того, где прошли его юные европейские годы. Сейчас в Северной Корее есть итальянские рестораны и суши-бары, пабы с крафтовым пивом и картошкой фри, луна-парки с американскими горками и другими аттракционами, от которых захватывает дух, волейбольные площадки и теннисные корты, набережные с дорожками для катания на роликах. Есть такси, минимальная стоимость поездки в которых начинается с $1— четверти средней месячной зарплаты гражданина КНДР.

Привилегированная элита развлекается верховой ездой в псевдошвейцарских конных клубах с фальшивыми деревянными оградами вдоль дорожек и статуями в розовых кустах. Гоняет на горных лыжах в Масик-Пик под Пхеньяном, где Ким Чен Ын отстроил курорт с десятью трассами, австрийскими подъемниками и прокатом итальянских лыж. Там есть отель, интерьеры которого, если сформулировать мягко, представляют собой смесь швейцарского шале с северокорейским китчем. В отеле крытый бассейн с подогревом, сауна и даже ледяная пещера с баром.

Сегодня камарилья Ким Чен Ына играет в бильярд и поет в караоке. Ходит на йогу и пьет капучино с милыми рожицами, нарисованными на пенке. Перекидывается сообщениями в смартфонах и щеголяет сумочками от Christian Dior или Gucci. «У кого-то подделки, а у кого-то и настоящие», — поясняет Ли Со Хён, которая лишь на несколько лет моложе Ким Чен Ына и входила в эту «десятую долю процента» населения.

Со Хён и ее брат Хён Сун родились в знатной семье. Их отец Ри Чон Хо больше 30 лет финансирует режим Кимов. (Он до сих пор предпочитает северокорейскую транскрипцию своей фамилии — Ри, хотя дети пишут ее уже на южнокорейский лад — Ли.) Этим молодым людям совсем не плохо в кимченыновском Пхеньхэттене — сотворенной Великим Преемником мировой столице внутри столицы КНДР.

Маркетизация позволила немалой части северных корейцев немного улучшить быт, но никому не принесла такого благоденствия, как кругу приближенных Ким Чен Ына. Это стратегический подкуп: таким образом власть надеется убедить пхеньянскую золотую молодежь — детей всесильных тончжу, знающих, насколько за границей жизнь лучше, что им уезжать из Северной Кореи незачем.

В 2005 г., впервые приехав в Пхеньян, я увидела, как консервативно и решительно, в коммунистическом стиле, одеты женщины: тусклые серый, бурый и черный, длинные юбки, бесформенные куртки, практичная обувь.

Однако в 2018 г., по крайней мере в Пхеньяне, царила уже другая мода. Кореянки из поколения Ким Чен Ына носили одежду из магазинов H&M, Zara и Uniqlo: приталенные цветастые платья, яркую бижутерию, броские туфли на шпильках. Показное потребление больше не считается преступлением против социализма.

Молодые северокорейцы, у которых есть возможность путешествовать, везут из-за границы спортивную одежду, которая не особо доступна в столице, по крайней мере та, что им нравится. Все эти миллениалы вовсе не любители спорта: спортивную одежду они так ценят потому, что спортзал — единственное место, где можно показать свое тело. «В Северной Корее принято одеваться скромно, поэтому люди ходят в спортзал, чтобы прихвастнуть своим телом, чуть обнажиться», — поясняет Со Хён, рассказывая, что местные женщины любят легинсы и топы в обтяжку. Выезжавшие за границу покупали вещи не только себе, но и оставшимся дома друзьям: те вручали им подробные списки покупок. У женщин ценилась спортивная одежда марки Elle, мужчины предпочитали Adidas и Nike. По словам Со Хён, из-за границы все везли именно это.

Впервые с Со Хён и Хён Суном я встретилась в роскошном торговом центре в Вирджинии, неподалеку от их дома. В патио итальянского ресторана мы ели пасту и стейки. Даже здесь, в Америке, они излучали превосходство и честолюбие. Я отметила их манеру держаться и то, как безупречно они были одеты: по-деловому, аккуратно, сдержанно, ничего кричащего. Брат и сестра вели себя весьма благоразумно, умело дозировали общение с медиа — только на те темы, которые выгодны для репутации их семьи или повышали их шансы поступить в престижный университет. И они привыкли брать от жизни все.

Но они все-таки представители чучхейской знати, а потому постоянно мотаются между китайским Далянем, где учатся, и Пхеньхэттеном, где их отец заколачивает валюту для режима. В родном городе их любимое место — современный, по тамошним меркам, спортивный комплекс «Кым Лун» в центре. В нем три корта для сквоша и тренажерный зал, где на экранах над беговыми дорожками показывают диснеевские мультфильмы. Женщины расхаживают в откровенных костюмах для йоги, надолго задерживаясь после окончания тренировки. Бассейн также пользуется спросом — по той же причине. «Здесь главное — мода», — говорит Со Хён. В консервативной Северной Корее некоторые девушки тут позволяют себе даже носить бикини, пусть и очень скромные, с юбочкой, прикрывающей плавки.

Пришла в Пхеньян и пластическая хирургия. Сегодня у северокорейской знати в моде деориентализирующая блефаропластика — сравнительно простая операция на веках, позволяющая сделать разрез глаз более европейским, а для южнокорейских женщин такая же обыденная, как нанесение косметики. «Сделать веки» стоит от $50 до $200, в зависимости от уровня хирурга. «В красоте и изяществе видят конкурентное преимущество», — говорит Со Хён, ничем не отличимая от амбициозной 20-летней девицы из Южной Кореи.

 

Решающее доказательство этого мнения мы видим в образе Ли Соль Чжу, миловидной, талантливой певицы из знатной семьи и в прямом смысле воспевавшей власть в составе разных музыкальных коллективов. Одним прыжком она взлетела на самый верх общественной пирамиды. Ли — жена Великого Преемника.

Красивая и обаятельная Ли без чьей-либо помощи стала кумиром миллениалов и человеком, несколько осовременившим образ чучхейского режима. Она — северокорейская Кейт Миддлтон, омолодившая правящий клан и очеловечившая мужа-диктатора. Ее появление было так организовано, чтобы показать всем, будто Северная Корея вступила в новую эпоху, когда молодежь будет жить в свое удовольствие и не бояться мечтать — по крайней мере золотая молодежь.

Впервые появившись на публике вместе с Ким Чен Ыном в середине 2012 г., Ли так и светилась улыбкой. Это было на концерте в Пхеньяне, где Соль Чжу и Чен Ын сидели рядом в красных креслах для почетных гостей. На Киме был его обычный черный френч, а коротко стриженная Ли была одета в черный с белой строчкой облегающий костюм с юбкой. У обоих над сердцем рдели значки с портретом Ким Ир Сена. Выступала женская группа «Моранбон». Высокопоставленная пара встала и поприветствовала певиц аплодисментами. Публика в КНДР привыкла, что женщины на сцене обычно поют в широких платьях или в полувоенной одежде защитного цвета, но тут на сцену вышли эффектные девицы в блестящих нарядах в обтяжку.

Государственные СМИ не назвали имени прекрасной спутницы вождя, что взметнуло волну слухов. Может, это была младшая сестра Ким Чен Ына? А может, вокалистка популярной группы «Почхонбо» Хён Сон Воль, прославившаяся хитом «Дама на прекрасном коне»? Большинство южнокорейских изданий решили, что это все-таки была Хён и что она беременна. Версия, как нередко бывает, никак не соответствовала действительности (как и распространившийся позже слух, будто Ким приказал казнить Хён).

Вскоре тайна раскрылась. Через несколько недель северокорейские медиа рапортовали об открытии Народного досугового центра Рынна в Пхеньяне — одного из новых развлекательных комплексов, построенных Кимом в доказательство своей «любовной заботы» о гражданах всех возрастов. Комплекс Рынна на острове посреди реки Тэдонган включает в себя парк аттракционов, бассейны с водяными горками, дельфинарий и поле для мини-гольфа. Ким Чен Ын явился на открытие со спутницей, которую представили просто: «Товарищ Ли Соль Чжу». Как писала официальная пресса, публика «радостно приветствовала пару громкими криками "Ура!"». Ким и Ли пожимали руки приехавшим на церемонию иностранным дипломатам. Один из них, британский посланник Барнеби Джонс, даже прокатился вместе с Кимом на аттракционе, заняв кресло впереди Великого Преемника.

О браке Ким Чен Ына нигде не сообщалось, и официально никто не объявлял Ли его супругой. Просто эти двое всюду появлялись под руку, и их отношения были очевидны каждому. Но видеть возле вождя жену на публике — такое для Северной Кореи в новинку. Первая жена Ким Ир Сена революционерка Ким Чен Сук только после своей смерти в 1949 г. вошла в пантеон героев, а вторая жена была на виду потому, что занимала высокий государственный пост еще до брака. Ким Чен Ир и вовсе никогда не брал своих многочисленных фавориток на официальные события.

Но не только появление Ли знаменовало разрыв с прошлым, а весь ее облик и поведение. Ли одевалась совсем не так, как привыкли женщины в Северной Корее, даже не так, как пхеньянские девушки-студентки. В день открытия развлекательного комплекса на ней было черно-зеленое платье по фигуре с короткими рукавами и юбкой выше колен: в других частях мира его вряд ли сочли бы сколько-нибудь откровенным, но здесь оно выглядело почти неприличным и уж точно не подобающим спутнице вождя. В стране, где даже жены высших чиновников носят бесформенные социалистические одеяния, делающие всех серо-безликими, Ли выглядела ослепительно современной. Вскоре она перешла на деловые костюмы ярких цветов — у нее был даже пиджак в красный горошек, — и нередко на ее груди вместо красного значка с портретом Ким Ир Сена, который носят все, красовалась жемчужная брошь. Она носила туфли на платформе и с вырезом на носке, часто появлялась с сумочками от Chanel или Dior. Любила менять прически — то стриглась коротко, то отпускала кудри.

Но ярче облика было ее поведение. В тот день в парке аттракционов она, улыбаясь, шла с Кимом под руку. Она и потом будет ходить с мужем под руку — это неслыханно откровенная публичная демонстрация любви и социального равенства. Если бы обычные муж и жена прошли так по улице, люди сочли бы это неуместным и даже предосудительным.

Оказалось, что первая леди Северной Кореи умеет смягчать нрав своего мужа, не посягая на его всевластие. В день открытия развлекательного комплекса один из аттракционов внезапно остановился тогда, когда там находились Ким и британский дипломат. Перепуганные служители поспешили устранить сбой, но вождь пришел в ярость. Работники, трясясь от ужаса, извинялись. Дипломаты встревожились. Ли подошла к Киму и негромко заговорила с ним, очевидно, успокаивая. И это помогло. Ким остыл, и все с облегчением вздохнули.

Ли Соль Чжу — не обычная девушка. До замужества она, как и мать самого Чен Ына, была звездой поп-музыки.

Ли родилась в знатной семье, служившей режиму. Отец ее был офицером ВВС, а бывший генерал Ли Бён Чхоль, неизменно сопровождавший Ким Чен Ына на ракетных испытаниях, ее близкий родственник, скорее всего, дядя.

Ли на пять лет моложе мужа. Если верить паспорту, по которому она подростком путешествовала в Японию, дата ее рождения 28 сентября 1989 г.

В детстве Ли занималась в пхеньянском дворце детского творчества «Мангёндэ» — образцово-показательном учреждении, где дети в толстом гриме с точностью автоматов исполняли пропагандистские песни перед иностранцами. Ходила девочка и в музыкальную школу (на фотографиях легко узнаваемая Ли стоит в толпе учеников, одетая в яркое красно-желтое народное платье), а после ее окончания доучивалась в соседнем Китае. Для северокорейских студентов КНР была самой близкой и самой дружественной (не говоря уже о том, что самой дешевой) заграницей.

Ли, конечно, бывала за рубежом, а в Северной Корее этой привилегией обладали только сливки общества. В 2002 г., в возрасте 12 лет, она ездила в Японию, в город Фукуока, где участвовала в художественном фестивале ЮНЕСКО для детей Юго-Восточной Азии.

В 2005 г. сборная КНДР поехала в Южную Корею на чемпионат Азии по легкой атлетике, а Ли Соль Чжу входила в команду чирлидерш. Все девушки были одеты в скромные черно-белые национальные платья и размахивали флагами с изображением объединенного Корейского полуострова. На фото тех лет у Ли короткая стрижка и по-детски пухлые щечки. Она улыбается и машет рукой в объективы бесчисленных фотографов, присланных снимать «армию красавиц», как прозвали эту группу в Южной Корее. Девушки провели здесь шесть дней, ободряя спортсменов пением патриотических песен вроде «Синего неба Родины». Несомненно, южнокорейские секретные службы пристально следили за всеми приехавшими на игры северянами — как и северокорейские, которые опасались чьего-нибудь побега в свободный мир. Но южнокорейским агентам было невдомек, что перед ними будущая жена будущего вождя. Пока она была всего лишь одной из многих симпатичных мордашек.

Закончив учебу, Ли стала вокалисткой ансамбля «Оркестр Ынхасу», игравшего мейнстримную северокорейскую поп-музыку западного типа. Она исполняла песни вроде «Наше оружие — залог мира на Земле». Там Ли стала звездой. Она выходила на сцену в традиционных корейских нарядах — ярких широких платьях, скрадывающих фигуру, с пышной прической и накладными ресницами. В 2010 г. на новогоднем концерте она спела пламенную революционную песню «Гори, костер!», а на следующий год, когда Ким Чен Ын станет вождем нации, Ли в сверкающем голубом платье исполняла «Шаги солдата». За год, прошедший между этими двумя выступлениями, она потратила немало денег на стоматологов и стала обладательницей идеальной улыбки.

В новоявленной супруге Ким Чен Ына многие северокорейцы сразу узнали блистательную диву с пропагандистских концертов. Вероятно, ее в какой-то момент заметил Ким Чен Ир, водивший обыкновение жениться на артистках. Но на Ли он решил женить своего младшего сына и вероятного преемника, чтобы обеспечить продолжение правящей династии. Спустя несколько лет на первой встрече с президентом Южной Кореи Ким Чен Ын будет рассказывать: «Отец позвал меня и приказал жениться на этой девушке, и я послушал его». Когда здоровье Ким Чен Ира пошатнулось, Чен Ын и Ли вступили в брак. Это было важно для престолонаследия. По слухам, у них уже двое или трое детей, и вождь, несомненно, тоже готовит их к роли диктатора.

Ли и Ким явили миру модельный пример современной пары — молодой сатрап с красавицей женой.

В 2012 г., в первую осень Ким Чен Ына у власти, венценосные супруги нанесли широко освещенный в прессе визит в элитный жилой комплекс «Улица Чханчжон». В пхеньянском пейзаже он выделяется округлыми силуэтами зданий и разноцветной подсветкой. Вождь с супругой зашли в гости к товарищу Пак Сон Илю, который, как писала пресса, работал в Комитете городского благоустройства и жил с семьей в пятикомнатной квартире на третьем этаже. В репортажах чучхейских медиа часто трудно понять, где граница между правдой и выдумкой, но Ким и Ли в гостях у Пака вели себя точно родственники после долгой разлуки. Ким посадил сына Пака к себе на колени и гладил по щечке, а Ли поставила на стол угощения, которые, по ее словам, приготовила сама. Куда бы ни зашли в тот день вождь с супругой, повсюду звучали тосты, и Ким Чен Ын лично разливал вино. При всех странностях ее нынешней идеологии, Северная Корея верна конфуцианским традициям, много веков назад пришедшим из Китая. Согласно этим традициям молодые должны прислуживать старшим — а в Северной Корее нет никого «старше» вождя. Но рядом с Ли Ким Чен Ын преображался в лидера, совершенно не похожего на своего отца: в живого, дружелюбного человека, не лишенного слабостей и близкого к народу (по крайней мере на время его как по нотам расписанного визита).

Признаки смены поколений заметны и в другом. Концерт, на котором Ли впервые появилась на публике вместе с вождем, мог показаться обычным изделием северокорейского агитпропа. Он проходил в пхеньянском художественном театре «Мансудэ» — одной из главных площадок для массовых зрелищ во славу режима. Вошедшего Ким Чен Ына стоя приветствовали мужчины в военной форме и женщины в простых и практичных платьях. С суровым видом Чен Ын пожал руки придворным и сел на почетное место со спутницей, чьего имени тогда еще никто не знал.

Занавес поднялся, у рампы вспыхнули фейерверки, и на сцену выбежали девицы с электрическими скрипками и гитарами — в блестящих открытых платьях. Выбор первой песни был традиционным — «Ариран», печальная баллада, по сей день любимая и в Северной, и в Южной Корее, — как и декорации с изображением горы Пэктусан и эмблемой Коммунистической партии. Но само шоу не походило ни на какое другое, дотоле показанное северокорейской публике. Быстрый темп, жесткий ритм — эти девушки отжигали, насколько такое возможно в Северной Корее.

А дальше было еще круче. Певицы в коротеньких, сверкающих платьях и на высоких каблуках спели несколько северокорейских пропагандистских песен; затем скрипачки в черных мини заиграли тему из фильма «Рокки», а солировала гитаристка с ярко-красной электрогитарой, одетая как бы в свадебное платье.

После этого шоу приняло слегка фантасмагорический характер. Вокалистки запели на корейском «Этот мир невелик», и на сцену высыпали актеры в костюмах мультяшных персонажей: Винни Пух и Тигра, Микки Маус и Минни Маус, кто-то из семи гномов и невесть откуда взятый зеленый дракончик. Гном вдохновенно вращал бедрами, а персонажи из «Тома и Джерри» подтанцовывали. Микки Маус под общий смех пытался дирижировать. Сыграли песенку Винни Пуха («В голове моей опилки...») и увенчали все действо исполнением песни Фрэнка Синатры «My Way».

Такой финал казался подходящим. Ким Чен Ын и впрямь все делает по-своему.

 

* * *

 

В один из приездов в Северную Корею я решила заглянуть в мир пхеньхэттенских патрициев — знати, приближенной к Ким Чен Ыну и Ли Соль Чжу.

Первым делом я отправилась в итальянский ресторан под броским названием «Ресторан Италии» в жилом комплексе на улице Ученых Будущего. Вход туда был через холл универмага, торговавшего всем на свете — от алкоголя до электрогенераторов; в универмаге не было ни одного покупателя. Рядом располагалась модная кофейня, где делали дорогой мокко со взбитыми сливками. Там тоже было пусто.

Однако в ресторане сидело несколько посетителей, и мы решили попробовать пиццу, которую особо обученные повара пекли в заграничной дровяной печи. Я разговорилась со своим северокорейским визави, который рассказал, как Уважаемый Вождь хочет, чтобы пхеньянцы могли лакомиться кухней разных стран мира. «Наверное, он полюбил пиццу в юности, когда жил в Европе», — ехидно заметила я. Мой собеседник оглянулся по сторонам, потом посмотрел на меня вопросительно. «Ну он же учился в Швейцарии, а оттуда ездил в Италию. Наверняка он там ел пиццу». Мой кореец долго пытался переварить эти слова. Затем, понизив голос, ответил: «Как вы можете знать о нашем вожде больше нас?»

На следующий вечер я посетила пивной ресторан в немецком стиле под Башней Чучхе на южном берегу реки Тэдонган, текущей через центр Пхеньяна. Стены в ресторане были из голого кирпича, столы из грубого дерева, а за барной стойкой высилась шеренга кранов с семью сортами разливного северокорейского пива. На стене, как в американских спортбарах, мерцал огромный телеэкран: показывали фигурное катание.

В меню предлагался стейк премиум-класса с запеченным картофелем за $48 — столько же стоит филе миньон в американских ресторанах, куда любят ходить северокорейские дипломаты, аккредитованные при ООН. Венский шницель обошелся бы в более приемлемые $7. Но большинство северокорейских посетителей предпочитали налегать на корейскую еду, пусть даже $7 за порцию пибимпапа (столько же это блюдо, рис с мясом и овощами, стоит в Сеуле) совсем не дешево. Сев за столик в пивном зале, мой компаньон, живущий в Пхеньяне иностранный специалист, сказал: «Если бы не красные значки, их можно было бы принять за южнокорейцев. Платят по 10–15 евро за блюдо».

Ресторан в тот вечер был набит битком, причем посетители ужинали в общем зале — резкий контраст тому, что я видела в пхеньянском пабе в 2005 г.: там столики были разделены занавесками, и едва я вошла, воцарилось молчание. На этот раз никто и глазом не моргнул. Люди продолжали пить и смеяться, будто не замечая, что среди них оказалась западная женщина. Однако оставалось тут что-то и от старого Пхеньяна. Неожиданно погас свет, и мы сидели в кромешной темноте и ждали, пока починят сеть.

В другой вечер мы потащили своих кураторов в барбекю-ресторан в «Восходе», одном из новых жилых комплексов, как грибы после дождя вырастающих в Пхеньхэттене. И сам комплекс, и ресторан были настолько новыми, что шофер нашего микроавтобуса долго не мог найти въезд, а потом наши кураторы плутали в поисках ресторана.

Здесь народу было намного меньше, чем в пивном, но все же несколько компаний из местных лакомились мясом, жаренным прямо перед ними на гриле. В этом ресторане помнили о традициях северокорейской скрытности. Заслышав нас, сидевшая в кабинке парочка задернула бамбуковую штору. Официантка порекомендовала нам самое дорогое мясо в меню — $50 за порцию. Ее явно наставляли в капиталистическом духе: лупить с клиента не стесняясь. Мы все же выбрали блюда попроще, а к ним пиво и соджу.

Одно я усвоила в поездках по Северной Корее твердо: сопровождающие никогда не отказываются выпить. Годами я наблюдала, как охотно северные корейцы опрокидывают стопку за стопкой, где бы они ни были — и в Северной Корее, и в Южной, и за их пределами. Это защитный механизм, способ притупить чувствительность к тому, с чем этим людям приходится мириться.

Точно так же северные корейцы, включая живущую в Пхеньяне и за границей знать, никогда не откажутся от возможности угоститься красным мясом. Даже для богатого 1% населения это дорогое и редкое лакомство.

Напротив барбекю-ресторана в «Восходе» располагается модный супермаркет с импортными продуктами по заоблачным ценам: здесь есть норвежская форель, французские сыры, швейцарские мюсли. В восемь вечера воскресенья мы застали его пустым, и местные жители сообщили, что почти никогда никого там не видят. Супермаркет существует скорее для пропаганды, чем для торговли. И все же он существует.

И такой показухи немало.

Зарождается культура кофе, хотя в стране, где этот напиток не особенно любят, в кофейню идут скорее подчеркнуть свою утонченность, чем удовлетворить кофеиновую зависимость. В досуговом центре Kumrung кроме беговых дорожек и залов для йоги есть стильная кофейня, чьи интерьеры и атмосфера были бы неуместны ни в Сеуле, ни в Пекине. Главный бариста даже учился в Китае. Мокко со льдом стоит $9 — непомерно дорого для любой страны мира, тем более одной из беднейших. Чашечка эспрессо обойдется в не менее астрономические $4: абсурдная цена для государства, где большая часть населения страдает от недоедания.

Кофейни, считает Андрей Абрахамян, который вел в Северной Корее курсы финансистов под эгидой сингапурской НКО Choson Exchange, особой прибыли не приносят. В КНДР просто нет достаточного числа людей, которые любили бы кофе и соглашались за него так дорого платить. «Здесь это не более чем способ показать, какой ты модный и современный», — говорит Абрахамян, британец, прекрасно владеющий корейским, побывавший в Северной Корее добрых три десятка раз и обучивший здесь множество предпринимателей, в том числе и владелицу кофейни в «Кым Луне».

Но мало-помалу появляется и настоящий, пусть еще и не оперившийся, потребительский класс. В супермаркете при торговом центре «Кванбок» яблоку негде упасть. Пхеньянцы сметают с полок украинские конфеты и японский майонез, стоящие намного дороже местных аналогов. Есть и отечественная продукция. Пятилитровые бутылки соджу продаются всего по $2,60. На полулегальных базарах, чанмаданах, можно купить и огромные телевизоры с плоским экраном, и пылесосы новейших европейских моделей — если, конечно, ты готов выложить несколько тысяч долларов. Сейчас более 10% населения КНДР пользуется мобильными телефонами, по улицам ездят такси, цена поездки в которых начинается от $1. Некоторые люди даже заводят собак, что еще несколько лет назад казалось непредставимой роскошью в стране, где и людям-то есть было нечего. В разных областях КНДР потребление растет своими темпами, но нигде не расцвело так, как в столице. «Даже если не нашел хорошей работы, жить в Пхеньяне — большое преимущество, — говорит Со Хён. — Не сомневаюсь, нам многие завидовали».

 

Кан На Ра родилась не в столице, но ей неплохо жилось и в Чхонджине, третьем по величине городе Северной Кореи. Благодаря порту и близости китайской и российской границ этот город по северокорейским меркам процветает. «Мы ни в чем себе не отказывали, могли купить все, что нужно. Кое-кто нам завидовал, а кто-то зарился на папин бизнес», — рассказывала мне На Ра.

Ее отец был повелителем денег, он занимался строительным бизнесом. Этот сектор экономики шел в рост семимильными шагами, и отец На Ра, несомненно, сказочно обогащался.

На Ра поступила в музыкальное училище, где преподавали вокал и актерское мастерство, и дополнительно брала частные уроки. «Конечно, в школе были и бедные ребята, но я с ними не водилась», — вспоминает она.

Семья жила в собственном большом доме в центре Чхонджина, у трех дочерей были отдельные комнаты. Многие в Северной Корее до сих пор готовят еду на открытом огне, но у этой семьи были газовая плита и микроволновка, а также холодильник и автоматическая стиральная машина. Им не приходилось стирать белье в реке.

Каждый месяц отец давал На Ра на расходы примерно $400, то есть в 100 раз больше, чем зарабатывал рабочий на государственной фабрике или государственный служащий. Неплохо для подростка. Деньги она тратила на одежду, китайский перламутровый блеск для губ, французские духи, чехлы для мобильного телефона и наклеечки для украшения этих чехлов. У нее была кепка-бейсболка с найковским росчерком; она, впрочем, не знала, что это эмблема Nike, знала только, что это круто. Все это было куплено на местном рынке.

Когда хотелось развлечься, На Ра с подружками шла на скейтинг в центре Чхонджина, открывшийся в 2013 г., во второй год правления Ким Чен Ына. Катание на роликах вошло в моду, и у богатых детей, таких как На Ра, были собственные коньки. «Мы несли их, перекинув через плечо, — рассказывала она, — это был символ статуса, знак благополучия». Примерно за $30 она купила на местном рынке розовые ролики, шлем, защитные перчатки и наколенники. На Ра пожимает плечами: «Бедные дети о таком даже мечтать не могут». Бедным, если они хотели кататься, приходилось довольствоваться дешевыми и неудобными коньками напрокат — если у них были деньги хотя бы на это.

По вечерам На Ра с подружками отправлялась на рынки, где уже появились харчевни с кухней разных стран. Там можно было попробовать утку по-пекински или окономияки — пышные, пряные японские лепешки с лапшой и свининой. Мест, где богатые хвастуны могли развлечься и покрасоваться, становилось все больше и больше.

Иногда На Ра и ее подружки списывались в чате и договаривались встретиться в зале для пинг-понга: это частное заведение открыл местный предприниматель. По ее словам, место считалось крутым. Там работал бар со стойкой и высокими табуретами, где подростки покупали пиво и закуски. «Конечно, мы туда ходили не в теннис играть. Мы туда ходили знакомиться с парнями, — пояснила На Ра. — Если парень подходил знакомиться, я смотрела, какой у него телефон. Если старый, с кнопками — он мне не интересен». Если у парня был северокорейский смартфон Arirang (их цена $400), к такому можно было и приглядеться. «Главные признаки статуса — обувь и телефон — так На Ра вспоминала о тогдашней веселой жизни. — Со смартфонами ходят только ребята из богатых семей. <…> Еще мы их оценивали по одежде. Если на парне отечественная одежда — сразу нет. Нас интересовали только ребята в импортных шмотках». «Импортное» чаще всего означало китайское, но и этого было достаточно. Может быть, на Западе сшитая в Китае одежда считается плохой и дешевой, но в Северной Корее она — признак богатства и статуса.

В кимченыновской Северной Корее быть богатым юнцом — весело. Самый богатый из всех юнцов об этом позаботился.