По всей стране возводится множество монументальных зданий, чья ценность останется в вечности. Города и села превращаются в край социалистического благоденствия.

Ким Чен Ын, 27 апреля 2012 г.

Ри Чон Хо — еще один «жирный кот» из Северной Кореи. Это человек любил поесть и выпить. Путешествовал. Ездил на машине с личным шофером. Делал деньги, и немалые. И для режима чучхе, и для себя.

В Северной Корее он вел жизнь «привилегированного класса». «Кому-то, может, не понравится, что я скажу, но мне не было тяжко, — рассказывал он мне спустя год после переезда с семьей в США, — я был богат».

Семья Ри принадлежала к привилегированному капиталистическому классу, опоре режима, тем, кому Ким 3.0 подарил новый уровень жизни. Эти люди — «Властелины вселенной» в северокорейском варианте, женатые на «Реальных домохозяйках» из Пхеньяна; нувориши в стране «издревле бедных». При Ким Чен Ыне они процветают как никогда раньше.

«Если хочешь разбогатеть, как ни крути, закон придется нарушать, — рассказывал Ри, с которым я встретилась в Тайсон-Корнер, дорогом пригороде Вашингтона. — Все северные корейцы нарушают законы. И Ким Чен Ын тоже. А раз так делают все, то власти просто закрывают глаза».

Такова цена «малой коалиции» Ким Чен Ына.

Соперников молодой вождь давить умел — как раздавил дядю Чана. Но нужно иметь и сторонников, которые должны быть довольны, то есть иметь деньги. Так появились «тончжу», северокорейские «повелители денег». В КНДР это собирательное прозвище предпринимателей, поддерживающих режим Ким Чен Ына и на этом разбогатевших больше, чем они когда-либо могли мечтать. Эти люди — северокорейская версия русских олигархов.

Дядя Чан был главным повелителем денег, но знавший его лично Ри и сам неплохо нагрел руки.

Повелители денег — это функционеры Трудовой партии или военные чины. Управленцы, руководящие государственными компаниями в Корее или ведущие бизнес за рубежом. Чиновники, пытающиеся привлекать в Северную Корею инвестиции. Офицеры-силовики, замужние женщины, которые могут не работать на государство, поскольку считается, что они должны сидеть дома, готовить еду и растить детей, и торговцы на границе, у которых есть хорошие политические связи или хорошие деньги, чтобы такие связи купить. С их творческим подходом к бухгалтерии эти люди способны заработать такие суммы наличными, что еще недавно было нельзя и вообразить: тысячи, а то и десятки тысяч долларов. Те, кто на самом верху и связан с прибыльными отраслями промышленности, например с горнодобычей, легко становятся миллионерами. Все эти деньги обращаются в стране под неусыпным надзором государства, но почти без его участия.

Класс капиталистов, родившийся после голода 1990-х гг., начался с простых людей, которые пытались выжить. Но вскоре в него влились функционеры Трудовой партии и военные, которым положение позволяло развернуть коммерцию.

С приходом Ким Чен Ына к власти число этих коммерсантов резко возросло. Сегодня уже многие тысячи северных корейцев денежно заинтересованы в том, чтобы вождь оставался у руля. Вместе со старой, сложившейся элитой они составляют предпринимательский средний класс. У них есть ролевая модель — сам Великий Преемник, пользующийся всеми выгодами своего положения.

По оценкам южнокорейской разведки, в Северной Корее как минимум 33 резиденции Ким Чен Ына, в 28 из них есть свои железнодорожные станции. Резиденции окружены заборами в несколько рядов, что хорошо видно со спутников. Здания внутри комплекса связаны между собой подземными туннелями; есть и огромные бункеры, в которых вождь с семьей может укрыться в случае вооруженного конфликта.

Великий Преемник купается в роскоши. Его главный дворец на северо-востоке Пхеньяна, известный как «Служебная резиденция №15» или «Главная роскошная усадьба», занимает площадь почти 13 кв. км. Его подновили вскоре после воцарения Ким Чен Ына. Наполнили водой олимпийский бассейн с большой витой горкой — где Великий Преемник, возможно, плескался ребенком — и построили второй бассейн с домиком для отдыха.

Перестройка резиденции оценивается в десятки миллионов долларов США; по некоторым данным, Ким Чен Ын потратил на нее $175 млн, но проверить эти цифры невозможно. Собирать средства на такой образ жизни Киму помогает целый штат «коммерсантов» вроде Ри Чон Хо.

В другой резиденции на окраине Пхеньяна, в районе Кандон, у Кима есть боулинг, тир, конюшня, футбольное поле и гоночная трасса. А еще одну огромную резиденцию на побережье Деннис Родман описывал как гибрид Диснейленда и личных Гавайев Ким Чен Ына.

Ким предпочитает путешествовать на личном самолете, советском Ил-62, бежевый салон которого отделан деревянными панелями, что придает ему сходство с «Бортом №1» президента США. Официально этот самолет носит название «Чхаммэ-1», то есть «Ястреб-1» (ястреб — символ Северной Кореи), но за границей его прозвали «Борт Чен Ын — 1». Облетая на нем свою страну, Ким сидит в большом кожаном кресле с макбуком на столе, говорит сразу по нескольким телефонам и стряхивает пепел с сигареты в хрустальную пепельницу.

А для развлечения Великий Преемник, подростком увлекавшийся авиамоделями, пилотирует легкий спортивный самолет, имеющийся в его монаршем ангаре. Чучхейская пропаганда даже утверждает, что Северная Корея строит самолеты, аналогичные Cessna 172 Skyhawk. В 2015 г. по северокорейскому телевидению показывали, как Ким инспектирует авиазавод, а потом летает на спортивном самолете, вызывая восторг у группы летчиков ВВС. «Самолет, построенный нашим рабочим классом, прекрасно себя показал: им легко управлять и мотор звучит как надо! Отличная работа!» — сказал Ким авиаконструкторам.

Повелители денег живут не в такой роскоши, но при новом вожде они, несомненно, повысили свой уровень жизни. Ким же приводит успех своих новых сторонников в пример, когда заявляет, что жизнь в Северной Корее улучшилась для всех. Это удобный взаимовыгодный симбиоз. Из-за него Ким Чен Ын заработал прозвище Нануги, то есть «тот, кто делится»: ведь и заботу о развитии новых инфраструктурных проектов, и выгоду от них вождь делит с теми, кто ниже. А повелители денег сегодня «делят» все сектора северокорейской экономики — от производства обуви и консервов до внутреннего туризма и угледобычи.

Самый наглядный символ этого партнерства — силуэт Пхеньяна, который зарубежные гости столицы прозвали Пхеньхэттеном. Для потемкинских деревень важен фасад. Олигархи финансируют грандиозные проекты: жилые высотки впечатляющей архитектуры, стильные новые музеи, развлекательные центры, за которые будут благодарить Ким Чен Ына. Пусть архитектура новых зданий соответствует китайским стандартам 1990-х гг., а строительное качество — на уровне 1980-х гг., они все равно намного лучше прежнего советского брутализма. Модный жилой комплекс на улице Рёмён, строительство которого началось в 2016 г., — это более 3000 квартир в 44 высотках, в одной из которых 70 этажей. Здания (преимущественно бело-зеленые — комплекс подается как экологичный) выдержаны в стиле, который по северокорейским представлениям считается современным. Такие районы, повторяющие застройку китайских второстепенных и третьестепенных городов, Ким Чен Ын превозносит как знак прогресса.

Комплекс на улице Рёмён (Ким Чен Ын сам дал ей такое название, подразумевая, что это место, «где встает заря корейской революции») открылся в 2017 г. с грандиозной помпой. На открытие собрались десятки тысяч людей, многие из них — в военной форме; они скандировали и размахивали цветными помпонами медленно проезжавшему в лимузине вождю. Под апрельским солнцем реяли флаги Северной Кореи и Трудовой партии. Играл духовой оркестр. В небо — такое синее, что, казалось, и это устроено государством — взмыли разноцветные воздушные шары. Все прекрасно в социалистическом раю!

Великий Преемник прошел по красной ковровой дорожке и поднялся на помост, а его главный помощник по экономике тем временем возносил хвалы властям. «Строительство улицы Рёмён — поистине великое, незабываемое событие, — говорил премьер-министр Пак Пон Чжу. — Она показывает потенциал социалистической Кореи, и это страшнее, чем взрыв сотен атомных бомб над головами наших врагов». Затем Великий Преемник перерезал красную ленточку.

По официальной версии, комплекс построили в награду инженерам и ученым, занятым в северокорейских ракетных и ядерных программах. Высотки вдоль реки Тэдонган издалека выглядят живописно. «Совсем как в Дубае!» — сказал мне приставленный властями куратор одним ясным солнечным днем, кода мы стояли на южном берегу реки и смотрели на эти новые башни. Я спросила, был ли он в Дубае. Оказалось, он и в Китае-то не бывал.

Однако вблизи обнаруживаются буквально трещины на фасадах. На улице Чханчжон, «пхеньянской Парк-авеню», с новых жилых домов через пару лет начала осыпаться плитка. Я отправилась на улицу Ученых Будущего посмотреть квартиру — этот визит тщательно спланировали государственные пропагандисты, — и там пришлось вызывать женщину с ключом, чтобы открыла нам лифт.

Обычно в крупных городах наибольшим спросом пользуются квартиры на верхних этажах, из которых открываются красивые виды, но в Пхеньяне не так. Здесь в фаворе квартиры не выше пятого этажа. Никому не хочется взбираться пешком на двадцатый.

Все это строительство опирается на новый класс предпринимателей. Государство могло предоставить рабочую силу (а чем еще занять армию численностью 1 млн штыков?), но поставить материалы для стройки должны были повелители денег, пустив в ход свои связи и капиталы. Взамен они могли торговать квартирами, которые получали после окончания строительства. Каждому из таких инвесторов дают до десяти квартир, а с каждой можно выручить до $30 000 прибыли.

Официально в Северной Корее частной собственности на недвижимость нет, но это не помешало складыванию эффективного «черного рынка». Кто-то подпольно сдает полученную от государства квартиру внаем, новые предприниматели же продают выделенные им квартиры в подобных новостройках за немалые суммы. В результате цены на недвижимость взлетели: например, в Пхеньяне они выросли более чем десятикратно. Приличная двух-трехкомнатная квартира в столице стоит до $80 000, но цена на элитную трешку в престижном жилом комплексе в центре Пхеньяна может доходить и до $180 000 — в стране, где официальная государственная зарплата по-прежнему составляет примерно $4 в месяц.

Другая причина бума недвижимости — в практически полном отсутствии банковской системы. Повелители денег не могут положить заработанное на счет под проценты или вложить в инвестиционный фонд, потому вкладывают в бетон и кирпич.

Коммерческий подъем Ри Чжон Хо начался в середине 1980-х гг., когда он стал работать на «Отдел 39». Там делали деньги для «черной кассы» Ким Чен Ира, чтобы тот мог позволить себе дорогой коньяк и суши. Так Ри стал важным звеном в пирамиде власти и забыл о материальных трудностях. Последний свой пост он занимал в китайском порту Далянь, недалеко от границы с Северной Кореей. Там Ри возглавил филиал торговой компании Taehung, занимавшейся перевозками, экспортом угля и морепродуктов и импортом нефти. До того он был президентом компании по морской торговле и председателем Korea Kumgang Group — предприятия, совместно с которым китайский бизнесмен Сам Па собирался открыть в Пхеньяне службу такси. Ри показал мне фотографию, где они с Па летят в Пхеньян на частном самолете.

Начальствуя в даляньском филиале экспортного отдела Taehung, Ри отправлял в Пхеньян миллионные прибыли в американских долларах и китайских юанях. По словам Ри, за первые девять месяцев 2014 г. (до октября, когда он сбежал) он передал государству около $10 млн. Невзирая на все ограничительные меры, доллар США остается у северокорейских бизнесменов предпочтительной валютой, поскольку его проще и конвертировать, и тратить.

Международные экономические санкции против Северной Кореи не были помехой для Ри. Его люди просто передавали мешки с наличными через капитанов кораблей, отправлявшихся из Даляня в северокорейский порт Нампхо, или через людей, пересекавших границу на поезде.

Однако опала и казнь дяди Чана в конце 2013 г. перепугали многих повелителей денег, и Ри в том числе. С семьей он перебрался из Даляня в Южную Корею, а оттуда — в США.

Он явно сколотил неплохое состояние, пока работал на государство. Семья Ри живет, ни в чем себе не отказывая, в одном вирджинском городке. Но даже в США при разговоре со мной он осторожничал и старался не сболтнуть лишнего. «Есть еще множество историй, но их я вам не могу рассказать. Вы же понимаете?»

Иногда он читает публичные лекции о Северной Корее, а иногда дает совсем непубличные консультации правительству США. Его дети учат английский и готовятся поступать в американские университеты. Они хотят учиться в университетах Лиги плюща или хотя бы в Джорджтаунском.

 

В годы, когда я была корреспондентом по Северной Корее, появление повелителей денег можно было наблюдать. Никто не иллюстрирует эту тенденцию ярче, чем управляющий электрокабельной фабрикой имени 26 мая, что в центре Пхеньяна.

Впервые я посетила предприятие в 2005 г., и управляющий был худощавым молодым человеком во френче. Темные брюки висели на тощих бедрах. Он водил меня по свежеобновленной фабрике и рассказывал о программе децентрализации, которая дала нескольким директорам предприятий, включая и его, больше свободы в решениях о найме персонала и развитии производства. Эта программа была частью кампании, посредством которой режим пытался убедить мир, что экономика КНДР растет. Управляющий даже повесил на стену доску почета «Работники месяца», чтобы вдохновить людей работать усерднее, но его речь не показалась мне особенно убедительной.

В 2016 г. я вновь побывала на этой фабрике, и управляющий был все тот же. Но с тех пор он вдвое растолстел. Носил двубортный пиджак, а на щеках его играл румянец человека, любящего хорошо поесть и выпить. Я заметила в цехах коробки с канадскими химикатами (хотя их продажа Пхеньяну была запрещена международными санкциями) и задумалась, в какой еще коммерции участвует этот человек помимо своей основной работы. Передо мной был эталонный пример северокорейского ребуса: очевидно, что этот человек процветает, работая в системе, но непонятно, за счет чего.

Еще одного повелителя денег я повстречала в Даньдуне, приграничном китайском городе, торговых воротах в Северную Корею. Господин Пак, по его словам, управлял в Китае несколькими фабриками, где сотни северокорейских рабочих заняты производством ширпотреба. Выражался он расплывчато, явно опасаясь, что, если его идентифицируют, чучхейские власти его не пощадят. Все же господин Пак подтвердил, что продукция его фабрик продается под южнокорейскими и китайскими марками и уходит на мировой рынок, где никто и не догадывается, что она произведена руками северных корейцев.

Получив фабрики в свое управление, Пак внедрил несколько нововведений, чтобы повысить производительность труда рабочих и доходность фабрик. Раньше рабочим полагался двухчасовой обеденный перерыв, во время которого они ели простую еду типа клецок. Во второй половине дня производительность труда падала: люди были слишком голодны, чтобы работать. «Я открыл для них столовые, где они могут есть сколько угодно и бесплатно, но на обед у них ровно 20 минут, — рассказывал Пак, пока мы в ресторане уписывали тарелку за тарелкой китайскую еду, а он то и дело поднимал стакан, провозглашая по-корейски: "За знакомство!". — Они довольны, а я получил дополнительные час и 40 минут более эффективного труда».

Проведя несколько месяцев в Китае, северокорейские рабочие-новички становятся заметно румянее: здесь они едят досыта. Угрозы голода в Северной Корее сейчас нет, но недоедают многие. Чтобы хоть как-то разнообразить рацион, приходится прилагать усилия. «Я их кормлю три раза в день, и расходы на это ничто в сравнении с возросшей производительностью и прибылью», — говорит Пак. Вся прибыль отправлялась в Пхеньян, рассказывал Пак, а на запястье у него между тем поблескивали часы Tissot. В его утверждение не верилось, но вряд ли человек возьмет и признается, что крал из казны. Потом Пак показывал мне фотографии на экране своего смартфона Samsung Galaxy, одного из самых популярных изделий Южной Кореи.

Мы оба понимали, что Пак рассказывает лишь часть истории о своей коммерции с Китаем, но тем не менее этот человек был настоящим воплощением экономических свобод, которые принесло в Северную Корею воцарение Ким Чен Ына.

Сегодня даже государственные компании все больше действуют по рыночным законам. Прежде директора предприятий только выполняли указания сверху, теперь они могут самостоятельно нанимать и увольнять сотрудников (в коммунистической стране такое раньше было немыслимо) и управлять производством, как они считают правильным.

Пак категорически отрицал, что он капиталист или что делает деньги для себя, — эти слова он будто выплевывал. В то же время он воодушевленно рассказывал о своих ролевых моделях: основателе Microsoft Билле Гейтсе и главах южнокорейских корпораций, например Samsung и Hyundai, благодаря которым произошел индустриальный взлет Южной Кореи в 1960-е и 1970-е гг. Он многое узнал, изучая их опыт, сказал Пак. «Упорство и необходимость разнообразия, — словно цитируя учебник, говорил он. — Мы живем в мире, где постоянно появляется что-то новое. Кто бы мог подумать, что Nokia рухнет? Их ошибка была в том, что они делали ставку на один продукт».

Однако по-настоящему важны для товарища Пака были только те указания, что поступали от Великого Преемника. «Два года назад Ким Чен Ын пообещал нам процветание и что мы, народ Северной Кореи, станем жить хорошо, — говорил Пак, стараясь не отступать от официальной риторики. — Прошло три года, и урожаи стали обильнее, ускорился экономический рост».

Это, конечно, самообман, но, как показывают оценки южнокорейского Центрального банка, не полная ложь. Темпы роста, выраженные однозначной цифрой, — чепуха в сравнении с другими развивающимися экономиками (экономический рост Китая в пиковые годы выше 10%), но и этого достаточно, чтобы уверения режима о повышении благосостояния можно было принять.

Во все больше капитализирующейся экономике растет диверсификация и автономия субъектов. Многие формально государственные компании на деле контролируются повелителями денег и мало-помалу превращаются в многопрофильные конгломераты, подобные южнокорейским. Ведь и Samsung начинался с экспорта фруктов и сушеной рыбы, а через несколько десятилетий превратился в одного из крупнейших мировых производителей смартфонов, телевизоров и компьютерных микросхем.

Северокорейская государственная авиакомпания Air Koryo теперь владеет службой такси, сетью заправочных и туристическим агентством, производит под собственной маркой сигареты и консервы, например макрель и фазана. Группа Masikryong управляет образцовым чучхейским лыжным курортом неподалеку от Вонсана и автобусной компанией и производит бутилированную воду.

Северокорейская компания Naegohyang («Моя родина») начинала с производства дорогих сигарет «7.27», названных по дате подписания перемирия, положившего конец Корейской войне. 27 июля в Северной Корее празднуют День победы, и этот день ассоциируется с государством (высокие государственные чиновники ездят в черных «мерседесах» с номерными знаками 727). Сигареты этой марки стоят дороже импортных Marlboro и Rothmans, и это любимые сигареты Ким Чен Ына. Теперь Naegohyang производит корейскую водку соджу и спортивные товары: баскетбольные и футбольные мячи, спортивные костюмы, скроенные по лекалам Adidas и Puma. Исключительно женские группы поддержки, ездившие из КНДР на зимние Олимпийские игры в Сеуле в 2018 г., носили сумки с этим брендом.

По всей стране на полках продуктовых магазинов — отечественные рыбные консервы и персиковый компот местного производства. Причина отчасти в том, что Ким Чен Ын решил развивать отечественную промышленность, а отчасти в его стремлении бороться с так называемой болезнью импорта. Вождь любит подчеркивать, что северокорейские товары лучше заграничных, но ему приходится преодолевать воздействие экономических санкций, из-за которых в стране трудно достать любые товары — от деталей ракет до чайников. Не исключено, что Ким Чен Ын пытается вернуть экономику под контроль государства, отсекая частных торговцев. Заставить местные предприятия производить товары дешевле импортных, а потом продавать их в государственных магазинах — хороший способ свести на нет рыночную конкуренцию.

Посещая фабрику косметики в Синыйджу на границе с Китаем, Ким Чен Ын заявил, что северокорейская косметика должна быть не хуже французской и помогать «женщинам, которые мечтают стать еще прекраснее».

Повелители денег, управляя горнодобычей и продавая уголь и другие ресурсы, например железную руду, в Китай, финансируют режим, но не забывают оттяпывать и себе. По словам некоторых перебежчиков, доля повелителя составляет до трети выручки.

Сейчас в стране, где еще несколько лет назад нельзя было без специального разрешения поехать в другую провинцию, разворачивается бум транспортной индустрии. Появились такси и междугородные автобусы, курьерские службы и частные грузоперевозчики — компании вроде той, что организовал в приграничном городе господин Хон.

Появились даже операторы внутреннего туризма — в стране, где у людей никогда прежде не было ни денег, ни возможностей отправиться в отпуск. Повсюду, от Синыйджу на западной границе до Вонсана и горы Кымган на востоке, туристы щелкают достопримечательности новенькими фотоаппаратами и обедают в гостиничных ресторанах.

Такое предпринимательство основано на некоем частно-государственном партнерстве: повелители денег получают карт-бланш на развитие государственного предприятия и присвоение прибылей при условии отчисления установленной доли государству. Например, предприниматель арендует производственные площади государственной обувной фабрики. Управляющий фабрикой и председатель фабричного парткома кладут себе в карман арендную плату, а нередко и дополнительные платежи, обозначенные как «возмещение иных расходов», а на деле представляющие собой банальную взятку. На арендуемых площадях предприниматель разворачивает собственный бизнес: сам нанимает сотрудников, сам закупает сырье, производит намного более качественную обувь и получает прибыль. Если хорошо поладит с фабричным начальством, ему позволят пользоваться и фабричным транспортом, и иными выгодами.

Или, например, тончжу покупает у правительства лицензию на горнодобычу и прибирает к рукам шахты, закрытые из-за отсутствия электричества и необходимого для работы оборудования. Вкладывая свои деньги, он возвращает шахты к жизни. Нанимает рабочих, которым, в отличие от государства, платит достойную зарплату. Подмазывает министерских чиновников, покупает лояльность партийного начальства и прокуратуры. А дальше он набивает карманы, отдавая государству около 30% прибыли в «патриотический фонд». Возможность таким образом заработать серьезные деньги сделала бизнес более привлекательным выбором, чем партийная карьера.

Однажды в Даньдуне мне показали фабрику, где 30 гражданок КНДР шили одежду для китайской компании. У Вождя это один из любимых способов пополнять казну. По оценкам экспертов, Ким Чен Ын отправил за границу на заработки около 100 000 человек, чей труд снабжает госбюджет примерно $500 млн в год.

Управляющий фабрикой, тоже гражданин КНДР, представившийся «просто Ким», водил меня по цехам. Женщины рядами сидели за швейными машинками и строчили черные рабочие штаны для японского бренда, а по всей фабрике гремело чучхейское радио. Потом у нас с управляющим был двухчасовой обед под китайскую огненную воду, что была чуть вкуснее, чем можно было подумать по названию (в переводе «черная земля»), и товарищ Ким разговорился о том, как делать бизнес в Китае, и о своих планах на развитие. Но больше всего он оживлялся, рассказывая о своей дочери, учительнице из Пхеньяна. Жаловался, что та слишком много занимается, не вылезает из книг. Он хотел, чтобы дочка вступила в Трудовую партию, так как это позволит пойти в бизнес и делать деньги. «В этом-то и есть наше будущее», — говорил Ким.

Членство в партии, конечно, преимущество, но носители экономической и политической власти не всегда, хотя и часто, одни и те же люди. У кого-то есть связи в правительстве и положение в обществе, и он это успешно монетизирует. Другие применяют имеющуюся власть, чтобы получать долю в прибылях — взятками и поборами — за протекцию для предпринимателей. Бизнесмены, у которых политических связей нет, попросту покупают их.

Но это опасная и переменчивая среда. Каждый в ней непрерывно юлит, демонстрируя верность режиму, чтобы приобретать больше экономического влияния. Если аппаратчик позавидует деловым успехам соперника, то может донести и на него, и на его подопечного предпринимателя, обвинив их в коррупции и прочих экономических преступлениях.

Здесь и начинается игра денег и связей — и поэтому повелителям никуда без своих людей в силовых ведомствах. Многие предприниматели стараются непременно подкупить местное полицейское начальство, чтобы застраховаться от неприятностей со стороны деловых партнеров. Хотя бывает, что и прикормленные чиновники, и самые хорошие связи не могут спасти впавшего в немилость — вспомним дядю Чана.

 

Ри и ему подобные тончжу процветали в верхних эшелонах власти, а между тем и «на земле» было немало самостоятельных предпринимателей, которым позволили богатеть и укреплять стабильность системы путем повышения благосостояния окружающих.

«Я продавала крабов, креветки и грибы в Китай и Россию, — рассказала мне уже после своего побега в Южную Корею одна из таких независимых повелителей денег, госпожа О Юна. Ценные морепродукты паковали в контейнеры, рассчитанные на тонну, и случалось, уходило по пять контейнеров за раз. — Так что я была богатой», — пояснила О Юна. Цены на северокорейских крабов в Китае достигают $40 за килограмм, а в одном контейнере — десятки тысяч килограммов.

О Юна жила и работала в области Расон у границы с Китаем и Россией, в особой экономической зоне, к которой относятся тепловодные порты Раджин и Сонбон. Это одна из самых свободных областей Северной Кореи. Особую экономическую зону учредил в 1990-е гг. отец Ким Чен Ына, но при нем она так и не заработала. При Великом Преемнике проект быстро ожил. В строго очерченной зоне предпринимателям дана определенная свобода действий, соседство двух главных торговых партнеров страны обеспечивает спрос, а сравнительно изолированное расположение позволяет режиму отграничить рыночный оазис от остальной страны и не допускать распространения капитализма.

Госпожа О стала повелительницей денег, подкупив чиновников, чтобы позволили торговать на рынке. Она разбогатела традиционным образом: благодаря деловой хватке. «Я очень хороший продавец, — рассказывала она за обедом в итальянском ресторане, расположенном неподалеку от ее дома в Сеуле. — Я следила, чтобы в контейнеры попадали только лучшая рыба, крабы и креветки. Некоторые кладут на дно товар похуже, а хорошее — только сверху. Но это не мой способ».

Госпожа О не так давно уехала из Северной Кореи, но уже выглядит стопроцентной южнокорейской бизнес-леди: стильные рваные джинсы, явно дорогое пальто с меховым воротником, подозрительно острые скулы, черный лак и стразы на ногтях. После побега в Южную Корею она купила тут огромную квартиру и «мерседес» и может оплачивать капризы дочери, помешанной на модных французских брендах.

Первые деньги достались О Юне в наследство от матери, занимавшейся торговлей. На них она наняла три рыбачьи лодки: 60% улова забирала себе, остальное получали рыбаки. От местных чиновников она откупалась пивом и самыми лучшими крабами, добавляя к этому пачки китайских юаней, которые приходилось раздавать и пограничникам, и таможенникам, чтобы пропускали товар через границу. Выигрывали все.

О Юна знала, что секрет успеха в Северной Корее в том, чтобы давать «на лапу» — постоянно и всем. «Чтобы вести там бизнес, надо все время давать», — говорила она мне в перерывах между деловыми звонками. В Южной Корее госпожа О управляет тремя фабриками, ей приходится непрерывно заключать сделки и регулировать конфликты.

В Северной Корее голова у нее болела о другом: чтобы вести коммерцию, приходилось дружить с нужными людьми в партийном и полицейском аппарате. Настал момент, когда, несмотря на все взятки, О Юна не поладила с властями. Год она провела в тюрьме, где ее били, насиловали и принуждали к аборту. Но через год госпожа О смогла выбраться на свободу, пообещав купить мотоциклы всему местному полицейскому начальству. Так она вернулась к своей коммерции, но стала внимательнее выбирать, кому платить. «Я не могу платить всем подряд, но я всеми силами старалась дружить с полицейским начальством, чтобы никто не смел меня тронуть, — рассказывала О Юна. — Когда-то гадалка сказала мне, что у моей матери был большой талант к коммерции, а у меня он еще больше».

Сколько бы денег ни делала госпожа О, наладить отношения с системой не получалось. Она все время оставалась под подозрением. О Юна понимала, что государственная пропаганда лжет, и не хотела, чтобы ее дочь, которую она все-таки родила, не поддавшись давлению, росла в этой стране. «Северная Корея называет себя социалистическим государством, но на роды мне пришлось самой купить резиновые перчатки, капельницу, шприц и еду для врача и всей бригады, — говорит госпожа О. — Там не социализм. Там все работают на Кима».