Любой, кто посмеет ослушаться Верховного Вождя, Товарища Ким Чен Ына, не избежит возмездия наших бдительных органов и народа.

Центральное телеграфное агентство КНДР, 13 декабря 2013 г.

Ким Чен Ын понимал: недостаточно позволить людям работать на себя, вступать в рыночные отношения и немного повысить уровень жизни. Люди должны твердо знать: ты можешь лишиться всего и это в буквальном смысле, если посмеешь вызвать недовольство вождя.

Ким Чен Ыну предстояло воплотить на практике суждение, сформулированное за пять столетий до него итальянским политиком Никколо Макиавелли в книге «Государь»: лучше пусть тебя боятся, чем любят.

В первые годы правления Ким Чен Ын полностью изолировал свою страну, и без того самую закрытую в мире, от любых внешних воздействий. Он ужесточил охрану речной границы с Китаем, усилил дозоры. Он закрывал все пути исхода из страны куда более драконовскими мерами, чем его отец. Великий Преемник не собирался оставлять шанс ускользнуть за реку ни людям, ни информации. Он давил без исключения все, что могло поколебать его неустоявшуюся власть.

Режим Кимов удержался 70 лет за счет того, что заключил население в наглухо запертых границах и постоянно, начиная с детского сада, вдалбливал гражданам, что они живут в социалистическом раю и счастливее их на земле нет.

Эту мифологию придумал Ким Ир Сен, но он прекрасно понимал, что продать эту ахинею будет трудно: иначе зачем он построил полицейское государство, которое и в наши дни следит за каждым шагом своих граждан. Власть проверяет, низко ли кланяются люди статуям вождей, усердно ли слушают на обязательных политзанятиях, часто ли пытаются отлынивать от рассветного подметания улицы. В этом государстве тотальной слежки каждый может оказаться или в любой момент стать доносчиком: домохозяйка, военный, торговка зеленью, учительница, шахтер, ребенок.

Много лет спустя после советской гласности, много лет спустя после того, как приоткрыл двери Китай, северокорейский режим по-прежнему пытается держать население в информационной блокаде. Отказывая гражданам в контактах с миром, режим Кимов имел возможность закрепить свою мифологию.

Для наказания тех, кто посмеет обсуждать команды вождя, режим заимствовал печально знаменитую систему сталинского ГУЛАГа. В огромные лагеря в глухих районах страны, обычно с самым суровым климатом, бросают всякого, кто осмелится думать по-своему, и зачастую, для надежности, со всей семьей.

Всеохватность чучхейской мифологии трудно переоценить. «Она сродни религии, — рассказывал мне доктор Ян, врач из пограничного Хесана. — Едва родившись на свет, ты узнаешь, что семейство Ким — боги, и тебя учат безусловно повиноваться им. Это царство страха. Семейство Ким терроризирует население, чтобы держать его в постоянном страхе».

В каждом доме, в каждой школе, больнице, учреждении и даже в каждом вагоне метро должны висеть портреты Ким Ир Сена и Ким Чен Ира, которые положено каждый день протирать специальной тряпкой, хранящейся в особом ящичке. Плакаты и транспаранты в городах и деревнях и даже лозунги, высеченные на скалах, прославляют величие вождей.

Все телевизионные каналы заполнены государственной пропагандой. В кинотеатрах показывают только отечественные фильмы с патетическими названиями типа 62-серийной «Нации и судьбы». В каждом домовладении есть радио, укрепленное на стене, выключить которое или настроить на другую волну нельзя.

Откройте любую северокорейскую газету, и там в каждой статье вы прочтете о гениальном и благодетельном Ким Чен Ыне. Нет на свете того, чего не знал бы Сиятельный Товарищ, утверждает универсальная мифология чучхе. Он дарит советы по содержанию скатовых ферм и по селекции скота, раздает указания в теплицах и оранжереях, на стройках и судоверфях. Он проверяет обувные фабрики, линии по производству крема для лица и соевой пасты, и на каждый случай у него есть мудрое наставление. У него есть идеи о музыке, архитектуре и спорте. Он титан военной мысли, возглавляющий разработку ядерного и ракетного оружия и командующий учениями обычных вооруженных сил как на суше, так и на море.

Иной точки зрения не существует. И ни для кого, кроме горстки избранных, получивших разрешение лично от Ким Чен Ына, не существует интернета. Сотовые телефоны не могут держать связь с внешним миром. Не существует подпольных изданий. Нет граффити. Строго говоря, во всей стране не известно по имени ни одного инакомыслящего.

Идеологическая обработка начинается с ранних лет.

В один из приездов в Пхеньян я оказалась в детском саду, над входом в который был растянут лозунг: «Спасибо вам, Уважаемый Генерал Ким Чен Ын». Внутри кто-то украсил стены мультяшными енотами в военной форме и с гранатометами в руках и утятами-матросами с пулеметом наизготовку. В этом саду журналисты делали репортаж, и дети позировали фотографу, взяв пластмассовые автоматы.

Дочь Мина тоже впервые услышала о Ким Чен Ыне в детском саду. Ей было четыре. Детям раздали конфеты, показали фото нового вождя и рассказали, какой он особенный. Из того дня у девочки застряло в памяти только одно. «Его лицо было жирным, как у свиньи», — вспоминала она спустя несколько лет в безопасном Сеуле.

Пока Ким Чен Ын осваивался у кормила власти, Министерство образования дало распоряжение в старших классах всех школ страны ввести учебный предмет, посвященный вождю. В новом курсе 81 час занимались исключительно Ким Чен Ыном, а были еще часы, отведенные его отцу, деду и бабке. На дополнительных уроках истории старшеклассникам рассказывали, как во время Корейской войны кровожадные американские солдаты протыкали северокорейских младенцев штыками, а на занятиях по экономике внушали, что благодаря идеологии чучхе Северная Корея может жить и процветать в изоляции.

Детей от 9 до 15 лет накачивают государственной идеологией не только на уроках, но и на обязательных сборах пионерских дружин. Вступление в пионеры многие считают самым важным днем в жизни ребенка, и оно сопровождается церемонией, которую устраивают в школе в один из государственных праздников, например на день рождения Ким Ир Сена или на День основания Трудовой партии. На церемонию приходят родители, а детям нередко вручают празднично упакованные подарки — авторучки, школьные ранцы и прочее. Люди в Северной Корее не празднуют свои дни рождения, а только день рождения вождя, и для многих детей вступление в пионеры — это единственный в жизни раз, когда они получают подарки.

Ман Бок учился на втором курсе университета, когда студентам объявили, что новым вождем страны будет Ким Чен Ын. С детского сада, и все школьные годы, и срочную воинскую службу, и когда он поступил в университет, за успехами Ман Бока неотрывно наблюдали Ким Ир Сен и Ким Чен Ир. В университете студентам приходилось ежедневно по полтора часа отсиживать на политзанятиях. Снова и снова слушать о славной северокорейской революции под предводительством Ким Ир Сена и его верной помощницы и жены Ким Чен Сук, об их сыне Ким Чен Ире, подхватившем дело отца.

Ман Бока от них тошнило. Он хотел постигать науку, а не слушать об этих так называемых товарищах. Ман Бок был сыт по горло этим притворством.

Вскоре после первого объявления по телевидению показали преемника: пухлый парень, ровесник Ман Бока, окруженный седыми генералами, которые при обращении к нему использовали крайне уважительную формулу со словом «потомок». Ман Бок решил, что это просто анекдот. «В тесном дружеском кругу мы называли его куском говна, — рассказал он мне. — Так думали все, но говорить об этом можно было только с самыми близкими друзьями и с родителями, если ты знал, что они думают так же». Но речь шла не об анекдоте. С воцарением Ким Чен Ына Ман Бок понял, что режим породил вождя третьего поколения. Столь молодой вождь может оставаться у власти долгие годы.

По всей стране: в воинских частях, на заводах, в шахтах, в министерствах, на собраниях Федерации женщин и соседских дружин — людям вещали о «Гении из Гениев».

В 2013 г. Ким Чен Ын отредактировал десять заповедей чучхе как обоснование своих притязаний на лидерство. Эти «Десять принципов по установлению единой партийной идеологии» почти за 40 лет до того сформулировал Ким Ир Сен, стараясь подвести хоть какой-то фундамент под культ собственной личности.

В каждом из десяти принципов упоминается имя вождя, утверждается его абсолютная власть и предписывается безоговорочная вера в него. Принцип №2 требует «принимать мысли Великого Вождя Товарища Ким Ир Сена как собственные убеждения и выполнять его указания как заповеди веры». А принцип №4 провозглашает, что «высоко чтить Великого Вождя Товарища Ким Ир Сена есть благороднейшая обязанность воинов революции, бесконечно преданных Великому Вождю».

Придя к власти, Ким Чен Ын решил, что принципы пора обновить. Он добавил туда восхвалений своему отцу Ким Чен Иру и позаботился о том, чтобы система прочно увязывалась с ним самим. «Великий Товарищ Ким Ир Сен и Товарищ Ким Чен Ир — пламенные патриоты и великие революционеры, любящие отцы народа. Они всех себя отдали родине, революции и народу» — гласит исправленная версия «Принципов». Однако Ким Чен Ын не дошел до упоминания в «Принципах» собственного имени и до выставления своих портретов в каждом доме. Он старался не перегнуть палку и выдвинул на передний план фигуру отца, полагая, что так подчеркивает и свой статус законного представителя великой системы.

Граждане КНДР обязаны заучивать «Принципы» и цитировать наизусть по требованию.

Новую редакцию этого документа изучали дважды в неделю на политзанятиях в соседских группах и на производстве. Во время этих обязательных занятий люди выслушивали очередные измышления пропаганды о величии Вождя и о бесчеловечности американского государства. Именно на таких занятиях в 2009 г. многие северокорейцы впервые услышали о чудесных деяниях Товарища Генерала Ким Чен Ына.

По субботам, а иногда и чаще, граждане также обязаны посещать собрания самокритики, где публично описывают свои несовершенства, проявленные на неделе, а зачастую — и несовершенства, замеченные у окружающих. Обычно это просто упражнения в верноподданничестве: граждане рассказывают, как могли бы работать усерднее, пока не сотрут пальцы до крови или пока не лишатся чувств, служа Великому Преемнику. Но эти собрания также дают удобный случай осудить неугодного тебе человека или отплатить шумному соседу.

Даже прически в Северной Корее строго контролируются государством. Женщинам запрещено красить волосы, хотя завивка обычное дело среди замужних. В свободном мире ходил слух, будто Ким Чен Ын после воцарения распорядился, чтобы все мужчины носили помпадур, как у него. Это неправда, а правда то, что мужчины в Северной Корее обязаны стричься коротко. В парикмахерских на стенах висит набор рекомендованных моделей, и среди них действительно есть несколько с выбритыми висками и затылком и коком на макушке. Это необязательно, но понимающий северокорейский мужчина знает, что нет более удобного способа продемонстрировать свою преданность вождю.

От политзанятий и собраний самокритики не освобождаются даже те, кого государство отпустило за границу зарабатывать для режима валюту. Наоборот, из-за того, что эти люди видят настоящий мир, режим всеми силами старается оградить их от идеологической заразы. «Нам рассказывали, как неустанно товарищ Ким Чен Ын трудится на благо партии, страны и народа, — поведал мне господин Сон, который в год смерти Ким Чен Ира работал на стройке в России, добывая твердую валюту для государства и немного для себя. — Он делал и то, и другое, и третье и так напряженно работал на благо всех нас. Выходила какая-то ерунда. Любой, кто служил в армии, знает, что ребенку-дошкольнику не под силу обращаться с винтовкой, а в машине он даже дороги из-за приборной доски не увидит», — недоумевал господин Сон. Но в то время он не мог высказать ни слова сомнения.

В Северной Корее никто не надеялся остаться в живых, крикнув, что новый король голый.

 

Знали это почти все, потому что государство, некогда названное страной-затворником, уже не так глухо заперто. При всех отчаянных усилиях режима он не может полностью отрезать страну от мира.

Разразившийся голод открыл китайскую границу для продовольствия и товаров, а вместе с ними в Северную Корею проникала информация. Люди, тайком ходившие за реку, возвращались с рассказами об увиденном на том берегу: о стране, где у людей столько еды, что они встают из-за стола, не съев всего, и где даже собаки питаются лучше, чем граждане Северной Кореи.

Постепенно стала поступать более разнообразная информация.

Торговцы-челноки везли контрабандой флешки и SD-карты, запрятанные в мешках с рисом или в тюках с батарейками, и тайно торговали ими на рынках. Эти небольшие носители информации нетрудно спрятать от властей, и ими удобно обмениваться с друзьями.

Волонтеры из Южной Кореи, стремясь помочь свободному обороту информации, отправляли флешки через границу с попутным ветром в больших шарах-зондах и бросали их в реки в бутылках, когда течение было благоприятным. Чаще всего на них были записаны фильмы-боевики и слезливые мыльные оперы, иногда книги и энциклопедии, или жизнерадостный южнокорейский поп, или порно.

Все это без остатка поглощается северокорейским обществом, жадным до информации.

«На рынке спрашиваешь у торговца: "Есть что-нибудь вкусненькое?" или "Есть какое-нибудь хорошее пиво?", — рассказывала мне госпожа Квон о своей былой жизни в северном городе Хверёне, — и потом говоришь: "Отлично, налейте до краев". Это значит, что тебе нужна флешка, на которой много фильмов».

Нарасхват идут на рынках DVD-плееры с USB-разъемами. Особенно популярны портативные, небольшого размера, прозванные нотелами — комбинация слов «ноутбук» и «телевизор». У них есть дисковод, USB- и SD-порты, встроенный телерадиотюнер, а питаться они могут от автомобильного аккумулятора. Они продаются по цене около $50 и есть примерно в половине городских домохозяйств.

Бывало, отправляясь на рынок, госпожа Квон брала старые флешки — на обмен, а если не брала, то просто покупала новые. Флеш-драйв на 16 Гб стоит меньше $2, а вмещает целое море информации из внешнего мира. «Я любила рассматривать их дома, смотреть, как они живут, всякие мелочи, — вспоминала госпожа Квон, которая особенно жаловала старый любовный сериал "Меня зовут Ким Сам Сун", рассказывающий о простодушной толстушке, которая встречает прекрасного доктора, а потом теряет его. — Это была просто какая-то сказка. Конечно, я хотела жить как они и мечтала о такой жизни и о переезде в Южную Корею». И хотя жизнь на юге у нее не сказочная (небольшая квартира в пристоличном городе-спутнике), импульсом к действию послужили те картинки из настоящего мира.

Мелькающие в кино холодильники, диваны, телевизоры, автомобили и другие детали южнокорейского быта подрывали один из главных мифов пхеньянской пропаганды: в Южной Корее нищета и запустенье, а у северокорейцев жизнь счастливее. Незначительные детали из этих фильмов и сериалов производили сильнейшее впечатление на людей, не видевших ничего, кроме государственной пропаганды. Мельчайшие детали изобличали великую ложь.

Общение людей в южнокорейском кино тоже многое показывало. Молодые северокорейцы, особенно женщины, замечали, что в этих фильмах люди часто используют вежливые обращения, прибегают к уважительным формам слов. Это разительно отличалось от того покровительственного тона, которым в Северной Корее принято разговаривать с младшими и с женщинами.

Чуна, вместо школы продававшая домашний тофу, однажды весьма удивилась фильму с купленной на рынке флешки. Боевик под названием «Ниндзя-убийца» с довольно кровавыми сценами был снят в США, но играл там мускулистый южнокорейский поп-певец, известный под псевдонимом Рейн. Этот фильм открыл ей глаза. «В школе нам говорили, что люди из Южной Кореи не похожи на нас, — рассказала мне Чуна, — но в этом фильме я увидела, что они и выглядят как мы, и говорят на нашем языке».

Особенно полюбились Чуна популярные песни из Южной Кореи. «Все северокорейские песни будто на один мотив, а слова в них суровые и тяжелые, — говорит Чуна. — Я привыкла к песням про Ким Ир Сена, про генералов и любовь к родине. И вдруг я услышала те песни, тоже на корейском языке, но звучали они совершенно иначе».

Информация такого рода, растекаясь по Северной Корее, расшатывала в народе веру в вождя третьего поколения, рассказал мне доктор Ян, угрюмый мужчина за 40, во время перерыва в сеульской клинике, где он теперь принимает пациентов. «Люди не ждали от этого молодого правителя ничего, — рассказывал доктор. — Мне кажется, 70% людей в Северной Корее недовольны режимом Ким Чен Ына. Они понимают, что этот человек не годится».

В Северной Корее господин Ян формально считался врачом и работал в большой провинциальной больнице. Но там не было лекарств, а врачу платили ничтожное жалованье — 3500 вон в месяц, чего не хватало даже на килограмм риса, поэтому настоящей профессией доктора была контрабанда. Он собирал в горах целебные растения (северокорейские врачи хорошо в них разбираются из-за отсутствия фабричных препаратов, им все время приходится «выезжать на травы») и продавал в Китае. С выручки он приобретал бытовую технику: рисоварки, портативные DVD-плееры, жидкокристаллические мониторы и прочее и вез домой, в Северную Корею.

При таком роде занятий он знал цену государственной пропаганде. «Нам говорили, что мы бедны из-за санкций, — рассказывал доктор, — но я жил на границе и знал: причина, по которой страна не развивается, в том, что ни у кого нет стимула работать лучше. Как ни старайся, а работать будешь все равно бесплатно».

Но если столь многие в Северной Корее знают, как живет остальной мир, и знают, что режим лжет, почему система до сих пор не пала? Ответ — в беспримерной жестокости этого режима, который без колебаний обрушивает на людей страшные кары за малейший намек на недовольство.

Насаждая ложь, будто он лучший, Ким Чен Ын рьяно принялся укреплять кастовую политическую систему Северной Кореи, вознаграждая тех, кого считал верными, и безжалостно карая тех, кто дерзал противоречить.

Эта кастовая система — часть дедовского наследия. Строя свое идеальное государство, Ким Ир Сен позаимствовал кое-какие феодальные обычаи у династии Ли, правившие Кореей до 1900 г., почти 500 лет. Например, он ввел концепцию вины по ассоциации. Согласно ей, даже сегодня три поколения одной семьи могут оказаться за решеткой, нередко до конца своих дней, за проступок одного человека.

Еще он взял из эпохи Ли дискриминационную классовую структуру сонбун, разделив население Северной Кореи на 51 категорию, объединенные в три крупных класса: «благонадежные», «колеблющиеся» и «враждебные».

И в наши дни, в Северной Корее Ким Чен Ына, «благонадежные» получают все привилегии. Их от 10 до 15% населения, и это люди, больше прочих включенные в государственную систему и заинтересованные в благоденствии режима. Они имеют возможность жить в столице и получать лучшее образование, в том числе в Университете Ким Ир Сена. Это им предназначаются лучшие должности, они быстро делают партийную карьеру. «Благонадежным» достаются лучшие квартиры, лучшая одежда, они больше и лучше едят и имеют больше шансов попасть к доктору, у которого есть лекарства.

В самом низу классовой пирамиды — «враждебные»: пособники оккупантов, христиане, инакомыслящие. Они составляют 40% населения и по большей части не имеют права покидать северных областей страны, где зимы слишком жестоки и даже по северокорейским понятиям нечего есть. Этим «нежелательным элементам» недоступны никакие социальные лифты. Вся их жизнь вращается вокруг колхоза или завода, а последние несколько десятилетий это означает, что полагаться приходится только на себя.

Между «благонадежными» и «враждебными» находится класс «колеблющихся» — обычные люди, составляющие примерно половину населения страны. Они как бы обретаются в лимбе. У них нет возможности поступить в институт и получить солидную профессию, но все же им повезло: можно приобрести полезную специальность во время воинской службы и таким образом несколько улучшить свое положение.

Человеку с плохим сонбуном не приходится надеяться на продвижение в обществе. Вместе с тем находящийся наверху вмиг может пасть на самое дно, стоит ему лишь единожды оступиться.

Заставляя людей бояться за их сонбун, Ким Чен Ын удерживался на троне. Если вы из класса «благонадежных», живете в столице и имеете возможность получать кое-какой доход помимо своей министерской зарплаты, чтобы учить детей в университете, вы хорошенько подумаете, прежде чем вслух подвергать сомнению рассказы о пятилетнем вожде за рулем грузовика или порицать решение о миллионных ассигнованиях в ядерную программу, а не в строительство школ и больниц. За вами каждую минуту следит кто-то готовый обличить любую нелояльность. Это начинается с инминбана («народных групп»), своего рода соседской системы надзора. Каждое населенное место в Северной Корее разбито на группы по 30–40 домохозяйств, и в каждой группе есть старший, которым всегда бывает дотошная женщина средних лет. Ее задача — наблюдать, чем живут люди в ее инминбане. В Северной Корее есть поговорка, что старшая инминбана знает, сколько в каком доме ложек и палочек для еды.

В ответственность старшей входит регистрация гостей, задержавшихся на ночь (в Северной Корее гражданин не может переночевать у друзей или родных, не уведомив власти), и нередко она вместе с полицией ходит за полночь по домам, выискивая незаконных гостей и проверяя, не смотрят ли граждане вроде Ман Бока или Чуна южнокорейскую кинозаразу. Она же проверяет, не настроены ли домашние радиоприемники у соседей на волну, отличную от государственной станции, и заглядывает в их сотовые телефоны, чтобы убедиться, что в них нет недозволенной музыки или фотографий из внешнего мира. Кроме того, она поощряет соседей доносить друг на друга. Если семья подозрительно часто ест белый рис и мясо, окружающие могут задаться вопросом, откуда у нее деньги. Если поздно ночью, когда государственное телевидение закончило вещать, сквозь шторы мерцает голубой экран, люди будут гадать, а что же это смотрит их сосед. Если кто-то заведет интрижку, старшая инминбана узнает. Для Северной Кореи это не пустяки, здесь строго порицают добрачный и внебрачный секс, особенно у женщин. О проступке пары доложат на производство, и виновники подвергнутся унизительному «разбору» на собрании.

В КНДР люди живут в таких условиях, когда за каждым их шагом следят, когда любые нарушения записываются и малейшее ослушание наказывается. Система вездесуща, и поэтому многие не отваживаются даже удивляться поведению государства.

Обо всех отступниках старшие инминбанов должны доносить, чтобы не испортить отношения с вышестоящими властями, особенно двумя главными полицейскими ведомствами.

Министерство народной безопасности выполняет функции обычной полиции и ведает лагерями для осужденных за «нормальные» преступления типа драки, кражи, наркоторговли или убийства. Такие лагеря называются в переводе «местами, где воспитывают хороших людей». Осужденных обычно помещают туда на определенный строк, и они знают, что однажды придет час освобождения.

Министерство государственной безопасности занимается политическими и идеологическими преступлениями. Его задача — не допускать граждан ни к какой информации, кроме государственной прессы, и следить, чтобы все твердо держались установленного образа мысли. Это министерство занимается политическими делами: преследует тех, кто не верит режиму или пытается вырваться из его тисков, и ведает сетью поистине кошмарных лагерей для осужденных за инакомыслие и своеволие.

Видя, что иностранные медиа проникают в страну, Ким Чен Ын расширил полномочия «группы 109» — специального подразделения, охраняющего страну от запрещенной иностранной информации. Эта «группа» занимается поиском информационных материалов, произведенных за рубежом, особенно тех, что хранятся у граждан в смартфонах и на флешках, и их изъятием. Агенты «группы» особенно внимательно изучают историю использования устройств, выискивая следы копирования данных. Людей, у которых обнаруживаются такого рода запрещенные материалы, арестовывают и допрашивают. Кому-то удается откупиться от неприятностей деньгами или сигаретами плюс самим изъятым гаджетом. Вообще-то, многие граждане Северной Кореи считают, что блюстители порядка ищут иностранные данные в телефонах у прохожих и ходят по домам с ночными рейдами именно затем, чтобы заработать сверх мизерного государственного жалованья.

В 2012 г., через год после прихода к власти, Ким Чен Ын взялся пересматривать уголовный кодекс КНДР и добавил туда особую статью об иностранных информационных материалах. Их оборот приравнивается к диверсии, и выпутаться владельцам запрещенных фильмов или музыки теперь гораздо труднее, вернее сказать, обходится значительно дороже. Люди, профессионально занимающиеся контрабандой информации, рискуют получить статью, по которой тюремный срок полагается без вариантов, и оказаться за свое преступление в исправительно-трудовом лагере.

Нельзя сказать, что другие статьи, добавленные после прихода к власти Ким Чен Ына, были менее драконовскими. Политическими преступлениями признаны небрежность в экономическом планировании и ошибки при отборе спортсменов на важные соревнования. Запрещены любые собрания, кроме тех, которые проводят Трудовая партия и государственные чиновники, запрещено критиковать государство и быть недовольным его решениями, даже не публично. Участие в любых волнениях или демонстрациях «с антигосударственными целями» наказывается пожизненным заключением в исправительно-трудовом лагере или смертной казнью. Антигосударственные «пропаганда и агитация» также будут стоить головы.

Но и эти усиленные меры защиты от «идеологического разложения» не вполне лишили северокорейцев возможности выглядывать за ограду. Ман Бок, студент-физик, смотрел военные и гангстерские фильмы, кино категории R. Он слушал иностранные новости, и все больше росло в нем недовольство. «Режим старался промыть нам мозги, — говорит Ман Бок, — но мы, молодое поколение, знали правду».

 

Упоминание уголовного кодекса подразумевает, что в кимченыновской Северной Корее действует примат закона. Это не так. Время от времени власти дают себе труд устроить что-то похожее на судебный процесс, но на Западе такой фарс никто не счел бы справедливым судом. Здесь нет ни защитников, ни присяжных.

Но чаще режим не затрудняется даже такой куцей маскировкой. Среди заключенных самых страшных политических лагерей есть люди, которые не знают, за что туда попали. Таких лагерей четыре, каждый занимает сотни квадратных километров скалистой земли на севере страны. Лагеря окружены высокими оградами из колючей проволоки, рвами и минными полями, на дозорных вышках дежурят надзиратели с автоматами.

В этих трудовых лагерях заключенные лишены всякого общения с людьми по ту сторону проволоки и какой бы то ни было защиты со стороны закона, ведь они считаются «контрреволюционерами», не имеющими никаких прав.

Тюрьмы, находящиеся в ведении тайной полиции, гораздо страшнее любых других: в их нечеловеческих условиях многие узники погибают. Заключенные голодают. Их рацион настолько скуден, что приходится ловить лягушек и крыс. Это единственный источник белка. Ищут съедобные растения, любые, какие только можно бросить в «суп», главные составляющие в котором вода и соль. При этом их заставляют выполнять изнурительную работу, часто ручную и опасную, а продолжительность рабочего дня доходит до 18 часов. Одними кирками и лопатами заключенные роют шахты. Валят лес топорами и ручными пилами. Обрабатывают землю примитивными орудиями. Женщины изготавливают парики и накладные ресницы или шьют одежду — их продукция уходит в Китай и частично дальше, в третьи страны. Узники, не выполняющие норму выработки, рискуют сокращением и без того убогого рациона и подвергаются побоям.

Жестокие побои и истязания здесь обычное дело, например подвешивание «голубем», когда человека со связанными за спиной руками подтягивают к стене так, что грудь сильно выдается вперед. В таком положении оставляют на несколько часов, пока человек не потеряет сознание или его не начнет рвать кровью. В широком ходу и такие истязания, как «самолет» и «мотоцикл»: узника заставляют держать руки вытянутыми перед собой или в стороны. Обычно человек лишается чувств скорее, чем ему разрешат опустить руки. Еще хуже «сушилка». Узника запирают в деревянный ящик такого размера, что в нем невозможно выпрямиться в рост и невозможно лечь. Человек вынужден стоять на коленях или сидеть на корточках, упираясь пятками в ягодицы. От такой позы нарушается циркуляция крови, а ягодицы становятся черными от синяков. Продолжительное пребывание в таком ящике заканчивается смертью. В лагерной охране воспитывается жестокость, и, если кто-то из надзирателей проявит хоть каплю участия к заключенному, его самого подвергнут наказанию.

Сексуальное насилие и ущемление половой свободы тоже составляют часть наказания. Есть свидетельства, что осужденных к тюремному заключению после экстрадикции из Китая женщин заставляли делать аборты или вызывали выкидыш побоями, а новорожденных детей убивали у них на глазах. Есть и такие данные, что женщин под страхом смерти самих заставляли умерщвлять собственных детей. Такой исход особенно вероятен, если ребенок «нечист», то есть рожден от китайца.

Специальная комиссия ООН по расследованию нарушений прав человека в КНДР установила, что эти случаи не просто отдельные злоупотребления, но «обязательная составляющая» тоталитарного режима. «Тяжесть этих преступлений, их масштаб и сама их природа показывают нам государство, подобного которому в нынешнем мире нет», — заключили члены комиссии в своем знаменательном докладе 2014 г. Комиссия рекомендовала Международному уголовному суду возбудить против Ким Чен Ына дело по обвинению в преступлениях против человечности.

Собранные комиссией свидетельства принадлежат многочисленным узникам, прошедшим ужасы северокорейских лагерей, выжившим и вышедшим на свободу. Все эти люди отбывали сроки при Ким Ир Сене и Ким Чен Ире, но смогли бежать из страны и рассказать, как с ними обращались.

Нет никаких сомнений, что Ким Чен Ын в полной мере использует аппарат подавления, созданный его дедом и укрепленный отцом. Спутниковые фото показывают, что обширная сеть лагерей, как расположенных на окраинах больших городов, так и сосредоточенных в горных районах страны, продолжает работать. Также на этих фото видно строительство новых лагерей и расширение старых, в том числе новое отделение лагеря №14 для политических преступников, находящегося в центре страны. На огражденной территории площадью 14,5 кв. км отчетливо различимы защитные сооружения, казармы охраны и пропускные пункты. В «исправительном лагере» №4 на окраине Пхеньяна хорошо видны каменоломни сразу за оградой и транспортер, по которому куски песчаника едут в лагерь, где заключенные будут их дробить.

В мире крайне мало знают о том, в каких условиях живут узники северокорейских исправительных и концентрационных лагерей в эпоху третьего Кима. Все годы, что я была корреспондентом в Северной Корее, я искала людей, отбывавших заключение после 2011 г. Даже после встреч с экспертами по северокорейской пенитенциарной системе и волонтерами, которые помогают беглецам, в том числе бывшим заключенным, я не нашла ни одного человека, который вышел бы из лагеря после того, как Ким Чен Ын пришел к власти. Ни один из тех, кого я опрашивала, таких людей не знал. Может быть, заключенные не выходят на свободу. Может быть, никому из них пока не удалось бежать из той тюрьмы, которую представляет собой вся Северная Корея. Этого мы не знаем. Но мы не сомневаемся, что чучхейский ГУЛАГ никуда не делся.

В 2017 г. Международная ассоциация юристов пригласила трех знаменитых правозащитников провести слушания по северокорейским концлагерям, и один из них сказал, что эти лагеря не менее — а возможно, и более — ужасны, чем нацистские лагеря смерти. Этот эксперт знает, о чем говорит. Томас Бюргенталь рос в еврейском гетто в Кельце (Польша) и ребенком пережил заключение в Освенциме и Заксенхаузене. Он стал судьей Международного суда ООН. «На мой взгляд, условия в северокорейских лагерях не менее страшны или даже страшнее, чем те, которые я увидел и узнал мальчиком в фашистских лагерях и за годы моей работы по защите прав человека», — заключил Бюргенталь, выслушав свидетельства бывших узников и надзирателей чучхейских лагерей. Три юриста поддержали вывод Комиссии ООН: за систему лагерей для инакомыслящих и за то, как она используется для запугивания населения страны, Ким Чен Ына следует обвинить в преступлениях против человечности и судить.

Многие люди удивляются, почему Северная Корея до сих пор не рухнула, как Советский Союз, или не изменилась, как Китай.

Тому есть несколько причин.

Отчасти дело в том, что для многих северокорейцев жизнь действительно становится лучше — благодаря появившейся возможности зарабатывать на рынке. Люди, прежде употреблявшие мясо дважды в год, теперь едят его два раза в месяц. Крестьянин, торгующий тем, что вырастил, может купить для дочери-школьницы место на первой парте. Деньги дают некую куцую свободу, которая для бесправных северных корейцев, наверное, уже великий прогресс. Один из факторов, которые чаще всего не учитывают, — династия Ким привила гражданам КНДР сильное национальное самосознание и дала им причины (как вымышленные, так и реальные) гордиться своей страной. Даже бежавшие в свободный мир северокорейцы говорили мне, что гордятся своей смелой непреклонностью перед международными хищниками и особенно своей ядерной мощью.

Но главная причина — страх.

Режим карает настолько сурово, что не согласные с системой граждане не пытаются спорить и менять ее изнутри, а предпочитают бегство. «Даже если ты знаешь правду, лучше молчать, — сказала мне госпожа Квон, любившая покупать на рынке флешки с фильмами. — Если распустишь язык, последствия могут быть самые плачевные. Поэтому лучше не идти против системы, а бежать от нее». Но пробуют это сделать лишь те, чья воля к свободе пересиливает все, говорит госпожа Квон. Даже если побег удастся, за него могут поплатиться твои родные, оставшиеся в Северной Корее.

Так оно и происходит.