Глава 30
Марсала

Я в потрясении. Если бы мои родители так себя повели, я бы на месте Ясмины тут же сбежала из дома.

– Так уж было принято – честь семьи превыше всего. Доктор Абитбол нажил себе целое состояние. Но мне повезло.

Жоэль усмехается. Выжившая.

– Таким было мое прибытие на планету Земля. Началось с большого скандала. Me voilà!

Она улыбается мне, как могут улыбаться только люди, которые знают, насколько ценна их жизнь. Потом встает и делает несколько шагов по песку, словно безлюдный пляж – сцена. Я иду за ней.

– Почему ты сказала, что Мориц твой отец?

– Потому что он мой отец.

– Но…

Она улыбается. Но в ее глазах я вижу какую-то потерянность.

– Я объясню, дорогая. У некоторых людей два отца. Или две матери. Это хуже, чем один отец, но лучше, чем совсем без отца. Я никогда не была уверена, то ли я fortunata, то ли sfortunata. Знала только, что никто меня сюда не звал, а я взяла и пришла. Мне-то было хорошо, неприятности касались взрослых.

– Так ты чувствовала, что ты нежеланный ребенок?

– Ах, что значит нежеланный ребенок? Меня зачали в кошмаре, мои родители боялись за свою жизнь. Дитя любви во время страха. Но моя мать меня хотела. Я была ее ответом на смерть вокруг. Если бы она меня убила, то убила бы и себя. Свое будущее, о котором она и представления не имела. Она ведь годы приспосабливалась к семье – она выживала. Свою непохожесть на родителей она всегда старалась как-то скрыть, заретушировать, иначе это означало бы, что она не заслуживает их защиты. Но ей требовалась их защита, чтобы выжить. А потом она сделала то, что уничтожило родителей, но одновременно она освободила себя. Она перестала быть послушной дочерью. Ей пришлось предать родителей, чтобы стать собой.

Я вижу, что Жоэль гордится матерью. Думаю о своей матери – я ведь тоже была нежеланным ребенком. Иногда я завидовала другим детям, которые росли в крепких, надежных семьях, нормальных и дружных. Такие семьи сперва строят гнездо, потом откладывают в него яйца. У меня же было как у Жоэль: сперва яйцо, а потом следовало найти гнездо. Иногда я спрашиваю себя, уж не потому ли я так торопилась свить собственное гнездо с Джанни.

Жоэль закуривает новую сигарету, берет меня под локоть.

– И вот родители говорят: детка, мы идем к доктору Абитболу. Пока не узнали соседи. И тащат бедняжку в машину, и везут к этому типу. Абитбол работал ночами, и приходили к нему, закутанные в покрывало, даже еврейки и христианки – чтобы соседи не узнали. Ясмина сидела на заднем сиденье, куталась в покрывало, пока они ехали по темным улицам, – уличных фонарей тогда еще не было, представляешь? Когда они подъехали, доктор уже ждал их. Мими открыла дверцу машины и велела Ясмине выходить. Нет, сказала Ясмина. Мими схватила ее за руку, но она оттолкнула мать, выскочила из машины и побежала. Альберт кинулся за ней, но она была быстрее, даже в длинном одеянии. Вообрази себе: девушка, укутанная в белое покрывало, бежит сквозь ночь, мимо парней, привалившихся к стенам, мимо солдат, не понимающих, что происходит. Альберт быстро потерял ее из виду, он метался по городу в поисках. Ясмина вернулась домой раньше родителей. А там был Мориц, и она рассказала ему, что сбежала, и Мориц слушал ее, счастливый, что она ему доверилась. Ясмину грызла совесть, она ведь еще и перед доктором Абитболом опозорила родителей, но Мориц сказал: нет, вы правильно сбежали, я вами горжусь, и Виктор бы тоже гордился. Вы так думаете? – спросила Ясмина. Да, конечно, ответил он, это ведь его ребенок, разве есть что-то важнее? А потом вернулись родители, и Ясмина объявила, что скорее умрет, чем убьет дитя Виктора. Но, деточка, давай поговорим… Нет! Ясмина заперлась в своей комнате. Мими прокляла тот день, когда она появилась в семье. И Альберт, м-да, Альберт понял, что бессилен. Невозможное подрастало в животе Ясмины, под крышей его дома. Мими даже не могла пойти к раввину, с которым обычно обсуждала все. И Альберт заплатил Абитболу оговоренный гонорар, только бы тот со зла не проболтался.

– А потом?

– Потом в доме поселилась гнетущая тишина. Мими ненавидела Альберта за то, что изгнал Виктора. Альберт упрямо молчал, но втайне раскаивался. Я думаю, он взвалил на себя слишком много вины. Неважно, отверг он сына или нет, но на самом деле Виктор давно перестал быть ему сыном. Дитя своей эпохи, он выбрал себе другую семью – куда более обширную и могущественную, о которой мы все узнали лишь позднее.