Одни исследователи рассматривают христианское Священное Писание как нечто поощряющее преследование астрономии как науки, а другие – как что-то прямо враждебное ей. В нем определенно используется множество простейших аналогий между космосом и устроением обыденного мира. Скиния, возведенная Моисеем в пустыне, была своеобразной проекцией мира; семилампадный светильник воплощал Солнце, Луну и планеты; шестикрылые золотые изображения, вероятно, представляли собой Большую и Малую Медведицы. Вещи такого рода не были тотально антагонистичны науке до тех пор, пока они не стали источником громадного корпуса мистических комментариев, воспринимаемых как потребность в защите истинной веры. Зачастую подобный мистицизм был замешан на грубых и неграмотных обыденных представлениях. Хорошим примером такого рода является Лактанций (ок. 240–320). Этот «христианский Цицерон», один из наиболее известных отцов церкви и человек, ставший воспитателем сына императора Константина, проповедовал тем не менее против Аристотеля и отстаивал взгляды о том, что Земля является плоской.

Есть широко распространенный миф, бесконечно повторяемый многими учителями младших классов, согласно которому шарообразность Земли была впервые открыта Колумбом. Безусловно, в разные времена разные люди верили в разные вещи, и в эпоху Колумба разрыв между образованными и необразованными классами был больше, чем сейчас, однако этот миф в большей степени соответствует психологии людей, отправляющихся в плавание в поисках неведомого. Представление о круглой Земле лежало в основе учений древних греков и их интеллектуальных преемников. В литературе поздней Античности и раннего Средневековья сохранилось много отзывов о враждебном отношении Лактанция к этой идее. Даже допускавшие сферичность Земли часто вставали перед проблемой существования людей-антиподов. Зачастую те, кто с неохотой признавал эту последнюю возможность, склонялись к тому, что эти существа ведут свое происхождение не от Адама, им не может быть даровано спасение и, поскольку они ходят на голове, расположенной у них ниже, чем ноги, они неспособны к рациональному мышлению. Тысячелетие, которое мы втискиваем в категорию «Средние века», нельзя рассматривать как нечто полностью однотипное и лишенное динамизма, подобный скептицизм отнюдь не являлся типичным убеждением образованных людей, живших в это тысячелетие.

Некоторые отцы церкви делали все возможное для примирения Священного Писания с греческой философией. К ним можно отнести епископа Милана Амвросия (IV в.), заслужившего высокую оценку за свое высказывание о том, что дом может быть сферичным изнутри и квадратным, если на него посмотреть снаружи. В Книге Бытия поднимается множество сложных вопросов, например о месте вод, каким-то образом подвешенных над твердью. Блаженный Августин (354–430) реформировал византийское христианство (в него он был обращен уже в зрелом возрасте), прибегнув к помощи неоплатонизма и общим языческим воззрениям, к которым он приобщился в ходе получения образования; он был вполне подготовлен к тому, чтобы обсуждать идею сферичности, но так и не определился с окончательным ответом на этот вопрос. Это не единственный случай, когда в качестве убедительного аргумента выбиралось почтение, выказываемое в отношении Библии. По сравнению с упомянутыми авторитетными авторами Иоанн Филопон (ок. 490 – ок. 570) привнес существенное изменение в эту традицию. Именно он в первую очередь был ответственен за христианизацию Александрийской школы, и его комментарии к Аристотелю, содержавшие критику аристотелевских представлений о вечности и особом субстанциальном статусе небес («пятый элемент»), отличались высоким интеллектуализмом. Он смог бы занять свое место в истории благодаря единственному произведению «О сотворении мира», даже если бы больше ничего не написал, поскольку этот труд представляет собой сокрушительную критику в адрес Феодора Мопсуестийского, использовавшего Священное Писание как научный текст, который якобы может служить доказательством того, что небеса не обладают сферической формой, а звезды переносятся ангелами.

Впоследствии эти ранние христианские дебаты получили продолжение на территории всей Европы. Грандиозные изменения произошли после падения Западной Римской империи. Давление на Рим с севера нарастало в течение примерно сотни лет, пока в 476 г. Одоакр не стал первым королем-варваром Италии. В течение какого-то времени синхронное использование латинского и местных языков на территории бывшей империи поддерживало ситуацию некоторой неопределенности, но в итоге и эта последняя связь с цивилизацией была утрачена. Однако произошли и обратные изменения, затронувшие всю Северную Европу, которые развивались по мере того, как ее обитатели постепенно обращались в христианство. Это позволило восстановить многие из утраченных связей, поскольку церковь приходила со своими книгами и своей системой образования. Получить его можно было только овладев латинским языком. Безусловно, церковь принесла с собой и веру в единого Бога-творца, создавшего небо и землю, которая постепенно вытесняла идею о том, что множество богов делят между собой ответственность за управление событиями природного мира. Если принять за истину, будто большинство лучших научных достижений древности совершено людьми, верившими скорее во множество богов, чем в единого бога, то это может стать хорошим аргументом в пользу следующего утверждения: наука прогрессирует тем более свободно, чем больше божественных дланей участвует в приготовлении теста, из которого лепится пирог бытия. Очень похожий тезис можно найти в «Этимологиях» ученого VII в. Исидора; в них он пытается продемонстрировать, что даже сам язык, необходимый для описания природных и человеческих событий, не оставляет места никакой мифологии.

Ранее я уже упоминал об Исидоре в связи с испанскими событиями. Он был величайшим синтезатором, склонным опираться скорее на римскую энциклопедическую традицию, чем на свой незаурядный интеллект. Он пользовался приемом, позволившим избежать многих проблем, – цитирование греческих авторитетных авторов (в латинском переводе) без высказывания каких-либо критических суждений в их адрес. Случай Исидора недостаточно полно иллюстрирует грандиозное смешение культур, имевшее место в то время даже на далеких рубежах Европы. В данном случае гораздо более уместно будет упомянуть о его современнике Беде Достопочтенном (672–735). Монашество не являлось чем-то новым для Британии (оно начало практиковаться там примерно с 430 г.), но Беда получил образование в бенедиктинских монастырях Уирмута и Ярроу (недалеко от Ньюкасла), основанных лишь несколькими годами ранее человеком, привезшим с собой солидный багаж средиземноморского знания. Это их настоятель Бенедикт Бископ, прошедший обучение в очень известной школе, расположенной на острове Лерин (недалеко от Канн), а также в Риме. Бенедикт привез с собой из Рима двух ученых, ранее живших в еще более отдаленных местах: архиепископа Феодора, родом из Тарсуса (Малая Азия) и аббата Гардиана, жившего в Северной Африке и Неаполе. Позже Беда сам способствовал тому, чтобы к нему переехали еще ученые из Ирландии и континентальной Европы.

Беде повезло. Дюжина томов множества его опубликованных сочинений демонстрирует мастерское владение большинством направлений традиционного христианского учения и проблески неплохого знания астрономии. Фундаментальная астрономия не представлена основательно, но некоторые ее разделы оставались жизнеспособными просто потому, что они требовались для соблюдения монашеского жизненного распорядка – определения времени суток и календарных дат. Она была столь же необходима для ритуалов монашеской жизни, как грамматические навыки для чтения Библии. Первоначально часы суток и особенно «уставные часы» молитв определялись примитивными средствами. Обычно применялись весьма несовершенные солнечные часы, которые, вероятно, вызвали бы улыбку у Витрувия (ил. 92), а впоследствии – простейшие разновидности водяных часов. Старый юлианский календарь продолжал использоваться как для гражданских целей, так и для определения церковных празднеств, но переходящие праздники – не только Пасха, но и праздники, определяемые по заданному временному интервалу от Пасхи – устанавливались в соответствии со схемой, уходившей своими корнями в лунный календарь дохристианских иудеев. Подобно тому как это случалось во множестве древних культур и как это происходило в ту же самую пору в исламе, религия и здесь основывала свою ценность на базовом астрономическом знании.