11
Планетная теория Коперника
ОТКАЗ ОТ ПРЕЖНИХ УБЕЖДЕНИЙ
Если, следуя почти повсеместному обычаю полагать, что способность к изменению убеждений является мерой величия, то Коперник был одним из величайших астрономов. С исторической точки зрения случай Коперника ставит перед нами три самостоятельные задачи. Первая – объяснить, что он, собственно, утверждал; вторая – возможно более точно определить социальные и интеллектуальные обстоятельства, приведшие его к таким умозаключениям; и третья – выявить способы, посредством которых его взгляды передавались другим людям. Поначалу его мнение разделялось лишь немногими избранными специалистами; спустя пару столетий большинство людей, получивших образование в рамках западной традиции, твердо верили в его правоту; а вскоре и весь остальной мир стал сторонником этих убеждений.
Если не вникать в детали, то его формулировки могут быть сведены к утверждению: не Солнце и планеты движутся вокруг Земли, а наоборот – Земля вместе со всеми остальными планетами движется вокруг Солнца. Таким образом, Земле была дарована свобода, которая проявила себя еще в одном аспекте – осевом вращении Земли. Другими словами, не небеса вращаются вокруг земной оси, а сама Земля вращается вокруг собственной оси. Многие люди выбирают слишком легкий путь, называя эту упрощенную схему «системой Коперника»; аналогичным образом, упуская ценнейшие детали, можно судить об «Аристотелевской космологии» по ее упрощенным изображениям. Что касается Коперника, то наиболее известную иллюстрацию общего характера его модели можно найти в первой книге его величайшего сочинения «De revolutionibus», опубликованного в год его смерти (ил. 120). Она предназначалась для привнесения некой наглядной суммарной картины его модели; в ней нет и намека на вращение Земли вокруг своей оси, и многие более поздние авторы, знакомя своих читателей с Коперником, полагали, что этого будет вполне достаточно. Если углубиться в это произведение, то за простейшей космологией, изложенной в первой книге, обнаружится нечто более ценное для человечества, чем тривиальное астрономическое иконоборчество. Коперник, вполне возможно, отдавал себе отчет в том, что большинство читателей не продвинется дальше первой книги. Ему было важно показать им естественное разделение планет на две группы – движущиеся по более высоким орбитам, чем Земля, и находящиеся ниже земной орбиты. Прочитавшие первую книгу по меньшей мере имели возможность убедиться в простоте объяснения различий между восходами и заходами планет, принадлежащих к этим разным группам; Венеру и Меркурий можно наблюдать только поздним вечером или ранним утром, в то время как остальные планеты часто видны в течение всей ночи, хотя и на разной высоте.
120
Солнечная система по Копернику, приведенная в первой книге первого издания «De revolutionibus» (1543). Sol, то есть Солнце, находится в центре, а самая дальняя сфера все еще является сферой звезд. Пятая сфера – сфера Земли (terra или telluris, что означает «земной»). Луна по-прежнему обращается вокруг Земли. Обратите внимание на приблизительные периоды, например для Сатурна – 30 лет.
Это относилось к разряду вещей, поддававшихся качественному пониманию, и сюда же можно было отнести часто наблюдаемое попятное движение планет, в котором теперь видели очевидное следствие движения Земли, откуда производилось их наблюдение. Вероятно, большинство его читателей соглашались с ним. Кроме того, для всех многочисленных читателей, склонных видеть главное достоинство этого произведения в первой книге, там приводилось несколько простых количественных расчетов. Например, сопоставляя период орбитального движения Земли (один год) с наблюдаемым периодом движения Меркурия и Венеры, нетрудно убедиться, что «истинные периоды» обращения этих планет вокруг Солнца будут составлять примерно восемьдесят дней и девять месяцев соответственно. (Далее по тексту трактата приводится уточнение этих очень приблизительных значений.) Теперь, управляемые только периодом, планеты выстроились в естественную последовательность, где Земля расположена между Венерой и Марсом. Модель Коперника, вскоре у нас будет возможность убедиться в этом, позволила с удивительной легкостью упорядочить расположение планет по радиусам их орбит, что в точности совпало с их расположением, определенным с помощью периода обращения. Взаимная согласованность этих двух методов, похоже, стала для Коперника серьезным мотивирующим фактором. На первых страницах своего сочинения он привел хвалебный пассаж, адресованный Солнцу – этому светочу, подобающим образом размещенному в самом центре нашего прекрасного мира, – назвав его «зримым богом» Гермеса Трисмегиста. Кроме того, в конце первой книги, перед тем как перейти к базовым математическим выкладкам, которые он предполагал применить в дальнейшем тексте трактата, он возносит пространный панегирик многочисленным античным авторам, не безразличным, как он полагал, его читателям, однако, по какой-то причине, этот фрагмент был исключен из печатного издания. Он сам или его редактор, возможно, не испытывали особых надежд на интерес к книге со стороны читателей, не владеющих математикой.
Некоторые современные историки, оснащенные преимуществом ретроспективного взгляда, склонны интерпретировать изменения в планетной астрономии, осуществленные Коперником, как нечто самоочевидное. Даже если это и так (на самом деле, все было иначе), остается неоспоримым его несомненное влияние на последующую историю. Оно оказалось настолько мощным, что так называемая Коперниканская революция часто выступала в качестве неоспоримой парадигмы – модели для многих других типов интеллектуальных изменений. Может, ее важность преувеличена? Вероятно, те, кому с детства говорили о подвижности Земли, окажутся не самыми лучшими судьями в вопросе о том, сколько сложностей пришлось преодолеть, прежде чем эта идея укоренилась в качестве неотъемлемой части здравого смысла. Когда вопрос о движении Земли поднял в Античности Аристарх, против него было выдвинуто обвинение в нечестивости. Когда к такому же выводу пришел Коперник, ситуация выглядела гораздо более угрожающей, поскольку он противопоставил себя трем весьма влиятельным силам: церкви, аристотелевской ортодоксии университетов и астрономам, поголовно работавшим в рамках птолемеевой традиции. Критика двух из перечисленных трех столпов западной идеологии потребовала от него гораздо большего мужества и отваги, чем от его многочисленных новоявленных хулителей.
Обычно обсуждение истоков нового гелиоцентризма начинают с отсылки к таким античным прецедентам, как работа Аристарха, весьма двусмысленные данные, изложенные Марцианом и т. д., обсуждавшиеся, как мы теперь знаем, уже в Каролингскую эпоху. Некоторые авторы придавали особую значимость XIV в., в частности Орему и его предположению о том, что Земля не обязательно должна находиться в центре мироздания, хотя притяжение проявляет себя в направлении именно этого места. Он подробнейшим образом рассмотрел вопрос о движении Земли, и многократное обсуждение этого положения часто воспринимается как революционный шаг. Но это уже было сделано Аристотелем, и дальнейшее осмысление данного тезиса посредством средневекового метода составления комментариев к Аристотелю десятками схоластов превратило его во что-то само собой разумеющееся. Они почти неизбежно возвращались к ортодоксальной точке зрения, оставляя Земле ее центральное положение. В своих произведениях «Вопросы о небе» и «Вопросы о сфере» Орем обращал особое внимание на относительность движения: явления, наблюдаемые нами ежедневно, как он утверждал, могут быть с одинаковой точностью объяснены и через вращение небес, и через вращение Земли. В итоге он также остановил свой выбор на традиционном представлении о вращающихся небесах, что являлось скорее вопросом убеждения, а не наглядного доказательства. Орем умер в 1382 г., почти за сто лет до рождения Коперника, которому судьба распорядилась найти совсем другое объяснение, построенное на аргументах, сильно отличавшихся от аргументов Орема. Во времена Коперника было издано множество комментариев к трактату «О небе» Аристотеля, датируемых XIV в., поэтому нет ничего удивительного в том, что он обратился к вопросу о гелиоцентрической системе. Различие между ним и его средневековыми предшественниками заключалось в наличии у него решимости вырваться из оков этой традиции, у них же она отсутствовала.