Одним из необычных последствий нового литературного подхода ко всему, что исходило из Греции, стало возрождение интереса к доктрине гомоцентрических сфер. Как принято считать, первую корректную реконструкцию гомоцентрической модели планетного движения Евдокса, дошедшей до нас через «Метафизику» Аристотеля и комментарии Симпликия к аристотелевскому «О небе», осуществил Скиапарелли в XIX в. На самом деле, уже арабские астрономы, начиная по меньшей мере с Ибрахима ибн Синана (X в.), хорошо ее знали и понимали многие ее особенности; кроме того, она была довольно подробно изложена в «Астрономии» Леви бен Гершома в XIV в. Однако на романском Западе, если не учитывать нескольких коротких фрагментов из переводов арабских авторов, она почти не привлекала внимания вплоть до Региомонтана, занявшегося ею в XV в., а также Амико и Фракасторо – в XVI в. В «Кратком изложении» нет и намека на проявление интереса Региомонтаном к гомоцентрической системе, однако в своей переписке с Джованни Бьянкини и в нескольких других сочинениях 1460‐х гг. он довольно ясно дает понять, что старательно пытался разработать не эпициклическую систему сходного вида. Как следует из его сообщения, он еще не составил схему для планет, но собирается сделать это. Все это представляет нам Региомонтана как человека, глубоко интересующегося космологическими вопросами, – натурфилософа, а не просто геометра, как можно было бы заключить из его наиболее известных сочинений.

Джироламо Фракасторо обычно причисляют к тем, кто, на первый взгляд, относился к совершенно другому лагерю. Он был врачом и философом, предрасположенным к астрологии, обучался в университете Падуи, где в 1501 г. познакомился с Коперником, зачисленным в это же время на медицинский факультет. Фракасторо снискал известность благодаря своей очень длинной эпической поэме, написанной с величайшим изяществом на классическом латинском языке и посвященной крайне малоприятной теме – «Сифилис, или французская болезнь». (Первый черновой вариант поэмы он закончил в 1521 г.) Эта болезнь, как считалось, была напущена на молодого пастуха Сифило богом Солнца, которому тот не хотел поклоняться. Фракасторо верил в общепринятую доктрину – тройное соединение Сатурна, Юпитера и Марса имеет пагубные последствия – и утверждал, что болезнь распространилась из‐за отравления воздуха, случившегося в результате дурного влияния, оказанного этим событием. Позже он писал работы по медицинской астрологии в более прозаической манере, но именно он в своем сочинении «Гомоцентрические [сферы] или размышление о звездах» (1538) изложил новый астрономический подход, хотя и не столь пространно. В Падуе он сдружился с тремя братьями, один из которых – его учитель Джованни Баттиста делла Торре – пытался возродить идею гомоцентричности. В 1534 г., находясь на смертном одре, делла Торре попросил Фракасторо завершить его работу. В результате появилась книга, посвященная папе Павлу III, вышедшая одновременно с великой работой Коперника в 1543 г. Причиной неудачи Фракасторо могла послужить его малая популярность, хотя некоторые изготовители инструментов полагали, что его схемы вполне можно было воплотить в металлических моделях, разумеется, только в том случае, если найдется кто-то, кто захочет за это заплатить.

Трудно поверить, что идеи Фракасторо, высказанные относительно гомоцентриков, никак не были связаны с аналогичными идеями, представленными в небольшой работе Джованни Баттиста Амико. Сам факт того, что ее перепечатывали три раза за четыре года (в 1536 и 1537 гг. в Венеции и в 1540 г. в Париже), сообщает нечто важное об устремлениях сторонников Аристотеля, страстно желавших найти систему, согласующуюся с их воззрениями. Амико погиб в Падуе в год публикации книги Фракасторо «от руки неизвестного убийцы, скорее всего из зависти к его образованности и нравственным достоинствам».

В отличие от Фракасторо, рассматривавшего только частный случай евдоксовых сфер, вращавшихся вокруг осей, расположенных под прямым углом, Амико лишь начал с этого предположения, а затем двинулся дальше, рассмотрев общий случай с произвольными углами наклона. Его модели не были согласованы друг с другом, однако в них широко использовались теоретические приемы, которые, как мы уже отмечали, можно обнаружить у Коперника; те же приемы, к слову сказать, ранее использовал Насир ад-Дин ат-Туси. В своей теории планетной долготы и широты Амико неоднократно прибегал к паре Туси (без ссылки на какой-либо источник). Кроме того, он попытал свои силы в небесной физике и, как и Фракасторо, полагал, что планеты движутся в некой среде неоднородной плотности («испарениях»), и именно это, по его мнению, объясняет переменность их блеска. Вне всякого сомнения, этот вопрос являлся камнем преткновения для тех, кто полагался на модели, где расстояния до планет принимались постоянными. Амико ввел в свою модель прецессию, и то, как он это сделал, не оставляет сомнений об использовании Альфонсовых таблиц.

Система Фракасторо, содержавшая в совокупности 77 (возможно, 79) сфер, с астрономической точки зрения серьезно уступала системе Птолемея, откуда Фракасторо, так или иначе, позаимствовал какое-то количество идей. Он, похоже, искренне полагал, что использует исключительно собственные идеи Евдокса, и крайне интересно задаться вопросом – а был ли в Падуе того времени еще кто-нибудь, кто пытался воссоздать систему Евдокса, опираясь при осуществлении этого замысла на арабские построения?

В одном месте своего сочинения Фракасторо связывает эффект переменной яркости планет с изменением их размеров и небольшой замутненностью, подобной той, которую мы наблюдаем, рассматривая что-либо через водные слои различной толщины или через две линзы (в отличие от случая одной линзы). (Как считают некоторые, это было скрытым намеком на изобретение телескопа, но дело обстоит не так.) Его замечания по поводу природы небесных сфер во многих отношениях столь же интересны, как и все предшествовавшие суждения на этот счет. Он наблюдал кометы и делал это достаточно внимательно для выявления важного факта: их хвосты всегда направлены в сторону, противоположную Солнцу. Хотя, возможно, он был знаком с изображением кометы 1532 г., опубликованным Апианом, и наглядно подтверждавшим такой вывод (ил. 119). Он считал очевидным, что кометы расположены ближе, чем Луна, поскольку как иначе они могли бы свободно перемещаться через небесные сферы? Впоследствии Тихо Браге пришел к противоположному выводу и высказал следующее предположение: поскольку кометы явно дальше Луны (о чем он заключил, исходя из собственных измерений), то твердость небесных сфер должна быть подвергнута сомнению.

Открытие Фракасторо, связанное с направлением кометных хвостов, опубликовано в 1538 г., спустя семь лет после публикации Петером Апианом диаграммы, демонстрирующей аналогичный процесс. (Общий принцип этого явления, как полагают, был известен в Китае за семь столетий до этого.) Обычно считается, что два этих открытия сделаны независимо друг от друга, но, поскольку, согласно объяснению Апиана, кометы представляют собой сферические линзы, нельзя исключать факта заимствования этого вывода. По мнению Апиана, кометные хвосты – это просто веерообразные пучки лучей, проходящие через кометные линзы. Позже Гемма Фризий и Джироламо Кардано разрекламировали эту остроумную идею. Тихо Браге также принадлежал к числу людей, разделявших упомянутый принцип линзы; в работе 1588 г., касавшейся кометы 1577 г., он пришел к выводу: в данном случае источником света было не Солнце, а Венера. Даже Кеплер в течение долгого времени принимал идею солнечных линз; и несмотря на то что начиная с 1618 г. Декарт выказывал несколько критическое отношение к этой идее, он все же взял на вооружение одну из ее версий. Во второй половине того же столетия Ньютон снова подверг ее критике, но отказ от этой идеи происходил невероятно медленно. Так или иначе, она сослужила очень хорошую службу, поскольку привела астрономов к отказу от аристотелевского представления о кометах как о пылающих огнях, возникающих из‐за возгорания горячих и сухих земных испарений, вступивших в зону огня, расположенную ниже сферы Луны. Начиная с этого момента и далее их подлунное или надлунное расположение стало дискуссионным вопросом. Эту частную проблему суждено было разрешить Тихо Браге.

В общем и целом, хотя ранняя смерть Амико лишила астрономию еще одного таланта, одаренного богатым воображением, а произведения Фракасторо имели характер модного увлечения, что делало их привлекательными для его современников, оба эти человека пытались повернуть часы в обратную сторону на девятнадцать столетий. Позже Тихо Браге обрушится с разгромной критикой на несуразности планетной теории Фракасторо. Будущее принадлежало другим планетным моделям как с точки зрения математики, так и с точки зрения физики. Птолемеева теория хотя и обладала солидным 1400-летним возрастом, была еще полна жизни, но все вело к тому, чтобы астрономы переключились на другую систему – систему Коперника.