Глава 8

Через час после того как самолет пересек границу, Бет была поглощена изучением пешечных структур, а миссис Уитли допивала третью бутылку Cerveza Corona.

– Бет, – сказала вдруг миссис Уитли, – мне надо тебе кое в чем признаться.

Девушка с неохотой оторвалась от книги.

– Ты слышала о друзьях по переписке? – Миссис Уитли заметно нервничала.

– Ну да. Люди заочно знакомятся и общаются, обмениваясь письмами.

– Именно! Когда я училась в старшей школе, нам на уроке испанского дали список адресов мексиканских ребят, которые учили английский. Я выбрала одного парня и написала ему, рассказала о себе. – Миссис Уитли улыбнулась. – Его зовут Мануэль. Мы переписывались долгое время, даже после того, как я вышла за Олстона. Посылали друг другу фотографии. – Она открыла сумочку, порылась там, достала помятую фотокарточку и протянула ее Бет.

На снимке был тонколицый мужчина, чрезвычайно бледный, с тонкими усиками, будто нарисованными черным карандашом.

Миссис Уитли поколебалась немного и сказала:

– Мануэль будет ждать нас в аэропорту.

У Бет никаких возражений не возникло – наоборот, она решила, что знакомый человек в Мексике придется очень кстати, – но ее озадачило, что миссис Уитли ужасно смущалась, выдавая этот секрет.

– Вы уже встречались раньше?

– Никогда. – Миссис Уитли подалась вперед и сжала ее предплечье; Бет видела, что она уже слегка захмелела. – Знаешь, я жутко волнуюсь!

– Поэтому тебе так не терпелось поскорее добраться до аэропорта?

Миссис Уитли откинулась на спинку кресла и расправила рукава голубого кардигана.

– Ну да, может быть, – пробормотала она.

– Si como no? – пожала плечами миссис Уитли. – К тому же он хорошо одевается, открывает передо мной двери и сорит деньгами в ресторанах. – Говоря это, она яростно натягивала колготки, которые никак не хотели налезать на толстые ляжки.

«Наверно, они трахались – миссис Уитли и Мануэль Кордоба-и-Серано», – подумала Бет, но не позволила словам превратиться в образы. Этой ночью миссис Уитли вернулась в отель в три, а прошлой – в половине третьего. Бет делала вид, что спит, и с закрытыми глазами вдыхала смешанный запах парфюма и джина, пока приемная мать бродила по номеру, раздеваясь и вздыхая.

– Я поначалу подозревала, что все дело в высоте, – сказала миссис Уитли. – Семь тысяч триста пятьдесят футов над уровнем моря. – Она устроилась за туалетным столиком на изящной латунной табуретке и принялась нарумянивать щеки, наклонившись вперед и опершись локтем о колено. – У кого угодно голова закружится. Но теперь мне кажется, все дело в местной культуре. – Миссис Уитли прервала свое занятие и обернулась к Бет. – В Мехико нет и намека на протестантскую этику – они тут все римские католики и живут сегодняшним днем. – Миссис Уитли была знакома с книгами Алана Уоттса. – Выпью-ка я, пожалуй, перед уходом одну «Маргариту». Можешь заказать, солнышко?

В Лексингтоне у нее часто появлялся этот отсутствующий взгляд, и голос звучал словно издалека, из самых глубин затаенного в душе одинокого детства. В Мехико отсутствующий взгляд никуда не делся, но в тоне появилась странная веселость, как будто Альма Уитли наслаждалась какой-то тайной радостью. Бет от этого становилось не по себе. Она хотела было напомнить, что обслуживание номеров тут стоит недешево, даже при пересчете в песо, но смолчала, сняла телефонную трубку и набрала на диске шестерку. Ей ответили по-английски мужским голосом; Бет попросила принести одну «Маргариту» и бутылку колы в 713-й номер.

– Сходила бы ты на фольклорико, – продолжила миссис Уитли. – Там, насколько я понимаю, одни только костюмы уже стоят того, чтобы выложить круглую сумму за билет.

– Завтра начинается турнир. Мне нужно поработать над эндшпилями.

Миссис Уитли пересела на краешек кровати и любовалась собственными ногами, которые удалось-таки облачить в колготки.

– Бет, солнышко, тебе бы над собой поработать, а не над эндшпилями, – рассеянно проговорила она. – Шахматы – не главное в жизни.

– Зато я в них разбираюсь.

Миссис Уитли испустила долгий вздох.

– Как подсказывает мне опыт, то, в чем ты разбираешься, не всегда оказывается таким уж важным.

– А что важнее?

– Жить и взрослеть, – твердо сказала миссис Уитли. – Жить полной жизнью.

«С мексиканским комиссионером, сомнительным во всех отношениях?» – хотелось уточнить Бет, но она опять смолчала. Проснувшаяся вдруг ревность к Мануэлю ей не понравилась.

– Бет, – продолжила миссис Уитли доверительным тоном, – ты еще не побывала ни в Музее изящных искусств, ни в парке Чапультепек. Зоопарк здесь просто чудесный! А ты целыми днями сидишь в номере, даже еду заказываешь сюда и проводишь время, уткнувшись носом в свои шахматные книги! Ну можешь ты хоть немножко развеяться перед турниром и занять голову чем-то, кроме шахмат?

Бет захотелось ее ударить. Если она согласится куда-нибудь сходить с миссис Уитли, это значит, что ей придется терпеть Мануэля с его бесконечными дурацкими байками. Когда Бет видела их вместе, мексиканец постоянно трогал ее приемную мать то за плечо, то за талию, стоял слишком близко и улыбался чересчур страстно.

– Мама, – сказала она, – завтра в десять я играю черными против Октавио Маренко, чемпиона Бразилии. Это означает, что у него будет право первого хода. Ему тридцать четыре года, и он международный гроссмейстер. Если я проиграю, мы будем расплачиваться за это увлекательное путешествие из собственных сбережений. Если выиграю, мне предстоит следующая партия с шахматистом еще сильнее Маренко. Так что надо поработать над эндшпилями.

– Солнышко, ты ведь из тех игроков, которых называют интуитивными, верно? – Раньше миссис Уитли никогда не обсуждала с ней игру в шахматы.

– Да, меня так называют. Иногда решения приходят ко мне неожиданно.

– Я заметила, что громче всего зрители на турнирах аплодируют тем твоим ходам, которые ты делаешь быстро, не задумываясь. У тебя еще появляется такой странный взгляд…

Бет вздрогнула от удивления.

– Кажется, ты права, – пробормотала она.

– Интуиции по книгам не научишься. Ты отказываешься выходить из номера, потому что тебе не нравится Мануэль.

– С Мануэлем все в порядке, – пожала плечами Бет. – Только вот он приходит сюда не ради меня.

– Это несущественно, солнышко. В любом случае тебе нужно расслабиться. Ты самая талантливая шахматистка в мире. Я понятия не имею, какие такие способности нужны, чтобы хорошо играть в шахматы, но уверена, что они лишь усилятся, если ты сегодня хорошенько отдохнешь.

Бет ничего не ответила. Она злилась уже несколько дней. Ей не понравилось в Мехико, вернее, не понравился этот здоровенный бетонный отель с потрескавшейся черепицей и подтекающими кранами. Да еще и еда в отеле была отвратительная, а в одиночестве ходить по ресторанам не хотелось. Миссис Уитли каждый день обедала и ужинала с Мануэлем, который приезжал за ней на зеленом «Додже» и вид имел такой, будто он в любое время суток в ее распоряжении.

– Может, пообедаешь с нами? – спросила миссис Уитли. – Потом мы тебя подвезем до отеля – и работай себе над чем пожелаешь.

Бет собралась было ответить, но в дверь постучали – обслуга принесла заказанную «Маргариту», и она подписывала чек, пока приемная мать задумчиво потягивала коктейль, глядя в окно, залитое солнечным светом.

– Подумаешь, опаздаю чуток, – пробормотала миссис Уитли.

Бет холодно взглянула на нее – бледную, рыхлую, набравшую лишний вес. Миссис Уитли держала бокал за ножку одной рукой, другая нервно подрагивала на жирной талии. В ней было что-то до того трогательное, что сердце Бет смягчилось.

– Я не хочу обедать, но вы можете подвезти меня до зоопарка. Обратно вернусь на такси.

Миссис Уитли ее как будто не услышала, но через секунду обернулась с рассеянной улыбкой, все так же держа бокал за ножку.

– Это чудесно, дорогая, – сказала она.

Бет долго разглядывала галапагосских черепах – огромных тварей, находившихся в постоянном замедленном движении, которое производило много шума. Служитель зоопарка принес им в загон охапку мокрых салатных листьев и ведро перезревших помидоров – пять черепах дружно и слаженно устремились к этой куче съестного, зачавкали и заворочались, давя листья грязными лапами, похожими на слоновьи ступни. Тупые, бессмысленные морды были обращены к неведомому, к чему-то за пределами еды и окружающего мира.

Пока Бет стояла у ограждения, пришел торговец с тележкой ледяного пива. Бет машинально сказала: «Cerveza Corona, por favor», – и протянула банкноту в пять песо. Торговец ловко отщелкнул крышку на бутылке и налил пиво в бумажный стакан с ацтекским орлом на логотипе. «Muchisimas gracias», – поблагодарила Бет. В последний раз она пила алкоголь в старшей школе. Сейчас, под мексиканским солнцем, вкус у пива оказался восхитительный, так что содержимое стакана быстро закончилось. Через несколько минут ей на глаза попался второй торговец, стоявший у круглой клубы с красными цветами. Бет купила еще пиво, хотя знала, что не надо этого делать – завтра начнется турнир. Ни в алкоголе, ни в транквилизаторах она уже не нуждалась, о зеленых пилюлях не вспоминала много месяцев, но пиво себе все-таки позволила. Было три часа дня, солнце жарило вовсю; по зоопарку гуляло много женщин, почти все в темных ребосо и с маленькими черноглазыми детьми. Изредка навстречу попадались мужчины, окидывали Бет недвусмысленными взглядами, но она не обращала на них внимания, и ни один не попытался с ней заговорить. Место было на удивление тихое, спокойное и, несмотря на то что мексиканцы славились веселым необузданным нравом, гуляющая толпа здесь походила скорее на посетителей музея. Повсюду росли цветы.

Бет допила пиво, купила еще бутылку и продолжила прогулку. Настроение у нее заметно улучшилось. Она прошла мимо нескончаемых рядов деревьев и цветочных клумб, обогнула клетки с дремавшими шимпанзе и на повороте оказалась прямо перед семейством горилл. Здоровенный самец и детеныш спали морда к морде, прижавшись черными боками к прутьям передней решетки; посередине клетки самка, привалившись к огромной покрышке от грузовика, с философским видом морщила лоб и покусывала палец. По другую сторону решетки на асфальте стояло человеческое семейство – тоже отец, мать и ребенок; все они внимательно разглядывали горилл. Эти люди не были мексиканцами, и внимание Бет сразу привлек мужчина, потому что она узнала его в лицо.

Мужчина был приземист, коренаст, с выступающими надбровными дугами, кустистыми бровями, жесткими черными волосами и бесстрастным взглядом. Он сам походил на гориллу. Бет окаменела на месте с бумажным стаканом пива в руке, чувствуя, как запылали щеки. Перед ней стоял Василий Боргов, чемпион мира по шахматам. Ошибки быть не могло – это угрюмое властное русское лицо со сведенными на переносице бровями она видела на обложке «Шахматного обозрения» много раз, а однажды его сфотографировали в том самом черном костюме и вычурном золотисто-зеленом галстуке, которые были на нем сейчас.

Бет таращилась на него целую минуту. Она не знала, что Боргов участвует в мексиканском турнире. Номер доски – девятый, – за которой ей предстояло играть первую партию, она получила по почте. Значит, за первой доской будет Боргов. По спине внезапно пробежал холодок; она посмотрела на стакан пива в своей руке, поднесла его ко рту и допила залпом, решив, что это будет последний глоток алкоголя до окончания турнира. Снова взглянув на русского, Бет испугалась, что он тоже мог ее узнать – не надо было при нем пить. Но Боргов смотрел в клетку, как будто ждал, что горилла сейчас сделает ход пешкой. Горилла, однако, была поглощена какими-то собственными мыслями и никого вокруг не замечала. Бет ей позавидовала.

Пива в тот день она больше не покупала и спать легла рано, но ее разбудила миссис Уитли, вернувшаяся в номер глубокой ночью. Раздеваясь в темной комнате, она кашляла минут пять.

– Включи свет, – сказала Бет, – я уже все равно проснулась.

– Извини, – выдавила миссис Уитли, которую все еще бил кашель. – Кажется, я простыла. – Она включила свет в ванной и оставила дверь приоткрытой.

Бет посмотрела на японские часы, стоявшие на тумбочке: было десять минут пятого. Звуки, которые производила миссис Уитли, переодеваясь в пижаму – шелест одежды и задушенный кашель, – бесили до невозможности. Первый тур чемпионата должен был начаться через шесть часов. Бет лежала в постели, напряженная, и задыхалась от бешенства, ожидая, когда миссис Уитли наконец затихнет.

Маренко оказался невысоким мрачным человечком с очень смуглой кожей и в ослепительно яркой, канареечно-желтой рубашке. Он почти не говорил по-английски, а Бет не знала португальского, так что они начали партию без предисловий. В любом случае, Бет была нерасположена к болтовне. У нее щипало глаза, все тело неприятно ныло. Она чувствовала себя скверно со дня прилета в Мехико, как будто вот-вот должна была заболеть, а этой ночью ей так и не удалось заснуть. Миссис Уитли кашляла во сне, что-то бормотала и скрежетала зубами. Бет пыталась расслабиться и не обращать внимания, но не получалось. Зеленых таблеток у нее с собой не было. В запасе имелось еще три, они остались в Кентукки. Бет пролежала до утра на спине, вытянув руки по швам, как когда-то, в свои восемь лет, в приюте «Метуэн» у двери в коридор. Теперь, сидя на жестком деревянном стуле перед длинной вереницей столов с шахматными досками в бальном зале мексиканского отеля, она чувствовала нервозность и легкое головокружение. Маренко сделал первый ход – пешка на четвертое поле короля. Ее часы затикали. Бет, пожав плечами, пошла пешкой на четвертое поле ферзевого слона, решив положиться пока на формальную схему сицилианской защиты, чтобы потихоньку успокоиться и освоиться в игре. Маренко тоже ответил как по учебнику – ходом королевского слона. Бет выдвинула ферзевую пешку на четвертую горизонталь; они разменяли пешки. Бет начала расслабляться, перестала прислушиваться к физическим ощущениям, мозг переключился на переплетение силовых линий, проступивших перед ней на шахматной доске.

К одиннадцати тридцати она лишила соперника двух пешек; в полдень он сдался. До эндшпиля дело так и не дошло – когда Маренко встал со стула и протянул ей руку, на поле было еще много несбитых фигур.

Доски под номерами один, два и три находились в отдельном помещении, куда из бального зала можно было попасть по коридору. Бет мельком заглянула туда утром, пробегая мимо – она опаздывала к началу своей партии в большом зале на пять минут и не остановилась, чтобы все как следует осмотреть. Теперь, после игры с Маренко, она направилась туда по ковровой дорожке между рядами столов, за которыми шахматисты склонились над досками. Они приехали со всего света – из Западной Германии и с Филиппинских островов, из Ирландии, Норвегии и Чили. Большинство игроков были молоды и почти все – мужского пола. Кроме Бет, в турнире участвовали всего две женщины – племянница высокопоставленного мексиканского чиновника за доской номер двадцать два и энергичная домохозяйка из Буэнос-Айреса за доской номер семнадцать. Бет не задержалась ни на секунду, чтобы взглянуть на расстановку сил.

У входа во второе помещение, где играли шахматисты с самым высоким рейтингом, в коридоре толпился народ. Бет протиснулась к двери. В комнате за доской номер один, в том же темном костюме и с тем же угрюмым выражением лица сидел Василий Боргов; его глаза, лишенные всякого выражения, были устремлены на шахматные фигуры. Между ним и Бет почтительно замерла молчаливая толпа зрителей, но игроки сидели на деревянном помосте высотой несколько футов над уровнем пола, и Бет хорошо было видно их обоих. За Борговым на стене висела большая панель с шахматным полем и картонными фигурами; мексиканец из команды организаторов турнира только что переместил на ней белого коня на новую позицию в соответствии с ходом одного из соперников. Бет некоторое время изучала положение на доске. Оба лагеря на первый взгляд сохраняли надежный баланс сил, но у Боргова, как ей показалось, было преимущество.

Она взглянула на советского шахматиста и тотчас отвела взгляд – его сосредоточенное лицо внушало тревогу. Бет развернулась и медленно побрела прочь по коридору.

Миссис Уитли она застала в постели – та не спала, но вставать, похоже, не собиралась.

– Привет, солнышко, – пробормотала она, сонно моргая, из-под одеяла, натянутого до подбородка.

– Может, сходим пообедать? – спросила Бет. – У меня следующая партия только завтра.

– Пообедать? – вяло повторила миссис Уитли. – Ох… Как прошла игра?

– Он сдался после тридцати ходов.

– Ты чудо. – Миссис Уитли заворочалась и осторожно приняла полусидячее положение. – Я с утра чувствую слабость, но, возможно, стоит что-нибудь закинуть в желудок. Мы с Мануэлем вчера заказали к ужину «Кабрито». Я думала, она меня прикончит. – Миссис Уитли и правда выглядела очень бледной. Она выбралась из-под одеяла и направилась к ванной. – Думаю, один сэндвич мне все же не повредит. Или какой-нибудь не слишком пережаренный тако.

Состязания на этом чемпионате в Мексике проходили жестче, энергичнее и профессиональнее, чем на всех предыдущих турнирах, в которых участвовала Бет, однако первый тур дался ей легко даже после бессонной ночи. Организовано это мероприятие было безупречно, все шло ровно и гладко, объявления звучали на двух языках – испанском и английском. В игровых помещениях царили тишь да гладь. На следующий день Бет разыграла отказанный ферзевый гамбит против австрийца по фамилии Дидрих, бледного утонченного юноши в безрукавке, и вынудила его сдаться в миттельшпиле, устроив безжалостный натиск в центре доски. Она проделала это в основном с помощью пешек и сама удивлялась вероломным комбинациям, которые складывались под ее пальцами, когда она штурмовала центр и ломала позиции соперника, как яичную скорлупу. Дидрих играл хорошо, не делал грубых ошибок и даже незначительных промахов, но Бет действовала с такой смертоносной точностью и с таким ледяным спокойствием, что положение австрийца стало безнадежным уже к двадцать третьему ходу.

Миссис Уитли пригласила ее поужинать втроем с Мануэлем – Бет отказалась. Ужинать в Мехико было принято не раньше десяти вечера, тем не менее Бет не ожидала застать приемную мать в номере в семь, когда вернулась с прогулки по магазинам.

Миссис Уитли, полностью одетая к выходу в свет, растянулась на кровати, подложив под голову подушку; рядом на тумбочке стоял наполовину пустой бокал. Ей было сорок пять, но выглядела она старше из-за очень бледной кожи и горестных морщин на лбу.

– Привет, дорогая, – прозвучал вялый голос.

– Ты заболела? – спросила Бет.

– Погода действует.

– Вызвать врача?

Слово «врача» словно зависло в воздухе между ними на долгое время. Наконец миссис Уитли проговорила:

– Мне не настолько плохо. Просто нужно немного отдохнуть.

Бет кивнула и направилась в ванную мыть руки.

Облик и поведение приемной матери в этот день внушали ей беспокойство, но когда Бет вышла из ванной, миссис Уитли уже встала и теперь расправляла складки на покрывале. Вид у нее был вполне бодрый. Она вдруг криво улыбнулась:

– Мануэль не придет.

Бет вопросительно посмотрела на нее.

– У него дела в Оахаке.

Бет помедлила, но все же поинтересовалась:

– И надолго он там задержится?

Миссис Уитли вздохнула:

– До тех пор, пока мы не уедем.

– Мне очень жаль.

– Знаешь, – сказала миссис Уитли, – я никогда не была в Оахаке, но подозреваю, что это место похоже на Денвер.

Бет секунду смотрела на нее, потом рассмеялась.

– Мы можем поужинать вдвоем. Отведи меня в какой-нибудь приличный ресторан.

– Ладно. – Миссис Уитли печально улыбнулась: – С Мануэлем было весело. У него очень своеобразное чувство юмора.

– Это хорошо, – сказала Бет. – Мистер Уитли, по-моему, был не слишком веселым.

– О боже! – воскликнула миссис Уитли. – Олстону ничто в мире не казалось смешным, за исключением, пожалуй, Элеоноры Рузвельт.

На этом шестидневном турнире каждый участник играл одну партию в день. Первые две дались Бет довольно легко, но третья стала настоящим потрясением.

Она пришла в зал за пять минут до начала и уже сидела за столом, когда к стулу на противоположной стороне несколько неуклюже приблизился ее соперник. На вид ему было лет двенадцать. Бет уже видела его раньше среди участников турнира, проходила мимо досок, за которыми он играл, но была поглощена своими мыслями и не обратила внимание, насколько юн этот шахматист с темными курчавыми волосами. Одет он был в белую старомодную спортивную фуфайку, так тщательно отглаженную, что рукава стояли колом. Из рукавов торчали тонкие детские ручки. Все было так странно, что Бет почувствовала себя неуютно. Она успела привыкнуть, что это ее, а не кого-то другого, называют вундеркиндом. Вид у мальчика был чертовски серьезный.

Она протянула ему руку:

– Я Бет Хармон.

Он слегка поклонился, крепко взял ее ладонь и тряхнул один раз.

– Я Георгий Петрович Гирев. – Он вдруг смущенно улыбнулся едва заметной мимолетной улыбкой. – Для меня это большая честь.

Бет была польщена.

– Спасибо.

Они оба сели за стол, и мальчик запустил ее игровое время, нажав на кнопку над своим циферблатом часов. Бет пошла пешкой на четвертое поле ферзя, испытывая облегчение от того, что у нее право первого хода в игре против этого ребенка, который заставил ее так разволноваться.

Партия началась банально – с принятого ферзевого гамбита. Гирев взял пожертвованную пешку, покинувшую начальную позицию перед белым слоном, и оба соперника начали продвижение к центру доски. Но в миттельшпиле все вдруг стало сложнее обычного – Бет поняла, что мальчик выстраивает хорошо продуманную, изощренную защиту. Он делал ходы быстро – раздражающе быстро – и, казалось, точно знал, как будет действовать дальше. Бет создала несколько угроз его фигурам – он отреагировал на это спокойно. Прошел час, другой. Количество ходов разменяло четвертый десяток, а на доске еще была целая толпа фигур и пешек. Бет смотрела на мальчика, когда он делал очередной ход, смотрела на костлявую лапку, торчащую из дурацкой фуфайки, и ненавидела его. Он играл как робот. «Ах ты гаденыш», – подумала Бет и вдруг поняла, что взрослые, с которыми она состязалась, будучи ребенком, нечто подобное думали и о ней.

Перевалило за полдень, и большинство партий в зале уже завершились. Их игра подошла к тридцать четвертому ходу. Бет хотелось поскорее с этим покончить и вернуться к миссис Уитли, о которой она не переставала беспокоиться. Играя с этим неутомимым ребенком, глядя в его блестящие темные глаза и замечая энергичные короткие движения, она чувствовала себя старой и измотанной, а еще прекрасно понимала, что, стоит ей допустить малейший промах, мальчишка мгновенно возьмет ее за горло. Она взглянула на свой циферблат – осталось двадцать пять минут. Нужно было ускориться и добраться до сорокового хода прежде, чем упадет флажок. Если она не будет следить за часами, начнет отставать и он получит серьезное преимущество. Обычно в такое положение она сама ставила других игроков и теперь еще больше занервничала. Раньше Бет никогда не испытывала недостатка во времени.

Целью ее последних маневров была серия разменов фигур в центре доски – коня и слона на коня и слона, а размен ладей у нее был запланирован еще через несколько ходов. С одной стороны, это упростит позицию, с другой – они вступят в стадию эндшпиля, а Бет всегда старалась избегать шахматных окончаний. Однако сейчас, видя, что у Гирева остается еще сорок пять минут игрового времени, она ощущала тревогу, и надо было любым способом избавиться от этого дискомфорта, сдвинувшись с мертвой точки. Она взяла своим конем его ферзевого слона. Размен продолжился, будто оба игрока подчинялись предопределенности, а когда они закончили, на доске образовалось много свободного пространства. Теперь в каждом лагере были четыре пешки, одна ладья, один конь и король. Бет выдвинула своего короля с начальной горизонтали, и Гирев сделал то же самое. При таком положении на доске сила короля как атакующей фигуры проявлялась со всей очевидностью, и скрывать ее не было смысла. Главной задачей стало довести пешку до восьмой горизонтали и превратить ее в ферзя. Они начали разыгрывать эндшпиль.

Бет сделала глубокий вдох, тряхнула головой, словно хотела выкинуть лишние мысли, и сосредоточилась на позициях фигур и пешек. Нужно было разработать план.

– Кажется, нам нужно отложить партию, – услышала она тихий голос Гирева, почти шепот. Взглянула ему в лицо – бледное и серьезное, – а затем на часы. Оба флажка упали. Такого в ее партиях еще не случалось.

Бет потрясенно замерла на стуле, тупо рассматривая циферблаты.

– Вам нужно запечатать ход, – сказал Гирев. Он внезапно как будто тоже занервничал и помахал рукой арбитрам турнира.

Один из арбитров, мужчина средних лет в очках с толстой оправой, тотчас подошел к их столу, тихо ступая.

– Мисс Хармон должна запечатать свой ход, – сказал ему Гирев.

Арбитр взглянул на шахматные часы и кивнул:

– Я принесу конверт.

Бет снова уставилась на доску. Теперь позиция казалась четкой и ясной. Ей нужно было передвинуть пешку на четвертое поле ферзевой ладьи – этот ход она уже обдумывала раньше. Арбитр протянул ей конверт и деликатно отступил на несколько шагов; Гирев встал из-за стола и вежливо отвернулся. Бет написала на листе бумаги «P-QR4», сложила лист пополам, сунула в конверт и протянула его арбитру.

Затем она тоже встала, кое-как распрямив затекшую поясницу, и огляделась. Все партии уже закончились, но некоторые игроки не покинули зал – они, кто сидя, кто стоя, размышляли, рассматривая доски; несколько человек столпились у панелей, на которых были зафиксированы финальные позиции, и анализировали чужие завершенные партии.

Гирев повернулся к Бет все с тем же серьезным выражением лица:

– Можно задать вам вопрос?

– Да.

– Я слышал, что в Америке можно смотреть кино, сидя в машине. Это правда?

– Ты имеешь в виду автокинотеатры?

– Да. Смотреть фильмы с Элвисом Пресли прямо из окна машины. Фильмы с Дебби Рейнолдс и Элизабет Тейлор. Так можно?

– Конечно.

Внезапно на серьезном лице мальчика появилась широкая улыбка.

– Обалдеть, – сказал он. – Я бы из машины не вылезал.

Миссис Уитли крепко спала ночью и еще не проснулась, когда утром Бет уходила. Девушка чувствовала себя отдохнувшей, свежей, готовой к бою. Вечером она укладывалась в постель с тревожными мыслями об отложенной партии с Гиревым, а утром у нее возникло ощущение, что все будет хорошо – запечатанный ход пешкой вполне надежен. Бет прошлепала босыми ногами от дивана, на котором спала, к кровати миссис Уитли и потрогала ее лоб – он был холодный, – поцеловала приемную мать в щеку и пошла в ванную принимать душ. Когда она отправилась в кафе завтракать, миссис Уитли по-прежнему спала.

Утреннюю партию Бет играла черными против мексиканца лет двадцати с небольшим. Она использовала сицилианскую защиту, застала соперника врасплох на девятнадцатом ходу и принялась изматывать его угрозами. Ее разум был ясен, она держала соперника в напряжении, заставляя уходить от угроз, и параллельно развивала атаку; в конце концов ей удалось взять его слона в обмен на две пешки и загнать белого короля на незащищенное поле, под шах конем. Когда она вывела на сильную позицию ферзя, мексиканец встал, холодно ей улыбнулся со словами:

– Хватит, хватит, – и, сердито тряхнув головой, добавил: – Сдаюсь.

На мгновение Бет разозлилась – ей хотелось закончить партию, преследовать его короля по всей доске и объявить мат.

– То, как вы играете… это фантастика, – продолжил мексиканец. – Вы заставляете мужчину чувствовать себя беспомощным. – Он слегка поклонился и вышел из-за стола.

Во второй половине дня она играла отложенную партию с Гиревым и сама удивлялась тому, что действует с поразительной скоростью и силой. Сегодня на мальчике была светло-голубая рубашка, которая топорщилась на локтях, как кромка воздушного змея. Бет умирала от нетерпения, пока арбитр вскрывал конверт и делал на их доске ход, записанный ею вчера, а в ожидании ответного хода Гирева она вскочила и прошлась по почти пустому залу, где, кроме них, доигрывали отложенные партии еще две пары шахматистов. По пути она много раз оборачивалась, чтобы посмотреть на соперника – мальчик сидел, склонившись над доской и подперев маленькими кулаками бледные щеки; казалось, его голубая рубашка блестит под светом ламп. Бет смотрела – и ненавидела его серьезность, его юность, его самого. Хотелось удавить гаденыша.

Она из другого конца зала услышала, как щелкнула кнопка часов, и, развернувшись, быстро зашагала к столу. Даже не присела – стоя окинула взглядом позицию. Гирев пошел ладьей на вертикаль ферзевого слона – это был один из вариантов ответа, которые Бет просчитывала, и она была к нему готова, так что снова не раздумывая пошла пешкой, нажала на кнопку часов, развернулась и направилась в конец зала. Там был столик с большим кувшином воды и бумажными стаканчиками. Бет налила себе воды, с изумлением заметив, что у нее дрожат руки. К тому времени, как она опять вернулась к столу, Гирев уже сделал ход. Бет ответила мгновенно – не стала прикрывать пешку ладьей, бросив ее на растерзание, и вместо этого выдвинула вперед короля. Она взяла фигуру легко и изящно, кончиками пальцев, как тот пиратского вида человек в черном, которого она видела в Цинциннати несколько лет назад, и опустила ее на четвертое поле ферзя. Затем развернулась и зашагала прочь.

Она так провела всю партию – ни разу не присела за стол. Через три четверти часа мальчишка попался. Это оказалось просто, даже слишком – достаточно было разменять ладьи в нужный момент. Размен вынудил его короля отступить на одно поле, и ее пешке этого хватило, чтобы на следующем ходу выйти в ферзи. Гирев ничего подобного не ожидал – он сдался сразу после шаха ладьей и последовавшего затем размена. Шагнул к Бет, будто хотел что-то сказать, но увидел выражение ее лица и остановился. В следующую секунду она смягчилась, вспомнив, что еще всего пару лет назад была таким же ребенком и что для нее тогда любое поражение в шахматах было катастрофой.

Бет протянула мальчику руку, а когда он пожал ее, попыталась улыбнуться:

– Знаешь, я тоже никогда не была в автокинотеатрах.

Он покачал головой:

– Я не должен был допустить ваш ход ладьей.

– Да, – кивнула Бет. – Сколько тебе было лет, когда ты начал играть в шахматы?

– Четыре года. В семь я стал чемпионом района. Надеюсь стать чемпионом мира.

– Когда?

– Через три года.

– Через три года тебе будет шестнадцать.

Он решительно кивнул.

– А если у тебя получится, что ты будешь делать потом? – спросила Бет.

Мальчик взглянул на нее озадаченно:

– Не понимаю…

– Если ты станешь чемпионом мира по шахматам в шестнадцать лет, что ты будешь делать со всей своей оставшейся жизнью?

Озадаченное выражение не исчезло.

– Не понимаю, – повторил он.

Миссис Уитли легла спать рано и на следующее утро выглядела гораздо лучше. Она встала первая, а когда они с Бет спустились позавтракать в кафе «Камара де Торерос», заказала испанский омлет, две чашки кофе, всё съела и выпила за милую душу. Бет наблюдала за ней с облегчением.

На доске объявлений рядом со столом администраторов вывесили сетку результатов. Бет не подходила к этой доске уже несколько дней, но сегодня она явилась в зал за десять минут до начала своей партии и остановилась посмотреть, кто сколько очков набрал на турнире. Список был составлен по величине международного рейтинга, и первым в нем шел Боргов с коэффициентом 2715. Хармон была семнадцатой с рейтингом 2370. В ячейках таблицы напротив фамилии каждого шахматиста стояли очки, набранные в турах: «0» означало поражение, «½» – ничью, «1» – победу. Дробей «½» в таблице было много, и лишь рядом с тремя фамилиями тянулись непрерывные ряды «единиц»; двумя из трех были Боргов и Хармон.

Список пар участников висел в нескольких футах справа. Вверху были БОРГОВ – РЭНД, внизу ХАРМОН – СОЛОМОН. Если и она сама, и Боргов сегодня победят в своих партиях, не факт, что завтра они будут вместе играть в финале. Бет не знала, хочет она играть с Борговым или нет. Партия с Гиревым ее опустошила, к тому же она не могла избавиться от смутного беспокойства насчет миссис Уитли, хотя та, казалось, пришла в себя. При взгляде на бледную кожу, разрумянившиеся щеки и натужные улыбки приемной матери Бет делалось не по себе. Из зала доносился гул голосов – шахматисты усаживались за столы, расставляли часы, готовились к игре. Бет встряхнулась, постаравшись, насколько это было возможно, подавить в себе неуверенность, подошла к доске номер четыре – первой в этом большом зале, – и стала ждать Соломона.

Ее соперник оказался сильным шахматистом и очень непростым – партия длилась четыре часа, прежде чем он наконец был вынужден сдаться. И все это время Бет не теряла своего преимущества – крошечной форы, которую дает шахматисту, играющему белыми, право первого хода. Соломон никак не прокомментировал свое поражение, но по его виду Бет догадалась – он был в ярости от того, что проиграл женщине. Она часто видела у мужчин такой взгляд и распознавала его сразу. Обычно ее это злило, но сейчас отношения полов не имели значения. Ее мысли были заняты другим.

По дороге к выходу она заглянула во второе помещение турнира, где должен был играть Боргов, но комната оказалась пуста. Финальное положение фигур, принесшее победу Боргову, было зафиксировано на большой панели с изображением шахматной доски. Он так же безжалостно разгромил соперника, как Бет – Соломона.

Вернувшись в танцевальный зал, она взглянула на доску объявлений – к ее удивлению, пары на завтрашний день уже были составлены. Бет подошла ближе, и сердце ухнуло в пятки. Черным по белому в верху списка финалистов было напечатано: БОРГОВ – ХАРМОН. Она поморгала и прочитала еще раз, задержав дыхание.

В Мехико Бет привезла с собой три книги. Она пообедала с миссис Уитли в номере и сразу взялась за «Игры гроссмейстеров» – в содержании значились пять партий Боргова. Бет открыла первую и начала разыгрывать ее на доске, расставляя фигуры и пешки по описанию. Так она поступала редко – чаще полагалась на свою способность мысленно воспроизводить все позиции и ходы, читая шахматную нотацию, но сейчас ей нужно было, чтобы партия Боргова была прямо перед ней, реальная и осязаемая. Миссис Уитли читала, лежа в кровати, пока Бет продиралась сквозь пять партий, ища слабые места в игре советского шахматиста. Не нашла ни одного. Тогда она разыграла все пять еще раз, останавливаясь на некоторых позициях, дававших бесконечное число вариантов развития, и мысленно эти варианты просчитывала. Она смотрела на доску, заслонившую собой все остальное в жизни, а комбинации фигур сами складывались и рассыпались в ее голове. Порой покашливание миссис Уитли или шум из коридора заставляли ее очнуться на мгновение, и тогда она изумленно оглядывалась вокруг, ощущая напряжение во всех мышцах и страх, тоненьким лезвием все глубже вонзающийся в живот.

За последний год она несколько раз оказывалась в таком состоянии, когда голова кружилась от страха, почти ужаса перед бесконечными возможностями шахмат.

Около полуночи миссис Уитли отложила книгу и тихонько улеглась спать, а Бет еще несколько часов сидела в зеленом кресле, не слыша тихого похрапывания приемной матери, не замечая странного, чужого запаха мексиканского отеля, донимавшего ее днем, и чувствуя себя так, будто она вот-вот сорвется в пропасть, будто смотрит не на доску, купленную в универмаге «Пёрселл» в Кентукки, а в бездну и удерживается на краю лишь благодаря странному дару, необъяснимым умственным способностям, которые дают ей приобщиться к этой изысканной и смертоносной игре. Доска усеяна опасными ловушками. Нужно всегда быть начеку.

Спать Бет легла в пятом часу утра, и ей снилось, что она тонет.

Людей в бальном зале отеля собралось немного. Бет узнала Маренко, одетого на этот раз в костюм с галстуком. Он помахал ей рукой, когда она вошла, и девушка заставила себя улыбнуться в ответ. Она нервничала, сама это осознавала и не представляла, как себя перебороть.

В семь утра ей пришлось долго простоять под душем, чтобы избавиться от напряжения во всем теле, сковавшего ее, как только она проснулась. Но все равно не удалось. Она с трудом проглотила кофе в полупустой кофейне, потом ополоснула лицо холодной водой в туалете, стараясь взять себя в руки. Теперь она опять шла в женскую уборную, уже по красному ковру бального зала отеля. Умылась еще раз, тщательно вытерлась бумажными полотенцами и причесалась перед большим зеркалом. Собственные движения казались ей механическими, а тело – до невозможности хрупким. Дорогая блузка и юбка сидели плохо. Страх ощущался остро, как зубная боль.

Вернувшись в танцевальный зал, Бет сразу увидела Боргова – он беседовал, солидный и невозмутимый, с двумя незнакомыми ей мужчинами. Все трое были в черных костюмах, стояли близко друг к другу, переговаривались тихо и доверительно. Бет опустила глаза и прошла мимо них в маленькое помещение с топовыми досками. Там собрались какие-то люди с фотоаппаратами. Репортеры. Бет села за доску номер один на стороне черных, уставилась на пешки и фигуры, а в следующую секунду услышала голос главного арбитра: «Игра начнется через три минуты», – и вскинула глаза.

К ней шел Боргов. Костюм сидел на нем великолепно, штанины идеальными складками лежали на черных, начищенных до блеска туфлях. Бет снова посмотрела на доску, чувствуя себя неуместной, неуклюжей, растерянной. Боргов опустился на стул. Словно издалека донесся голос главного арбитра: «Вы можете запустить часы соперника». Бет нажала на кнопку над своим циферблатом и подняла взгляд. Боргов никуда не делся – сидел напротив, в черном костюме, солидный, основательный, и пристально смотрел на фигуры. Она словно во сне увидела, как он протягивает руку с короткими толстыми пальцами, берет королевскую пешку и ставит ее на четвертую горизонталь. Пешка на четвертое поле короля.

На этот ход – самое распространенное шахматное начало белых – Бет всегда отвечала сицилианской защитой. Но сейчас колебалась. В каком-то журнале Боргова назвали «мастером сицилианской». Она сделала ход почти импульсивно – тоже пешкой на четвертое поле короля, – в надежде, что для них обоих это будет небанальное положение и Боргов таким образом лишится превосходства в знаниях. Он пошел королевским конем на третье поле слона, она – ферзевым конем на третье поле слона, защищая пешку. А Боргов вдруг без малейших колебаний сыграл слоном на пятое поле коня, и у нее упало сердце – это была защита Руи Лопеса. Бет разыгрывала ее довольно часто, но сейчас испугалась: этот дебют был таким же сложным и тщательно просчитанным, как сицилианская защита, и он предполагал множество ходов, о которых она знала совсем мало, лишь то, что запомнила из книг.

Мелькнула вспышка фотоаппарата – репортер сделал снимок, – и Бет услышала сердитый шепот арбитра, который требовал не беспокоить игроков. Она выдвинула пешку на третье поле ладьи, угрожая белому слону, и Боргов отвел его на четвертое поле ладьи. Бет заставила себя сосредоточиться, развила второго коня, и Боргов сделал рокировку. Все ходы пока что были знакомы, привычны, но легче от этого не становилось. Сейчас ей нужно было решить, открытый вариант играть или закрытый. Она бросила взгляд на Боргова, снова устремила его на доску и сбила белую пешку своим конем – выбрала открытый вариант. Боргов пошел пешкой на четвертое поле ферзя – Бет знала, что так и будет, и ответила пешкой на четвертое поле ферзевого коня, потому что так надо было – это позволит ей подготовиться к тому, что Боргов выведет ладью. Люстра над головой светила слишком ярко. Тревога усиливалась – Бет казалось, что весь рисунок игры предопределен, как будто ее вовлекли в хореографическую постановку, где фигуры делают ложные па, где за каждой угрозой следует ответная угроза и заранее известно, кто должен проиграть, как в завершенных партиях, записи которых читаешь в книгах, заведомо зная результат, и прокручиваешь их в голове только для того, чтобы выяснить, как к этому результату пришли.

Она тряхнула головой, отгоняя лишние мысли. Партия пока что далеко не продвинулась – оба соперника делали общеизвестные, лишенные силы ходы, и единственным преимуществом белых оставалось их традиционное право первого хода. Возможно, когда электронно-вычислительные машины научатся играть в шахматы и станут сражаться между собой на турнирах, белые всегда будут побеждать из-за этого самого права первого хода. Как в крестиках-ноликах. Но в их с Борговым партии все по-другому. Она, Бет, не умеет играть как идеальная машина.

Слон Боргова отступил на третье поле коня. Она пошла пешкой на четвертое поле ферзя – Боргов сбил ее пешку, и она вывела слона на третье поле короля. Эту схему Бет помнила из книги «Современные шахматные дебюты», которую давным-давно читала в «Метуэне» и воспроизводила потом партии в своем воображении на уроках. Но игра уже вступала в открытую фазу, сулившую неожиданные повороты. Бет взглянула на гладкое, бесстрастное лицо Боргова и увидела, как он поднимает своего ферзя и опускает его прямо перед королем, на второе поле. Она недоуменно моргнула. Что он делает? Охотится за ее конем на пятом поле короля? Боргов легко мог связать защищающую коня пешку своей ладьей. Ход казался подозрительным. Бет почувствовала знакомое напряжение в животе, и у нее слегка закружилась голова.

Она скрестила руки на груди и принялась изучать положение на доске. Боковым зрением она видела молодого человека из команды организоторов у панели с изображением доски, на которой воспроизводились ходы их партии. Он только что поставил на второе поле короля большого белого ферзя. Она окинула взглядом помещение. Десяток человек следили за их игрой. Бет снова обратила взгляд на доску перед собой. Нужно было избавиться от его слона. Ход конем на четвертое поле ладьи выглядел вполне годным для этой цели. Можно было бы еще пойти конем на четвертое поле слона или слоном на второе поле короля, но такие варианты показались ей слишком сложными. Она некоторое время изучала эти возможности и отмела идею. Бет не доверяла самой себе в игре с Борговым и затевать слишком хитрые маневры считала опасным. У коня на вертикали ладьи в два раза уменьшается радиус действия, но она все-таки сделала этот ход. Необходимо было избавиться от белого слона. Этот белый слон не сулил ничего хорошего.

Боргов уверенно подался вперед, и его конь прыгнул на четвертое поле ферзя. Бет ожидала, что он пойдет ладьей, однако большой угрозы от коня не исходило. Самым приемлимым в данный момент ей казался ход пешкой ферзевого слона на четвертое поле. Тогда Боргов будет вынужден взять конем ее слона, после этого она возьмет его слона своим конем и таким образом избавится от раздражающей угрозы второму коню, который находится слишком далеко, на пятом поле короля, и имеет в своем распоряжении мало свободных полей для маневрирования. Лишиться коней в игре с Борговым было бы равносильно поражению. Бет подняла пешку ферзевого слона, подержала ее пару секунд в пальцах и опустила на четвертое поле. Затем отклонилась на стуле немного назад, сделала глубокий вдох и оценила позицию – выглядело неплохо.

Боргов без колебаний взял ее слона своим конем, и Бет взяла его коня пешкой. Он выдвинул пешку ферзевого слона на третью горизонталь, как Бет и предполагала, лишив слона возможности к отступлению, и она с облегчением сбила этого слона, избавившись наконец от надоедливой угрозы, и заодно увела своего коня с неудобной вертикали ладьи. Боргов все с тем же невозмутимым видом сбил ее коня пешкой, взглянул на секунду ей в глаза и снова сосредоточился на позиции.

Бет нервно окинула взглядом доску. Несколько ходов назад все выглядело неплохо, однако сейчас она бы так не сказала. Беспокойство вызывал ее конь на пятом поле короля. Боргов может пойти ферзем на четвертое поле коня, что поставит под бой ее королевскую пешку и самого короля под угрозу шаха. А когда она уйдет от шаха, Боргов атакует ее коня своей пешкой королевского слона, и коню уже будет некуда деться, потому что его подстережет белый ферзь. Неприятности ждали и на ее ферзевом фланге. Боргов может взять ладьей черную пешку и пожертвовать свою фигуру ради того, чтобы восстановить преимущество, объявив шах ферзем. В итоге у него будет на пешку больше, и усиленная позиция. Нет, на две пешки больше. А ей придется пойти ферзем на третье поле коня. Ход ферзем на второе поле ферзя не годится из-за этой чертовой пешки белого слона, которая может атаковать ее коня. Бет не нравилась собственная беззащитность, и она долго изучала положение на доске, пытаясь отыскать малейшую возможность для контратаки. Возможности отсутствовали. Ей нужно было переместить ферзя и прикрыть коня. Чувствуя, как начинают пылать щеки, она в очередной раз изучила доску. Других вариантов действительно не было. Не глядя на соперника, Бет пошла ферзем на третье поле коня.

С той же неколебимой уверенностью Боргов поставил слона на третье поле короля, защищая главную фигуру. Почему она этого не предвидела? Ведь так долго смотрела на доску… Если теперь она сделает задуманный ход пешкой – потеряет своего ферзя. Как она могла упустить это из виду? Бет планировала угрозу вскрытого шаха с новой позиции, которую займет ее ферзь, но Боргов мгновенно отменил эту угрозу своим ходом, который был до ужаса очевидным. Бет взглянула на него – на чисто выбритое, непроницаемое русское лицо, на безупречный узел галстука под тяжелым подбородком, – и страх ледяной волной прокатился по всему телу.

Она изучила доску в который раз, предельно сконцентрировав внимание. Двадцать минут просидела неподвижно, глядя на фигуры и пешки. В животе все туже затягивался узел по мере того, как она прикидывала и отбрасывала десятки возможных продолжений партии. Черного короля невозможно было спасти. В итоге она пошла слоном на второе поле короля, и Боргов предсказуемо ответил ферзем на четвертое поле коня, снова угрожая поставить коня Бет под бой своей пешки королевского слона на следующем ходу. Теперь у Бет было два действия на выбор: король на второе поле ферзя или рокировка. И в том и в другом случае конь будет потерян. Она сделала рокировку.

Боргов немедленно ринулся в атаку на ее коня слоновой пешкой. Бет хотелось заорать. Все, что он делал, было до невозможности банально, лишено воображения, бюрократично. Чувствуя удушье, Бет переставила пешку на пятое поле ферзя, атакуя его слона, и увидела неизбежное: белый слон занял шестое поле ладьи с угрозой мата. Теперь ей придется защищаться ладьей. Он возьмет ее коня ферзем, а если она в ответ заберет его слона, белый ферзь собьет черную ладью в углу доски с объявлением шаха, и все полетит к чертовой матери. Она будет вынуждена пожертвовать ладью ради защиты, а у нее уже нет коня. Продолжать играть с таким материалом против чемпиона мира, человека в рубашке безупречной белизны, с изысканно завязанным галстуком, с угрюмым русским лицом, на котором невозможно прочесть ни сомнений, ни слабости…

Бет увидела, как ее собственная рука тянется к черному королю, берет его за голову и опрокидывает набок.

Несколько секунд она сидела, слушая овацию. Затем, ни на кого не глядя, встала и покинула помещение.