Паша-рокер и остальные Амати

Друзья дали дельный совет: что мешает отцу Николаю, продолжая служение в Северодвинске, учиться заочно в Челябинской академии культуры и искусств? Ничего не мешает, как выяснил священник, и через два года учебы уже хорошо играл на гитаре по нотам. Даже прилично, по мнению педагогов.

Для приличной музыки необходим и хороший инструмент: то, что продавалось в музыкальных магазинах Архангельска или Северодвинска, совсем не удовлетворяло музыкальному взыскательному вкусу. «Фанерные гитары издавали звуки тусклые, да и вообще на них играть было неинтересно», – жалуется придирчивый священник-фронтовик. Однажды протоиерей услышал, как звучит настоящий мастеровой инструмент, гитара, сделанная мастером-лютье, и тут всё перевернулось: «Это было необыкновенное, божественное звучание. Мои друзья подарили мне инструмент питерского мастера Михаила Федченко, и на нем я был готов заниматься и заниматься. Поделился своим наблюдением с педагогами. Они уверенно сказали, что все подобные инструменты особенные: даже если их сделал один и тот же мастер, они, как и люди, как каждый человек, имеют свой особенный голос».

Вот так и отцу Николаю захотелось сделать свой собственный инструмент. Не без претензий, конечно, но цель оправдывает средства, решил он: почему бы не проводить в воскресной школе на своем бедном приходе занятия по игре на гитаре? «Но как сделать, если я не плотник и даже гвоздя не мог заколотить в стену? Терпение и труд протоиерея перетрут: положился на волю Божию и начал собирать книги и инструменты. Вот те и весь сказ».

Просторы Северной Двины ничуть не чураются мелодий с просторов южных

В начинании очень помог архангельский мастер Паша-рокер. Вообще-то он делал электрогитары, но смирился и с начинанием отца Николая – опекал и давал дельные советы. Конечно, священник-лютье – это для некоторых непривычно. И Паша-рокер смотрел и удивлялся: у него на глазах ломался стереотип пузатого небожителя с тарелкой на голове. Паша просто увидел, наверное, простого человека – такого же, как и он сам. Без тарелки, хоть и не рокера. Работают по вечерам в мастерской, где над станками и инструментами висит редкая икона Святого Семейства: там изображено, как плотничает Господь. Считают, всё еще впереди: может, и до скрипок руки дойдут. С Божией помощью, легко. Когда сделали первую гитару, устроили праздник на приходе: отец Николай демонстрировал ее и свои, разумеется, музыкальные способности.

«Кино», «Металлика» и прочие давно уступили место творениям Баха, Барриоса, Лео Брауэра, других композиторов. Священник уединяется в мастерской, открывает окна: просторы Северной Двины, оказывается, ничуть не чураются мелодий с просторов южных. Вот только осень начинается, так что окна скоро придется законопатить. Потом холодина будет лютая. «Ничего, – говорит, – хорошая музыка и творчество победят любой холод. Особенно душевный».

Вот так некоторые северодвинские батюшки отвечают синьорам Амати, Страдивари, Гварнери и иже с ними. Хороший ответ. Творческий. Buona risposta, как говорят у них.

Скупой Колька

Дымящийся «глушак», паровоз из советских фильмов, трубы какого-нибудь череповецкого завода, извергающие черные клубы отходов, – это ничто по сравнению с количеством того, что выкуривал за день Колька. Дымил так, что глаза щипало. Дома – ни-ни, а вот на улице или у подъезда – страсть просто. Можно было довольно точно определить его местонахождение в городе: где дым столбом, там и Колька.

Мы к нему сильно не приставали: товарищ был на войне. Там, говорит, и пристрастился. Однажды к нему с обличительными наставлениями попыталась было сунуться приходская активистка, так он очень вежливо отвел ее в сторону и в краткой беседе объяснил, что «каждение бесам» – это, по его скромному мнению, дым от выстрелов из оружия разного вида, а также испарения на морозе от крови убитых людей. Потом добавил пару историй про такой вот кровавый мороз, и активистка зареклась обличать кого бы то ни было.

Мы тоже не обличали. А чего обличать: Колька и сам признавал, что всё это не дело, вся эта табачина, бросить бы надо. Да и дорого – страшное дело: «В неделю чуть не полторы тысячи на сигареты уходит, а я мужик скупой. Вот только бросить никак не могу». Насчет скупости подтвердить не можем, наоборот: если кому когда чем-то помочь надо, то первым делом обращаются именно к Кольке. Чтобы хоть раз отказал в помощи – в переезде ли, картошкой ли поделиться, деньгами ли – нет, такого не было вообще. Но курить продолжал вовсю, несмотря на кашель. Так и маялся лет десять, а может, и больше.

С некоторого времени дыму в городе резко поубавилось. Не то чтобы «глушаки» портиться перестали – чего-чего, а это пожалуйста, – а Колька, как оказалось, с табаком расправился. Причем серьезно, по-военному. Призвали парня к ответу: учи жизни. Тот разулыбался, вздохнул, впервые на нашей памяти не кашлянув ни разу, не захрипев:

– Чего мне вас жизни-то учить? Тут всё просто: из-за жадности.

– А-а. Знаем мы твою жадность, колись давай.

– Ладно. Аню помните? Ну, прихожанку нашу давнюю. Которая красавица.

– Конечно. Давно, кстати, не видели. Где она?

– Я узнал, что она, когда была пару месяцев назад у друга в Питере, упала: споткнулась где-то во дворе, ударилась головой о поребрик. Кома. Только-только вышла, состояние сейчас стабильно тяжелое. Еле-еле начала двигать рукой. Ее друг обратился через соцсети ко всем с просьбой, с мольбой даже: помочь с размещением в реабилитационном центре. Короче, нужны были деньги. Много. Я сижу перед компом, в экран уставился, там фото Ани в больнице: вся в бинтах, глаза пронзительные. Курю как сумасшедший – чуть не всю пачку за вечер выдул.

Пошел в магазин за новой. Иду и думаю: вот сейчас еще пару пачек куплю, еще пару сотен выкину. В дым ведь выкину, а? Уж не знаю, что на меня и нашло, но у самых дверей табачной лавки развернулся, пришел домой, открыл страницу банка и те деньги, которые хотел потратить на табак, перекинул Аньке на лечение. На следующий день то же проделал. И через день. И так далее. Потому что сравнил: в месяц трачу около трех тысяч на курево, кашляю как сволочь, – а друг Анькин пишет: «Кто сколько может, помогите, пожалуйста!» Что, не могу я разве эти три тысячи не на свои черные легкие, а на Анькину светлую голову потратить? Я ж смогу: мужик я или нет?

Первые дни ломало не по-детски, конечно. Но я представлял себе Аню, которая лежит на больничной койке, и курящего себя: чего стоят мои молитвы сквозь дым, если я, помимо благочестивых фраз, ничем ей не помогаю? Злой был на себя. Так потихоньку и отпустило. Получается сейчас, что больная Аня вылечила меня от пристрастия к сигаретам. А я, сами знаете, мужик скупой: зачем тратить деньги на всякие препараты, если можно бесплатно всё обустроить?

После Коли бросили курить еще двое друзей. Тоже стали Ане помогать. Тоже скупые, наверное.