Ловац из Йовца

Бранимир сидел у окна, пил кофе и соображал погоду.

– Что ж это ты на крылечко не выйдешь? – вежливо его спрашиваю, подкладывая полено в печь на кухне. – Тепло ли тебе, юноша?

Улыбается, но отвечает ворчливо:

– А-а, понаехали тут некоторые с севера, понавезли с собой холода сибирские – сиди теперь, думай: то ли минус двадцать, то ли все тридцать! Я что-то градуснику не верю. Сам иди – снег заодно разгребешь. Всё польза. Только кофе сначала выпей, северянин, тоже мне.

– Между прочим, я к вам греться приехал!

– Лопату в руки – во дворе и согреешься! Таких холодов я с детства не помню. Из-за некоторых с севера даже автобусы не ходят, с электричеством проблемы, водопровод заикается. Приглашай вас потом в Сербию…

– И это всё я? И часовню – тоже я?

Бранимир расхохотался:

– Собирайся давай! Пора ехать!

Сербско-русское утро удалось на славу. Снег вокруг дома, конечно, давно уже убран, стол, несмотря на раннее утро, ломится от угощения, машина, несмотря на действительно серьезные минус двадцать пять, готова.

Насчет часовни – и шутка, и не шутка: несколько месяцев назад Бранимир, разъезжая по окрестностям городка Владичин Хан, по селам и деревенькам, набрел в лесу на храм, который находится. внутри огромного дуба.

– Вот те раз, – говорит, – самый настоящий маленький храм, иконы, свечи, – и всё это в дубовом лесу! Что такое? Кто построил? Кто служит?

Надо выяснить. Позвонил. «Приезжай зимой. У нас тут такое диво! Вместе и узнаем».

Что же есть нерушимое на свете?

Село Йовац – это ориентир. От Владичина-Хана по холмам, покрытым снегом, по сумрачному, спящему лесу – километров тридцать.

Дальше знает только Бранимир. Лес, тропинка: ага, уже кто-то прошел до нас сегодня. Идем в чащу по следам, только снег поскрипывает. Оглядываюсь: где же церковь-то?

Крик Бранимира:

– Ну ничего ж себе!

Подбегаю: огромный ствол дуба, надломленный, видимо, ураганом, наклонился к земле метрах в двух над сохранившимся, но сильно пострадавшим храмом.

– Ведь пару месяцев назад еще стоял крепко, а сейчас – гляди-ка: обрушился дуб! Но вход – вот он.

Заходим внутрь дуба. Разбитые иконы лежат под коркой льда, часть образов еще висят на стенах, свечи стоят у малюсенького аналоя, крест. Судя по количеству свечей, несмотря на обрушение этой самодельной церкви, прихожане все-таки есть. Только заходить сюда можно по одному, максимум по двое.

Бранимир – печально:

– Жалко-то как! Такой красивый храм был, уютный, а потом, получается, пострадал из-за недавнего урагана. Разбился храм…

Помолчал, взглянул на серое небо.

– Какое все-таки грустное чувство: всё на свете, любая красота, любые наши начинания – им всегда приходит конец. Я не фаталист, сам понимаешь, но, честно говоря, вот именно сейчас, у этого разбитого храма в дубе, я просто слышу голос Христа, когда Он говорил Своим ученикам, восхищавшимся тем иерусалимским Храмом. Всему на свете приходит конец. Если даже храмы разрушаются, то что же есть нерушимое на свете?

Бредем обратно: Бранимир угрюмо, я озираюсь по сторонам. Шутка ли: церковь в стволе дерева. Тут прямая параллель с нашими северными краями: помнится, в дупле липы устроил себе келью преподобный Павел Обнорский, когда поселился в пределах Северной Фиваиды. А вдруг сейчас отшельник какой-нибудь сербский выйдет, улыбнется по-доброму, что-то важное-важное скажет, отчего сердце рассмеется?

Поднимаемся на холм, видим – стоит домик. Обычный сербский деревенский домик, участочек, ульи, дым из трубы. Решили расспросить хозяев – вдруг да знают что-нибудь о строителе этого таинственного храма.

Шуметь у входа не потребовалось: дверь открылась, и на пороге появился дедушка в свитере и «трениках»:

– Привет честной компании. Чего пожаловали?

Ну, мы представились, рассказали о себе.

– Ага. Хоть не туристы. На паломников больше похожи, и это радует.

По разговору уже чувствуется, что перед тобой священник. Так и есть.

– А меня зовут Люба, я – священник, хоть и на пенсии. Живем здесь с матушкой, стареем потихоньку, готовимся. Рядом с лесом жить полезно: он учит умирать без печали. Печаль, оно конечно, присутствовать должна, но печаль о своих грехах. Если вы понимаете, про что я толкую. Что-то холодно на улице. Ракию будете? Будете, будете. Ма-атушка, а дай-ка чем гостей угостить!

Печаль о своих грехах медленно, но верно отошла, хоть и на время.

Сидели беседовали. Отец Люба немного рассказал о себе. Да, служил в разных местах Сербии, последнее место служения – приход неподалеку от Владичина-Хана, потом вышел на пенсию, был почислен за штат и с тех пор живет в этом бедном домишке на холме возле дубового леса. Жаловаться на жизнь, сетовать? А смысл? Пока глазами не ослаб, много читал. Сейчас больше думает, размышляет, гуляет. Конечно, весна и лето много приятнее, но ведь и осень с зимой наводят на размышления, мало ли что невеселые, зато полезные.

Да, про храм слышал. Построен, точнее устроен, в честь святого великомученика Пантелеимона. Кем, не упомнит. Вроде бы умер уже тот строитель, Царствие ему Небесное. Нет, сам там не служил, просто мимо проходил пару раз. Народное благочестие, вот и всё. «Ну, с Богом, ребятки, а то мне и правда холодно!»

Едем по холмам медленно. Жаль, что не разузнали как следует про церковь, но что тут поделаешь: если уж строитель умер, то, как ни крути, ничего не узнаешь. Смотрим: впереди – машина, на ней – ружья, перед ней – костер, вокруг костра – мужики, охотники местные.

– Слушай, а давай мужиков спросим. Может, они что знают?

– О чем речь.

Бранимир останавливается, открывает окно и спрашивает подошедших веселых дядек, не знали ли они того самого благочестивого строителя, который недавно умер. Дядьки как воды в рот набрали: смотрят то на нас, то друг на друга, не шелохнутся. Что-то мы, похоже, не то сказали.

Один подходит ближе, наклоняется и орет:

– Не знал, что на том свете на фазанов охота открыта. Не подскажешь, это свет какой – тот или этот? С чего это вы взяли, что я помер?

Тут все упали со смеху, а мы, жутко смутившись, вылезли из машины…

Стояли у костра, слушали неторопливый рассказ. Оказывается, лет двадцать назад его другу Драголюбу, музыканту (очень любил играть на гармошке), приснился сон, в котором тому было дано повеление устроить в дереве храм в честь великомученика Пантелеимона. Сначала списали на фантазии, но, когда сон повторился, призадумались.

Потом решили: поступим так, как было сказано. Собрали инструменты, пошли в лес, нашли подходящее дерево и в течение короткого времени выполнили то приказание. Ходили в лес, молились. Потом об этом узнали другие – соседи, друзья, – молитвенников стало больше.

– Туристическая достопримечательность?

– Ну, кому как. Кто-то и в Косово ездит на монастыри поглазеть, а не помолиться, кому-то и в Иерусалиме интересны «достопримечательности», а не молитва, кто-то и в России больше ценит не молитву, а «красоту распевов».

Нет, мы все правда молиться туда ходили. Иногда священник знакомый приезжал, молебны служили. Туристы, то-сё, это уж потом понабежало. Без молитвы плохо, понимаете, парни? А недавно друг скончался, это правда. И вскоре вихрь обрушил казавшийся скалой дуб – осталось только то, что вы и видели.

Я не хочу приписывать себе всякие сновидения-видения, но мы тут с ребятами поговорили и решили: подходящих деревьев в лесу еще много – а давайте вместо порушенного еще один храм поставим. Цель та же: спокойная молитва в лесу. Почему нет? Инструменты есть, руки, слава Богу, к тому месту приставлены – Господь благословит, храм и появится. Надеемся, в наступившем уже году.

А над развалинами горевать особо нечего: всё в мире преходяще. Не в бревнах Бог, мне кажется. Знаете, что не может быть никогда разрушено? Молитва. Настоящая молитва. Ладно, хватит тут теологию разводить – давайте песню споем, что ли.

Как меня зовут? Зовите просто: Ловац (серб. охотник).

Потом улыбнулся.

– Хватит таинственности: Милое Илич меня зовут, всегда готов куслугам.

Сказал еще, что если мы к нему не приедем через пару месяцев, ну хотя бы весной или летом, сильно обидится, а мужики вокруг подтвердили: «Этот может, так что вы лучше приезжайте». Улыбнулись на прощание, руки пожали друг другу.

С Бранимиром ехали молча. Шутить как- то не хотелось. Просто улыбались, глядя на вроде бы сумрачное, а на самом деле доброе небо. Таких рассуждений от простого сельского охотника мы ну никак не ожидали. Вот тебе и Ловац из Йовца.