В нескольких сотнях миль оттуда, в Баварии, в небольшой деревне Нойхауз-ам-Шлирзее Бригитта Франк забрала своих младших из детского сада – в тот самый день, после казни.

– Мама явилась в весеннем платье с цветочными узорами и объявила нам, что отец ушел на небеса, – вспоминал Никлас. – Мои сестры и брат заплакали, а я молчал, потому что теперь я понимал: это произошло. Думаю, тогда и начался наш великий раскол, тогда я и начал отходить от своей семьи.

Спустя годы Никлас разыскал Сикста О’Коннора, капеллана, сопровождавшего Франка в тот спортивный зал. «Ваш отец шел на виселицу, улыбаясь, – сообщил ему капеллан. – Даже в тюремной камере Нюрнберга ваш отец испытывал страх перед вашей матерью».

Никлас никогда не забывал этот день и часто мысленно возвращался к нему. Мы вместе посетили опустевшее тюремное крыло Дворца правосудия, посидели в камере – в такой же был заключен его отец.

– Вот еще занятная подробность, – сказал Никлас. – Когда за отцом пришли, чтобы вести его на виселицу, когда открыли дверь, застали его на коленях.

Никлас и сам опустился на колени, чтобы мне это продемонстрировать.

– Он сказал священнику: «Отче, когда я был маленьким, мама каждый день крестила меня перед уходом в школу». – Никлас перекрестился. – «Пожалуйста, перекрестите меня сейчас», – попросил он священника.

Никлас задумывался о том, было ли и это поведение отца показным.

– Возможно, в такой момент, незадолго до виселицы, до смерти… он знал, что не увидит ночь с 16 на 17 октября, и, возможно, это была действительно искренняя просьба, последний и единственный в его жизни честный поступок.

Никлас немного помолчал.

– Он хотел вернуться в невинное детство, стать снова тем, кем он был, когда мать крестила его.

Еще немного помолчав, Никлас добавил:

– Сейчас я впервые понял. Думаю, он хотел снова стать ребенком, тем, кто еще не совершил никаких преступлений.

Тем не менее Никлас был уверен в том, что частичному признанию вины, которое его отец сделал на суде, недоставало искренности, и не считал повешение слишком жестокой карой.

– В целом я противник смертной казни, – без лишних эмоций подытожил он, – однако не применительно к моему отцу.

В одном нашем разговоре Никлас припомнил письмо, написанное его отцом адвокату Зайдлю накануне казни.

– Он писал: «Я не преступник», – с отвращением процитировал Никлас. – Так что на самом деле он взял обратно все то, в чем признался на суде.

Когда мы обсуждали последнюю встречу отца с сыном, разговор Франка со священником, молчаливую мощь Бригитты Франк, Никлас сунул руку в нагрудный карман и вытащил кожаный бумажник.

– Он был преступником, – тихо проговорил он, доставая из бумажника маленькую черно-белую фотографию, потертую и потускневшую. Протянул ее мне.

На фотографии – тело его отца, распростертое на скамье, безжизненное: снимок сделан через несколько минут после казни, на груди – табличка.

– Каждый день я смотрю на эту фотографию, – сказал Никлас, – чтобы напомнить себе, чтобы убедиться: он мертв.

Ганс Франк после казни. 16 октября 1946