Лаутерпахт написал Рахили (она в это время навещала родителей в Палестине), попытался изобразить этот день, «полный эмоций», который он никогда не забудет, но о котором предпочтет не упоминать более. «Незабываемое впечатление – впервые в истории увидеть на скамье подсудимых суверенное государство».

Слушая, как советские обвинители перечисляют убийства в Лемберге, он все еще гадал, какая участь постигла его семью. Пресса отметила присутствие известного юриста, игравшего важную роль в команде бравого Хартли Шоукросса. Группа молодых британских юристов «сильно укреплена профессором Лаутерпахтом из Кембриджского университета», сообщала «Таймс», называя его «выдающимся авторитетом в сфере международного права». Накануне он добрался из Кембриджа в Нюрнберг и разместился в «Гранд-отеле» (бар в этом заведении остается неизменно прекрасным и поныне). Пропуск № 146 обеспечивал Лаутерпахту доступ во все помещения Дворца правосудия («Этот пропуск дает право проходить в особо охраняемую зону и в зал суда»).

Когда советские прокуроры заговорили о преступлениях против человечества, тем самым на первый план вышла задача защищать отдельного человека. Концепцию геноцида Лаутерпахт считал практически неприменимой и не одобрял ее, опасаясь, что новый термин как раз и помешает защите отдельных лиц: такая сосредоточенность на геноциде усилит деление на «мы» и «они», в очередной раз противопоставляя различные группы.

Лаутерпахт изучал подсудимых вблизи, в том числе и Франка, и это стало для него одним из главных впечатлений. «Стол мой располагался примерно в 15 метрах от обвиняемых», – пояснил он Рахили, то есть он мог рассматривать их почти в упор. «Большим удовлетворением» было видеть их лица, когда во всеуслышание зачитывался список преступлений. Но даже Рахили он ничего не писал об ужасных фактах, которые всплыли в первый же день, о событиях в Лемберге летом 1942 года. Смотрел ли он на Франка с особым вниманием? Заметил ли Франк Лаутерпахта? Когда я спросил Эли, знает ли он, где сидел его отец – на галерее для зрителей, или рядом с британскими обвинителями, или еще где-то, – Эли сказал, что такой информации у него нет.

– Мой отец никогда не заговаривал со мной об этом, – пояснил он, – и фотографии отца в зале суда тоже нет.

Единственная фотография британской команды обвинения (опубликованная в «Иллюстрейтид Лондон Ньюз») сделана за пределами судебного зала. Двенадцать хмурых мужчин в костюмах. Шоукросс сидит в центре, нога на ногу, руки скрещены на груди. Слева от него, глядя прямо на фотографа, сумрачный Дэвид Максвелл Файф, а рядом, в начале переднего ряда, – Лаутерпахт, тоже смотрит в камеру со скрещенными на груди руками. Он выглядит уверенным, даже удовлетворенным.

Мне хотелось знать, какое место занимал Лаутерпахт в судебном зале № 600. Теплым сентябрьским днем я отправился в фотоархив Getty Images в западном пригороде Лондона. Там я нашел много снимков с процесса, в том числе бесценную подборку, сделанную по заказу «Пикчер пост» – эта прекратившая свое существование газета в ту пору направила в трибунал несколько фоторепортеров. Были там контрольные листы – «снимки немецкого фотографа», с иронической улыбкой пояснил архивариус, – и множество негативов на хрупких стеклянных фотопластинках. Чтобы посмотреть их, понадобился специальный аппарат. Это занятие отняло много времени: каждую пластину требовалось вынуть из защитного прозрачного конверта, поместить в аппарат, аппарат настроить на резкость. За тот вечер, когда я упорно искал Лаутерпахта, через мои руки прошли сотни конвертиков и содержащихся внутри них стеклянных пластинок. Много часов спустя я наконец отловил Лаутерпахта в тот момент, когда он входил в суд в первый день заседаний – напряженный, в темном костюме с белой рубашкой, знакомые круглые очки высоко сидят на переносице. Он идет за Хартли Шоукроссом, который слегка пренебрежительно смотрит в камеру. Оба они должны вот-вот увидеть подсудимых.

Я продолжал перебирать стеклянные пластинки, всматриваться в крошечные лица, надеясь еще раз увидеть Лаутерпахта. В тот день в суде было столько народу, что занятие мое можно было бы сравнить с поиском знакомого лица на картине Брейгеля. И все же я нашел его, очень близко от Франка.

Фотография была сделана в первый день процесса, с верхнего уровня, она охватывает значительную часть зала. Подсудимые оказались в правом нижнем ее углу, хорошо видна крупная фигура Германа Геринга, который подался вперед, на нем чрезвычайно просторный светлый костюм. Видно еще пятерых подсудимых рядом с Герингом, дальше в кадр попадает подоконник того окна, с которого сделан снимок. Я приметил склоненную голову Франка. Он сидит рядом с Альфредом Розенбергом, который словно разглядывает что-то на коленях у Франка.

В середине фотографии я насчитал пять длинных деревянных столов, вокруг каждого стояло девять-десять стульев. Британская команда обвинителей располагалась за вторым столом слева. Там сидел Дэвид Максвелл Файф, а напротив него за кафедрой стоял советский прокурор и обращался к судьям, которых уже не было видно. Лаутерпахт уместился в конце того же стола: руки сжаты под подбородком, взгляд пристальный, вдумчивый. Он смотрит в сторону подсудимых, от Франка его отделяет всего лишь несколько столов и стульев.

У Франка в тот день хватало своих забот. Он рассказал Альфреду Розенбергу и Бальдуру фон Шираху, бывшему гауляйтеру Вены, организовавшему отправку Малки Бухгольц и еще шестидесяти пяти тысяч евреев в Терезиенштадт, что получил письмо от Бригитты. Жена сообщала, что Никлас и остальные дети просят милостыню на улице.

Шоукросс (смотрит в камеру) входит в зал суда, следом за ним Лаутерпахт. Нюрнберг. 20 ноября 1945

– Скажи, Розенберг, неужели все разрушения, все несчастья были необходимы? – задал он вопрос. – Какой смысл в этой расовой политике?

Бальдур фон Ширах расслышал объяснения Розенберга: мол, он не думал, что его версия расовой политики поведет к войне и массовым убийствам. «Я искал мирного решения».