Глава 26

Тихим воскресным днем, ближе к вечеру я стоял на лужайке перед входом в «Пристанище» и ждал Благородного Матфея. На протяжении последних тридцати шести часов южную половину штата беспрестанно терзали раскаленные ветры, и, хотя уже приближалось время заката, жара упорно отказывалась отступать. Мокрый от пота, одетый не по погоде в джинсы, фланелевую рубашку и кожаный жилет, я жаждал поскорее оказаться в тени старых дубов, окружающих фонтан.

Мэттьюс вышел из главного здания в окружении кокона последователей и, бросив взгляд в мою сторону, жестом предложил им разойтись. Поднявшись на возвышение, они расселись и занялись медитацией. Мэттьюс приблизился ко мне, медленно, размеренно, глядя себе под ноги, словно ища что-то в траве.

Мы оказались лицом к лицу. Не поздоровавшись со мной, Мэттьюс опустился на землю, сложился в позу лотоса и погладил бороду.

– Я не вижу на вашей одежде карманов, – сказал я. – Нет места, чтобы вместить значительное количество наличных. Надеюсь, это не означает, что вы не отнеслись ко мне серьезно.

Не обращая на меня внимания, Мэттьюс сидел, уставившись в пустоту. Я терпел это несколько минут, затем разыграл спектакль, показывая, что начинаю терять терпение.

– Мэттьюс, прекратите этот вздор насчет святого гуру. Пора поговорить о деле.

Муха села Мэттьюсу на лоб, не спеша прошла по краю кратера шрама. Похоже, ему не было до нее никакого дела.

– Изложите свое дело, – негромко произнес он.

– Я полагал, что достаточно ясно сказал все по телефону.

Сорвав стебель клевера, Мэттьюс покрутил его в своих длинных пальцах.

– Да, некоторые вещи. Вы признались в незаконном проникновении на территорию, нападении на брата Барона и грабеже со взломом. Остается неясным, почему у нас с вами должны быть какие-то… дела.

– Однако вы здесь. И слушаете.

Он усмехнулся:

– Я горжусь тем, что всегда стараюсь быть беспристрастным.

– Послушайте, – сказал я, разворачиваясь, чтобы уйти, – последние два дня выдались для меня очень тяжелыми, а терпеть вздор я и в лучшие времена не умел. Я ясно выразился, что мне нужно. Если вам нужно время, чтобы подумать, пожалуйста. Просто добавляйте по тысяче в день в качестве пени за задержку.

– Садитесь, – сказал Мэттьюс.

Усевшись напротив, я подобрал под себя ноги. Земля была горячая, словно сковорода. Зуд у меня в груди и животе усилился. Вдалеке сектанты отвешивали поклоны и обнимались.

Отпустив бороду, Мэттьюс рассеянно провел ладонью по траве.

– В телефонном разговоре вы упомянули значительную сумму, – сказал он.

– Сто пятьдесят тысяч долларов. Тремя частями по пятьдесят тысяч каждая. Первая сегодня, остальные две с шестимесячным интервалом.

Он усиленно постарался изобразить, что находит мои слова занятной шуткой.

– Во имя всего святого, с какой стати я должен заплатить вам такие деньги?

– Для вас это мелочь. Если та партия, которую я видел пару дней назад, для вас обычное дело, вы со своими зомби запихиваете столько себе в нос всего за одну неделю.

– Вы намекаете на то, что мы применяем незаконные наркотики? – насмешливо спросил Мэттьюс.

– Боже упаси! Вне всякого сомнения, вы забрали припасы из тайника и перепрятали их в другое место, и теперь готовы с распростертыми объятиями встретить полицейский обыск. Как это было в тот раз, когда я впервые побывал здесь. Но у меня есть моментальные фотографии с вашего сборища, из которых можно составить отличный альбом старческой порнухи. Дряблые, потрепанные тела, сплетающиеся в порывах страсти. Миски со «снежком» и соломинки в носах. Не говоря про пару отчетливых снимков тайника у вас в комнате под книжным шкафом.

– Фотографии взрослых людей, по взаимному согласию занимающихся сексом, – повторил Мэттьюс, внезапно переходя на тон профессионального юриста, – миски на столе, содержащие неизвестное вещество. Пластиковые пакеты. В сумме это ничто. На сто пятьдесят тысяч определенно не тянет.

– Сколько будет стоит избежать обвинения в убийстве?

Мэттьюс прищурился, и лицо у него стало волчьим, хищным. Он попытался пересмотреть меня, но это состязание изначально было обречено на проигрыш. Зуд стал невыносимым, и я обрадовался возможности хоть немного отвлечься, глядя на эту жестокую маску.

– Продолжайте, – наконец сказал Мэттьюс.

– Я снял с документа три копии, добавил к каждой по странице разъяснений и положил в разных надежных местах. Вместе с фотографиями и инструкциями прокурорам на случай моей безвременной кончины. А перед этим я несколько раз все перечитал. Очень увлекательно.

Внешне Мэттьюс оставался спокойным, однако его выдала правая рука. Костлявые белые пальцы вцепились в землю и выдрали клок травы.

– Общие слова не имеют никакой ценности, – хрипло прошептал он. – Если у вас есть что сказать, выкладывайте.

– Хорошо, – сказал я. – Давайте вернемся назад на двадцать с небольшим лет. Это было задолго до того, как вы затеяли этот бред с гуру. Вы сидите у себя в кабинете на Кэмден-драйв. Напротив неказистая маленькая женщина по имени Эмма. Она приехала в Беверли-Хиллз издалека, из захолустного городка под названием Ла-Виста, и заплатила вам сто долларов за конфиденциальную юридическую консультацию. По тем временам большие деньги.

История Эммы печальная, хотя вы, несомненно, находите ее третьесортной мелодрамой. Оказавшись в ловушке брака без любви, Эмма решила найти утешение в объятиях другого мужчины. Который дал ей почувствовать то, о существовании чего она даже не догадывалась. Эта связь явилась спасением, райским блаженством. До тех пор пока Эмма не обнаружила, что забеременела от своего любовника. В панике она скрывала беременность сколько могла, а когда это уже стало проявляться внешне, сказала мужу, что ребенок его. Рогатый муж пришел в восторг и решил отпраздновать это знаменательное событие, и, когда он откупорил бутылку шампанского, бедная Эмма едва не умерла от стыда.

Она подумывала об аборте, но побоялась пойти на него. Она молила Бога о выкидыше, но этого не произошло. Вы спрашиваете у нее, рассказала ли она о проблеме своему любовнику, и она приходит в ужас от одной только мысли об этом. Он один из столпов общества, помощник шерифа, на которого возложена обязанность поддерживать закон и порядок. В довершение ко всему он женат, и его собственная жена также беременна. Зачем разрушать сразу две семьи? К тому же он уже давно не объявлялся, подтверждая подозрения Эммы в том, что для него эта связь с самого начала была исключительно плотской. Чувствует ли Эмма себя брошенной? Нет. Она согрешила и теперь расплачивается за это.

По мере того как у нее в чреве зреет зародыш, растет и бремя ее тайны. Эмма живет во лжи восемь с половиной месяцев и больше не может вынести это. В тот день, когда ее мужа нет в городе, она садится на автобус и едет на север, в Беверли-Хиллз.

И вот Эмма сидит в вашем большом роскошном кабинете, чувствуя себя не в своей тарелке, до родов считаные дни, она в смятении, ей страшно. Много бессонных ночей она обдумывала, как ей быть, и наконец приняла решение. Она хочет обрести свободу. Развод, быстрый и легкий, без каких-либо объяснений. Она уедет из города, родит ребенка одна, возможно, в Мексике, отдаст его в приют, после чего начнет новую жизнь вдали от места своего грехопадения. Эмма прочитала о вас на страницах голливудского журнала и рассудила, что вы именно тот, кто ей нужен.

Чем дольше вы ее слушаете, тем очевиднее для вас становится, что о быстром и легком разводе не может быть и речи. Процесс получится долгим и грязным. Само по себе это не остановило бы вас от того, чтобы за него взяться, поскольку именно грязные дела приносят самые жирные гонорары. Но Эмма Своуп не ваша клиентка. Тусклая, бесцветная провинциалка. Что гораздо важнее, от нее не пахнет деньгами.

Вы забрали ее сотню и отговорили прибегать к вашим услугам. Посоветовали обратиться к адвокату из местных. Эмма ушла от вас с красными глазами и большим животом, а вы задвинули дело в архив и забыли о нем.

Много лет спустя вас ранили в голову, и вы решили кардинально изменить свою жизнь. К тому времени у вас имелись связи со многими из тех, кто ворочает большими деньгами, а в Лос-Анджелесе это также означает и наркобизнес. Не знаю, кому первому пришла в голову эта мысль, вам или кому-то еще, но вы принимаете решение зарабатывать мегадоллары в качестве посредника в торговле кокаином и героином. И то, что это занятие преступное, только добавляет привлекательности, поскольку вы считаете себя жертвой системы, которой вы так преданно служили. Да и деньги и власть также значительные.

Для успеха предприятия вам нужно место недалеко от мексиканской границы и хорошее прикрытие. Ваши новые партнеры предлагают маленький аграрный городок к югу от Сан-Диего, Ла-Виста. Они знают, что прямо на окраине города выставлен на продажу старый монастырь. Место тихое и уединенное. Они уже давно нацелились на него, но нужно придумать, как избежать назойливого любопытства местных жителей. Вы смотрите на карту, и что-то щелкает у вас в сознании. Пуля не уничтожила старые воспоминания. Нужно порыться в архивах. Ну, как у меня пока что получается?

– Продолжайте, я вас внимательно слушаю.

Ладонь Мэттьюса была зеленой и влажной от вырванной травы, сжатой в комок.

– Вы проводите небольшие исследования и выясняете, что Эмма Своуп так и не обратилась к другому адвокату. Визит к вам явился единственной вспышкой инициативы в ее робком и покорном существовании. Замкнувшись в себе, Эмма проглотила свою тайну и жила с ней. Родила очаровательную рыжеволосую дочь, которая выросла и стала необузданным подростком. Герой-любовник также здесь, поддерживает правопорядок. Но теперь он уже не помощник шерифа. Он главный начальник. Человек, на которого все смотрят снизу вверх. Такой могущественный, что он определяет эмоциональный тон города. Прибрав его к своим рукам, вы будете вольны делать все, что пожелаете.

На вытянутом бородатом лице не осталось и следа былой спокойной невозмутимости.

– Скользкие людишки со своими вонючими мелкими интригами, – прорычал Мэттьюс. – Пребывают в заблуждении, будто их никчемная жизнь имеет какой-то смысл.

– Вы отправили шерифу копию дела, пригласили его в Беверли-Хиллз для разговора, в глубине души ожидая, что он оставит ваше письмо без ответа или просто пошлет вас к черту. Что могло произойти в худшем случае? Незначительный скандал? Досрочный выход на пенсию? Но шериф прибежал к вам как миленький на следующий день, правильно?

Мэттью рассмеялся вслух. В этих звуках не было ничего приятного.

– Заявился спозаранку, – кивнув, подтвердил он, – в своем нелепом ковбойском наряде. Попытался строить из себя крутого, но сам дрожал как осиновый лист – дурак!

Это воспоминание доставило ему злорадное удовольствие.

– И вы сразу же поняли, – продолжал я, – что задели что-то жизненно важное. Разумеется, только на следующий год, когда девушка пришла работать к вам, вы сообразили, в чем дело, однако вам не требовалось понимать правду, чтобы ее конвертировать.

– Этот деревенщина готов был купиться на любой блеф, – презрительно заметил Мэттьюс.

– Должно быть, – сказал я, – то лето выдалось интересным. Ваша новенькая организация оказалась под угрозой со стороны шестнадцатилетней девушки.

– Нона оказалась настоящей нимфоманкой, – презрительно поморщился Мэттьюс. – Она была падкой на стариков. С самого первого дня, как она попала сюда, до меня стали доходить слухи. Однажды я застал в кладовке, как она берет в рот у шестидесятилетнего пердуна. Оторвал ее от него и вызвал Хоутена. И то, как они посмотрели друг на друга, красноречиво объяснило мне, почему то давнишнее дело превратило его в тряпку. Он трахал собственную дочь, сам того не зная. Я понял, что крепко держу его за яйца. Навсегда. И дальше мне не составило никакого труда заставить его работать на меня.

– Как это оказалось кстати.

– Лучше не придумаешь! – просиял Мэттьюс. – Перед выборами, когда пограничная охрана начинала особо усердствовать, Хоутен отправлялся в Мексику и сам доставлял нам груз. Нет ничего лучше персонального полицейского эскорта.

– Чертовски выгодный расклад, – сказал я. – Такой стóит сохранить любой ценой. На вашем месте я бы посчитал сто пятьдесят тысяч выгодным предложением.

Мэттьюс уселся поудобнее. Воспользовавшись возможностью, я распрямил ноги и скрестил их наоборот. Одна нога успела затечь, и мне пришлось осторожно встряхнуть ее, чтобы восстановить кровообращение.

– До сих пор я слышал одни только предположения, – спокойно произнес Мэттьюс. – Ничего такого, что можно считать товаром.

– Это еще не все. Давайте поговорим о докторе Огюсте Валькруа. Осколок шестидесятых, ярый сторонник свободной морали. Не знаю точно, как вы с ним сошлись, но, вероятно, Валькруа занимался наркотиками в Канаде и был знаком кое с кем из ваших партнеров. Он стал одним из ваших распространителей, взял на себя торговлю в клинике. Какая «крыша» может быть лучше настоящего врача?

Как я понимаю, Валькруа мог получать товар двумя путями. Иногда он сам приезжал сюда за ним, притворяясь, будто посещает семинар. Когда же это было неудобно, вы отправляли товар ему в Лос-Анджелес. Вот чем занимались там Граффиус и Далила в тот день, когда они навестили Своупов. Визит вежливости после передачи партии наркоты. Несмотря на подозрения Мелендес-Линча, они не имели никакого отношения к нежеланию Своупов продолжать лечение Вуди и последующему похищению мальчика из клиники.

Человек Валькруа был никудышный, но он умел слушать пациентов, заставляя их раскрываться. Эту способность он использовал, чтобы совращать – и исцелять, но крайне редко. У него сложились хорошие отношения с Эммой Своуп – он был единственным, кто видел в ней не пустышку, а сильного человека. Потому что он знал о ней то, что больше не знал никто.

Диагноз рака, поставленный ребенку, способен разбить сложившийся уклад семьи, нарушить прежний характер взаимоотношений. Мне неоднократно доводилось видеть такое. Для Своупов стресс оказался сокрушительным: он превратил Гарланда в напыщенного шута и заставил Эмму раскаяться в прошлом. Несомненно, Валькруа застал ее в особенно уязвимый момент. Вне себя от раскаяния, она выложила свою исповедь, потому что он показался ей сострадательным человеком.

Любой другой посчитал бы это еще одной грустной историей, сохранив ее в себе. Но для Валькруа информация имела другое значение. Вероятно, он наблюдал за Хоутеном и недоумевал, почему тот с такой готовностью выполняет ваши приказания. И он был начисто лишен морали – конфиденциальность для него ничего не значила. Когда его будущее на врачебном поприще начало выглядеть шатким, Валькруа приехал сюда и выложил то, что ему известно, потребовав больший кусок пирога. Вы притворились, будто уступаете, накачали его наркотиками так, что он забылся сном, после чего приказали одному из ваших верных последователей отвезти его в Уилмингтонские доки, на полпути отсюда до Лос-Анджелеса. Второй поехал следом в другой машине. Они подстроили смертельную катастрофу, проследили, чтобы все прошло гладко, и уехали. Техника достаточно простая: вставить доску в распорку между сиденьем и педалью газа…

– Очень близко, – улыбнулся Маттиас. – Мы использовали ветку. Ветку яблони. Чистая органика. Валькруа врезался в стену на шестидесяти милях в час. По словам Барри, после этого он стал похож на омлет с помидорами. – Облизнув усы, Мэттьюс бросил на меня жесткий многозначительный взгляд. – Он быстро сообразил, что к чему, алчная свинья!

– Если это должно было меня запугать – тщетные потуги. Сто пятьдесят тысяч. И ни цента меньше.

Гуру вздохнул.

– Сами по себе сто пятьдесят тысяч – это неприятность, – сказал он. – И терпимая. Но кто сказал, что на этом все прекратится? Я покопался в вашем прошлом, Делавэр. Вы были в своем ремесле одним из лучших, однако в настоящее время работаете лишь от случая к случаю. Несмотря на кажущуюся леность, вы любите жить хорошо. Это меня беспокоит. Ничто не вскармливает алчность так быстро, как значительный разрыв между «хочу» и «имею». Новая машина, пара поездок на дорогие курорты, первый взнос за квартиру в Маммоте – и от ста пятидесяти тысяч ничего не останется. И не успею я опомниться, как вы вернетесь с протянутой рукой.

– Я не жадный, Мэттьюс, просто изобретательный. Если бы ваши исследования были доскональными, вы бы узнали, что я сделал кое-какие выгодные вложения, которые до сих пор приносят неплохие деньги. Мне тридцать пять лет, я твердо стою на ногах, я безбедно жил без ваших денег и могу и дальше жить так до бесконечности. Но мне пришлась по душе мысль обобрать мастера обирать других. Единоразовое предприятие. Когда все сто пятьдесят тысяч окажутся у меня в руках, вы больше никогда меня не увидите.

Мэттьюс задумался:

– Как насчет двухсот тысяч кокаином?

– Об этом не может быть и речи. Я никогда не прикасался к этой дряни. Только наличные.

Поджав губы, он нахмурился:

– А вы крепкий орешек, доктор. У вас есть чутье убийцы – чем я восхищаюсь. Барри ошибался насчет вас. Он сказал, что вы прямая стрела, самоуверенный до тошноты. А на самом деле вы шакал.

– Психологом он был отвратительным. Никогда не понимал людей.

– Как и вы, судя по всему.

Внезапно поднявшись на ноги, Мэттьюс махнул рукой собравшимся на пригорке сектантам. Те дружно встали и двинулись вперед – батальон в белом.

Я резко вскочил.

– Мэттьюс, вы совершаете ошибку! Я предпринял меры предосторожности как раз на такой случай. Если я к восьми вечера не вернусь в Лос-Анджелес, папки вскроют. Одну за другой…

– Ты, козел! – оборвал меня он. – Когда я был адвокатом, я пережевывал таких, как ты, с костями и выплевывал! И запугать мозговедов было проще всего. Я заставил одного надуть в штаны прямо в зале суда. А это был самый настоящий профессор, ничуть не меньше. Твоя дилетантская попытка выкрутить мне руки просто смешна. За считаные минуты я выясню, где находятся все до одной папки. Барри хочет допросить тебя лично. Полагаю, это замечательная мысль – его жажда отмщения не имеет границ. Он мерзкий слизняк и великолепно подходит для этой работы. Это будет очень мучительно, Делавэр. А как только информация окажется у меня в руках, от тебя избавятся. Еще один трагический несчастный случай.

Сектанты приближались, угрюмые, похожие на роботов.

– Мэттьюс, остановите их! Не зарывайте себя глубже!

– Очень мучительно, – повторил Мэттьюс, кивком подзывая своих последователей ближе.

Те образовали вокруг нас круг. Непроницаемые лица мужчин и женщин средних лет. Стиснутые губы. Пустые глаза. Пустые души…

Мэттьюс повернулся ко мне спиной.

– А что, если есть и другие экземпляры? О которых я вам не сказал?

– До свидания, доктор, – презрительно бросил он, выходя из круга.

Остальные расступились, пропуская его, и тотчас же сомкнулись, как только он прошел. Я разглядел в толпе Граффиуса. Его дряблое тело дрожало от восторженного возбуждения. На нижней губе повисли слюни. Когда мы встретились взглядами, губа презрительно выдвинулась вперед.

– Взять его! – приказал он.

Шагнув вперед, чернобородый великан схватил меня за руку. Другой здоровяк, грузный, щербатый, схватил меня за другую руку. Граффиус подал знак, и они потащили меня к главному зданию. Два десятка сектантов последовали за нами, распевая погребальную песнь без слов.

Граффиус бежал рядом со мной, с издевкой похлопывая меня по лицу. Задыхаясь от злорадства, он рассказал мне о празднике, который собирается устроить в мою честь.

– У нас есть новое галлюциногенное средство, Алекс, по сравнению с которым «кислота» покажется детским аспирином. Я вколю тебе его в вену и добавлю вдогонку метамфетамина. Тебе покажется, будто тебя окунули в ад и вытащили обратно.

Он мог сказать мне еще многое, однако его словоизлияния оборвал внезапный краткий треск выстрелов, разорвавший тишину симфонией гигантских лягушек. Вторая очередь была длиннее – отрыжка крупнокалиберного автоматического оружия, которую ни с чем не спутаешь.

– Это еще что такое, твою мать! – воскликнул Граффиус, и его бакенбарды задрожали, словно волоски, заряженные статическим электричеством.

Процессия остановилась.

Далее все произошло словно в ускоренном воспроизведении.

Небо наполнилось громом. Рев несущих винтов и мигающие огни вспороли сгущающиеся сумерки. Над головой закружили два вертолета. Из одного донесся раскатистый голос, усиленный мегафоном:

– Я агент Федерального управления по борьбе с наркотиками Сигель! Выстрелы были предупредительными. Вы окружены. Освободите доктора Делавэра и лягте на землю лицом вниз!

Приказ повторился. Снова и снова.

Граффиус крикнул что-то бессвязное. Остальные сектанты словно приросли к земле, воздев взоры к небесам, будто первобытные дикари, обнаружившие новое божество.

Вертолеты нырнули вниз, взъерошив крону деревьев.

Агент Сигель продолжал повторять свое приказание. Сектанты не подчинялись – просто потому, что оцепенели от шока.

Один вертолет направил на группу луч мощного прожектора. Свет был ослепительный. Сектанты прикрыли глаза руками, и началось вторжение.

Десятки бойцов в бронежилетах, вооруженные автоматическим оружием, хлынули со всех сторон с бесшумной эффективностью рабочих муравьев.

Одна группа рейдеров материализовалась из-под моста. Через считаные мгновения вторая появилась из-за главного здания, гоня перед собой унылое стадо скованных наручниками сектантов. Третья нагрянула со стороны поля и взяла штурмом собор.

Я попытался высвободиться, но Чернобородый и Щербатый держали крепко, окаменев в кататоническом ступоре. Ткнув в меня пальцем, Граффиус быстро забормотал что-то, словно обезьяна, накачанная амфетаминами. Подбежав ко мне, он замахнулся кулаком. Я лягнул его правой ногой и попал прямехонько в коленную чашечку. Вскрикнув, Граффиус заплясал на одной ноге. Верзилы тупо переглянулись, не зная, как быть. Через мгновение способность принимать решения у них отобрали.

Нас окружили со всех сторон. Бойцы из-под моста образовали концентрическую окружность вокруг кольца сектантов. Это было пестрое сборище – сотрудники УБН, полиция штата, шерифы округа и по крайней мере один полицейский из Лос-Анджелеса, которого я узнал, – однако действовали все четко и слаженно.

Полицейский-латиноамериканец рявкнул, приказывая всем лечь. На этот раз повиновение последовало мгновенно. Верзилы отпустили мои руки, словно это были оголенные провода. Отступив в сторону, я принялся наблюдать за происходящим.

Бойцы заставили сектантов раздвинуть ноги и тщательно обыскали всех, по два человека на каждого задержанного. Тех, кого уже обыскали, заковывали в наручники и отделяли от группы, словно снимая бусинки с нити, зачитывали им права и под дулами автоматов уводили прочь.

За исключением Граффиуса, которого утащили волоком, вырывающегося и кричащего, члены «Прикосновения» не оказывали никакого сопротивления. Онемевшие от страха, растерянные, они покорно подчинялись полиции и унылой процессией брели в плен в лучах света кружащихся над головой вертолетов.

Массивная дверь в главное здание распахнулась, извергая новый парад пленников и конвоиров. Последним вышел Мэттьюс, в сопровождении целой фаланги полицейских. Он шел как истукан, его губы неистово шевелились. Со стороны это казалось выразительным выступлением в суде, однако гул вертолетов заглушал все звуки. Впрочем, никто все равно его не слушал.

Я проводил взглядом уходящего гуру и, когда вокруг наступило спокойствие, снова ощутил жару. Сняв жилет, я отшвырнул его в сторону и расстегивал рубашку, когда ко мне подошел Майло в сопровождении остролицего мужчины с щетиной на лице. На мужчине под бронежилетом были надеты серый костюм, белая сорочка и черный галстук, и в его движениях сквозила военная выправка. Сегодня утром он показался мне неулыбчивым, но досконально надежным. Представитель УБН старший агент Северин Флеминг.

– Отличное выступление, Алекс! – Мой друг похлопал меня по спине.

– Позвольте вам помочь, доктор, – предложил Флеминг, отстегивая от груди портативный диктофон с радиопередатчиком. – Надеюсь, вам было не слишком неуютно.

– Если честно, зуд был страшный.

– Сожалею. Должно быть, у вас чувствительная кожа.

– Он вообще парень очень чувствительный, Северин.

Улыбнувшись, Флеминг сосредоточился на осмотре диктофона.

– Похоже, все в порядке, – объявил он, убирая устройство в коробку. – Прием в машине был великолепный – у нас первоклассная запись. Рядом сидела прокурор из Министерства юстиции, и, по ее мнению, поле для деятельности будет обширное. Еще раз хочу вас поблагодарить, доктор. Увидимся, Майло!

Пожав нам руки, Флеминг развернулся и ушел, прижимая к груди диктофон, словно новорожденного младенца.

– Что ж, – заметил Майло, – в тебе то и дело раскрываются новые таланты. Голливуд скоро постучит к тебе в дверь.

– Точно, – согласился я, растирая грудь. – Пусть связываются с моим агентом. Встречаемся в ресторане «Поло».

Рассмеявшись, Майло расстегнул бронежилет:

– В этой штуковине я чувствовал себя тем парнем с рекламы покрышек «Мишлен».

– Вид у тебя был классный.

Мы направились к мосту. Небо потемнело, ветер утих. За воротами заворчали ожившие двигатели. Поднявшись на мост, мы пошли по прохладным камням. Протянув руку, Майло сорвал с плети виноградинку, раздавил ее зубами и проглотил.

– Ты сделал великое дело, Алекс, – сказал он. – Рано или поздно Мэттьюса взяли бы за наркотики. Но доконает его обвинение в убийстве. Если добавить к этому то, что шумиха вокруг Засранца утихла, я скажу, неделя выдалась хорошей.

– Замечательно, – устало согласился я.

Через несколько шагов:

– Дружище, у тебя все нормально?

– Все в порядке.

– Думаешь о мальчишке?

Остановившись, я посмотрел Майло в лицо.

– Тебе нужно срочно вернуться в Лос-Анджелес? – спросил я.

Положив тяжелую руку мне на плечо, он улыбнулся и покачал головой.

– Вернуться назад значит окунуться с головой в бумаги. Это подождет.