Ночной поезд в Рим оказался на удивление комфортным и элегантным. У меня было аккуратное купе с лавкой, которая превращалась в кровать, и Римский экспресс до сих пор мог похвастаться элегантным вагоном-рестораном, где подавали бесподобную еду и вино. Не считая проверки паспорта посреди ночи при пересечении границы и беглого таможенного досмотра несколько часов спустя, меня никто не беспокоил.

От Термини я взял такси до «Эксельсиора». Отель занимал целый угол на пересечении виа Витторио Венето и виа Бонконпаньи. Массивное белое шестиэтажное здание, усыпанное балкончиками и увенчанное высоким куполом, словно каким-то древним молельным шатром, – к таким великолепным палатам я уже начал привыкать в своей новой жизни преступника-дьяволопоклонника. Просторный номер на третьем этаже выходил на виа Венето. Я чувствовал себя так, будто владею всем миром. Преступление еще как окупается. Окупается с лихвой.

После долгого горячего душа я принялся за дело. Зафиксировал черный парик заколками-невидимками и вырезал ножницами накладные усы, как учил Эрни. Размазав театральный клей по верхней губе, прилепил каждую половинку усов и наложил нейтральную пудру для лица, чтобы снять блеск с клея. Из зеркала на меня уставился Гарри Ангел. Жаль, Стерн больше не мог этого увидеть.

Я долго думал о гриме. Большой риск превращаться обратно в человека, от которого я убегал. С другой стороны, не хотелось, чтобы водитель лимузина знал, как я выгляжу. Больше того, если на сегодняшней секретной встрече у меня из-за какой-нибудь случайности слетит капюшон, когда я отправлю Цифера на тот свет, лучше, чтобы выжившие члены собрания думали, что курок спустил кто-то другой.

Убив несколько часов в прогулках по вилле Боргезе и застав вид на силуэт купола Святого Петра на фоне пылающего закатного неба, я вернулся в «Эксельсиор». На виа Венето рядом с виа Сицилия я наткнулся на простую вывеску над дверью номер 55. «У Бриктоп». Неужели? Может ли бар принадлежать той же Аде Смит, с которой я так давно пел блюз? Может, это как «Бердлэнд», названный в честь Чарли «Ярдберда» Паркера – наркомана, который почти никогда не выступал в клубе. Но все же это доброе предзнаменование. Если Бриктоп жива и все еще поет, то это встреча на удачу – волшебный мост в забытое прошлое, портал в неведомое будущее.

Как и «Бердлэнд», «У Бриктоп» находился в подвале. Я спустился по лестнице, не зная, чего ожидать, и вошел в элегантный зал с роскошными толстыми коврами и свисающими люстрами. У входа меня остановил старший официант. Сказал что-то непонятное на итальянском. Я ответил на французском. Официант переспросил, есть ли у меня бронь. Когда я сказал «non», он пустился рассказывать, как ему жаль, но – и тут я его оборвал.

– Пожалуйста, скажите мисс Бриктоп, что Джонни Фаворит хочет спеть с ней еще раз, – сказал я по-английски.

Бриктоп приняла меня как короля. Ее вторая натура. «Зови меня Брикки», – сказала она. Пухлая веснушчатая мулатка, с южным акцентом без примеси тридцати лет экспатской жизни. В шестьдесят лет знаменитые рыжие волосы Брикки поредели и были тронуты сединой. Она сказала, что я не изменился, не считая усов, и спросила насчет носа, сочувственно поцокав языком, когда я ответил, что это боевое ранение.

– Поэтому ушел из бизнеса? – спросил она. – Из-за травмы? Ты был большой звездой. Со смешным носом мог бы стать еще больше.

Я не стал спорить, хоть она бы никогда не угадала настоящей причины. Брикки заправляла пиано-баром. Угольно-черный музыкант в белом смокинге выдавал на пианино хитро закрученные страйд-риффы. Я поужинал сальтимбоккой алла романа с отличной бутылочкой бароло и отказался от того, чтобы Бриктоп платила за меня.

– Ты все равно споешь за свой ужин, Джонни, никуда не денешься, – сказала она, взяв меня под руку и направляясь с развевающимся боа из черных перьев к пианино.

Когда аплодисменты утихли, Брикки поприветствовала посетителей на итальянском и французском. Меня она представила на английском.

– Дорогуши, сегодня особое угощение. Вы все помните Джонни Фаворита. Большая звезда до войны. Кое-кто говорил, он встретил Сатану на перекрестке, прям как Роберт Джонсон. – Бриктоп обняла меня. – Может, что-нибудь из твоего старенького?

Пианист не знал «Dancing with the Devil». Мы остановились на «Voodoo Queen». Мелодию написал Хоги Кармайкл.

Бриктоп с длинной, словно тлеющая палка, сигарой в руке подхватила:

Брикки хотела послушать о моей жизни с тех пор, как видела меня в последний раз. В основном я выдумывал. И все равно ложь часто затрагивала истину, и мне открылись многие забытые моменты из прошлого. Она шутливо упрашивала не уходить, «спеть еще песен и устроить вечеринку». Я сказал, что у меня другая встреча. Самая главная вечеринка в моей жизни.

В номер «Эксельсиора» я вернулся к одиннадцати. Быстро переоделся. Сбросив парадный пиджак, достал из денежного пояса монету Иуды и закрепил на животе «Минифон» в эластичной сбруе. Снял «Омегу» и нацепил фальшивые часы, подключив микрофон к проволочному устройству записи. Излишек провода позволял свободно двигать рукой, даже когда я надел черную сутану. Перед тем как застегнуться на все пуговицы, я сунул «Дерринджер» и пару «Пакмайеров» в передний карман, пришитый специально по моему заказу. Шекель номер тринадцать отправился в карман справа. Я посмотрелся в зеркало. Облачение легло идеально. Слева, где я прятал пушку, ничего не выпирало. Я попрактиковался в выхватывании оружия через сквозной карман. Гладко, как вазелин при дрочке.

В полвосьмого позвонили со стойки. Машина уже ждала. С черным плащом на плечах и капюшоном, сжатым в правой руке, я направился в лифт в обличии священнослужителя. Оба спутника в лифте со сладкими улыбками как будто бы не обратили внимания, что вместо воротничка священника у меня галстук в красно-синюю полоску. Я так и ждал, что они скажут: «Благословите нас, отец».

Миновав роскошный вестибюль, я встретил своего водителя в сером деловом костюме, прислонившегося к капоту черного лимузина «Альфа Ромео».

– «Американ Экспресс», – сказал я.

Он кивнул и придержал для меня заднюю дверь.

– Dove vogliamo andare? – сказал водитель, трогаясь от бордюра.

Спрашивал, куда мы едем. Я догадался благодаря итальянскому разговорнику, который изучал вчера вечером.

– Alla Vaticano. Via di Porta Angelica, – ответил я, заучив ответ заранее. – Porta Sant’anna.

Услышав это, водитель быстро развернулся на 180, не включая поворотник. Мы плыли по темным таинственным улицам. В начале ноября 1938-го я провел здесь с группой Паука две недели, но ничего из них не помнил. Может, тогда я блуждал по тем же тенистым бульварам. Мы переехали реку по какому-то непримечательному мосту. Я натянул в темноте капюшон, вспоминая другой мост, с высокими статуями ангелов. Может быть, когда-то видел его на картинке. И так же может быть, что я проходил по нему двадцать лет назад. Не то чтобы это имело значение. Ангелы мне уже не помогут.

Мы проехали по широкому бульвару, сделали круг на непримечательной площади и свернули направо за угол стены Ватикана, как я узнал из фотографий в путеводителе. Впереди вдоль кирпичной стены на виа ди Порта Анджелика выстроились в длинную очередь дорогие черные машины.

– Accostare! – рявкнул я. – Giusto qui. – Я велел водителю притормозить – слова запомнил из разговорника.

– Allora che cosa?

Мне показалось, он спрашивает, что делать дальше.

– Aspetta. – Я велел ему подождать. – Seguire gli altri, – следуй за остальными. Я надеялся, он понял.

– Si, – ответил водитель.

Долго ждать не пришлось. Пока очередь машин медленно продвигалась вперед, за нами встал еще один лимузин. Мы ползли с выключенными фарами – пробка в один ряд. Я знал, чего ожидать, благодаря истории Сабора о приключении молодого секретаря под прикрытием, так что заранее достал из бархатного кошелька свой шекель Иуды. Большой «Мерседес» перед нами повернул и встал в воротах Святой Анны. Я опустил окно и наблюдал, как швейцарский гвардеец в клоунском трехцветном костюме подходит с алебардой в руке и присматривается к монете, которую показывал незримый пассажир. Гвардеец отступил, махнул машине проезжать и крикнул: «Numero diciasette!» Семнадцать. Я вспомнил, как Янош говорил, что в Италии это считается несчастливым числом.

Мой номер был тринадцатым – несчастливым во всем мире. Неудача преследовала меня с самого рождения. До сих пор я всегда умудрялся обгонять черного пса. Может, сегодня зверь наконец в меня вцепится. Водитель свернул и остановился в воротах. Подошел швейцарский гвардеец. Вблизи он казался не таким уж смешным. Я передал серебряный шекель. Он глянул на него в ладони и вернул.

– Numero tredici! – крикнул он, пропуская нас.

Я смотрел через плечо водителя в лобовое стекло, как «Мерседес» перед нами притормозил у круглой темной башни Николая V. Через открытую дверь в высокой арке проливался свет. Парень в синей униформе с автоматическим пистолетом в поясной кобуре что-то отметил на своем планшете и подошел открыть заднюю дверь. На его круглом кепи с козырьком спереди был приколот значок. Какой-то коп. Видимо, из папской жандармерии. Из машины вышел человек в черном. Коп резко отдал честь и наклонился что-то сказать водителю. Миг спустя «Мерседес» тронулся прочь.

Наша очередь. Папский коп открыл для меня дверцу и резво отдал честь, наклонился, чтобы что-то сказать водителю по-итальянски. Вслед за Семнадцатым я вошел в серую каменную башню, внутри сверкающую мрамором.