От площади Республики я пешком отправился на запад по рю Меле. В конце второго квартала вышел на отель «Плат д’Итан». Когда заглянул через стеклянную дверь, вестибюль показался безлюдным. Маленькая гравированная табличка над звонком извещала постояльцев на французском и английском, что после полуночи вход заперт и нужно звонить. Я снова натянул латексные перчатки. Замок был иностранным, но его тип я узнал. Подобрав самые подходящие отмычки из сумки, я вставил их в скважину. Сработало как по волшебству. Тут же оказался в вестибюле, словно фокусник.

Тихий на своих подошвах «Вибрам», как призрак, я прокрался мимо клерка на крутящемся кресле, который спал без задних ног. Заметил ключ от номера Стерна на полочке 33. В номере никого нет и не будет. Пройдя мимо лифта размером с гроб, я поднялся по лестнице, которая заплеталась вокруг зарешеченной шахты. На середине коридора четвертого этажа нашел номер Стерна. Замки, от которых есть мастер-ключи, – это как семечки. Взломал дверь меньше чем за пятнадцать секунд. Даже зная, что меня не побеспокоят, внутри я привесил цепочку как дополнительную меру предосторожности.

Номер Стерна был маленьким, пустым и простым. Получше дыры, где столовался Берроуз, но все равно свинарник по сравнению с моими хоромами в «Вандоме». Я даже рассмеялся, что беглец жил лучше копа, который его преследовал. Не считая кровати у стены, двух пластмассовых стульев и комбинации из бюро и стола в углу, смотреть было не на что.

Хотелось управиться меньше чем за час. Я не мог знать, как скоро les flics проведут связь между телом Стерна на Монмартре и его халупой. На столе стояла серая пишмашинка. Сбоку лежала стопка отельной бумаги. С другой стороны – несколько манильских конвертов. Я сел за стол.

Одна папка – досье на Гарри Ангела. В ней было несколько увеличенных копий снимка Ангела с заявления на лицензию сыщика, а также много наборов отпечатков пальцев из того же источника. Насколько я помнил, у Джонни Фаворита пальчики никогда не снимали. На нескольких снимках, отредактированных полицейским художником, он или я – кем бы я ни был – изображался без усов. Повезло, что Ангелу не пририсовали очки в роговой оправе. Я прочитал сжатую версию фальшивой истории жизни моего альтер эго, в основном скопированной из того же самого заявления. На отдельной странице были собраны все недавние убийства, которые якобы совершил Гарри: Эдисон Свит, Маргарет Крузмарк, Епифания Праудфут. Ни слова об Итане Крузмарке или черной мессе. Зато в список попал сержант Эделио Деймос. Его тело обнаружили в подвале «Челси» 26.02.59. Смерть от удушения.

В следующей папке хранились копии тех глянцевых рекламных снимков, которые Стерн принес на наш обед. С ними – несколько копий офисных документов Уоррена Вагнера, сделанных на «Термофаксе». Оригиналам было уже больше двадцати лет. Я узнал почерк Уоррена. На одной странице приводились остановки в нашем европейском турне. «Лондон (2 недели), Париж (две недели), Брюссель, Амстердам, Копенгаген, Стокгольм, Берлин, Вена (по одной неделе) и Рим (2 недели)». Сбоку было приписано: «В Германии и Австрии приударить по шлягерам. Нацисты считают джаз дегенеративной музыкой».

Я уставился на список городов, которые не помнил. Париж для меня находился только в настоящем. Из осени 1938-го доходили лишь проблески довоенного Гей Пари. Я пытался нарисовать перед мысленным взором Лондон, но остался лишь с образом красного двухэтажного автобуса – и то, скорее всего, видел его в журнальной рекламе.

Осколки воспоминаний о Вене вернулись неделю назад, когда Билл Берроуз спрашивал о тамошних выступлениях. Глядя на фотокопию почерка Уоррена Вагнера, я снова услышал голос и веселую ухмылку агента, переполненную напускным оптимизмом. Его совет играть шлягеры вызвал обрывки воспоминаний о Берлине. Все эти угрожающие свастики. Через два года, когда в мою жизнь пришел Цифер, я понял их злое очарование.

Мы играли четыре ночи в зале «Фемина-Паласт» на Нюрнбергер-штрассе. Вспомнилось огромное изысканное казино с колоннами и изгибающимися балконами по краям и огромная люстра, висящая над головой, как корпус хрустального корабля. Паук последовал совету Вагнера. В дело пошли наши самые пошлые аранжировки – мы больше напоминали группу Гая Ломбардо, чем свинг-ансамбль.

Предыдущим вечером, когда Хеш Геллер услышал, как клиент хвалит Рейх за запрет «ниггерского и еврейского джаза», он вышел на духовое соло и шпарил шесть припевов – жарче, чем Липс Пейдж в клубе «Рино» в Канзас-Сити, – и под конец подбавил фрейлаха в стиле Зигги Элмана, чтобы утереть их арийские носы чистейшей еврейской радостью. Из-за жидовского джаза после концерта была драка с коричневыми рубашками. Группа тогда вышла сухой из воды и смотала из Берлина удочки на день раньше.

Трудно не замечтаться о прошлом, когда оно расписано на странице в руках. На нашем парижском графике на июнь 1938 года Вагнер сделал заметку: «Сказать Карлу и Бену. Сводить Джонни на ночные сейшены в клубах из списка». Я увидел в списке «Клуб «Монако» (Бриктоп), рю Пигаль, 66». В старом заведении Бриктоп я был неделю назад и почти все вспомнил. В тот же день проходил мимо «Мулен Ружа» – который теперь прихорошили, – но вспомнил только канкан. Как я ни старался, больше от «Мулен Ружа» ничего не вернулось.

На этом списке Стерн делал свои пометки. Рядом с большинством клубов были галочки. У «Монако» было написано: «Теперь «Сфинкс». Джаз больше не играют». У «Жокея»»: «Персонал не видел Ангела». «Беф-сюр-ле-Туа»: «Музыка как в дурке. Общался с персоналом. Ангела никто не узнал. Джонни Фаворита кто-то вспомнил по репутации. Говорят, выступал еще до них. Звезда из прошлого».

Я заправил фотокопированный лист в печатную машинку. Под последней записью Стерна добавил: «Лапан Ажиль», рю де Соль, 4. (В «Жокее» говорят, здесь когда-то отвисали Фаворит и музыканты Симпсона)». Выглядело неплохо. Объясняло, почему лейтенант отправился в одиночестве в полночь в какое-то кабаре на Монмартре, в стороне от хоженых дорог. Я вынул отредактированный термофакс и вернул в папку. Сердце билось. Нервничал сильнее, чем когда угонял «Олдс». Наручные часы говорили, что я провел в отеле «Плат д’Итан» всего десять минут. А казалось, уже часы. «Успокойся, – сказал я себе, – у тебя куча времени».

В следующей папке хранились ежедневные отчеты Стерна на бумаге отеля. Больше всего меня интересовали записи о французской полиции и обеде со мной. «06.04.59. Прибыл в Орли, 9:00 по местному времени. Общался с французской таможней. Получил местный адрес Джона Фаворита: отель «Вандом», Вандомская площадь, дом 1, Первый округ. 14:00 – такси до Штаб-квартиры полиции парижской префектуры, остров Сите. 14:30 – встреча с инспектором Эдмоном Ленуаром. Сообщил о деле Ангела. Ангел ищет в Париже Дж. Фаворита? Никаких записей о прилете Ангела. Оставил его фотографии и отпечатки. 18:00 – ужин. 20:30 – такси до «Боф-сюр-ле-Туа» (джаз-клуб), никто не помнит Фаворита или Ангела. Оставил фотографию Ангела и телефон отеля. 23:00 – такси до отеля. Звонок от Джона Фаворита. Обед с ним завтра. Полдень».

Стерн был методичен. Надо отдать должное. Его следующая запись, на 07.04, представляла для меня наибольший интерес. «Раннее утро. На метро на встречу со старшим агентом Интерпола Оскаром Шробером, 9:15 – в штаб-квартире ICPO, рю Пол Валери, 37, Шестнадцатый округ. Дал всю информацию (плюс отпечатки/фото) на Гарольда Р. Ангела. Г. А. попал в Европу через другую страну? Предоставил им возможные псевдонимы. Ангел во Франции? Ищет Фаворита в Париже? Шробер известит пограничников и таможенников. 12:00 – на метро в «Гран Вефур», на обед с Джоном Фаворитом. Дорогое место. Фаворит – завсегдатай. Известен персоналу. Говорит по-французски. Дорогая одежда. Блондин. Красится пероксидом? Заявляет, что путешествующий бизнесмен. Постоянного адреса нет. Живет в отелях. Местный адрес не говорит. Дал телефонный номер – ODE31–27. Паспорт в порядке. Вернулся из Токио 22.03.59. Фаворит не узнал фото Уоррена Вагнера-младшего. Отец жертвы был агентом Фаворита. Заявляет о прекращении контактов после 1943 г. Маргарет Крузмарк в последний раз видел в январе 1943-го. Что-то подозрительно. У Фаворита обезображенный нос, как у Гарри Ангела. Совпадение? Спросил. Фаворит говорит – рак. 13:30 – на метро до Американского посольства, авеню Габриэль, 2. Встреча с Ральфом Инголсби, отдел паспортов. Просил проверить дату въезда Фаворита в С.-Ф. из Токио».

Места про мой нос, «что-то подозрительное» и мистера Инголсби в посольстве представляли большую проблему. Несколько записей от 08.04, заходящие на второй лист, тикали, как бомбы с часовым механизмом. Пропуская поездки на метро и обед, я зацепился взглядом за «17:00 – связался с отелем насчет сообщений. В 15:30 звонил Фаворит. Сказал, Ангел оставил сообщение в «Американ Экспресс». Хочет встретиться с Фаворитом. Я позвоню Фавориту насчет подробностей в 19:00. В 16:15 звонил Инголсби. Никаких данных о въезде Фаворита в Сан-Франциско из Токио 22.03. Возможно, недосмотр паспортного контроля. Инголсби проверит. Странно. Звонил Фавориту в 19:00. Говорит, Ангел предлагает встречу завтра в полночь перед «Лапан Ажиль» на Монмартре».

Я заправил в машинку чистый лист отельной бумаги. Никогда не умел печатать. Натыкивал двумя пальцами. Почти сорок пять минут переписывал рапорт Стерна. В основном все оставил так же, опуская только инкриминирующие детали вроде моего «подозрительного» носа и телефонных звонков о полуночной встрече с Гарри Ангелом в «Лапан Ажиль». Умолчал про Ральфа Инголсби и американское посольство – только оставил, что мой паспорт «в порядке». Я решил, что Инголсби не доставит проблем. Когда он снова попытается связаться со Стерном и не получит ответа, сам бросит дело. А любой, кто прочтет рапорт, ни о чем не подумает. Фокус-покус. Больше никакой проблемы с паспортом.

Оригинал лейтенанта занимал три страницы. Их я сунул в свою сумку. Моя сжатая версия сократила рапорт до двух с половиной. Они отправились в манильский конверт рядом с пишущей машинкой.

Я оставил этот унылый закуток, запер дверь отмычками снаружи. Внизу лестницы – только тишина. Ночной дежурный дрых, пока я шел на цыпочках в резиновой обуви. Отпер входную дверь. Когда закрыл ее за собой, она заперлась сама. Я прошелся по улице. Свернув на юг, заметил, как перед маленьким отелем на противоположном углу останавливается такси. Подбежал и запрыгнул, велел водителю везти на мост Нотр-Дам.

Пока мы ехали по безлюдным улицам, я думал о рукописном маршрутном плане Уоррена Вагнера. Теперь я знал названия всех парижских заведений, где выступал в турне с Пауком Симпсоном. Каких-то двадцать лет назад. А уже кажется древней историей. Я снова сверил названия со своей дырявой памятью, отпустил мысли в свободное плавание, надеясь, что если не стараться, то что-нибудь вспомнится само собой. Так память и устроена. Ее нельзя принуждать. Забытые моменты всплывают из прошлого неожиданно. Перебирая туманные воспоминания о «Мулен Руж» из давних пор, я вдруг ясно как день увидел в голове Луи Цифера. Один, в белом галстуке, в смокинге с фалдами – как год спустя, в тот день, когда мы встретились впервые. Он сидел за маленьким столиком у самого края танцплощадки. Я помнил его поблескивающие черные волосы, горностаевую бородку и идеальную улыбку. Вспомнил и кое-что еще. Цифер мне подмигнул.

Когда мы доехали до моста, я расплатился с водителем и спустился по ступенькам к тропинке вдоль берега, под набережной. Пока шел у реки на запад, все было тихо. Под следующим мостом я залез за пазуху бушлата и достал окровавленную трубу в полотенце, выкинул в Сену.

После получасовой прогулки я увидел гостеприимное свечение ночного клуба Бижу. Сперва поднялся к ней наверх, спрятал белую холщовую сумку в угол чулана в коридоре.

Бижу стояла у бара и попивала шампанское, пока я пробирался к ней по сумрачному заведению. На ней переливалось зеленое платье-футляр, радужное, как панцирь майского жука. В 2:30 время уже шло к закрытию, клуб почти опустел.

– Ах, Джонни, – улыбнулась она, похлопав меня по плечу черного бушлата, когда я притянул ее в объятья. – Почему ты одеваешься как студент университета?

Я смачно ее поцеловал, чувствуя мягкое тело под платьем в обтяжку.

– Была работенка.

– Да? Какая? Какое-то грязное дельце в катакомбах?

Я не ответил, а только долго ее целовал.