Я резко очнулся ото сна, в котором убивал Луи Цифера. Он вытянулся на спине, в смокинге доктора Цифера по моде мюзик-холлов. Его руки и ноги были привязаны к большому жертвенному камню кожаными ремнями. Цифер смеялся, пока я кончиком атаме срезал пуговицы с его белого вечернего костюма. Единственный взмах раскроил его живот, обнажая спутанный пудинг из кишок. Потроха пульсировали и шевелились. Из внутренностей вырвалась туча огромных крылатых насекомых. Клыкастые и отвратительные, размером с птиц, они накинулись на мое лицо. Я закричал, отмахивался. Вскочил в поту, пока сердце билось в груди.

В сумерках спальни рядом со мной тихо лежала Бижу, ее дыхание было ровным и медленным. Она пришла в постель около 3:00, закрыв клуб. Когда я сказал, что мне придется уйти рано утром, она не спорила. Бижу нравилось начинать утро с перепихона. В этот раз она сделала мне поблажку.

В полвосьмого я пошлепал в душ. К восьми был вымыт, выбрит, одет в повседневные чинос, свитер и замшевую ветровку. Натянул бушлат, потому что не хотел таскать его в руках. На улице было пасмурно, но пока что приятно и сухо. Оттого что оставил вчерашние шмотки в чулане Бижу, я чувствовал себя олухом. Стоит мужику расслабиться со своей дамой – и он будет на шаг ближе к Дагвуду Бамстеду.

Я дошел до станции метро «Ле-Аль» с саквояжем «Гурка» в руке и сумкой на левом плече. После утренних дел весь день казался свободным. Я отдал в киоске пятьдесят центов за «Семен де Пари», чтобы узнать, что творится в городе. Утренний час пик означал, что во время короткой поездки под рекой можно постоять и почитать. От бульвара Сен-Жермен было рукой подать до улицы Жи-ле-Кёр через лабиринт узких ходов, испещрявших древний квартал.

Я поднялся по лестнице безымянного отеля за десять минут до назначенного времени, побарабанил костяшками по двери номера 15. Открыл Берроуз, в своем мятом сером костюме с узким галстуком. Я спросил себя, неужели он и спит в этом прикиде.

– Доброе утро, Джонни, – протянул Билл, пока я проскользнул мимо и закинул саквояж на его незастеленную кровать. – Я все пытался вспомнить, как тебя звали, когда ты был восходящей звездой. Ну знаешь, Мел Торме был «Бархатным туманом», Синатра – «Султаном томлений». Вон Монро, кажется, звался «Старыми кожаными связками». А как звали тебя?

– Не помню.

– Да, конечно, помнишь.

И я помнил. Прозвище отсутствовало – как и большая часть прошлого – до этого самого момента, когда вдруг всплыло словно из ниоткуда.

– Ладно, – сказал я Биллу. – «Фантастический Фавор». Доволен?

Берроуз безрадостно ухмыльнулся.

– Забавно. Я всегда думал, что ты был «Хористом дьявола».

– Это уже позже. Из-за грязи в таблоидах под конец певческой карьеры. Слушай. Может, тебе и нравится стоять и трещать, как бобби-соксер. А я пришел по делу.

Берроуз сел у маленького стола и закурил свою вонючую французскую дрянь.

– Я весь слух, Джонни, – сказал он, затушив деревянную спичку и выпуская дым.

– Настропалил одного из своих, чтобы он помог?

– Все готово.

– Отлично. Как я сказал вчера, вы, парни, будете наживкой. За мной следят. Сегодня ночью нужно на пару часов сбросить этого шута горохового с хвоста. Он думает, я назначил встречу с конкурентом по бизнесу. Это правда. Только встреча пройдет в другом месте. Твое дело, Билл, – твое и твоего приятеля – обдурить его, чтобы он думал, будто я там, где обещался быть.

– И где же произойдет эта грандиозная мистификация? – Берроуз даже не старался скрыть снисходительную усмешку. Он был мне нужен, так что я не обратил на нее внимания.

– Знаешь место под названием «Лапан Ажиль»? Старомодное кабаре?

– Слышал. Кажется, на Монмартре. Пятьдесят лет назад туда ходил Пикассо.

– Оно самое. – Я помолчал, пока закуривал «Лаки». – Перед кабаре стоит большое дерево. Мой хвост думает, что встреча назначена в полночь под ним. Он будет наблюдать. Я хочу, чтобы он поверил, будто ты – это я.

– Крайне маловероятно.

– До этого еще дойдем. Первым делом тебе надо будет найти «Лапан Ажиль». Я хочу, чтобы ты был внутри к одиннадцати.

Я достал «Семен де Пари». Кабаре были перечислены в конце маленького издания, сгруппированные по округам. Я взял карандаш со стола Билла, обвел строчку и вырвал страницу, запоминая при этом адрес – «рю де Соль, 4».

– Вот. – Я отдал Берроузу страницу. – Возьми такси. Будь там до одиннадцати.

– Что насчет моего партнера? Какова его роль в этом интригующем предприятии?

Берроуз явно заинтересовался больше, чем предполагало его саркастическое отношение.

– Ладно. Вот мой план. Без пяти полночь ты выходишь из кабаре и встаешь под деревом во дворе. Закури, чтобы мой хвост видел тебя издалека. Я хочу, чтобы твой приятель поднялся к рю де Соль от рю Колинкур. Ровно в двенадцать он подойдет к тебе перед «Лапан Ажиль». Дальше просто постойте там и потрепитесь минут десять-пятнадцать. Когда все кончится, оба уходите вниз по Соль.

– Когда что кончится? – Берроуза охватили сомнения.

– Ты поймешь. Это не твоя забота. Сделай как надо – и это будет стоить дополнительных двести пятьдесят зеленых. – Я знал, что обещание бабок заглушит любые предчувствия.

– Ладно, – сказал Билл. – Меня все устраивает. Большой вопрос – как обмануть того, кто тебя знает в лицо.

– Все схвачено, – сказал я, расстегивая саквояж. – Наденешь это. – Я вытряхнул свой дождевик «Акваскутум» и накинул на железное изголовье мятой постели. – И это. – Я повесил на круглый латунный набалдашник на столбике кровати светловолосый парик. – Не спрашивай. Знаю, на мои волосы непохоже. Просто надевай. Необязательно ровно. Приглядываться никто не будет. И, Билл, не забудь надеть свои очки. Молодчик, который меня пасет, знает, что я ношу гляделки. Так что не забудь про эту свою черную роговую оправу.

– Йесса, масса. – Берроуз изобразил черномазого из шоу менестрелей.

Застал меня врасплох. Он издевался. И получал от этого удовольствие. Так и подмывало смазать ему по дурацкой унылой физии. Не самый умный ход. Я в нем нуждался, так что придется проглотить его дерьмовые остроты, будто это фруктовый салат.

– Слушай, Билл, – сказал я просто. – Тебе это может казаться просто шуткой, но для меня это очень серьезно. Я плачу по высшему разряду за хорошую работу. Ты к ней готов?

Берроуз моргнул, моргнул опять. Он очень хотел заполучить лишних две с половиной сотни и видел, как они ускользают от него.

– Прости, Джонни. Есть у меня такая дурная привычка. Сарказм. Как яд. Надеюсь, ты не обиделся.

– Я вообще не обижаюсь, Билл, – сказал я ровно и жестко, – пока меня не подставят.

– Никто не любит крыс и стукачей, – сказал Берроуз, снова возвращаясь в роль знатока подпольного мира.

– Мы говорим на одном языке. Если я все правильно понимаю. – Я достал из саквояжа свой военный бомбер и вязаную флотскую шапку. – Пусть твой приятель наденет эту хрень. Бог с ним, если не подойдет. Все равно будет темно.

– Идеально, – сказал Берроуз. – Можешь на нас рассчитывать, Джонни.

– Хорошо. План уяснил?

– Мне его повторить?

– Ты же у нас в Гарварде учился, Билл. Уж думаю, внимательно слушать на уроке ты умеешь. Я зайду завтра днем – скажем, около двух, – заберу свои шмотки и выдам, что тебе причитается. Главное – чтобы сегодня комар носа не подточил.

Я решил скоротать день на ипподроме «Отей» в Булонском лесу. В поезде по дороге туда я читал «Триб», купленный в газетном киоске. Пробежался по международным заголовкам. Не задержался взглядом ни на одном. Ни строчки об Итане Крузмарке. На бегах я сделал пару ставок, руководствуясь тем, что когда-то давно знал из нумерологии. Подарки из далекого прошлого. Я выиграл, снова выиграл и продолжал выигрывать, каждый раз удваивая ставку. Ушел с девятнадцатью тысячами. Хорошее предзнаменование для грядущей ночи.

Уже было к восьми, когда я зашел в свой синий коттедж. Пора готовиться. Я переоделся в комбинезон и шерстяную водолазку, переобулся в походные ботинки с подошвами от «Вибрама», – весь темный, как полуночная тень. Пристегнув ствол на левое бедро, я достал из сумки «Дерринджер» и сунул в правый внешний карман бушлата.

Снял из армуара проволочную вешалку и клещами, купленными в магазине стройтоваров, перерезал проволоку под витым стержнем крюка. Острогубцы сработали на ура – выровняли крюк и свернули небольшую петлю на конце проволоки. Все инструменты, выпрямленная вешалка и труба отправились в холщовую сумку «Геральд Трибьюн».

Упихав куш с ипподрома в денежный пояс и застегнув под синим свитером, я накинул сумку на левое плечо. Когда натянул сверху бушлат, он оказался достаточно просторным, чтобы спрятать мою поклажу. Просунув застежки в петли, я вышел в ночь.