На следующее утро я заглянул в cafe-tabac Альфонса. Внутри, когда я вошел, в тишине пили три парня. Здесь никто и никогда не сидел на стульях. Я поболтался у стеллажа со снеками, пока двое любителей пива не удалились, и занял их место у стойки. Рейнар сказал, что было еще одно сообщение по телефону от Стерна. В этот раз Рейнар попросил повторить его по-французски, чтобы ничего не упустить. Для легавого переводил клерк. Альфонс услышал фразу так: «Appelez-moi tout de suite», – Стерн хотел, чтобы я немедленно перезвонил.

– Important? – спросил Рейнар.

– Non, – сказал я. – Seulement une question d’argent. Il peut se faire foutre, – я сказал Альфонсу, что это всего лишь из-за денег. Стерн может пойти в жопу.

– D’accord, mon copain.

Впервые Рейнар назвал меня приятелем. Своим copain. Приятели мне были нужны, как собаке – блохи. Я улыбнулся, будто ему поверил, и сказал, что еще вернусь до закрытия.

Я сел на поезд 12, проходящий под рекой на север. Через четыре остановки вышел на «Опере» и направился прямиком в «Американ Экспресс». Внизу спросил о почте – я ее не ожидал, и я ее не получил. Перешел в телефонную будку и набрал «Плат д’Итан», опустив жетон в щель, когда клерк ответил. После того как мне сообщили, что лейтенанта Стерна нет в номере, я сказал клерку, что хочу оставить сообщение – «en anglais s’il vous plait».

Сообразительный парень мгновенно переключился на английский, отточенный в школе «Берлитц». Я следил за своим произношением – выговаривал каждое слово, как какой-то старый переигрывающий актер. «Я в «Американ Экспресс». Здесь мне оставил записку некто по имени «Гарри Ангел». Он хочет встретиться. Предоставлю все подробности. Звони вечером, в семь часов, по номеру, который я дал». Я попросил клерка подписать послание «Джон Фаворит» и перечитать мне слово в слово. Он все уловил идеально. Я решил, что Стерн вернется в отель до шести. У меня еще оставался вагон времени на несколько важных дел для подготовки к завтрашнему вечеру.

Прогуливаясь по Елисейским полям, я оценивал дорогие машины. Идеальное место, чтобы угнать тачку. Ряды деревьев на пешеходных островках по сторонам широкого бульвара служили идеальным прикрытием. И безнаказанно совершить преступление на оживленном проезде со множеством отелей, ресторанов и ночных клубов куда проще, чем можно подумать. Сразу за рю Марбёф я вышел на мужской магазин под названием «Пронто». Взгляд привлекло кое-что в витрине: коричневый бушлат, как у генерала Монтгомери во время войны. Я зашел и купил такой же, но черный, и с черной федорой. То, что надо, чтобы прикрыть завтра вечером заметные светлые волосы. Потом двинул к зданию «Триб» на рю де Берри, чтобы прикупить пару пропущенных номеров. На фасаде висел длинный вертикальный знак. «ГЕРАЛЬД ТРИБЬЮН», в четыре этажа высотой. Я рассмотрел здание с противоположной стороны улицы, от входа в отель «Калифорния». Кто-то мне рассказывал, что бар в этом отеле – излюбленное место для посиделок у репортеров «Триб». Внутри, у стойки «Подписки», я заплатил за несколько выпусков со вчерашними новостями. Девушка отдала их в холщовой сумке «Трибьюн». Вернувшись на Левый берег, я остановился в магазине стройтоваров ради пары мелочей, из которых самой важной была полуметровая труба. Чтобы не вызвать подозрений, попросил продавца навернуть в ней резьбу.

Вернулся я в свое уютное голубое убежище в двадцать минут седьмого. Час пик замедлял передвижения. Собрав в «Гурку» все, что понадобится завтра ночью, я сел за стол и начеркал на листке из «Вандома» короткую записку. Понадобилось нескольких попыток.

Незадолго до семи я вырвал законченную страницу и сгонял в café-tabac. Рейнара я нашел за уборкой стойки и сказал ему, что скоро жду звонка. Не против ли он задержаться минут на десять?

– Pourquoi pas? – ответил Альфонс. – Je dois nettoyer avant de partir.

«Почему бы и нет», – сказал он. Когда я увидел, что он взял метлу и начал подметать, смекнул, что «nettoyer» значит «убираться». Он сказал, что не может уйти, пока не закончит. Никто не любит, когда у них стоят над душой во время работы, так что я притворился, что рассматриваю крутящуюся стойку с открытками, одним глазом поглядывая на стенные электрические часы. Телефон зазвонил в пять минут восьмого. Альфонс буркнул, оставил метлу в углу и зашел за стойку, чтобы взять трубку.

– Allo? – он послушал несколько секунд. – Tout de suite, – поставил телефон передо мной на стойку. – Pour vous.

– Ты опоздал! – гаркнул я раньше, чем Стерн сказал хоть слово. – Время – деньги. Я же не работаю за жалованье от налогоплательщиков.

– Спокойно, – проскрипел Стерн. – Всего-то пять минут.

– В моем мире пять минут – это разница между успехом и провалом сделки.

– Понял я, понял, к тебе на хромой кобыле не подъедешь. Ладно-ладно. Теперь рассказывай про эту свою записку от Ангела.

– Ты знаешь, что я все время в дороге. Пользуюсь «Американ Экспресс» как почтовым адресом. Их офисы – по всему миру. Сегодня я зашел на улицу Скриб. Среди деловой корреспонденции было сообщение от Гарри Ангела.

– Рукописное?

– Нет. Напечатано.

– Прочитай.

Я достал из внутреннего кармана записку, которую только что придумывал. Хорошо читать что-то реальное. Придирчивый коп отличит, если я сочиняю на ходу. Я прочистил горло и начал.

– Тут написано «Джонни Фаворит», наверху. Без приветствий, без всего. Дальше: «Надо поговорить. У меня есть важная информация касательно твоей дочери, Епифании Праудфут. Встретимся завтра в полночь под деревом у входа в «Лапан Ажиль». Приходи один. Это твой единственный шанс. Больше я не выйду на связь». Подписано – «Гарри Ангел». Это все.

Молчание на другом конце провода. Я чувствовал, как Стерн все обдумывает. Пытается решить, говорить мне или нет, что Епифания мертва. Я пошел на риск, назвав ее имя.

– Ладно, – сказал наконец Стерн. – Надо поговорить лично. Сегодня.

– Не выйдет.

– Почему?

– У меня свидание.

– Ладно. Тогда завтра. Оплатишь мне еще один обед.

– Забудь, – сказал я. – У меня деловая договоренность. Встречи все утро и весь день. Впрочем, я согласен стать твоей наживкой в полночь.

Снова молчание Стерна.

– Щедро с твоей стороны, Фаворит, – ответил он наконец. – А где это самое «Лапп Инна Жиль»?

– «Лапан Ажиль». Л-а-п-и-н. Следующее слово – А-ж-и-л-ь. Переводится «проворный кролик». Кабаре на Монмартре. Знаменитое и старинное. С середины прошлого века. Район безлюдный. Почти деревенский. Там через улицу виноградник. Не могу сказать точный адрес, но тебя довезет любой таксист. Спроси в своем отеле. С моей стороны только одно затруднение.

– И какое же?

– Ты говорил, этот твой субъект, Ангел, – убийца. С чего ты взял, что он не хочет меня убить?

– Собственно говоря, скорее всего, хочет.

– Слушай, лейтенант, я не прочь ловить рыбку на живца – главное, чтобы самому не стать дохлятиной.

– Расслабься. Ангел не пристрелит тебя на месте. Такие сукины дети любят убивать медленно и со вкусом. Может, еще попытает немного. Но ты будешь в безопасности. Я все время буду за тобой приглядывать.

– Приведешь отряд французских копов?

– Ни хрена! Это мой арест. Не позволю испортить все дело какой-то шумной ватаге, которая даже не говорит по-английски.

– Не знаю. Как по мне, это рискованно.

Стерн кашлянул:

– Все риски я беру на себя.

– Черт с ним, – сказал я, изобразив нервный смешок. – Живем только раз.

– Вот это настрой. Если выгорит, наш департамент будет тебе должен до гроба.

– А заплатит за гроб, если мы проколемся?

– Может, цветочки пришлют, – сказал Стерн без намека на юмор. – И последнее. Ты правда отец внебрачной дочки Евангелины Праудфут?

– Впервые это слышу. Пора бежать, детектив. Завтра вечером буду в «Лапан Ажиль». Незадолго до полуночи выйду и буду стоять под деревом у входа, как он и просил. Закурю сигарету, чтобы ты меня не пропустил.

– Похоже на план. Придержи у себя записку Ангела. Мне она понадобится, когда я защелкну на нем наручники.

– По рукам, – сказал я и повесил трубку.

Когда я выдал Альфонсу 500 франков за телефонный звонок, он уговорил задержаться на рюмку. Налил нам по бренди, и мы поболтали о лошадиных скачках. Без пятнадцати восемь я снялся с места. Надо было встретиться с Сабором. Я решил пройтись и пошевелить мозгами. Час до заката – мое любимое время дня: тени наполняют каньоны города, а небо над головой все еще молочно-синее. Я всегда был совой. Концерты группы кончались за полночь. В потерянные годы на работе частного сыщика не давали уснуть всенощные слежки. Мой Владыка Сатана требовал проводить ритуалы в темноте.

Иронично, что дьяволопоклонник отправился убивать дьявола. Это не имело никакого отношения к войне со злом. Зло никуда не денется. Как там писал Янош? Диалектика Гегеля? Противоположные силы. Свет и тьма. Добро и зло. На этом балансе работала вселенная. Христос умер почти две тысячи лет назад, а его послание о любви выжило. А когда я прикончу Цифера, ведьмы и колдуны по-прежнему будут собираться в полночь, чтобы праздновать черный шабаш. Так мир и крутится.

Я свернул на рю де Эколь около пяти минут первого, потратив всю прогулку на умствования вместо того, чтобы подогнать мысленный график под завтрашние дела. И к черту. Я знал, что нужно делать. Планы могут пойти под откос, как их не продумывай. Умный комбинатор знает, когда расслабиться. Кое-что лучше предоставить удаче.

Сабор ждал, упулившись в книгу, за тем же столиком в брассерии «Бальзар», где мы ужинали вчера. Я повесил бушлат и оставил саквояж и пальто у круглой металлической вешалки.

– Bon soir, János, – сказал я, положив наплечную сумку рядом со стулом.

– Salve, Ioannes, – приветствовал меня на латыни Сабор. – Quid agis? – другими словами: «Здорово, Джон, как жизнь?»

– Bene sum, – ответил я. – Gratias tibi, – «Хорошо, спасибо».

Так мы игрались, пока официант не принял заказ. Разрыв сил был очевиден: чемпион-тяжеловес против легковесного претендента на «Золотые перчатки». Янош научил меня простым ответам. И все равно я быстро исчерпал словарный запас. Из далеких воспоминаний всплывала позабытая латынь. Слова, знакомые двадцать лет назад. Sacrificium. Tormentum. Sanguinem. Malum.

Мы продолжали. За едой я спрашивал переводы фраз. Хотел научиться говорить что-нибудь вроде «я не понимаю» и «повторите, пожалуйста». Удобней тянуть время, если станет горячо. Янош давал ответы, пока нарезал бараний окорок на кусочки, словно какой-то жеманный педик: с ножом в правой руке, вилкой в левой, зубцами вниз. Прям выбесил меня. Я рвал свое жаркое из курицы руками, будто варвар. Вот как это делается в Америке. Вытер жир с губ тыльной стороной ладони.

Скрупулезный и чопорный, Сабор игнорировал мои отвратительные манеры.

– Незачем учить все и сразу, Джонни, – сказал он, насаживая на вилку крошку баранины. – В нашем распоряжении два вечера. Язык проще усвоить, если потреблять его маленькими порциями.

– Не угадал, Янош. – Я облизал пальцы. – Пока что это наш последний урок. Завтра вечером у меня дела. Во вторник я отбываю в Рим.

– Почему так рано?

– Еду на поезде. – Кислое выражение Сабора, как у строгой училки, сообщило мне, что он недоволен. – За пару дней все равно не научусь болтать, как Папа, – сказал я.

– Sans doute, mais… Чем больше готовишься, тем лучше.

Мы доели. Я заказал вторую бутылку вина. Янош потерял в меня всякую веру. В его глазах не осталось надежды. Мы потягивали вино. Я вытягивал из него новые слова. Сабор практически не старался. Не вкладывал усилия. Когда мы пожали руки у дверей, я видел в его глазах, что он считал меня мертвецом.

– Удачи, Джонни.

– Спасибо. – Я сжал его руку. – Увидимся на следующей неделе.

– Peut-être, – ответил с печальной улыбкой Сабор.

Это самое скорбное «может быть» не выходило у меня из головы всю дорогу до «Барона Самеди». В такси я размышлял о Яноше. Он думал, что я не готов для работы под прикрытием. Себя Сабор считал более подходящим кандидатом. Он же шпион, подкованный в латыни. Он не знал, что я пятнадцать лет проработал шпиком в Нью-Йорке. Профессор видел во мне всего лишь какого-то бывшего поп-певца. Только ли о сожалении говорила его жалкая улыбка? Бедный старый Джонни идет на смерть? Или здесь имелся более зловещий подтекст? Может, Сабор меня продал?

Я поднялся в квартиру Бижу и сложил сумки в чулане в коридоре. У Яноша не было правдоподобных поводов для предательства. Если все выгорит, он только выиграет от закрытой информации. Я бросил газеты на софу в гостиной. Даже если двину кони – не беда. Сабор не при делах. Он ничем не рисковал. Подчиняться страху – всегда ошибка. Мне просто надо выпить. Найти Бижу в темном ночном клубе оказалось практически невозможно. Я ждал у бара, послав весточку через официанта. Через несколько минут она вырвалась из теней, как восстающее солнце, – великолепная в платье из золотого ламе.

Мы целомудренно поцеловались. Бижу жестом попросила у бармена бутылку шампанского. Я бы не отказался от чего покрепче, но удовольствовался шипучкой, чтобы не огорчать ее. Ее еще ждала работа, и после единственного бокала она ускользнула обратно в темноту. Я забрал двойной снифтер коньяка с собой наверх и уселся на софе с газетами. Аккуратно прочитал. Не все статьи. Кому какое дело, что Китай сожрал Тибет? Мне ли не насрать, если Фидель Кастро планировал нанести визит в Вашингтон в этом месяце? Заголовки с первого взгляда говорили, надо читать статью или нет. Я искал что угодно об Итане Крузмарке.

Буде тело корабельного магната-дьяволопоклонника найдено в туннеле метро, это бы вошло в мировые новости. Я не нашел ни единого слова. Ничего. Rien. Перепроверив имена в колонке некрологов, я все равно остался ни с чем. Отсутствие новостей – лучшие новости. Пока официально Крузмарк жив, шекель Иуды номер тринадцать не будет приглашением на мою собственную казнь.