Я вышел через служебную дверь и вернулся через унылый лес к ожидающему такси. Водитель прислонился к капоту и курил.

– Parlez-vous anglais? – спросил я, садясь назад.

– Un peu, – ответил водитель.

«Немного» мне хватало. Я спросил, что значит «archevêque».

– Архиепископ.

Я поблагодарил. Значит, этот кардинал Венсан Латур был архиепископом Парижа – высокопоставленным дьяволопоклонником и ровно тем, кого я хотел повидать. Мы приехали обратно ко мне по практически тому же самому маршруту. По пути я практиковался во французском с chauffeur de taxi, а он оттачивал на мне свой английский. Так мы развлекались всю дорогу, пока он не остановился у моего дома на Сен-Жермен. Я попросил подождать на парковке, устроенной на подъездной дорожке во внутренний двор.

В коттедже в синих изразцах я сбросил сумку, не забыв прихватить отмычки и монокуляр. Сунул красный парижский путеводитель во внутренний карман бомбера. Все это заняло полминуты. По дороге на выход я прихватил «Лейку» с телеобъективом. В машине попросил водителя отвезти меня на рю Барбе-де-Жуи и заметил выражение в его глазах в зеркале заднего вида. Он знал, что где-то на этой улице живет архиепископ Парижа. Подумаешь. Когда он меня высадит, поедет себе дальше со своей оплатой и жирненькими чаевыми. Я его больше никогда не увижу. Вот это я понимаю – идеальная дружба.

Добрались мы быстро. Я не называл водителю номера дома, так что он высадил меня в начале Барбе-де-Жуи, на рю де Варенн – длинной и узкой, не шире, чем нужно для одной полосы движения и парковок по бокам.

Пешеходов почти не было, так что я преспокойно прогулялся, маскируясь с камерой на шее под невинного туриста. Морось немного унялась и больше напоминала тяжелый туман. Я увидел номер 32 – первую из двух одинаковых сводчатых арок в длинном одноэтажном здании, с декоративными деревянными воротами, выкрашенными в голубой. Двустворчатые ворота наверняка вели во внутренние дворы. Отмычки впустят меня за секунду, но не хотелось рисковать и светиться. Угловая каменная облицовка придавала ближайшему концу здания славный архитектурный штрих, только слегка испорченный железным водостоком, – вот и очевидный маршрут внутрь, и не нужно быть домушником, чтобы его заметить.

Переждав, пока два пешехода завернут за угол, я закинул камеру за спину, взялся за водосток и полез. Все было мокрым, но подниматься оказалось проще, чем можно подумать. Подошвы ботинок «Вибрам» хорошо держались на фаске камней облицовки, и я взлетел быстро, будто по лестнице, цепляясь для равновесия за водосток. Через секунды я уже был у карниза и подтягивался на крышу.

Намного проще, чем разыгрывать мойщика окон перед офисом Итана Крузмарка на 45-м этаже Крайслер-билдинг. Всего в пяти метрах от меня торчал беленый дымоход, и я пополз к нему по пологому скату крыши, держась пониже на случай, если кто-то посмотрит с другой стороны. Перевалил через конек и соскользнул под защиту дымохода – вне поля зрения как с улицы, так и со двора внизу. Во дворе оказалось то, чего я и ожидал: стоянка главного дома на противоположной стороне. На ней были припаркованы большие черные машины.

Это не то, что я искал. Я достал монокуляр и осмотрел место. За домом виднелся сад с деревьями, за ним – еще деревья. Задний двор кардинала отделялся чередой низких строений от чего-то вроде парка. Я достал из-за пазухи свой Paris par Arrondissement. Открыв на маленькой одностраничной карте Седьмого округа, увидел, что парк, похоже, соединялся с лицеем Виктора Дюрюи на бульваре Инвалидов – за углом, в следующем квартале.

Так или иначе, парк выходил на ряд маленьких зданий, откуда можно заглянуть одним глазком на личную игровую площадку Венсана Латура. Внизу не было лишних свидетелей, так что я поднялся на ноги и аккуратно прошел вдоль крыши к удобному водостоку. Заметил, что по улице ко мне направляется женщина с детской коляской. С противоположной стороны по Барбе-де-Жуи шли два подростка с зонтиками. Я обождал, даже не пытаясь скрываться. По моему опыту, в городе люди редко поднимают головы. В основном не отрываются от дороги под ногами. В дождливый день все становится еще проще.

Как только пешеходы внизу прошли, я быстро спустился по стене здания. Углубился по рю Барбе-де-Жуи, нагнав на углу подростков. Они повернули налево, а я – направо, прикидывая расположение лицея, который видел в путеводителе. Стена, за которой, как мне казалось, находился парк, шла полквартала и переходила в первое из смежных четырехэтажных зданий на улице. Название, вырезанное на воротах, сообщило, что это и есть лицей Виктора Дюрюи.

Пройти там, притворяясь, что у меня к кому-то назначено, и найти дорогу до парка сзади – легко. Но я был староват для студента и одет не по-учительски. Бросался в глаза, как Гитлер на бар-мицве. А самое главное, я не хотел, чтобы меня видели или запомнили, так что отмел легкий путь. Вернувшись назад, заметил то, что пропустил по дороге: метровый зазор между стеной вокруг углового участка и низким забором, уже принадлежавшим лицею.

Быстро глянув по сторонам, я увидел, что справа на бульваре никого нет, а у входа в лицей слоняется всего пара студентов. Не торопясь, но и не затягивая, я вскарабкался по декоративным железным прутьям между каменными стенами, перекинул ноги на другую сторону, перевернулся на живот и соскальзывал, пока не повис на пальцах. Падать до сырой грязи было недалеко.

Пройдя прямо, я оказался в том самом большом лесопарке за лицеем Виктора Дюрюи, который и видел с крыши гаража. Ни один из студентов, что болтали и курили под деревьями, не обратил на меня внимания, когда я прошел к ряду зданий, подпиравших задний двор кардинала.

Направился я прямиком к крайнему зданию слева. Отменным сюрпризом оказалась пристройка в два раза ниже остальных зданий, отстоящая на метр и ранее прятавшаяся из виду. То, что доктор прописал. Я подтащил к боковой стене мусорную урну и с нее перебрался на крышу. Ближе к стене следующего дома в шеренге торчала пара квадратных вентиляционных коробов высотой по пояс. Я взлетел на них быстро, как Одноногий Бейтс, отбивающий двойной буффало. Последняя крыша оказалась на уровне моей груди. Маневр не сложнее вертикального отжимания – и вот я закинул ногу и перекатился на бок, стараясь не раздавить камеру.

Я прополз по крыше на локтях, как солдат под огнем. Зазор между зданиями вынудил ненадолго подняться и перешагнуть его. Опустившись плашмя, я добрался до противоположной стороны и увидел перед собой двор кардинала Латура.

Через монокуляр я заглянул в широкие окна дворца архиепископа. Так я мысленно окрестил его жилище. На самом деле – очередная хаза миллионера. Шторы на каждом этаже были задернуты, а я надеялся хотя бы краем глаза заметить алый балахон. Не судьба. Все инстинкты, отточенные за пятнадцать лет слежек и наружек, говорили, что в конце концов ожидание окупится. Сегодня, рано или поздно, отец Гюстав примчится с визитом к своему шефу. Я нутром чуял.

Я поймал себя на том, что убиваю время, мысленно напевая мотив «Flat Foot Floogie» Слима и Слэма и повторяя бессмысленные слоги, как мантру идиота: «флой-флой… флой-дой, флой-дой, флой-дой…» Их мелодия джайва была большим хитом в 38-м, когда я гастролировал с группой Паука. Долгими ночами в автобусе парни только ее и пели. Когда я уже вернулся из армии и госпиталя и стал Гарри Ангелом, частным детективом, дорожки дуэта давно разошлись. Я заставал их обоих по отдельности во множестве джаз-клубов, процветавших после войны на Пятьдесят второй улице и в ее округе. Работа сыщиком часто туда заводила. Я-то думал, это просто требования профессии. Оглядываясь назад, теперь я понимал, что музыка все еще у меня в крови, пульсировала в сердце, тащила назад, как приливная волна.

Я пролежал на мокрой крыше, потерявшись в музыкальных воспоминаниях, где-то еще пару часов, если не больше. Время от времени низкие серые облака местами расступались, и тогда их пронзали серебряные столбы солнечного света, как прожекторы. Словно по божественному велению, его преосвященство вышел из дома на свой двор в сопровождении пресмыкающегося падре с замотанной бинтами левой рукой.

Венсан Латур был краснолицым толстячком с наглой свинячьей рожей карикатурного магната. Одет он был в черную сутану с красными пуговицами, а не в роскошный алый наряд, который я ожидал. Впрочем, у него все же имелись широкий красный пояс и маленькая красная шапочка. На шее болтался здоровый серебряный крест.

Привстав на локтях, я взял «Лейку» наизготовку и сфокусировал 135-миллиметровый объектив, пару раз щелкнув этих клериков-дьяволопоклонников в оживленном разговоре. Что они говорят, мне было не разобрать, но я уловил суть по тому, как отец Гус размахивал забинтованной рукой. Я знал, что они говорят обо мне. Чего и добивался. Но и это еще не все!.. Скоро стало веселей.

Отец Гус встал на колено и поцеловал большое кольцо кардинала. В жизни такого не видел, только по телевизору. Теперь тощий священник припал перед начальником на оба колена и стал возиться с нижними пуговицами сутаны. Из-за того, что левая рука стала бесполезна, Гюстав так и мучился с непривычной правой, пока благодушный старик Латур не помог ему, расстегнув пуговицы ниже пояса самолично.

Пока я нащелкивал себе в удовольствие, кардинал раздвинул сутану, обнажая свой торчащий стояк. Коленопреклоненный священник накинулся на него, как ребенок на эскимо, запихав в рот весь разом. Я приблизил объектив к высокодуховному минету, документируя, как кардинал Латур благодушно положил руку на затылок просителя и с упоением воззрился в небеса, широко раскрыв рот в безмолвном вопле удовольствия.