Перелет в Париж длился двенадцать часов – первая половина дня моей новой жизни. Поднявшись на борт и отдав шляпу с пальто стюардессе, чтобы она повесила их в шкафу, я почувствовал себя змеей, которая сбрасывает старую нежеланную кожу. Я еще никогда не летал первым классом, и для меня стало приятным сюрпризом, когда, стоило мне застегнуть ремень, стюардесса спросила, не хочу ли я выпить. Я взял охлажденный «Манхэттен» без фруктов в бокале с высокой ножкой. Потягивал коктейль, пока через салон, как коровы, плелись пассажиры экономкласса. Среди сливок общества я провел всего два дня, а уже стал снобом и считал попутчиков в передней части самолета ниже себя от рождения. Когда по проходу протолкался последний, стюардесса задвинула шторки, разграничивая такие разные миры. Я упивался хмельным самодовольством.

Место рядом, у окна по правому борту, осталось незанятым. Перед самым взлетом я отстегнулся и пересел. Когда «Констеллейшн» направил нос в ночное небо над проливом Лонг-Айленд, я глазел на южный Манхэттен, где темную кучку далеких высоток обозначала только случайная россыпь бриллиантовых огоньков. И вот города уже нет – словно ночная фантазия растворилась в памяти. Мы забирались выше, мимо тянулись облака, и скоро из виду потерялся и континент, проглоченный тьмой. А с ним исчезала и моя старая жизнь – тень в краю теней.

Когда загорелись огоньки над сиденьями и все отстегнули ремни, стюардесса объявила, что в салоне первого класса подадут коктейли и закуски. Я присоединился к остальным в небольшой зоне сразу у входа и гардеробов, где монотонные ряды кресел прерывались несколькими диванами. Две женатые четы сели месте – женщины уже вовсю трещали, как студентки. Я же оказался рядом с солидным джентльменом с курчавыми волосами оловянного цвета, который сидел через проход от меня. Он закурил сигарету, от которой несло, как от горящего ковра, и что-то заквакал на своем лягушачьем наречии.

– Но компрендо, – ответил я.

– Вы летите в Париж для бизнеса или туризма? – спросил он на английском с сильным акцентом, чем-то напоминая Шарля Буайе.

– И то и другое.

– Надолго останетесь?

– Насколько понадобится.

Прерывая наш недоразговор, стюардесса прикатила тележку с бокалами и бутылками. Подала напитки и закуски. Я взял второй «Манхэттен» и маленькое блюдце с белужьей икрой, паштетом из гусиной печени, копченым лососем и миниатюрными тостами. На вкус все было тип-топ. Я наслаждался жизнью. Мой сосед попивал шампанское из вытянутого бокала.

– Меня зовут Кристиан Д’Оберен, – сказал он с улыбкой.

Я представился Джоном Фаворитом. К счастью, имя ему ничего не сказало, так что не пришлось сочинять сказки про давние дни свинг-ансамбля, которые я уже не помню. Это был час общения, так что я решил общаться и спросил:

– Чем занимаетесь, мусье Д’Оберен? Прошу прощения за мой французский.

– Я – un agent immobilier, мистыр Фаворит, – улыбнулся он. – Pardonez-moi mon Anglais.

– Сейчас не просек. Что-что вы делаете?

– Я агент по недвижимости.

Я все еще не понимал. Может, он связан со всякой легальной чушью, вроде завещаний и контрактов, помогает богачам с их недвижимостью. Переспрашивать я не стал. Не хотелось показаться бестолковым американцем.

– А какова ваша профессия? – спросил Д’Оберен, размазывая паштет по треугольному тосту.

– Что-то вроде продюсера.

– Un producteur? – он пригляделся ко мне.

– Шоу-бизнес. Ищу таланты. Собственно говоря. – Я наклонился за сумкой, расстегнул и достал глянцевую фотографию Луи Цифера. – Ищу вот эту пташку.

– Я не знаю cet oiseau.

– Зовут доктор Цифер. Очень талантливый фокусник. – Я достал афишу Эль Сифра. – Иногда устраивает что-то вроде комедии на религиозную тему. Эль Сифр, человек-загадка.

– Похоже, это птица множества перьев. – Д’Оберен изучил афишу, потом изучил меня, поднял глаза на мои новые светлые волосы. Когда наши глаза встретились, он чуть улыбнулся. – В Париже есть клубы и театры с фокусами и иллюзиями. Возможно, это поможет?

Я сказал, что это было бы очень кстати, достал старый кожаный блокнот и одно из пафосных перьев Крузмарка. Д’Оберен окинул взглядом ценителя золотой «Паркер», оплетенный змеями, и начал поливать меня названиями и адресами – все пришлось произносить по буквам. Мне это казалось тарабарщиной. Пока я записывал, волновался, что с моей-то удачей этот лягушатник может оказаться копом под прикрытием.

После обмена информацией оказалось, что говорить нам не о чем, и все же я старался изо всех сил поддержать бессмысленную беседу сведенных случаем незнакомцев, пока не пришла стюардесса и не предложила вернуться на свои места, потому что подавали ужин.

– В случае если вам интересна квартира в Париже, – Д’Оберен протянул визитку с тиснением. – Прошу, звоните, не стесняйтесь.

– Спасибо.

Итак, это правда агент по недвижимости, ни на секунду не забывающий о бизнесе. Я убрал визитку в обложку паспорта.

До сих пор у меня не было практически никакого опыта с самолетной едой – в основном только пакетики с орешками и однажды, на рейсе в Чикаго, выбор между цыпленком а-ля Кинг и бефстрогановом, так что я даже испугался, когда стюардесса протянула мне меню и принесла поднос под белой скатертью, сервированный по полной, включая фарфор и хрустальные бокалы.

После отличного ужина из толсто нарезанного тендерлойна, салата из сердцевины пальмы и сырной тарелки в удачном сопровождении трех бокалов «Арго» я открыл сумку и достал все, что забрал у Уоррена Вагнера-младшего. Пачка одностраничных контрактов интереса не представляла. Я нашел контракт Луи Цифера. Он был таким же, как все остальные, не считая подписи и даты. Цифер заключил договор с Вагнером всего две недели назад – сразу перед тем, как нанял меня искать Джонни Фаворита.

В какие игры он играет? Он стал клиентом Вагнера только потому, что отец агента был менеджером Джонни Фаворита? И что Цифер выгадал? В моем котелке теперь плескалось слишком много алкоголя, чтоб разгадывать загадки. Я перевел помутневшее внимание на два коротких письма, оба – на отельной бумаге. Последнее было отправлено 3 марта из отеля «Империал» в Токио. Там говорилось: «Дорогой Вагнер, я проведу в Нью-Йорке две недели перед Пасхой. Узнайте, есть ли в этот период свободные вечера в «Губерте». И подпись – «Доктор Цифер».

Я вспомнил хитроумный номер с танцующими мышами в «Блошином цирке Губерта» на Сорок второй улице. Тогда Цифер заявлял, что у него в бутылке заключена душа древнего испанского морехода. Неужели это было всего пять дней назад? С тех пор прошла целая жизнь. Гарри Ангела, частного сыщика и подозреваемого в убийстве, смыло в канаву, как ненужный мусор. Другое письмо, датированное 19 января, напечатали в «Бристоль Отеле Кемпински» на Курфюрстендамм в Западном Берлине. Официальный запрос о работе. Цифер писал, что он – «профессиональный фокусник», который ищет агента для организации выступлений в «небольших залах в крупных городах восточного побережья», а внизу страницы стояла его жирная подпись – «Доктор Цифер».

Я уже знал суть этих писем, но они позволили по-новому взглянуть на кочевую жизнь Луи Цифера. Если гоняться за ним по миру, его ни за что не поймать. Я решил, что у него должна быть база. У всех есть база. Паспорт у Цифера французский, так что Париж все еще подходил. И вот тут пригодилась дешевая адресная книжка Уоррена Вагнера-младшего. Агент записал несколько контактов нового клиента. Два банка – в Риме и Париже. Еще один – отель «Раз-два-три» на Сорок шестой улице, который, как я знал, служил для Цифера только перевалочным пунктом. Еще три названия и адреса в Париже вместе со списком клубов, где тот выступал под псевдонимом доктор Цифер.

Возможно, Цифер вел тайную жизнь в отелях. Так сложнее выследить. Скопившуюся почту он забирал в банках или конторе своего поверенного. «Раз-два-три» был немногим лучше клоповника, а отели в Берлине и Токио – пятизвездочными дворцами. Видимо, Цифер любил их чередовать, чтобы сбивать со следа. Как найдешь птичку, которая сегодня гнездится в «Ритце», а завтра упорхнет в католическую ночлежку?

По проходу прошла стюардесса, раздавая пассажирам одеяла и подушки. Некоторые из попутчиков уже разложили свои «Кресла Сиесты», приготовившись ко сну. Я решил лечь у окна, чтобы ночью не тревожила ходьба по проходу. Задвинул шторку – хотя снаружи не было ничего, кроме тьмы, – скинул туфли и улегся. Из-за маски замешкался. Что-то не нравилось мне ослеплять самого себя. Свет в салоне приглушили, но Д’Оберен и несколько других пассажиров еще читали. Маленькие лампочки у них над головой раздражали и мешали. Я решил, что непосредственной опасности нет, и повязал маску на глаза. Почти сразу же я провалился в глубокий сон, убаюканный гудящими двигателями.

Ближе к утру, на грани пробуждения, мои мысли занял странный сон. Куда больше похожий на воспоминания, чем на мои обычные кошмарные галлюцинации: я ехал на гастрольном автобусе по какой-то неведомой глуши в сердце ночной Америки. Все были в сборе. В хвосте Паук, Бен Хогарт, Чу-Чу и Ленни Пински – новый мужик на басу – играли в покер на перевернутом чехле барабана. Оглядевшись, я увидел, что Ред Диффендорф и Карл Валински, волшебники тромбонов, спят как младенцы. Тигр, Джордж Ван Эпс и Фингерс Фаган развалились, пуская по кругу литр какого-то дешевого пойла. Духовое трио – Винг Нат, Гарри «Большой Хеш» Геллер и Босс Сэм – по очереди обменивались блюзовыми риффами. Печальная одинокая музыка говорила лучше слов.

Сон казался таким реальным. Я поискал в мрачном автобусе остальную банду. Вернон Хайд, вечный одиночка, который у нас дудел на альтовом и теноровом саксофонах, сидел с водителем, разгадывал кроссворд. Рядом со шведским баритон-саксофонистом, которого мы все звали Арахисом, упулился в толстую книжку пианист Додо Мамароза. Додо – тощему пацану с небритой щетиной, из-за которой он казался намного старше, – только что исполнилось пятнадцать. И не поверишь, что он такой птенец, когда услышишь, как он лабает на пианино.

Мне было радостно вернуться к своей единственной семье. Я любил этих ребят. Любил как родных. Собратья-трубадуры, живущие бродячей жизнью. Отличало нас только одно. Амбиции. Остальные музыканты существовали от гонорара к гонорару, скакали из бэнда в бэнд. Может, кто-то и мечтал однажды стать фронтменом в собственном ансамбле. Большинство родились вторыми скрипками и такими помрут. Я хотел большего. Бинг Кроссби поднялся в двадцатых из рядов оркестра Пола Уайтмена и стал кинозвездой с собственным радиошоу. А ведь был он крунером, прямо как я.

Сон расплылся. Автобус исчез – я стоял на эстраде в смокинге, парни выстроились сзади, что твой пингвиний оркестр. Паук оживил зал гудящим том-томом. Когда язычковые проиграли четыре такта, я завел «Night and Day» Коула Портера. Мой первый большой хит, добравшийся до третьей строчки в хит-парадах. Неплохо для песни девятилетней давности.

Мы выступали в зале какого-то отеля на Среднем Западе, где буйно зеленели папоротники в горшках, – то ли в старом добром Чи, то ли в Цинциннати. Я никак не мог вспомнить. После пары месяцев в дороге все они сливаются друг с другом. Это было давнее воспоминание. Додо еще не вступил в ансамбль, так что на пианино бренчал Кей Си Бейтс. Публика, разодетая в формальные вечерние костюмы, расселась за круглыми столиками вокруг лакированной танцплощадки. Она обитала в другой вселенной – в отличие от группы, которая вся чесалась в прокатных фраках. У моих ног медленно кружились несколько пар, пока я пел знакомые строчки. Я задушевно смотрел на самых красивых танцоров, чтобы все видели, что песня льется у меня прямиком из сердца. И тут за лучшим столом в заведении я увидел его. Луи Цифера. Расфуфыренного, как Фред Астер, с белым галстуком и в смокинге с фалдами.

Он улыбнулся мне и поднял в молчаливом тосте бокал шампанского. Тогда я еще не знал, кто он такой. По взгляду понял, что ему по вкусу мое выступление. Какой-то важный воротила. Может, глава киностудии или бродвейский продюсер. От него так и разило деньгами и властью. А лучше всего – он не отрывал от меня глаз. Во время перерыва я с ним выпью. Я не знал, что наша встреча изменит мою жизнь навсегда.

Я резко проснулся и запаниковал, когда открыл глаза и увидел только полную тьму. Вспомнив про маску, сорвал ее и проморгался в незнакомой обстановке. Я вернулся в первый класс – за миллион миль от гастрольного автобуса. Это был не сон. Все детали до единой родились из подсознательной памяти. Неделю назад я бы не сказал, кто играл в оркестре Паука Симпсона или как они вообще выглядели. Во сне я помнил каждое лицо с фотографической четкостью. Гарри Ангел впервые услышал имя Цифера двенадцать дней назад. Но теперь я вспомнил, что впервые встретил Владыку преисподней в ноябре 1939-го. Концерт прошел в «Палмер-хаус» в Чикаго. После последнего отделения я выпил с Цифером, и он сводил меня на какой-то пафосный прием в районе Нир-Норт-Сайд, на Мичиган-авеню. В то время я этого еще не знал, но все гости были сатанистами. Так началась моя новая жизнь.

Я поднял шторку на окошке и увидел, как по облакам под нами скользит солнечный свет. Должно быть, подсознание играет со мной шутки, заставляет принимать сон за воспоминание. Двадцать лет назад Цифер выглядел так же, как на прошлой неделе. Бессмыслица какая-то. Просто надо отоспаться.

Где-то через час стюардесса прикрепила столики и подала завтрак. За едой я пытался восстановить больше подробностей о той эксклюзивной чикагской вечеринке. Я словно вглядывался через туман – мысли терялись в облаках. Цифер представил меня множеству гостей – важным особам на радио и в кино, продюсерам и руководителям студий, шишкам из рекламы. Я силился вспомнить лица, но все они расплывались.

Тем вечером Цифер пообещал мне контракт с RCA. Когда я сказал, что у Паука Симпсона уже есть договор с «Савоем», он сказал, что все уладит. Моя версия «Night and Day» станет сенсацией. Вечер только начинался, а я уже подписал первое соглашение. Помню, как Цифер одолжил свое перо, какой красивой казалась моя подпись сиреневыми чернилами. Если верить Крузмарку, следующий контракт с Князем Тьмы я подписывал собственной кровью.

Рука тряслась, когда я поднимал к губам чашку кофе. Бредни Крузмарка о том, что Джонни Фаворит вырезал у солдата сердце и съел, могут быть правдой. Многие из тех, с кем я говорил во время расследования, рассказывали, что Фаворит замешан в чем-то оккультном, якшался с темными силами. Он узнал о церемонии, с помощью которой можно поменяться психическими личностями с другим человеком и выйти из сделки с дьяволом. Прошлой ночью, я нашел жетоны Гарри Ангела в канопе, где, по словам Крузмарка, его дочь спрятала личные знаки того солдата. Я думал, все подстроено. Теперь я не был так уверен.

Стюардесса забрала подносы с завтраком, оставив столики, и взамен раздала французские бланки таможенной декларации. Я с радостью переключился на это рутинное занятие. Все оказалось довольно просто. Не было никаких ограничений по легальному ввозу валюты в страну, так что мой пояс с деньгами был совершенно законным. Контрабанда в подарочной упаковке – уже другое дело. Из-за ствола под рубашкой я был на шаг ближе к гильотине.

Я снял колпачок с дорогой ручки Крузмарка и заполнил поля. Если честно, это было даже весело. Я был самым обычным чистым бизнесменом, которому нечего скрывать. Вместе с личной информацией спрашивалось, где будут проживать гости страны. Я самодовольно написал «отель “Вандом”, Париж». Бросив взгляд на Д’Оберена, заметил, что тот смотрит на меня. Он тут же быстро улыбнулся и опустил глаза в книгу. Я кивнул и вернулся к своим лжесвидетельствам.

Когда стюардессы собрали анкеты, я уставился в окно. Еще через час подо мной вытянулось побережье Европы – скучное и безликое под рваными облаками. Бывал ли здесь Джонни Фаворит? Гарри Ангел добирался разве что до Северной Африки. Первая ли это моя поездка в Старый Свет?

Мы начали спуск – так неощутимо, что я бы и не понял, если бы стюардесса не попросила в объявлении потушить сигареты и пристегнуть ремни. Скоро показалась летная полоса, наш самолет выровнялся, и мы приготовились к идеальной посадке.

Первым испытанием был паспортный контроль. Передо мной стояло несколько пассажиров, так что я дожидался своей очереди. Грим и парик наверняка выдавали меня за километр. Я чувствовал себя черным на ку-клукс-клановском сожжении креста. Уже скоро я встал на белой линии паспортного контроля. Женщина передо мной закончила, и я подошел к стойке, протягивая паспорт чиновнику в голубой форме. Он взглянул на меня и изучил фотографию.

– Какова цель вашего визита по Францию, мсье Фа-фо-рит?

– Хочу прилично поесть для разнообразия, – ответил я с добродушной улыбкой.

– Это я вам могу гарантировать.

Он проставил печать, отдал паспорт, и я отправился дальше, официально допущенный в Лягушандию.