Мне нужно было убраться с Манхэттена. Большинство мостов были платными, а из-за пропускных пунктов можно спокойно отправиться за решетку. Работники видели каждого водителя. Если копы объявили меня в розыск и дали ориентировку, сборщики наверняка меня срисуют. На мосту Уиллис-авеню – разводном мосту над рекой Гарлем, на дороге с односторонним движением на север до Бронкса, – будки не стояли, потому что машины сдавали назад каждый раз, когда мост открывался для прохода барж и грузовых кораблей.

Я свернул на мост со Сто двадцать четвертой улицы. Гудение шин по металлической дорожной решетке пело слаще, чем труба Банни Берригана. Оказавшись в Бронксе, я двигался по Уиллис-авеню, пока не свернул на старый участок шестиполосной магистрали Мэйджор-Диган. Я укладывался в график и держался скоростного лимита, проезжая стадион «Янки» справа.

Пару часов назад моим планом было доехать до Олбани, бросить «Шеви» и сесть на экспресс Эмпайр-Стейт до Детройта, откуда можно улизнуть в Канаду. Теперь все представлялось в новом свете. Золотая гусыня снесла 24-каратное яйцо прямо мне на колени. Последнее место, где законники будут искать вольную пташку в бегах, – это первый класс. В моей новой программе была поездка в Бостон и оттуда – первый же рейс за границу.

По дороге на север я закурил «Лаки». Затягиваясь, вернулся мыслями к ужасному виду Епифании, лежавшей в моей комнате. Славная девушка. Она не заслужила, чтобы ее растерзал мерзавец вроде Цифера. Предположительно, у ее отца, Джонни Фаворита, была амнезия из-за контузии, полученной в Северной Африке во время войны. Я и сам не понаслышке знаком с «большой отключкой», когда меня ранили за границей. Остался с носом-картошкой от халтурной пластической операции. А самое забавное, что подстрелили меня в Оране, в Алжире. Какой-то гребаный француз. Так-то ничего особенного. В Северной Африке воевали тысячи парней. Кто знает, сколько народу ранили в то же время. Луи Цифер воспользовался моей потерей памяти, чтобы натолкнуть на мысль, будто бы я и есть Джонни Фаворит – ловкач, продавший душу дьяволу за большую славу.

Может, я и есть Джонни Фаворит. Какая тут, на хрен, разница? Все равно я ни черта не помню. Цифер от этого Сатаной не становится. Какое бы имя-акростих он себе ни выдумал. Сколько ни зови себя Луи Цифером, Люцифером не будешь – разве что для придурков, которым от переизбытка вуду стало совсем худо. Я видел Цифера во плоти, смотрел, как он жрет изысканные блюда и курит дорогие сигары. Спору нет, он тот еще фокусник, но все-таки человек из плоти и крови. Человек, который дышит и спит, как любой другой балбес с улицы. Посмотрим, где будет его метафизика, когда я начиню ему брюхо горячим свинцом. Всю эту кашу заварил звонок юриста. А освободит меня пара пуль 38-го.

Луи Цифер, человек-загадка. Я видел его меньше трех часов назад, сразу перед тем, как он убил Епифанию. Жаль, что не могу задержаться и найти его здесь – если он еще здесь. Но я представлял, куда он в конце концов подастся. Его адвокат Штрейфлинг рассказывал, что Цифер путешествует по французскому паспорту. «Во Франции, например, я всегда ношу трехцветный значок», – проговорился за обедом Цифер. Я планировал его отыскать. La Belle Paris! Город света, смеха и греха. Если дьявол стал человеком, то почему бы ему не стать французом? Утонченный и лощеный. Баснословно богатый. Светский человек, сплошь тебе парлеву и савуа-фэр направо и налево. Увидеть Париж и умереть. Почему бы и нет? Все вполне логично.

Ни один букмекер не поставил бы и один к ста в моих поисках Цифера. Но вопреки всем шансам я знал, что выслежу ублюдка. Тот, кто притворяется дьяволом, малость выделяется из толпы.

На ночлег я остановился в Хартфорде. Я не искал какой-нибудь клоповник, который перетряхнут в поисках беглеца полицейские. Я мог позволить себе лучший отель в городе. «Бонд» показался мне достаточно пафосным. На следующее утро, сбрив черные усы, я воспользовался ящиком Эрни Кавалеро, чтобы затушевать следы побоев, нанесенных несколько дней назад головорезами Крузмарка. Лейтенант Стерн навещал меня в Белвью и видел синяки – нечего и сомневаться, что теперь они входят в мой словесный потрет. Светлый парик Эрни прикрыл выбритое место над левым виском, где красовался кривой зигзаг из девяти швов. Левое ухо, разбитое дубинкой, и рассеченную губу я закрасил коллодием – поразительной штукой вроде невидимого пластыря.

После прогулки по магазинам дорогой мужской одежды, фотокамер, спортивных товаров, сумок и книг, я стал новым человеком. В брюках, черных туфлях и дождевике «Акваскутум» я оставил «Бел-Эйр» на парковке длительной стоянки, отсчитав тридцать баксов за три месяца вперед, и сел на поезд в 17:39 до Бостона. Я воткнул билет в щель на спинке своего кресла для кондуктора и принялся изучать газеты, накупленные утром.

Я перечитал статью из трех абзацев под заголовком «РАЗЫСКИВАЕТСЯ ЧАСТНЫЙ СЫЩИК» на пятой странице «Нью-Йорк Дейли Ньюс». В ней говорилось, что детектив по имени Гарольд Р. Ангел подозревается в трех жестоких убийствах на Манхэттене, совершенных за прошедшую неделю. Его местонахождение неизвестно. Предположительно, поджог в кабинете детективной конторы «Перекресток» в доме 1481 на Бродвее тоже осуществил Ангел. Только своевременный вызов бдительного гражданина и оперативное реагирование пожарной службы спасло от уничтожения все здание.

Ни слова о докторе Альберте Фаулере из Покипси, первой жертве Цифера, – официально его смерть считалась самоубийством. Статью сопровождала моя маленькая фотография. Сделанная двенадцать лет назад, когда я подавал заявление на документы детектива. Тогда у меня еще был солдатский ежик. Не считая распухшего носа, на фотографии как будто был другой человек.

Детектив-сержант Деймос в газету не попал. Ни слова о моем побеге из-под полицейского ареста. Не иначе как отредактированная версия событий спущена вниз самим комиссаром. Высшему начальству не хотелось, чтобы пресса прознала, как сплоховали парни в синем. Большим шишкам будет неловко. Черное пятно на нью-йоркской полиции. Лучше представить все текущим расследованием – кольцом, неумолимо смыкающимся вокруг подозреваемого. Копы и политики вечно прикрывают задницы, когда говно попадает в вентилятор. Я не нашел в «Хартфорд Курант» ничего ни о себе, ни о нью-йоркских убийствах. Это хорошо. Чем меньше сказано об ищейке в бегах, тем выше мои шансы уйти тихо.

Пока снаружи постепенно темнел бегущий пейзаж, я достал из новенького красивого кошелька, который только что прикупил, новенький паспорт. Благодаря удобному набору мистера Иня теперь я был Джонни Х. Фаворитом, родившимся 2 июня 1920 года. Кто другой бы сказал, что пользоваться именем Фаворита – только подставляться. Я же решил, что это умный ход. Лишь Герман Штрейфлинг и Луи Цифер знали, что Гарри Ангела наняли найти Джонни Фаворита. Штрейфлинг мертв. Если повезет, скоро я добавлю в рубрику некрологов и имя мистера Цифера.

За пару минут до девяти я вошел в великолепный вестибюль «Ритц-Карлтона» в сердце района Бэк-Бэй, где уже забронировал номер. Человек за стойкой встретил меня, как члена королевской семьи.

– Добро пожаловать в Бостон, мистер Фаворит. Мы приготовили для вас номер 925.

На вопрос о ближайшем туристическом агентстве вежливый джентльмен в сером костюме ответил:

– Наш консьерж будет рад услужить вам в планировании путешествий.

Консьерж. Неплохо. Почти как аперитив перед Парижем. Я сказал, что хотел бы оставить сумки за стойкой, пока буду в ресторане. Дипломатичный портье сообщил, что пошлет их в мой номер. Чем больше чаевые, тем лучше обслуживание, так что я сунул ему пятерку, расщедрившись еще на бакс для посыльного, и прошел через сверкающий мраморный вестибюль к стойке консьержа. Там очередной дипломат сообщил, что с удовольствием приобретет для меня билет на самолет. Я сказал, что хочу безотлагательно отправиться первым классом в Париж. Никаких проблем. Он сейчас же всем займется.

– Желаете ли, чтобы я забронировал для вас отель в Париже? – спросил консьерж. – У вас есть какие-либо предпочтения?

– Давайте не будем усложнять, – ответил я. – Возьмите мне номер в «Ритце».

Ресторан при отеле был наполовину пуст. После того как я отдал на входе шляпу и пальто, меня сопроводили к столику на двоих, где я заказал неразбавленный двойной «Манхэттен». Мой любимый коктейль, сколько себя помню. А то и дольше. Перед тем как отправиться на службу, Гарри Ангел был копом-новобранцем в Мэдисоне, штат Висконсин. Так сразу не назовешь любителем высокосветских коктейлей. Он, скорее, был больше по пиву. «Манхэттены» скорее по вкусу Джонни Фавориту, завсегдатаю ночных клубов. Но люди всегда могут удивить.

За коктейлем я взял дюжину виргинских устриц, целого пареного мэнского омара и салат «Цезарь», запив все бутылочкой бодрящего белого сансер. Вот это жизнь. Джонни Фаворит продал душу за богатство. Гарри Ангел пробавлялся горячими сэндвичами с пастромой и неделями сидел голодный после редкого кутежа. Мне куда больше нравилось здесь, на солнечной стороне.

Я попросил записать обед на мой счет. В вестибюле ко мне подошел консьерж.

– Прошу прощения, мистер Фаворит, – сказал он, вручая маленький квадратный конверт с тисненным символом «Ритц-Карлтона». – Боюсь, прямые рейсы из Бостона в Париж только по пятницам и субботам. Зная, что вы хотите вылететь немедленно, я забронировал для вас место на рейсе компании TWA из Нью-Йорка.

– Но… – Вот это плохие новости.

– Не переживайте. В полдень из Логана вылетает внутренний рейс. Он доставит вас в Ла-Гвардию в 13:45. У вас будет достаточно времени, чтобы добраться на такси в аэропорт Айдлуайлд. Вылет в Париж назначен на шесть. – Я записал все номера и время рейсов.

Я поблагодарил его и направился к лифту. Возвращаться в Нью-Йорк – дурацкий ход. Во всех местных аэропортах меня уже ждут. С другой стороны, смелые ставки окупаются сторицей. Я замаскировался. Копы не будут досматривать в Ла-Гвардии прилетающие рейсы. И никогда не подумают, что я путешествую первым классом и одет с иголочки. Торчать в Бостоне три дня более рискованно. Шансы попасться повышаются с каждым днем, который я провожу на одном месте. Мне понравилась мысль слинять немедленно.

Сумки уже ждали в номере 925 – самой стильной хазе, где Гарри Ангел когда-либо вешал шляпу. Джонни Фаворит же, с другой стороны, вел легкую и беззаботную жизнь. Гуляка-парень, для которого такие местечки были самими собой разумеющимися. Угловой номер, обставленный репликами французского антиквариата. Парчовые простыни под золоченым барочным изголовьем. Словно привычный к роскоши, я поставил на карточке галочку напротив континентального завтрака в номер в 7:30, вывесил ее снаружи на ручку и прогулялся по коридору до пожарной лестницы. Всегда на всякий случай стоит знать запасные выходы.

Я бросил на кровать 38-й и вывалил на простыню содержимое саквояжа, сложил латексные хирургические перчатки и краску для волос, купленные в Хартфорде, в обувную коробку с гримом. Чтобы закамуфлировать любую контрабанду на случай, если французская таможня досмотрит багаж, я планировал завернуть все подозрительное в подарочную упаковку. Гостинцы для друзей. Мелкая сошка из таможни дважды подумает, прежде чем рвать упаковку на вещах какого-то денежного мешка.

Пока я упаковывал дубинку, зазвонил телефон – так, что я даже подпрыгнул и схватился за ствол. Кто станет мне звонить? Оказалось, это консьерж.

– Мне очень жаль, мистер Фаворит, – сказал он, – на вечер среды в отеле «Ритц» не осталось мест. Если угодно, я могу проверить доступность жилья схожего уровня в этом же районе.

Я сказал, что все тип-топ.

Завернув дубинку, я задумался о маленькой книжице с шелковым переплетом, лежащей на кровати. Может, стоит выкинуть? Крузмарк держал ее в сейфе под замком, так что она должна быть ценной. Я пригляделся. Маленькая и тонкая – где-то пять на десять сантиметров, – а на обложке вытиснена позолоченная перевернутая пентаграмма, уже выцветшая. Пролистав страницы, я увидел десятки замысловатых таинственных символов в сопровождении печатных пассажей на латыни, греческом и иврите. Шрифт был архаичный, который непросто разобрать даже знатоку языков. Я узнал разве что знаки зодиака. Все остальное – чистейшая абракадабра. Видимо, какой-то самоучитель сатаниста. Решив, что он пригодится, я обернул книжицу фольгой.

Через полчаса я уже все собрал и сложил в сумку. Заперев дверь на два замка и задвинув цепочку, стер тональник и румяна, смыл коллодий с уха. Глядя на отражение в зеркале, спросил себя, кто же я на самом деле. Невыспавшийся бывший частный сыщик, глядящий из стекла, мажорный блондинчик, которым был десять минут назад, – или, может, какой-то неизвестный красавчик-крунер с мракобесными наклонностями. Правда была в почти забытом прошлом. В глубинах того, что осталось от моей души, я знал, что вполне может настать время, когда я увижу, что из зеркала на меня щерится чудовище по имени Джонни Фаворит.