24
По обе стороны путей лежали вспаханные поля, и Лука весь день наблюдал за работой фермера, который появлялся то на тракторе, то на своих двоих, чтобы пропахать жирную почву для новых посевов. Он разрешил мигрантам наполнить бутылки из длинного шланга с очень теплой, но чистой водой. Бывало, на станцию приезжала какая-нибудь семья и продавала прямо из машины горячую еду и напитки, но иногда никто не приезжал, и Луке приходилось голодать. Или полагаться на доброту мигрантов-сотоварищей, готовых поделиться своими скудными припасами. К ночи температура упала, и мужчины стали разжигать веселые костры. Некоторые ложились спать в пустых грузовых контейнерах, но там было мало места и очень воняло; к тому же металлическая коробка вагона защищала только от ветра, а стены дышали холодом. Лука и Мами ночевали у костра – во всей своей одежде, завернувшись в плед, – и со стороны напоминали гигантское разноцветное буррито. Ожидание бесило и выматывало, и на второй день в этом пустынном, иссушенном месте кое-кто из мигрантов плюнул и отправился пешком. Лука понятия не имел, куда они надеялись добраться, поскольку на протяжении многих миль им в пути не встретилось ни одного поселения. Может, и дальше ничего не будет? Мальчик очень переживал и молился всякий раз, когда очередная группа мигрантов трогалась в путь. Наутро четвертого дня железнодорожники вернулись и стали готовить поезд к отправлению; по лагерю прокатилось радостное оживление, и мигранты стали занимать места на крыше. Лука, вцепившись в мамину руку, уговаривал ее переждать.
– Этот поезд стоит на правом пути, – объяснил мальчик. – И когда рельсы разойдутся, он поедет на восток.
Одной рукой он указал на север – туда, где постепенно срастались около дюжины параллельных путей. Ориентиром был мост через магистральную дорогу, за которым рельсы ненадолго сливались в три колеи, а потом окончательно делились на две. Накануне они с Ребекой бегали на разведку и обнаружили тот самый поворотный участок, где одна колея уходила на восток, а другая – на запад. Но Лидии не терпелось. После такого долгого ожидания мысль о том, что поезд может уехать без них, была совершенно невыносима. Она качала головой в мучительной нерешительности.
– Парень прав, – послышался незнакомый голос.
На опустевших рельсах чуть поодаль сидели двое мужчин. Один из них пояснил:
– Там действительно две дороги. Сначала они идут параллельно, но сразу за деревней расходятся. Этот поезд поедет в Чиуауа.
– А мы ждем тот, который ходит по тихоокеанскому маршруту, – добавил его товарищ.
Они были похожи, как однояйцевые близнецы. Сухие, обветренные лица, аккуратно подстриженные усы, негромкий, очень теплый голос.
– Если собираетесь переходить границу в Ногалесе или Бахе, то вам нужно сесть на левый поезд.
– Спасибо, – отозвалась Лидия.
– А как вы это поняли? – спросила Соледад на случай, если в будущем они окажутся в похожей ситуации.
– Мы ездим каждые два года. Уже восемь раз так делали.
Лидия разинула рот.
– Но зачем? – поинтересовалась старшая сестра.
В ответ мужчины синхронно пожали плечами.
– Мы ездим туда, где есть работа, – объяснил первый.
– Потом возвращаемся, чтобы навестить семью и детишек, – добавил второй.
– А потом по новой. – Оба рассмеялись, словно исполняли отработанный годами комедийный номер.
Убедившись, что они никуда не поедут, Соледад сняла с плеча рюкзак и швырнула его на землю.
– Мы ждем уже три дня, – сказала она. – Да где же этот поезд? Может, его вообще не будет?
Тяжело не поддаваться истерике, когда бесплодное ожидание затягивается на многие часы и тебе остается лишь считать обороты солнца над головой. Сегодня от Гондураса их отделяло такое же расстояние, как и накануне.
– Будет, дочка, будет. – Глядя на сестру, один из мужчин уверенно кивнул. – И тебе воздастся за терпение.
Из внешнего кармана своего рюкзака он вытащил пакетик карне сека – вяленого мяса. Два кусочка отдал Соледад, а остальное поделил на всех. Потом заверил:
– Теперь уже недолго.
Лука с наслаждением обсасывал жилистую солонину и разрывал ее зубами на полоски. К Соледад, которая теперь сидела на рюкзаке, упершись локтями в коленки, наклонился второй мужчина и ласково проговорил:
– Не волнуйся, девочка. Очень скоро Синалоа останется в прошлом. Ты все это переживешь. Ты по натуре боец, это сразу видно.
В ответ Соледад лишь молча уронила голову на колени, и Лука заволновался. Подумал, что она, наверное, плачет, что после перенесенных страданий было неудивительно. Но через миг девочка подняла голову, и настроение у нее изменилось. Слова мужчины проникли ей в душу, и она вдруг превратилась в отважного ацтекского воина.
Пока они ждали, братья развлекали всех рассказами о своем доме в Юкатане, о своих женах и детях, о фермах на севере, где им довелось поработать. О третьем брате-близнеце, который, по признанию обоих, был среди них самым красивым, но погиб шестью годами раньше, на ферме в штате Айова: управляя зерноуборочным комбайном, он случайно задел молотилкой провода наземной электропередачи. Близнецы перекрестились и назвали его по имени: Эухенио. Лука ощутил, как магически действует произнесенное имя, и тоже перекрестился. Для многих мигрантов кроме семи церковных существовало еще одно таинство, которое совершалось при повторении имен погибших любимых людей. Мальчик попробовал на языке другое имя: Себастьян Перес Дельгадо, – но оно оказалось слишком шероховатым и жестким. Оставило во рту привкус горечи. Лука спрятал лицо. Выдохнул в темную складку локтя. Попытался отвлечься. Осло – столица Норвегии. Японский архипелаг состоит из 6852 островов.
В компании братьев он почувствовал настоящее умиротворение. Они были словно теплый хлеб. Словно убежище в ненастную погоду. А потом, как они и говорили, на станции возник еще один поезд. Он ненадолго остановился, так что все спокойно забрались наверх; сначала братья помогли им на лестнице, а потом перешли на крышу соседнего вагона, чтобы никому не мешать.
– Увидимся на севере, дружище! – пообещал Луке один из них. – Будешь в Айове, обязательно меня найди. Съедим с тобой по бургеру!
Он звонко хлопнул по ладони мальчика, а потом развернулся и прыгнул за братом на следующий вагон. Его место заняла Ребека.
– Первый класс! – Наблюдая, как Лидия пристегивает сына к решетке, Соледад усмехнулась, а потом обвела рукой вокруг: – Наше купе люкс!
Поезд тронулся. Где-то за рекой Фуэрте пейзаж резко сменил краски с зеленых на бурые. Следующие часа полтора по обе стороны рельсов тянулись скудные, засушливые поля, а потом на дороге появился знак, сообщавший о въезде на новую административную территорию. Лука зачитал первую часть послания: «Bienvenido a Sonora…» Вторую озвучила Ребека, прощаясь тем самым со штатом Синалоа: «Y vete con viento fresco a Sinaloa». Но эта невидимая граница не избавила их от непрестанного страха.
Бакабачи, Навохоа, Сьюдад-Обрегон. Есть, есть, есть. Поля постепенно сменились пустыней. В воздухе пахнуло морем, но на этот раз про Акапулько Лука даже не вспомнил, потому что вокруг не было ни зелени, ни деревьев, ни гор, ни плодородной почвы. Не было ночных клубов, круизных лайнеров, богатых туристов. Только пыль, песок и мрачная красота горной породы, прораставшей в форме скал. Даже деревья, казалось, мучились жаждой, и Мами не приходилось напоминать Луке про воду. Он и сам постоянно отхлебывал из бутылки, чувствуя, как под бейсболкой намокает от пота голова. Трудно поверить, однако на закате они уже проехали Эрмосильо – выжженный солнцем городок, самый странный из всех, что Луке когда-либо доводилось видеть. Но его необычность не особенно впечатлила Луку, потому что его переполняло радостное возбуждение.
– Ребека, мы почти приехали!
Уже несколько дней он пытался вкачать кислород в ее поникшее тело. Он был словно маленькие кузнечные меха, а она – потухший огонь, который стал угольками.
– Куда приехали? – спросила девочка.
В небе угасал вечерний свет. Поезд постепенно сбрасывал скорость, и братья-близнецы уже готовились на выход.
– Как куда, на эль норте, – ответил Лука.
Ребека взглянула на него с явным сомнением; мальчик ожидал совершенно иной реакции. Он спрятал подбородок в отворот толстовки, но потом его окликнула Мами и попросила повторить свои слова.
– Мы почти на севере. Чуть меньше, чем в трехстах милях к югу от Ногалеса.
– Триста миль? – переспросила Соледад. – Как это понять? Сколько мы уже проехали?
– От Гондураса?
– Да.
Лука склонил голову и задумчиво прищурился:
– Я бы сказал, больше двух тысяч миль.
У старшей сестры округлились глаза. На лице промелькнула недоверчивая улыбка, которую она не слишком-то пыталась утаить. Соледад кивнула:
– Больше двух тысяч миль. То есть мы уже проехали больше двух тысяч миль?
– Ну да, я же говорю. Мы почти на месте.
– И долго еще? За сколько мы проедем эти триста миль?
Лука покачал головой:
– Не знаю точно. За несколько часов?
– Ты ведь не собираешься ехать дальше? – с тревогой спросила Ребека. – Уже темнеет.
– Похоже, мы сейчас остановимся, – глядя на дорогу, заметила Мами.
К тому моменту братья уже спрыгнули и успели отойти довольно далеко от поезда. Поэтому на их слова было бы легко не обратить внимания, не будь они слишком хорошо знакомы Луке, Лидии, Соледад и Ребеке. Они слышали ровно эти звуки в своих кошмарах и наяву. Братья-близнецы орали во все горло:
– ¡Migra! ¡¡La migra! ¡¡Huyan, apúrense! ¡¡Viene la migra!
В этот раз ужас не сгущался постепенно, он обрушился сразу. Лидия стремительно, яростно дернула ремень сына, так что мальчик едва не заплакал. Сестры уже висели на лестнице и готовились прыгнуть, не дожидаясь удачного момента. Воспоминания о Синалоа подстегивали девочек, и те двигались не вопреки боли измученных тел, но благодаря ей. Не раздумывая, они по очереди кинулись на вздыбленную землю и плюхнулись на собственные рюкзаки. За ними – Лука и, наконец, Лидия. Слава богу, к тому моменту они уже были в черте города; спустившись по дорожной насыпи, они попали на какую-то аллею, а оттуда – на дорогу, вдоль которой тянулись огороженные заборами сады, жилые дома и раскрытые гаражи. Босоногая девчушка облизывала палочку фруктового льда и наблюдала за ними очумелыми глазами. Дальше – какая-то женщина на велосипеде с прицепленной тележкой из супермаркета. Собака с пятнистым глазом. Высокая трава. Бетон. Братья-близнецы разбежались в разные стороны, позади слышался топот еще нескольких мигрантов. После вывиха лодыжки миновало четыре дня, и боль, к счастью, уже отступила. Лидия могла наступать на ногу всей тяжестью. Взглянув на умчавшихся вперед сестер, она представила себе, что будет, если они сейчас потеряются. Как потом найтись? И найдутся ли они вообще? Она прибавила ходу, волоча за собой спотыкавшегося Луку. За забором они увидели мальчика с футбольным мячом и женщину в потертых джинсах, поливавшую горшки с травами. Заметив беглецов, она на мгновение замерла, а потом, не поворачивая головы, спокойно сказала: «Послушайте!» – до того непринужденным тоном, что Лидия даже не сразу поняла, к кому та обращается. Но глаза смотрели прямо на нее; едва заметным движением подбородка женщина указала в дальний угол сада – на распахнутую дверь сарая.
– Rápido, быстро, – велела она, не повышая голоса.
У них не было времени, чтобы взвешивать за и против, поэтому Лидия схватила сына за плечо и окликнула девочек – так тихо, как только могла: «Ребека, сюда!»
Сестры затормозили и обернулись. К тому моменту Мами успела затолкать Луку в калитку, и теперь мальчик бежал под тенью какого-то дерева с буйно-розовыми цветами, а через миг уже сидел в темном сарае; следом ворвалась Лидия, потом – сестры, и вот они все вместе оказались в сырой прохладе крошечного убежища и очень громко дышали, чувствуя, как в ушах колотится прилившая кровь. Лидия слышала в голове собственный пульс, дикий и беспорядочный; зарывшись лицом в колени, она скрестила на затылке пальцы. Лука положил руку ей на поясницу. Все четверо сидели и ждали, стараясь не шуметь. Через несколько минут прозвучал голос женщины, обращавшейся к маленькому сыну: «Пойдем, я нарвала к ужину орегано. Давай-давай, обратно в дом». В наступившей тишине и в мыслях Лидии замелькали все те страхи, на которые чуть раньше у нее не было времени; один за другим они опускались в горло, образуя плотный комок ужаса. Эта женщина заманила нас в ловушку. Сейчас она приведет полицию. Нет, кого-то похуже полиции. Это конец. Ну почему я ей доверилась? Почему не пробежала мимо? Конечно, бояться было поздно: приняв решение, они уже не могли вернуться назад. Они уступили преимущество, и теперь, пока полиция прочесывает весь район, им ничего не оставалось, как только отсиживаться в этом сарае. Лидия попыталась совладать с паникой единственным известным ей способом: «Не думай, не думай, не думай». Вдруг снаружи хлопнула дверь, и снова раздался голос женщины: «Пока ты на улице, запри калитку!» Затем звуки сменяли друг друга: скрип и клацанье железной калитки, упругое эхо футбольного мяча, который ударился о землю, гул подъезжающей машины, стук дверей, шаги и, наконец, еще один незнакомый голос.
– У вас тут были посетители? Мигранты?
Сердце Лидии стучало, как фабричный станок. Ребека и Соледад стояли во мраке лицом друг к другу; взявшись за руки, они повторяли слова молитвы. Маленький мальчик что-то ответил, но они не расслышали, а потом снова хлопнула дверь и раздался голос той самой женщины:
– Виктор, я же просила тебя вернуться в дом.
За воротами послышался мужской голос:
– Мы просто спросили, не видел ли он мигрантов. Тут рядом несколько человек спрыгнули с поезда.
– Мы никого не видели, – ответила женщина. – Я была в саду вместе с сыном и отошла всего на пару секунд, вот только что. Сынок, давай, иди в дом.
Снова хлопнула дверь.
– Чуть ниже по улице мы видели маленькую девочку. Она сказала, что мигранты побежали в эту сторону.
– Наверное, свернули где-то по дороге. Мы с сыном весь день провели в саду. У вас есть мобильный номер? На случай, если мы кого-то увидим. Или лучше позвонить в участок?
Голоса притихли и стали почти неразличимы. Лидия выпучила глаза, словно в попытке настроить слух на другую частоту. Она понимала, что в этот самый момент женщина могла указать на открытую дверь сарая. Могла прошептать полицейскому: «Там внутри прячутся четыре человека». И тот, возможно, уже расчехляет свой пистолет. Содрогнувшись, Лидия снова зажмурила глаза. Нащупала обручальное кольцо мужа. Не думай, не думай, не думай. И тут вдруг случилось маленькое чудо: когда она просунула палец в кольцо Себастьяна, у нее возникла дурацкая идея, будто это волшебное кольцо из «Хоббита»: если надеть его и покрепче прижаться к Луке, оба они станут невидимыми. Seguro. Через мгновение Лидия опять различала слова женщины. Ветер переменил направление.
– Я нарвала к ужину орегано, но слишком много. Вот, возьмите, пожалуйста, с собой.
Послышались шаги, а потом, заурчав двигателем, машина уехала прочь; хозяйка вновь открыла и закрыла дверь. Теперь Соледад и Ребека сидели на полу рядом с Лидией и Лукой. Сердцебиение у всех вернулось в норму. Наконец они начали перешептываться в темноте.
– Может, нам уйти? – спросила Соледад.
– Пока рано, – ответила Лидия. – Они еще прочесывают район. Лучше подождать до темноты.
Согнувшись на корточках, Ребека разрыдалась. Лука дотронулся до ее руки, но девочка отпрянула, и это его очень расстроило. Но мальчик не стал убирать руку, Ребека постепенно смягчилась, растаяла, словно кусочек масла на сковородке. Лука уложил ее голову к себе на плечо, погладил по волосам и сказал:
– Все в порядке, с нами не случилось ничего плохого.
– Я больше так не могу. Мне страшно.
– Прекрати, – велела Соледад.
– Я просто хочу умереть. Хочу, чтобы все это кончилось, – говорила девочка бесстрастным голосом.
– Это не тебе решать, Ребека, – сказала ей сестра.
– Я хочу вернуться домой.
– Дома больше нет. Но мы создадим себе новый. Другого пути нет, только вперед, поэтому мы с тобой идем вперед. Adelante. Хватит плакать.
Старшая сестра утерла младшей слезы; она говорила жестко, но с любовью, и это подействовало. Ребека распрямила спину и громко шмыгнула носом: момент отчаяния благополучно миновал.
– Мы почти на месте, – продолжала Соледад. – Ты ведь слышала Луку. Триста миль, да, маленький?
– Все верно, – подтвердил мальчик.
– Триста миль, – повторила Соледад. – И все будет кончено. Весь этот кошмар. На севере больше никто не будет нас обижать. И мы построим хорошую жизнь, в которой больше не надо бояться. А когда Папи поправится, мы кого-нибудь за ним отправим, а потом перевезем маму и бабушку. Вот увидишь, все наладится.
Ребека не верила ни единому слову. И совершенно не понимала, почему, даже несмотря на все случившееся, Соледад оставалась таким наивным ребенком. Ребека уже излечилась от простодушия. Она знала, что безопасности не существует в принципе и что север ничуть не лучше любой другой страны. Последние события лишили ее надежды, подтвердив одну простую и такую горькую истину: мир – отвратительное место. В Сан-Педро-Сула было отвратительно, в Мехико – отвратительно, а значит, и на севере все тоже будет отвратительно. Даже облачный лес, который Ребека так бережно хранила в памяти все эти месяцы, потихоньку загнивал и начинал разлагаться. Возвращаясь мыслями домой, она больше не слышала голоса матери и пения древесных лягушек по ночам, не чувствовала запаха сушеных трав и прохладного прикосновения облаков. Она вспоминала нищету, которая заставила отца и всех остальных мужчин уехать в город. Постоянную угрозу, исходившую от местных картелей, и нехватку ресурсов, и голод. Поэтому уступила Ребека только ради своей сестры.
– Все, что нам с тобой пришлось пережить, – сказала Соледад, – все это не напрасно. И все останется в прошлом. А мы начнем новую жизнь.
– Как будто ничего и не было, – отозвалась Ребека, рассеянно глядя куда-то в пол.
Они сидели в этом крошечном сарае, пока жизнь вокруг шла обычным чередом: хозяйка с сыном садились ужинать, их соседи возвращались домой к своим супругам и детям, над головой скользили облака, а где-то за горизонтом медленно тонуло оранжевое солнце. Пески Соноры постепенно возвращали небу одолженное тепло. Когда в прохладных сумерках Эрмосильо уже отходил ко сну, в пустыне только просыпалась жизнь. Лидия и сестры решили, что пока немного отдохнут, а поздней ночью, когда в районе станет совсем тихо, отправятся дальше. Лука настолько проголодался, что даже не мог уснуть, и потому очень обрадовался, увидев на пороге хозяйку с кастрюлей холодной фасоли и тортильями. Она поставила посуду на пол и отступила к дверному проему. Мальчик даже не стал дожидаться, пока она уйдет, и сразу зачерпнул лепешкой фасоль и положил все в рот, едва не прикусив в спешке палец. В сарае не было света, но их глаза уже привыкли к темноте.
– Можете немного передохнуть, – прошептала женщина. – Но, пожалуйста, уходите, пока не рассвело.
