21
Вдоль путей по бездорожью неслись три черно-белых фургона с огромными перекладинами вдоль кузова, выплевывая из-под колес пыль и куски щебня. В каждом кузове стояло как минимум четверо agentes, и еще несколько человек сидели внутри; все они были вооружены до зубов, как будто собирались на войну. Лука таращился на них с открытым ртом. Одеты мужчины были одинаково: тяжелые ботинки, наколенники, шлемы, гигантские шипованные жилеты из кевлара, перчатки, черные балаклавы, скрывавшие лицо, и затемненные черные маски, за которыми не было видно даже глаз. По всему телу к одежде крепилось оружие, а через плечо висел здоровенный автомат. Лука и представить не мог, зачем гоняться за мигрантами со всем этим снаряжением; еще он подумал, что под такой экипировкой отличить сотрудника la migra от переодетого наркодельца просто невозможно. С другой стороны, думал мальчик, может, между ними и вовсе нет никакой разницы: оружие – оно и есть оружие. Тут он намочил штаны.
Никто не обращал на это внимания. Мигранты переваливались через край поезда. Все лестницы были забиты, и кое-кто решил не дожидаться своей очереди и прыгал прямо с крыши; видя, как они приземляются, Лука содрогался от ужаса. Один мужчина так и не поднялся после прыжка. Он корчился от боли, вцепившись руками в сломанную ногу. При ударе о землю многие теряли равновесие и вскрикивали, но возвращаться в форму приходилось очень быстро. Пошатываясь, они снова набирали скорость. У Луки накопилось много вопросов, но он понимал, что сейчас не время их задавать; он слушал Мами и исполнял ее указания. До лестницы они добрались последними, и единственным утешением было то, что теперь она опустела: никого из мужчин не осталось; окинув взглядом поле, Лука увидел, как они мчатся вприпрыжку, словно зайцы, – но тщетно. Мальчик видел, что все тщетно. Потому что la migra выбрала идеальное место для атаки: вокруг были одни поля, ничего кроме полей, и все сжатые, голые, бурые и плоские. Мигрантам некуда было бежать, вне зависимости от того, насколько они умные или быстрые. Стоило им сойти с поезда, и они были обречены. Поблизости не было ни города, ни здания, ни дерева, ни куста, ни ямы. Скрыться было негде. Лука открыл было рот, намереваясь сказать матери, что, может, им лучше остаться на месте, как вдруг поезд резко затормозил, и все они покачнулись; Ребека не смогла удержаться на лестнице, и Соледад бросилась за ней, но поймала ее не за руку, а за волосы, которые в суматохе выбились из пучка. Она подтянула сестру обратно, и обе расплакались. Все четверо чувствовали, как в глотке стучит сердце, и в тот самый миг, когда поезд с рывком остановился, Лука решил промолчать.
Они побежали не потому, что надеялись уйти от преследователей, но скорее вопреки всей тщетности этой затеи; их подгонял ужас. Они бежали, потому что понимали: если их поймают, когда их поймают, все, чего они с таким трудом добились на этот момент, окажется впустую. Что бы ни пришлось пережить каждому из них, чтобы добраться сюда, – все это будет напрасным. Они понимали, что в лучшем случае их схватит человек, который подчиняется требованиям своей формы, который заключит их под стражу, оформит, перечеркнет весь проделанный ими путь и отправит обратно в начальную точку маршрута. Это в лучшем случае. С другой стороны, возможно, эта операция вовсе не была официальным мероприятием. Может, никто не планировал их оформлять, снимать отпечатки пальцев и возвращать домой. Причины погони могли быть куда более гнусными: похищение, пытки, вымогательство, фотография отрубленного пальца с угрожающей подписью, которую затем отправят родственникам на север. Медленная, мучительная смерть, если никто не заплатит выкуп. Подобных историй было столько же, сколько камней на этом поле. Все мигранты их слышали. Они бежали.
По мере того как они с сыном продвигались по вспаханной земле, в голове у Лидии не осталось ничего, кроме мысли о беге; бежали они на пределе возможностей. Сестры постепенно вырвались вперед. Лука старался изо всех сил, но его ноги были слишком коротки. Неважно. Пропыхтев, поезд остановился именно там, где было приказано, и фургоны теперь пересекали колею позади него; один agente заговорил в мегафон:
– Остановитесь. Вам некуда бежать. Братья мигранты, присядьте и переведите дух. Мы здесь, чтобы забрать вас. Мы заберем вас и без вашего согласия. У вас есть выбор: обрадовать нас или разозлить. Братья мигранты, мы привезли еду и воду. Присядьте и дождитесь, пока мы вас заберем.
Этот бестелесный голос, исходящий из широкой груди мужчины в маске, разносился по голым полям в сопровождении повизгиваний мегафона; за всю свою жизнь Лука не слышал ничего более жуткого. Эти слова стремились лишить мигрантов сил, убедить их в собственной беспомощности, и на кого-то это подействовало. Группа беглецов поредела. Мужчины останавливались, подпирали руками бока и колени, хватались за грудь в попытке отдышаться. Они задирали к небу лица, и на них читалась смесь бессильного гнева, ужаса и смирения. Они садились на землю, вытянув перед собой ноги, и накрывали головы ладонями.
На Луку этот голос оказал обратный эффект: он не сник, но побежал еще быстрее. Он вспомнил, как раньше abuela иногда просила его спуститься в подвал и принести из холодильника еще одну бутылку имбирного эля; мальчик понимал, что нужно просто пойти и сделать как сказано, но всякий раз очень боялся, потому что в подвале было жутко. Даже если включить весь свет и постоянно петь себе под нос, все равно на обратном пути, где-то на середине лестницы, тебя всегда догоняло это леденящее кровь чувство, будто кто-то идет следом, касается изгиба твоей шеи и вот-вот схватит за лодыжку и утащит в темную пропасть. Мегафон пробуждал похожее ощущение, только в тысячу раз сильнее, потому что на этот раз угроза была реальной.
Сжимая мамину руку, Лука бежал вперед в мокрых штанах и вспоминал ужасы, пережитые в зеленой душевой кабинке. Вдруг Мами вскрикнула, и тут же время словно замедлило свой ход: мамин вопль, как материальный объект, вспузырился, выпорхнул из ее рта, словно живая птица, и улетел куда-то прочь, но Мами осталась на месте.
Потом она отшатнулась назад и начала падать – все ниже и ниже. Повалилась на землю – очень, очень медленно. И Лука – поскольку он знал, как стреляют в людей; поскольку он только что видел, как много оружия у la migra; поскольку вся его родня погибла от пули – вполне разумно предположил, что Мами умерла. Зачем бы иначе ей так кричать? Зачем падать? Как же медленно тянулось время. Сначала мамины руки. Потом голова и плечо. Бежала она довольно быстро и потому буквально влетела в землю. Ее спина и зад. Колени. Вот она стоит на коленях в грязи, и Лука больше не держит ее за руку. Она стоит на четвереньках. Мальчик хотел до нее дотронуться. Но боялся. Он боялся, что Лидия осталась в такой позе только из-за какой-то странной прихоти природы, что, если он нарушит равновесие, она повалится на землю и тело ее больше никогда не оживет. Но Лука поборол этот страх. Он потряс Мами за плечо и сказал:
– Мами, давай! Бежим!
Он заметил, что крови не было. Ни капли крови. Gracias a Dios. Мальчик снова мог дышать.
– Я не могу бежать, – ответила Мами. – Не могу. Прости, милый. Моя лодыжка.
Она поднялась. Лодыжка! Все дело было всего лишь в лодыжке. Мами попыталась на нее наступить. Больно. Но не чересчур. Сделав несколько шагов, она поняла, что бежать не сможет.
– Ладно, – сказал Лука.
У него взмокло лицо. Обернувшись, он увидел, что фигуры Ребеки и Соледад становились все меньше и меньше. В этот жуткий момент мальчик испытал эйфорию. Потому что голос Мами по-прежнему звучал, а сестры по-прежнему бежали вперед. Лука обхватил Мами за талию, и та накрыла его рукой. «Неважно, все это неважно, – думал Лука. – Главное, что с ней все в порядке».
Лидия прижимала лицо сына к бедру, чтобы тот не видел, как по ее щекам катятся слезы. Она еще не знала, что ее лицо плотным слоем покрывала грязь и что слезы уже оставили после себя предательские бороздки, которые выдадут, что она плакала, даже когда влага просохнет.
– Все хорошо, mijo, – сказала Лидия. – Мы имеем право здесь находиться, имеем право ездить по собственной стране так, как нам хочется. Мы мексиканцы. Они ничего нам не сделают. С нами все будет в порядке.
Лука ей поверил, но сама себя Лидия не убедила. Фургоны разъехались в разные стороны, чтобы согнать беглецов в кучу. Самый дальний уже поравнялся с сестрами и теперь зажимал их в кольцо.
– Братья мигранты, остановитесь. Присядьте и дождитесь, пока вас заберут.
Из ближайшего фургона выпрыгнул agente и подошел к Луке и Лидии, удерживая руку на большом автомате. Не говоря ни слова, он махнул дулом в сторону, чтобы показать, куда надо идти.
Когда Лидия была подростком, у нее умер дядя, и тетя потом снова вышла замуж – за человека, который владел скотоводческой фермой в Халиско. На свадьбу они с родителями и сестрой два дня ехали по побережью, и Лидия до сих пор помнила чувство, с каким впервые ступила на территорию ранчо: в ушах у нее стоял ветер, и повсюду носились собаки, сгонявшие в стадо испуганный скот. Черно-белые псины-трудяги без устали нарезали гигантские круги, чтобы собрать встревоженных коров вместе. Коровы перетаптывались, то и дело беспокойно вздрагивая. Лидия помнила, как в тот день все восхищались этими собаками: какие же они веселые, как фыркают, как радостно носятся по кругу! И какая дисциплина! Как легко им все дается! И только Лидии было жалко напуганных коров. Казалось, все забыли, что они тоже животные. Это воспоминание вернулось к ней в тот самый момент, когда черно-белые фургоны брали в кольцо охваченных паникой мигрантов. Никогда прежде Лидия не сравнивала себя с животным, ни специально, ни по какой-то случайной ассоциации, так что это воспоминание теперь сопровождалось сокрушительной тоской. В этом поле все они походили на скот. Лидия чувствовала себя добычей.
Собрав всех мигрантов, включая Соледад и Ребеку, вместе, agentes погнали их к ближайшей асфальтированной дороге. После бега все были вспотевшие, взлохмаченные и запыхавшиеся. У сестер получилось убежать дальше остальных, прежде чем фургон перерезал им путь и заставил побежать назад. Младшая на секунду остановилась, опустила ладони на колени и попыталась отдышаться. Старшая сплюнула на землю. Все злились, сокрушались и не очень-то хотели слушаться, но, когда кто-то замедлял шаг, agentes грубо подталкивали его вперед. Лука пересчитал всех собравшихся, но не смог вычислить, удалось ли кому-нибудь убежать, потому что не знал, сколько беглецов было вначале. Но это неважно, подумал мальчик, потому что отсюда почти плоская бурая земля тянулась до самого горизонта. Никто не убежал. Рядом ковыляла Лидия, чувствуя, как острая боль в лодыжке постепенно переходит в ноющую пульсацию. Дойдя до обочины, все они принялись ждать, и никто не говорил им, чего именно они ждут и сколько это продлится. Двадцать три мигранта, и лицо каждого покрывало отчаяние, словно пыль. Все это время Лидия пряталась под полями розовой шляпы и внимательно следила за agentes, пытаясь разгадать истинную природу происходящего. Один из мигрантов потерял терпение. Слушаться он не собирался.
– ¿Quién está a cargo aquí?
Всем велели сидеть, но мужчина встал и теперь через плечо охранявшего их бойца обращался к человеку, которого все мигранты приняли за главного. Тот сидел на задней дверце своего фургона, свесив одну ногу вниз и поставив другую на землю. Поза у него была расслабленной, поэтому все очень удивились, когда он вдруг поднялся и подошел к задававшему вопросы мигранту. Лидия наблюдала за ними затаив дыхание, потому что этот разговор мог предсказать, что их ждало в ближайшие несколько часов. Женщина не осознавала, что впилась ногтями в плечо сына, пока тот не попытался высвободиться. Лидия разжала пальцы и виновато потерла вмятины на коже Луки.
– Что тебе нужно? – спросил agente, подойдя к мигранту почти вплотную.
Сделал он это нарочно, в попытке устрашить своего оппонента; Лидии его поведение казалось совершенным ребячеством, но весьма эффективным.
– Я гражданин Мексики. Вы не имеете права меня задерживать, – сказал мигрант. – Кто командует вашим нарядом?
Agente был выше ростом, и мужчине, обращаясь к нему, приходилось задирать голову; подбородок мигранта едва доставал до ворота кевларового жилета.
– Я командую, – ответил agente, а потом похлопал рукой по плечу ближайшего соратника и добавил: – И он командует. А видишь вон того парня? С автоматом? Он тоже командует. Все, кто одет так же, как я, все они командуют. Мы имеем право задерживать, кого нам хочется. Сядь-ка на место.
Спустя несколько минут и несколько едва слышных разговоров почти все agentes разбрелись по двум фургонам и разъехались; с мигрантами остались только пятеро бойцов. Вместе с двумя удалявшимися машинами исчезала надежда на то, что впереди мигрантов ждет невинное бюрократическое неудобство. Чем меньше формальностей, тем меньше свидетелей. Пленники с беспокойством переглядывались, но послушно сидели на местах. Даже если бы оставшиеся agentes не имели при себе такого тяжелого снаряжения и даже если бы кто-то все-таки решился на побег, бежать было попросту некуда. Из-за этого обстоятельства появление наручников вызвало недоумение и тревогу. Это были не настоящие наручники, а тонкие хомутки из пластика. Сперва Лидия надеялась, что связывать будут только мужчин. В дальнем конце шеренги их по одному стали поднимать на ноги и ощупывать в поисках оружия, мобильных телефонов и денег. У них отнимали рюкзаки, а потом заводили руки за спину и вешали на запястья хомут. Один пленник начал возмущаться, когда у него отняли деньги, и agente ударил его наотмашь рацией. Глаза Луки округлились.
– Mijo, смотри скорее! – Мами притянула его к себе и показала пальцем куда-то в небо. – Смотри, какое облако!
– Да, похоже на слона.
– Точно. А как думаешь, что он держит в хоботе?
Мальчик прищурился. Он понимал, что мать пытается его отвлечь, и понимал, зачем она это делает. Ей не хотелось, чтобы сын все это видел. Правда, Лука мог бы возразить, что ему приходилось видеть вещи и похуже, так что сцены вроде этой уже ничего не значат; но он понимал, что отвлечься надо не только ему, но и матери. Ей было важно чувствовать, что она все еще может о нем заботиться, утешить его, какие бы зверства ни творились в этот самый момент на расстоянии вытянутой руки. Лука слышал, как после удара мужчина тихонько расплакался. Он не видел его лица и все равно знал: под носом у мигранта заблестела свежая полоска ярко-красной крови. Лука сосредоточился на облаке-слоне – не ради себя, но ради мамы.
– Мне кажется, он держит цветочек, – сказал он.
Мами прижалась к его щеке своей щекой.
– А мне кажется, он жмет лапку маленькой мышке.
Когда все мигранты мужского пола – девятнадцать человек, согласно подсчетам Луки, – были связаны, подошла очередь сестер. Сначала agentes хотели заняться Ребекой, но Соледад загородила ее своим телом.
– Всем хочется погеройствовать, – пробормотал один из них. Его напарник рассмеялся.
Они повернули Соледад спиной и долго ее ощупывали. Куда дольше, чем любого из мужчин. Задрав мешковатую футболку, которая тут же вздулась от ветра, офицеры принялись разглядывать под ней. Запустили туда руки.
– Думаешь, она вооружена? – спросил напарник.
– У-у-у, еще как!
Надевая девочке наручники, агенты натянули ее футболку так, что спереди проступили очертания лифчика; лишнюю ткань они затолкали в пластиковый хомут между ее запястьями. В районе живота у Соледад обнажилась узкая полоска бронзовой кожи, и все мигранты в знак солидарности отвели глаза.
– Ну, вот так как-то получше, – заметил agente.
Он забросил рюкзак старшей сестры в багажник к остальным вещам, но, когда девочка собралась вернуться на свое место в шеренге мигрантов, боец схватил ее под локоть.
– Нет, ты сидишь здесь! – Он указал на раскрытую створку багажника.
Лицо Соледад сохраняло абсолютную бесстрастность. Она молча села, куда велели, и старалась не смотреть на Ребеку, пока ту ощупывали люди в форме. Вскоре младшую сестру подсадили к старшей, и девочки соприкоснулись плечами, утешая друг друга теплом своих тел. Настал черед Лидии. Ее повернули спиной к сыну и сняли с головы шляпу, чтобы получше рассмотреть лицо. Женщина сощурилась от яркого солнца, но шляпу быстро вернули на место и стали прощупывать ей грудь и поясницу. Спустившись к ногам, агенты обнаружили складной мачете и, посмеявшись, сняли его вместе с креплением. Потом один из них с грохотом швырнул нож в багажник к остальным вещам.
– Не волнуйся, mijo, все будет хорошо, – сказала Лидия, не глядя на сына.
Лука сидел со скрещенными ногами, упершись локтями в коленки. Соледад и Ребека молча взирали на мальчика, будто пытаясь наколдовать вокруг него защитный пузырь.
Один из агентов обратился к Лидии – без злобы, без враждебности, как она раньше разговаривала с банковским автоматом по телефону.
– Заткнись, – сказал мужчина и просунул руку ей между ног.
Шурша мизинцем по джинсовой ткани, он медленно прощупал ее промежность. Поджав губы, Лидия заплакала. Наблюдая за происходящим, Лука подскочил на месте и приготовился встать, но тут его внезапно окликнул голос Ребеки:
– Можешь назвать третий по размеру город США?
– Что? – Мальчик растерялся.
Младшая сестра повторила вопрос.
– А, ну это просто. Чикаго. Вот когда дело доходит до пятого и шестого по величине города, тогда начинаются всякие трудности, потому что численность населения там скачет каждый год… Погоди, что? Почему ты спрашиваешь?
Ребека, сидевшая в наручниках на дверце багажника, лишь пожала плечами:
– Да просто интересно.
Вскоре с Лидией было покончено, и ее усадили обратно рядом с сыном.
– Ну, давай, старина. – Теперь они обращались к Луке.
Мальчик поднялся. Разведя в стороны руки и ноги, он превратился в живую букву «Х». Агенты стянули с него рюкзак и кинули в общую кучу. Мальчик не возражал. Вывернули наизнанку карманы. Мальчик не возражал. Сняли с головы красную бейсболку Папи.
– Какая крутая кепка. За «Янкис» болеешь? – спросил один мужчина.
– Я не могу ее отдать. Она папина.
– Да ну? И где же сейчас твой папи?
– Он умер. – Лука взмахнул этими словами, словно боевым топором.
Мужчина не выказал сочувствия, но кивнул и вернул кепку на место. Затем Лука развернулся к нему спиной и сложил руки, ожидая, что сейчас его тоже закуют в наручники. Агенты засмеялись.
– Ну нет, малец, тебе наручники не нужны. Это твоя мами вон там? Беги к ней.
Мальчик не понимал почему, но ему было стыдно остаться без наручников. Унизительно. Залившись краской, он сел на колени к Мами, чего не делал уже как минимум два года.
Вскоре на обочине возникли два фургона. Распахнув задние двери, полиция стала заталкивать мигрантов в грузовые отсеки. Ни сидений, ни окон там не было. Никаких спецзнаков снаружи – тоже. Лидия понимала, что все они, вероятно, умрут. Ее мозг бешено работал, но в то же время голова была абсолютно пуста. Лидия не вспомнила подробности, точные числа и даты, но она думала об исчезновении сорока трех студентов на автобусе в Герреро в 2014-м. Об убийстве 193 человек в Сан-Фернандо в 2011-м. О 168 черепах, обнаруженных в Веракрусе всего несколько месяцев назад. Если они с Лукой пропадут без вести, кто-нибудь вообще заметит? «Мы уже пропали, – подумала Лидия. – Нас не существует». Посмотрев на сына, она увидела лишь маленькую черепную коробку, обтянутую кожей.
Сначала в темные фургоны согнали мужчин. Все они кое-как расселись на полу с заломанными руками, вытянули перед собой ноги и пытались удерживать равновесие, то и дело заваливаясь друг на друга. Кое-кто уже плакал. Потом в первом грузовике не осталось свободного места, и за мигрантами захлопнули двери. Лидию с сыном отправили во второй грузовик самыми последними. Ребека и Соледад по-прежнему сидели на багажнике полицейского пикапа.
– Там остались мои дочери. – Лидия обратилась к бойцу, который в тот самый момент пытался усадить ее в фургон.
– Твои кто?
Женщина указала подбородком на сестер.
– Это твои дочери?
Ответ на этот вопрос был очевиден им обоим: две девочки из Центральной Америки с выраженным гондурасским акцентом и с куда более темной кожей, чем у Луки, не были дочерями Лидии.
– Да. Нам нужно быть вместе, – сказала Лидия.
– Там больше некуда, – ответил агент, усаживая Луку рядом с матерью. – Машина полная.
С этими словами он захлопнул левую дверцу, но Лидия успела вытянуть ногу, чтобы не дать ему захлопнуть правую.
– Пожалуйста, – сказала она, глядя на безмолвных сестер. Когда их взгляды на секунду встретились, на лицах девочек замелькали, будто стая потревоженных птиц, самые красноречивые эмоции. – Пожалуйста. Нам нужно быть вместе.
– Не волнуйся, – ответил агент, запихивая ногу женщины обратно в фургон. – Мы их подвезем.
Он захлопнул вторую дверцу, и Лидия почти обрадовалась наступлению темноты.
