20

Чуть позже в тот же вечер, когда, пережив удар первого потрясения, сестры стали понемногу приходить в себя и свыкаться с бременем ужасных новостей, на пороге убежища возник Лоренсо. Лидия как раз помогала с ужином: стояла у плиты и перемешивала в гигантской кастрюле фасоль – и тут увидела парня за открытой дверью, ведущей в просторную столовую. Издалека он не производил такого устрашающего впечатления, как в момент знакомства на поезде. Он казался ниже ростом и совсем не таким мускулистым. Его лицо теперь выглядело таким же измученным, как и у остальных мигрантов; он был рад оказаться под крышей, где гостей встречал аромат горячей еды. Тем не менее Лидия машинально отпрянула от двери, пока Лоренсо не успел ее заметить, и уронила в чан с фасолью деревянную ложку.

– Carajo! – громко выругалась она.

На мгновение Лидия сомкнула веки и поджала губы. Старшая по кухне, заметив ее оплошность, успокоила Лидию и вручила ей щипцы – достать ложку из фасолевой гущи.

Затем Лидия помогала на раздаче: раскладывала фасоль по бумажным тарелкам; мигранты выстроились в очередь, как в кафе самообслуживания. Когда подошел черед Лоренсо, Лидия шлепнула ему на тарелку ложку фасоли, после чего парень, не глядя, кивнул и молча двинулся дальше. От его странного поведения Лидии стало еще страшнее. Может, она его обидела? И теперь он решил не давать им покоя?

– Хочешь добавки? – спросила она, но Лоренсо уже отошел к секции с рисом.

Лука и сестры стояли позади него, и, пока Соледад ждала своей очереди, она вдруг почувствовала, как в подмышку ей просунулась чья-то рука и ухватила за грудь. Прикосновение было проворным, как воробьиный скок. Девочка резко отпрянула и повернула голову, чтобы призвать обидчика к ответу, но за спиной увидела только троих мигрантов, которые стояли в кружок и смотрели друг на друга. Они были поглощены разговором и не обращали на Соледад никакого внимания, поэтому вычислить хватавшего она не смогла. Безразличие мужчин казалось настолько убедительным, что девочка начала сомневаться, не померещилось ли ей. «Нет, – сказала она себе, – я не сумасшедшая». Стиснув зубы, она сцепила на груди руки. Ее ссутуленная поза выражала настороженность.

После ужина мигранты собрались перед телевизором в общей комнате – все, кроме Лоренсо. Лидия не могла понять, что чувствует в связи с его отсутствием – тревогу или облегчение. Скорее всего, и то и другое. Ей хотелось постоянно держать его в поле зрения и в то же время больше никогда не видеть.

От просмотра новостей все отказались сразу, поскольку те слишком напоминали реальную жизнь; включили «Симпсонов». Дома Мами не разрешала Луке смотреть этот сериал, потому что считала Барта грубияном и боялась, что сын усвоит фразочки типа «cómete mis calzoncillos». Вот только Мами не знала, что всякий раз, когда ее не было дома, Лука с Папи нарушали ее запрет. Папи, скинув обувь, растягивался на диване, шевеля под носками пальцами ног, а Лука ложился сверху, будто накрывая отца одеялом, и Папи гладил мальчика по спине. Это был их тайный обычай. Они подражали голосам персонажей и всегда имели под рукой пульт – на случай, если Мами неожиданно вернется и нужно будет срочно переключать на детскую передачу Arte Ninja. Луке совсем не хотелось смотреть «Симпсонов» в этой комнате с кафельными стенами и флуоресцентными лампочками, где все сидели обутые на складных стульях, скрестив руки на груди. Чтобы это вынести, мальчик три раза расшнуровал и зашнуровал свои кроссовки. Когда серия закончилась, Мами предложила сестрам прочитать молитву на четках за скорейшее выздоровление их отца. Она рассчитывала, что заодно немного успокоится и развеет перед грядущим сном тревогу. Все четверо отошли к столу в дальнем углу комнаты; к ним присоединились еще несколько женщин. Ребека и Соледад были благодарны, а Луке молитва впервые не казалась тяжкой обязанностью. Он слушал пение женщин. Первым вступил одинокий голос Мами:

Ей ответил хор голосов:

Аминь.

Otra vez.

Лука отсчитывал молитвы на бабушкиных четках из синих самоцветов. Он так сильно сжимал бусины пальцами, что у него образовались вмятинки на коже. Интересно, а бабушка так когда-нибудь делала? Сколько раз она перебирала своими старыми руками эти четки? Когда Луке пришла в голову эта мысль, он почти смог услышать голос бабушки в общем хоре: «Santa María, Madre de Dios». В горле у мальчика застрял комок, и теперь он не мог произнести ни слова, не мог соединиться в молитве с остальными, но это было не страшно: слушать молитву – тоже способ обратиться к Богу, к тому же Лука чувствовал, как от четок к его пальцам стремится, пульсируя, живительная сила. Эти четки были словно соединительная нить: если ухватиться за них покрепче, не потеряешь связь с бабушкой, с Адрианом, со всей семьей. С Акапулько, с маленькой комнатой, где есть лампа в форме футбольного мяча и одеяло с гоночными машинами. С домом. Прикрыв глаза, Лука слушал череду молитв, связующую его с Папи.

Ребека и Соледад теперь выглядели по-другому, они сутулились и не поднимали головы. Когда мальчик очнулся от своих мыслей и открыл глаза, он сразу узнал эту позу. Ее с недавних пор часто принимала Мами, и Лука про себя называл это «изломом горя». Он глубоко сочувствовал мукам, выпавшим на долю сестер и мамы, и просил Бога облегчить им страдания.

В ту ночь он спал самым лучшим сном – без сновидений.

Никто не проговаривал вслух намерение держаться вместе до последнего, но все четверо чувствовали это интуитивно. С ними происходило так много всего, что каждый новый час в дороге казался годом. Но их связывало нечто большее. Единство пережитой травмы, разделенный опыт, который невозможно описать словами. Что бы ни случилось дальше, никто другой не смог бы по-настоящему понять, каким тяжким было это паломничество, какие персонажи встречались им на пути, как их неустанно сопровождал страх, как их пожирали горе и усталость. Не смог бы понять их общей решимости двигаться на север. Все это так сплотило девочек и Лидию с сыном, что они стали друг другу почти родными. Кроме того, более эгоистичная и расчетливая половина Лидии надеялась, что два лишних человека придают их компании еще один слой маскировки и помогут сбить с толку тех, кто заподозрил бы в ней ту самую пропавшую вдову репортера. Перед сном Лидия закрыла в своем сознании самую уродливую дверь и разрешила себе поразмыслить о будущем, о Соединенных Штатах. Вместо Денвера ей виделся маленький белый домик с толстыми саманными стенами, стоящий посреди пустыни. Ей вспомнились фотографии Аризоны: кактусы и ящерицы, подрумяненный солнцем красный пейзаж и горячее синее небо. Она представила себе, как Лука – с новой стрижкой и чистым рюкзаком на плечах – садится в желтый школьный автобус и машет ей из окна. Затем в белом доме возникла третья комната для сестер. Соледад с новорожденным, возможно девочкой. Запах подгузников. Купание в раковине на кухне.

Все они мечтали отделаться от Лоренсо, в особенности Лидия. Не будь его, они бы, может, задержались в убежище еще на день-два. Но хоть в доме мигрантов было удобно и все четверо были переутомлены, они поднялись затемно. Очень осторожно, не издавая ни звука, девочки и мать с сыном проскользнули мимо двери в мужскую спальню. Они отправились в путь еще до рассвета.

Лидии страшно хотелось как можно скорее выбраться из Гвадалахары, и не только из-за Лоренсо. Этот город был словно венерина мухоловка; торопливо шагая по синим улицам, они не раз видели тому подтверждение. Мигранты попадали в Гвадалахару проездом по пути на север и находили тут радушный прием, возможность немного передохнуть и отдышаться вдали от ужасов железной дороги; многие решали задержаться на денек, чтобы восстановить силы. Потом еще на три. И еще на сто. Вон там, растянувшись на куске картона в углу парковки, спали босая мать и маленький ребенок в грязной одежде. А вон там, вцепившись в коричневый бумажный пакет бог знает с чем, лежал мальчик-подросток со стеклянными глазами, побитый и исколотый. Там, там и там, в укромных переулках, пошатываясь на высоких каблуках, стояли совсем еще юные девчонки, посверкивая в темноте белками ярких глаз. Воздух постепенно наполнялся светом; Лидия подгоняла Луку и сестер к железной дороге, подальше от убежища.

Соледад и Ребеку, напротив, стали посещать сомнения: стоит ли двигаться вперед; прошлым вечером одна женщина в убежище рассказала, что скоро они попадут на территорию штата Синалоа, который среди мигрантов славился двумя обстоятельствами: частыми похищениями девушек и могуществом местного картеля. С другой стороны, невозможно было добраться до севера, миновав места с подобной репутацией, а тихоокеанский маршрут они выбрали как самый безопасный. То есть, вероятно, впереди их ждал наиболее опасный отрезок наиболее безопасного маршрута; да и вообще, чем скорее они отправятся в путь, тем скорее он останется позади. Соледад испытала новый прилив решимости: она ни за что не допустит, чтобы ее папи пострадал напрасно. Теперь девочка отчаянно стремилась поскорее добраться до севера, построить там себе великолепную жизнь, достойную тех жертв, на которые пришлось пойти ее семье.

Поэтому, двигаясь на северо-запад вдоль железнодорожных путей, они ощущали постоянно растущую тревогу и все время прислушивались, надеясь, что из-за спины вот-вот раздастся шум поезда. Лидия все чаще нервно оглядывалась, и, когда поезд наконец подъехал, все четверо легко забрались на него, без колебаний и лишних слов. Осознав этот факт, Лидия испугалась.

– Мы ведь даже не раздумывали, сразу прыгнули, – обратилась она к Соледад, надежно привязав Луку к решетчатой крыше.

– Мы становимся профессионалами, – ответила девочка.

Лидия покачала головой:

– Нет, мы становимся равнодушными.

– Но ведь это нормально? Привыкать к таким вещам? – Соледад нахмурилась. – Мы приспосабливаемся.

Лидия потрогала густые волосы, торчавшие у Луки из-под отцовской бейсболки. Слишком длинные. Она обернула черный завиток вокруг пальца, и нежность этого момента мгновенно перенесла ее в сад матери. Лидия склоняется над безжизненным телом мужа, чувствуя, как в колено впивается металлическая лопатка. Она касается его лба, и жесткие волосы, которые по-прежнему растут из его фолликул, щекочут ей запястье. Себастьян пользовался шампунем с ароматом мяты. К горлу Лидии подкатил одинокий всхлип и тут же потонул в грохоте дороги. Она отвела взгляд от сына и снова посмотрела на Соледад.

– Теперь перед каждым прыжком я буду напоминать, чтобы ты боялась, – сказала она девочке. – И ты тоже мне напоминай: это ненормально.

– Это ненормально, – кивнула Соледад.

Светало. На горизонте протянулась бледно-рыжая лента, но там, где железная дорога соприкасалась с небом, по-прежнему держались сумерки. На крыше поезда сидела горстка людей, совсем немного по сравнению с предыдущим днем; возможно, причиной тому был ранний час, но Лидия лишь укрепилась в мысли, что Гвадалахара отсеяла часть их попутчиков. По мере того как поезд удалялся от города, у Лидии в груди разрасталось нечто вроде облегчения. Полчаса спустя пейзаж оккупировали приземистые колючие растения, тянувшиеся по обе стороны путей на многие мили вокруг. Их серо-зеленые листья трепетали, будто море вскинутых рук. Возле небольшого городка с ухоженными домиками в старинном стиле поезд сбросил скорость. Лидия почувствовала сладкий, насыщенный аромат забродившей агавы. Текила. На соседнем вагоне двое мигрантов спустились по боковой лестнице и стали ждать подходящего момента для прыжка. Лука хотел за ними проследить, но поезд неожиданно завернул, и мужчины скрылись из виду; мальчику пришлось самому домыслить, что те успешно приземлились. Ему пришлось создать эту реальность собственным усилием воли.

Поезд громыхал через Тепик, Акапонету, Эль-Росарио. Потом очень долго вокруг не было вообще ничего. Только трава, земля, деревья и небо. Одинокое здание, изредка – корова. Умиротворение, красота и свежий утренний воздух. В груди у Лидии предательски кольнуло счастье, она почувствовала себя туристкой, словно они с Лукой отправились в отпуск и теперь разглядывали экзотические пейзажи. Очень скоро это ощущение ушло.

Несмотря на то что расстояние между ней и Лоренсо все увеличивалось, Лидия по-прежнему с тревогой ощущала его присутствие. Ей не давала покоя мысль, что этот парень так легко, по чистой случайности нашел их. Ведь он даже не искал. А вот Хавьер искал, бросив на это все свои внушительные ресурсы и связи. Лидия повернулась к югу. Как глупо. Ведь не стоит же он на крыше поезда. Не подойдет к ней, поправляя на переносице очки. Нет, конечно, все будет иначе. Он не появится лично, такой улыбчивый, в кардигане, прижимая к груди томик стихов. Он пошлет за ними какого-нибудь безликого убийцу, мальчика в толстовке с капюшоном, который хладнокровно приведет в действие смертный приговор. Засадив пулю в Луку, этот sicario даже ничего не почувствует. Может, она всего лишь белка в колесе. Лидия знала, что палач может находиться на том же поезде, но все же мечтала, чтобы он ехал быстрее, чтобы они сумели обогнать селфи с Хавьером, прыгавшее с телефона на телефон по всей Мексике. Лидия сгорбилась, сидя между сестрами. И просунула палец в обручальное кольцо мужа.

Возле крошечной деревушки, окруженной манговыми садами, «Ла-Бестиа» без предупреждения пересек границу штата Синалоа. Рядом с Лидией, подложив под голову рюкзак и оплетя пальцами решетку, лежала Соледад. Ее лицо залило болезненной серостью.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила женщина.

Она понимала, насколько неподходящими были эти слова, доставшиеся ей от предыдущей жизни. Но других она не знала.

Соледад открыла рот и снова закрыла, так ничего и не ответив, и лишь молча покачала головой.

– Когда я была беременна Лукой, от тошноты мне помогали оливки, – тихо сказала Лидия.

У нее в голове возник длинный список возражений. Когда я была беременна Лукой, мне было не пятнадцать. Когда я была беременна Лукой, мне не пришлось проехать тысячи миль на крыше товарного поезда. Когда я была беременна Лукой, зачатие не случилось в результате изнасилования.

– Оливки? – Соледад поморщилась.

Затем, повернув голову, она уложила подбородок на рюкзак и закрыла глаза, но это не помогло. После двух глубоких вдохов девочка бросилась к краю поезда; ее вырвало.

Глаза Ребеки в ужасе округлились. Передав Луке свой рюкзак, она подползла к Соледад и положила ладонь ей на поясницу. Она гладила сестру и ждала, пока прекратятся рвотные позывы.

Дорога спустилась к океану, и в воздухе запахло солью. Манговые рощи уступили место пальмам на песке; возле одной деревушки пара десятков мигрантов стояли большим лагерем. Заметив приближение поезда, они сперва обрадовались, но быстро поняли, что этот Зверь слишком быстрый и запрыгнуть на него не получится; мужчинам ничего не оставалось, как провожать грохочущий состав унылыми взглядами. Лука помахал рукой, и кое-кто ответил тем же. Большинство вернулись в жиденькую тень, чтобы продолжить отдых и дожидаться следующего поезда, но один мужчина все же решился попытать судьбу. Остальные наблюдали, как он рванул с места и побежал вдоль дороги. Мигранты кричали и ругались, образуя какофонию противоречивых советов. Парню удалось схватиться за одну из боковых лестниц, однако нижняя половина его туловища не поспевала за верхней. Рука была на перекладине, а ноги висели над землей. Наблюдавшие закричали еще истошнее и громче.

– Лука. – Мами попыталась отвлечь внимание сына, но тщетно: тот вытянул голову и завороженно следил за болтанием несчастного парня. Как и остальные.

Было очевидно, что у него ничего не получится: подтянуться из такого положения просто невозможно. Зацепившись рукой за Зверя, он стал заложником его скорости. Все смотрели затаив дыхание. Мужчина задрал голову к небу, и Лука увидел выражение его лица, увидел, как решимость сменяется принятием. Он выпустил перекладину не сразу, оттянув неизбежное на один короткий миг; у Луки сложилось впечатление, что он смаковал момент – последние несколько секунд, когда его жизнь еще сохраняла цельность. Наконец силы его оставили, и мигрант сорвался вниз. Поначалу еще была надежда, что он приземлится рядом с путями. Иногда такое случается. По счастливой воле физики и биологии. Но нет. Мужчину сразу затянуло под колеса Зверя.

Сквозь шум поезда прорвался истошный крик. Лука оглянулся и увидел, как мигранты сбились в кучу на дороге, вокруг изувеченного тела. Лидия не стала плакать, но помолилась за несчастного. Помолилась о том, чтобы он не выжил после падения, чтобы Господь сжалился и подарил ему быструю смерть. С еще бо́льшим усердием она затем помолилась о том, чтобы этот случай, каким бы ни запомнил его Лука, не причинил сыну вреда. Без сомнения, такими темпами даже очень выносливый ребенок однажды достигнет предела, когда распад личности уже нельзя будет остановить.

– Не волнуйся, золотко, – сказала Лидия. – С ним все будет в порядке.

– Но, Мами, его разрубило пополам! – возразил Лука.

– Ничего, врачи все поправят. – Ее голос звучал беспечно.

Как и любая мать, Лидия умела разыгрывать перед детьми абсолютную уверенность в своих словах. То была тяжелая броня материнской лжи. Затем, выждав ровно одно мгновение, она повернулась к Ребеке и сменила тему:

– А что вы, девочки, планируете делать на границе? Знаете, как перебраться?

– Да. Наш кузен уехал в прошлом году, сначала в Аризону, а оттуда на машине в Мэриленд. Теперь он там живет, и мы собираемся остаться у него. Едем по тому же маршруту, с тем же койотом.

– А как ваш брат нашел койота?

Лидия раз за разом убеждалась в бесполезности своего образования; на дороге ценилась совершенно другая информация, к которой у нее доступа не было. Среди мигрантов абсолютно все знали больше, чем она. Где вообще искать койота? И как убедиться, что он надежный? Как заплатить за переправу? И сделать это так, чтобы тебя не надули?

К счастью, осведомленность Ребеки не знала границ.

– Куча людей из нашей деревни обращались к нему. Нам его посоветовали. Потому что выбирать кого попало нельзя. Сначала тебя ограбят, а потом продадут какому-нибудь картелю.

Лидия в жизни не видела ни одного койота. Вполне возможно, что она никогда не видела даже людей, которые видели бы хоть одного койота.

– Вам тоже стоит договориться с нашим человеком, – заметила Ребека. – Если, конечно, у вас уже нет кого-то на примете.

– Никого. – Лидия покачала головой.

Ребекка улыбнулась:

– Тогда мы могли бы пойти вместе. Мой кузен Сесар говорит, что этот парень – лучший в своем деле. Всего два дня пешком, а на третий, уже по ту сторону границы, их подобрал фургон и отвез в Финикс. Там всем выдали билеты на автобус, и мигранты разъехались, кому куда надо. Недешево, конечно, зато безопасно.

– А сколько он берет? – спросила Лидия.

Младшая сестра взглянула на старшую, которая по-прежнему лежала, положив подбородок на сцепленные руки. Ребека гладила ее по спине.

– Сколько он берет, Соле?

– Четыре тысячи за одного, – ответила Соледад, не меняя позы, не размыкая век.

Лидия удивилась.

– Я была уверена, что это стоит намного дороже. Десять тысяч песо как минимум.

– Долларов. – Голос старшей сестры приглушал рукав футболки. – Четыре тысячи долларов.

Dios Santo. У Лидии перехватило дыхание. Она принимала доллары в книжном магазине и примерно знала, какой сейчас валютный курс, но такие суммы ей и не снились. Она с трудом произвела мысленные подсчеты. Дорого, конечно, но им хватит, денег у них полно. Еще немного даже останется, чтобы встать на ноги по ту сторону границы. Но потом Лидия вспомнила речь падре в Селае. Абсолютно каждого из вас ограбят. Каждого. Даже если вы сумеете доехать до севера, по прибытии в ваших карманах будет пусто – это я вам обещаю.

Но все равно это здорово – иметь какой-то план, думать не только о сиюминутных проблемах с едой и ночлегом. Лидия не чувствовала себя готовой, но, по крайней мере, уже могла размышлять о будущем. Чего она точно не могла, так это оглядываться назад, и надеялась, что у нее и без этого получится двигаться вперед.

– И где вы встречаетесь с этим вашим койотом? Он вас ждет? – Лидия обращалась к Ребеке.

– Да. Его зовут Шакал…

– …и работает он в Ногалесе. Оттуда мы позвоним ему на мобильный телефон. Вот, смотри.

Ребека ослабила узелок радужного браслета, который носила на левом запястье, просунула палец в крошечную дырочку с внутренней стороны и выудила оттуда клочок бумаги с номером.

– Отлично. – Лидия кивнула. – Очень хорошо.

Теперь у них был четкий план.

Удивительно, но факт: даже в путешествии на крыше товарного поезда в какой-то момент ты начинаешь скучать. Их дни протекали поразительно монотонно. Пыхтение двигателя и скрип металла не смолкали ни на секунду, поэтому очень скоро мигранты вообще переставали их слышать. В городах, когда поезд притормаживал или останавливался, мигранты спрыгивали, запрыгивали, а потом все продолжалось по новой. Солнце взбиралось высоко в небо и обрушивало вниз сияние, от которого кожа так нагревалась, что слегка начинала пахнуть горелым; яркий свет выбеливал все краски пейзажа.

Масатлан поезд проехал без остановки, и дорога снова потянулась вдоль океана; песок и морская синева напомнили Луке о доме, но вместо радости он ощутил опустошение. Когда поезд направился вглубь материка, оставляя пляж позади, мальчик вздохнул с облегчением. Но потом снова потянулись монотонные часы, размытое пятно коричневых, зеленых и серых оттенков, так что Лука почти обрадовался, когда за несколько миль от Кульякана вдруг послышался крик. Одинокий голос повторял раз за разом, будто сирена: «La migra, la migra!»

Мигранты наскоро похватали свои вещи; кое-кто не стал тратить время даже на это – взглянув на клубы пыли от приближавшихся фургонов, они кинулись на противоположную сторону крыши и попрыгали вниз.

– Давай, Соледад, просыпайся! – В голосе Ребеки звенела паника. – Нам нужно уходить!

Поезд сбросил скорость, но не остановился, и мужчины на крыше решили не ждать. Они кинулись врассыпную. Устремились прочь.

– ¡A la mierda con esto! – выругалась Соледад, закидывая на плечи рюкзак.

– Мами, что происходит? – спросил Лука.

Теоретически для него и Лидии миграционная полиция не представляла никакой угрозы. Они были мексиканские граждане, их нельзя было депортировать в Гватемалу или Сальвадор, и, в отличие от большинства попутчиков, они находились в стране на законных основаниях. Поездка на крыше вагона считается мелким нарушением. Но, может, все дело было во всеобщей панике, в ее заразительности. Впрочем, нет: Лидия просто знала. Она понимала: эти люди приехали сюда не для того, чтобы наводить порядок или исполнять закон. Животный страх, порождаемый лишь глубинным инстинктом, подсказывал, что гражданство никого не защитит. Им грозила смертельная опасность – Лидия чувствовала ее кожей, кончиками волос.

Фургоны окружали поезд, словно стая хищников. Внутри сидели вооруженные мужчины в масках. Дрожащими руками Лидия схватилась за пряжку на ремне сына, но отстегнуть его у нее получилось только с третьего раза.

– Мами? – Голос мальчика превратился в писк.

– Нужно бежать, – прохрипела Лидия.