16

В кругу семьи они часто шутили: пока Лидия не прикончит вторую кружку утреннего кофе, к ней лучше не приближаться. Она всегда выпивала две за завтраком и еще одну на работе. Чтобы не мучиться с утра пораньше, толком не проснувшись, Лидия готовила кофеварку с вечера: промывала фильтры, набирала воду. После звонка будильника, направляясь в ванную, она первым делом щелкала кнопкой; когда на панели загорался красный огонек, в животе у нее урчало от предвкушения. По воскресеньям, улучив свободную минутку, Лидия вспенивала молоко или варила традиционный кафе-де-ойа на кофейной гуще с тростниковым сахаром и корицей. Теперь, когда без кофеина проходило почти каждое утро, она страдала от головных болей, помноженных на постоянный недосып.

Переждав ночь, они отправились к железной дороге и обнаружили там человек десять мигрантов, ожидавших поезда. Неподалеку стоял пикап с опущенной дверцей багажника, а рядом – какой-то мужчина в дорогих джинсах и чистой рубашке. В кузове машины виднелась огромная кастрюля риса и контейнер с горячими тортильями. Оказалось, мужчина был падре в той самой церкви с треугольными флажками. Прежде чем кормить мигрантов, он предлагал причаститься и осенял каждого крестом. Затем наполнял тортильи рисом и раздавал всем желающим. У него был бочонок с надписью «Gatorade», хотя внутри хранился обыкновенный фруктовый пунш. Один мигрант разливал напиток по бумажным стаканчикам и вручал тем, кто просил попить. Лидия и девочки расположились на свободной лавочке и молча ели завтрак. Первым неладное заметил Лука:

– А почему все ждут на той стороне дороги? – Он показал пальцем.

– Хм, – отозвалась Мами, пережевывая.

Оказалось, что мигранты почему-то собрались на южном направлении. Ребека поднялась и, доедая тортилью, пошла выяснять, в чем дело. Поговорив с несколькими людьми, она вернулась с объяснением:

– Мы проворонили тихоокеанский состав.

– Что? – взволнованно спросила Соледад.

– Далеко он не ушел, не переживай. – Ребека присела рядом с сестрой. – Селая всего в часе езды отсюда.

– Это третий по величине город в штате Гуанахуато, – негромко заметил Лука.

Девочки вытаращили на него глаза. Засмущавшись, мальчик шумно отхлебнул из стаканчика. Ребека продолжала:

– Так что можем доехать до Селаи на южном составе, а там уже пересядем на тихоокеанский.

– Но зачем? – спросила Лидия, придвинувшись поближе. – Разве не быстрее будет поехать прямо отсюда?

– Это небезопасно, – ответила Ребека. – Наш двоюродный брат говорил…

– Да все говорили, – поправила Соледад.

– Все говорили, что ехать можно только на тихоокеанском составе. Все остальные слишком опасны из-за картелей.

Во рту у Лидии еда превратилась в вязкую кашу.

– Да, все говорят одно и то же, – подытожила Соледад. – Только на тихоокеанском маршруте безопасно.

Лидию не требовалось уговаривать, но она хотела кое-что узнать. Судя по всему, девочки разбирались в ситуации намного лучше ее.

– А вы знаете, какие картели контролируют каждый маршрут? – спросила она.

– Нет, но Господь за нами приглядывает. – Ребека перекрестилась. – С нами все будет в порядке.

На всякий случай, пока еще было время, сестры сбегали в церковь и поставили свечку.

Южный поезд не делал остановки в Сан-Мигель-де-Альенде, но шел небыстро, и все собравшиеся мужчины без труда на него забрались. Лука наблюдал, как сестры бросились следом и побежали вдоль путей. Страх придавал им изящества и силы, их движения были точны. Мужчины ждали у лестницы и, подхватив девочек за руки, подняли обеих на крышу. Лука решил ни за что не оставаться за бортом. Он тоже побежал, вместе с Мами, и всю дорогу очень храбрился, пока не пришло время запрыгивать на подъехавшую лестницу. Когда мальчик ухватился за перекладину, поверхностная вибрация побежала через его ладонь прямо в кости, напомнив Луке, какой он маленький, как громаден поезд и как легко можно умереть, если вовремя не оттолкнуться от земли. Мами бежала следом и, выбрав подходящий момент, подсадила его под ягодицы. Мальчик так вцепился в лестницу, что побелели костяшки. Ему было страшно отпустить руку, чтобы ухватиться за следующую перекладину, но он знал, что должен это сделать, чтобы освободить место для Мами. Пока мальчик лез вверх, страх шариком стоял у него в горле, но наверху поджидали двое мужчин: один нагнулся и схватил его за рюкзак, другой – за предплечье. И вот он уже был на крыше, ему улыбалась Ребека, а потом с краю показалась Мами. Все получилось!

– Qué macizo, chiquito, – с восхищением сказала Ребека.

Лука довольно ухмыльнулся.

Ему никогда раньше не нравились девочки. Ладно, не совсем так: ему нравилась чертовка Пилар, потому что она отлично играла в футбол, и кузина Йенифер, которая хорошо с ним обращалась в 85 процентах случаев, даже когда задирала родного брата; еще ему нравилась соседка по имени Миранда, потому что та носила ярко-желтые кроссовки и умела складывать язык трилистником. Пожалуй, правильнее было сказать, что Лука никогда раньше не влюблялся. Теперь, сидя на крыше поезда, он во все глаза смотрел на Ребеку, но старался делать это незаметно. Хотя, конечно, вряд ли кто-нибудь обратил бы на это внимание – слишком уж увлеченно все разглядывали Соледад. В отблесках ее короны Ребека светилась, словно потайное солнце. Лежа рядом с Лукой, она раскинула руки и спросила:

– А почему вы с мамой уехали из дома?

Мальчик стиснул зубы, пытаясь сформулировать ответ, прежде чем Ребека пожалеет об этом вопросе. Но ему так ничего и не пришло на ум.

– Убегаете от папы? – предположила девочка.

– Нет. Папи был крутой.

С этими словами Лука перевернулся на бок, чтобы смотреть на Ребеку, хотя и понимал, что теперь их руки не будут лежать рядом.

– Может, ты шпион? Обещаю, что никому не расскажу!

Она держала над собой кусок картона, заслоняясь от солнца; ее черные локоны тонули и путались в прорезях металлической крыши-решетки.

– Да, я шпион, – признался Лука. – Мое правительство узнало, что на этом поезде могут быть ядерные боеголовки. Я должен спасти Вселенную.

– Слава богу! – Ребека расхохоталась. – Вселенную давно пора спасать.

Под ними неритмично качался вагон. Рядом тихонько переговаривались Мами и Соледад.

– А вы? Почему вы уехали из дома? – спросил Лука.

Девочка вздохнула и нахмурилась. Точнее, она произнесла слово «suspiro», то есть «вздох», – и получилось очень забавно, хотя взгляд у Ребеки был совсем не веселым.

– Под конец дома стало совсем плохо. – Она села и добавила: – Соледад нереальная красотка, правда ведь? – Она прикрылась куском картона.

– Да? А я и не заметил, – отозвался мальчик.

– Payaso! – Ребека засмеялась и шлепнула его по голове картонкой. – В общем, мы родились в глуши, в крошечной деревушке в горах. Да и «деревня» – это сильно сказано, это очень сильно вытянутое поселение, там просто несколько отдельных закутков, в которых живут люди. Очень удаленное место. Горожане называют его облачным лесом, но мы зовем просто: дом.

– А почему «облачный лес»?

Ребека пожала плечами:

– Может, потому что там везде облака?

– Но ведь они есть в любом месте. – Лука рассмеялся.

– Да, но не такие. У нас дома облака не над головой, а под ногами. Они живут с нами – во дворе, иногда в доме.

– Ого!

Ребека улыбнулась краешком рта и продолжила:

– Там всегда мягко. Волшебное место. Ни у кого нет мобильных телефонов, в домах нет электричества и вообще никаких удобств. Мы жили с мами, папи и бабушкой. Но в таком месте не на что существовать, работы просто нет, понимаешь?

Лука кивнул.

– Поэтому наш папи бо́льшую часть времени проводил в Сан-Педро-Сула.

Лука сверился с воображаемым атласом. Сан-Педро-Сула: второй по величине населенный пункт Гондураса, численность – около полутора миллионов человек; криминальная столица мира, номер один по количеству убийств.

– Так ты гондураска, – догадался мальчик.

– Нет. Я чорти.

Лука изобразил недоумение на лице.

– Мы индейцы. Индейцы чорти.

Лука кивнул, хотя по-прежнему не понимал, в чем разница.

– Так вот. Папи работал поваром в большом отеле в Сан-Педро-Сула. Оттуда до дома – часа три на автобусе. Поэтому виделись мы с ним очень редко, где-то раз в пару месяцев. Но это было не страшно, потому что наш дом, наш маленький облачный лес, хоть мы и скучали по папи, был самым прекрасным местом на земле. Тогда мы этого, конечно, не знали, потому что других мы не видели, разве что на фотографиях в книгах и журналах, но теперь я многое повидала и знаю точно. Знаю точно, что там невероятно красиво. Но даже тогда, толком не понимая, мы все равно его любили. Потому что на деревьях были гигантские темно-зеленые листья, размером с кровать, а сверху падали здоровенные капли дождя, и через эти листья небо было видно только отдельными голубыми кусками, если мы шли куда-то далеко – к друзьям там или в церковь, – а потом, выходя на поляну, мы вдруг видели, как листья отступают и сверху льется горячий солнечный свет, желто-золотой и липкий. А еще там повсюду были водопады с каменными бассейнами, и всегда можно было искупаться в теплой воде, пахнущей солнцем. По ночам там были слышны крики древесных лягушек, музыка водопадов, песни множества птиц. Мами готовила самый вкусный в мире чилате, abuela пела песни на старом языке. А мы с Соледад собирали травы, сушили их и перевязывали веревкой для папи, чтобы тот продал их на рынке, когда ему дадут выходной. И так у нас проходили дни.

Лука ясно видел это место. Он находился там, далеко-далеко, в тумане облачного леса, в маленькой хижине с утоптанным земляным полом и прохладным ветерком из окна, с Ребекой и Соледад, их мами и бабушкой. Можно было даже увидеть отца – у подножия гор, на улицах огромного, многолюдного города. У него был длинный фартук, и колпак, и полные карманы сушеных трав. Лука почувствовал ароматы костра и чилате с какао и корицей и понял, что Ребека – настоящая волшебница: одним своим голосом она перенесла его за тысячи миль в горную деревушку.

– Облака там были такие плотные, что при желании можно было вымыть голову. Но один раз произошло страшное несчастье. Когда все мужчины уехали в город на заработки, в нашу деревню пришла банда наркоторговцев. Мы были полностью отрезаны от внешнего мира, и эти мерзавцы быстро сообразили, что с нами можно делать все, что угодно. Можно забрать с собой любую девочку, и никто тебя не остановит.

Лука натужно заморгал. Он не хотел проживать эту часть рассказа. Внезапно ему совсем разонравились колдовские способности Ребеки: он представил, как мужчины продираются сквозь лес, как топчут и давят ногами подлесок, как испаряют облака жаром собственных тел. Мальчик боялся спрашивать, но все равно спросил:

– Эти бандиты, они тебя тогда поймали?

– Нет. – Ребека сверкнула своими ровными белоснежными зубами, но то была не улыбка, вовсе нет. – Нам повезло: мы услышали крики соседей. Потому что облака умеют впитывать и передавать звук, даже на дальние расстояния. Мы присыпали костер, чтобы не дымил, и спрятались. Нас не нашли.

– Ясно. – Лука вздохнул с облегчением. – А что было дальше?

– Когда бандиты ушли, оказалось, что они забрали с собой четырех девочек из нашей части деревни. И мами решила, что нам с Соледад нужно немедленно оттуда выбираться, хотя никакой другой жизни, кроме нашей, мы с сестрой тогда не знали. Мы ужасно не хотели уезжать.

Лука чувствовал, что лицо у него кривится от жалости, и попытался изобразить сочувственное, а не страдающее выражение.

– На следующий день мами спустилась с нами с горы и посадила нас на автобус до Сан-Педро-Сула.

– Погоди, что?! Она не поехала с вами?

Ребека подтянула колени к груди и принялась обмахиваться куском картона, словно веером.

– Мами сказала, что никто не станет трогать двух одиноких старушек. Поэтому они с бабушкой решили остаться дома.

Лука тяжело сглотнул. Он с ужасом ждал ответа на свой следующий вопрос:

– Что с ними случилось?

– Не знаю. С того дня я их не видела. Мы приехали в город и нашли отель, в котором работал папи. Втроем мы стали жить в однокомнатной квартире. Там было отвратительно. Слишком светло, и душно, и громко, потому что всегда был слышен шум машин, радио, телевизора, людей. Но папи говорил, что так мы хотя бы в безопасности. Ему нравилось, что теперь мы рядом, хотя мы почти не видели друг друга: папи постоянно работал, а нас отправил в школу.

– А школа в городе была такой же, как дома?

Ребека грустно улыбнулась.

– Нет, Лука. В городе все было совершенно не таким, как дома. – Повернув голову, девочка взглянула через плечо на старшую сестру. – Но мы пытались не унывать. Дома нас ничему особо не учили, разве только в детстве, поэтому нагонять было тяжело. К тому же там почти не было индиос, и мы чувствовали себя не в своей тарелке. Мечтали, что как-нибудь в выходной сядем с папи на автобус, и поедем в гости к маме и бабушке, и встретимся со старыми друзьями. Напьемся облаков и отдохнем душой, восстановим силы. Но шли недели, шли месяцы, а папи все работал, и у нас никогда не было денег на автобус, а потом Соле случайно завела себе парня.

Лука поднял руку и спросил:

– Постой. Как можно «случайно» завести себе парня?

– Тсс! – прошипела Ребека. – А то она тебя услышит!

Лука опустил голову и прильнул поближе к девочке.

– И все-таки как?

– Ну, как-то раз она возвращалась домой одна, и по дороге ее приметил какой-то парень и попытался ее окликнуть. С ней такое случалось постоянно, когда она куда-то ездила, поэтому вела она себя как обычно: пошла дальше и не обращала на парня внимания. Но ему это не понравилось, поэтому он ее догнал, схватил за горло, потом за другие части и сказал, что теперь он ее парень.

Лука почувствовал, что сереет лицом.

– Ой, не стоит мне такое рассказывать.

Ребека покачала головой:

– Извини.

– Нет-нет, я в порядке. Тебе не за что извиняться.

Девочка накручивала на палец оранжевую нитку, торчавшую из ее джинсов.

– Знаешь, мне ведь и обсудить это не с кем, с тех самых пор, как все это случилось. Только с Соледад, а она отказывается об этом говорить.

– Понимаю. – Лука кивнул.

– Но ты мне как друг, понимаешь? – Она улыбнулась.

– Я и есть твой друг. – Мальчика переполняла гордость.

– Ты кажешься старше, чем есть на самом деле. Как старик, запертый в крошечном теле.

Лука постарался убедить себя, что это комплимент. Его тело вовсе не крошечное; оно лишь немногим меньше, чем у среднего восьмилетнего мальчика.

– Я тоже видел всякие ужасы, – заверил он Ребеку.

– Правда?

– Да.

– Что ж, полагаю, иначе ты не сидел бы на крыше поезда.

– Es un prerrequisito.

Это обязательное условие. Ребека кивнула.

– Мой папи погиб, – прошептал Лука.

Раньше он не хотел произносить эти слова вслух, не хотел признавать случившееся. Выдавив их из груди, мальчик почувствовал, как где-то внутри надломился и отлетел кусок какой-то гнилой материи. Там, где он хранил эти слова, теперь горела рваная рана.

– О нет, – выговорила Ребека. Она прильнула к нему так, словно потеряла на миг равновесие. Она коснулась лбом его лба, и оба закрыли глаза.

В следующие несколько дней недостающие фрагменты истории двух сестер то и дело всплывали на поверхность. Например, ненужный Соледад «парень» оказался palabrero, то есть лидером местной шайки, подчинявшейся международной банде. Он был достаточно жестоким и влиятельным, чтобы делать с Соледад все, что душе угодно, и не бояться ответственности, однако недостаточно жестоким и влиятельным, чтобы пользоваться ей единолично. Жизнь Соледад быстро превратилась в череду мучений. Некоторые из них она свободно обсуждала с сестрой, но готова была на любое сумасбродство, лишь бы только утаить все от папи. Потому что понимала: узнай отец о том, что происходит, он попытался бы защитить Соледад, что равнялось самоубийству.

Ребека знала, что Иван – так звали нежелательного поклонника – иногда позволял Соледад ходить школу, а иногда нет. Но многого она не знала: что он всегда разрешал Соледад возвращаться на ночь домой, потому что в его извращенном сознании это помогало ей хранить добродетель. Что ее порядочность, ее моральное сопротивление и даже совершенно очевидная ненависть к нему – все это только больше заводило Ивана. Что Соледад, догадавшись об этом, иногда пыталась делать вид, что ей приятна его компания, – в надежде, что надоест ему. И что теперь, вспоминая, как когда-то разыгрывала перед Иваном удовольствие, Соледад сгорала от стыда. Все равно это оказалось бесполезно: никакое притворство не смогло бы затмить ее красоту.

Как-то раз парень показал ей фотографию отеля, в котором работал ее отец. Иван назвал его по имени, а потом вручил ей мобильный телефон и велел отвечать каждый раз, когда она будет слышать сигнал, чем бы в тот момент ни занималась. И объяснил, как писать эсэмэс.

– Как же круто жить, да, Соле? – с ухмылкой сказал он.

Девочку передернуло: он сократил ее имя, словно был ей родным человеком.

В течение всех этих мучительных недель Соледад – которая знала, что может защитить сестру, только держась от нее подальше, – почти не виделась с Ребекой. Когда звонил Иван, девушка послушно бросала свои дела и спешила к нему. Она оставляла корзину с продуктами посреди магазина, покидала очередь на автобус, выходила из школьного кабинета – и шагала к Ивану, словно зомби.

Дважды на глазах Соледад Иван стрелял человеку в затылок. Один раз пинал девятилетнего мальчика ногами в живот, пока тот не закашлял кровью: так они посвящали детей – chequeos – в банду. В тот день она спросила Ивана, что случится, если она не ответит на его звонок, и тот ударил ее по лицу наотмашь. На подбородке у девочки остался синяк, а на губе – трещина, происхождение которых потом было непросто объяснить отцу. Она попыталась успокоить Ивана:

– Я имела в виду, если я буду в душе. Или рядом будет папи, и я не смогу говорить.

На этих словах парень занес руку и сделал вид, будто снова собирается ее ударить. Увидев, как Соледад вздрогнула и сжалась в комок, он рассмеялся и сказал:

– Просто отвечай на звонки, puta.

А потом один из дружков предложил Ивану денег, чтобы провести с девочкой часок наедине, и тот согласился.

Не то чтобы Соледад всерьез хотела умереть. В конце концов, она всегда была счастливым ребенком и до сих пор помнила, каково это – испытывать счастье. Пусть она сомневалась, что когда-нибудь сумеет вновь пережить это чувство, но воспоминание о нем давало ей некоторую надежду. И все же в те долгие недели ей не раз приходило в голову: можно ведь просто провести лезвием бритвы по переплетению вен на запястье. Или взять самодельный пистолет – который Иван всегда клал на тумбочку, прежде чем делать с Соледад то, что он делал, – наставить на него и спустить курок. Застрелить его и посмотреть, как его мозги разбрызгаются по потолку, а потом приставить дуло к своему виску, прежде чем прибегут дружки Ивана и отомстят за содеянное. Покончить со всем этим раз и навсегда, освободиться от бесконечной пытки. Но потом Соледад думала о папи и о том, какие страдания принесет ему это освобождение. И мами с бабушкой дома в облачном лесу, когда папи поедет к ним в горы, чтобы сообщить ужасную новость. Но тяжелее всего ей давалась мысль о Ребеке. Та была напугана, но пока что цела. Они еще не успели до нее добраться, и осознание этого чуда придавало девочке сил. Ее сестренка еще могла спастись.

Однажды, лежа на кровати в одних трусах, Иван курил сигарету. Затянувшись, он выпустил дым в спину Соледад, которая сидела, чуть съежившись, у него в ногах.

– Говорят, у тебя есть сестра. – Пальцем ноги он ткнул девочку между лопаток.

Как же ей повезло, что в тот момент Иван не видел ее лица – ему бы не составило труда распознать на нем бесконечный ужас, охвативший девочку при этих словах.

– Почему ты о ней не рассказывала?

Соледад прикрывалась простыней, чуть зажав ткань локтями. Растянув губы в некое подобие улыбки, она повернулась к Ивану и сказала:

– Мы с ней почти не общаемся. У нас нет ничего общего.

За дверью слышались голоса – подельники Ивана о чем-то спорили. Где-то на улице с визгом носились друг за другом дети. Солнечные лучи падали в открытое окно почти под прямым углом.

– Ничего общего, говоришь?

Он подался вперед и сдернул с девочки простыню. Ткнул ее в грудь и стал смотреть, как та дрожит.

– А я совсем другое слышал. – Бросив еще целую сигарету в пепельницу на прикроватной тумбе, он уселся на колени. – Черт бы тебя побрал, крошка. Давай еще разок.

Соледад терпела его с привычным отвращением, к которому теперь добавилось какое-то новое чувство, куда более острое и жуткое. Когда Иван кончил и велел ей наутро привести сестру, девочка пошла домой, закинула в рюкзак вещи, забрала из кофейной банки на холодильнике все небольшие сбережения, что отец откладывал со своей зарплаты, и села за стол дожидаться Ребеку. Тем временем она написала записку:

О многих деталях этой истории Ребека не знала. Но ей было известно, что в тот день, когда старшая сестра ждала ее за столом на кухне, она успела отправить эсэмэс Сесару – двоюродному брату, который жил в Мэриленде. Сесар не стал задавать вопросов, потому что и сам знал все ответы и просто хотел помочь. Он спросил, смогут ли сестры подождать еще хотя бы пару дней – чтобы он нашел койота, который довезет их из Гондураса прямо до севера. Но Соледад ответила, что ждать никак нельзя. Что уезжают они прямо сейчас. Ребека знала, что, с тех пор как они отправились в дорогу, Сесар успел нанять проверенного койота и договорился, чтобы их встретили на границе. Ребека не знала, что брат заплатил по четыре тысячи долларов за каждую. Но даже знай она эти цифры, такая огромная сумма ничего бы ей не сказала. Четыре тысячи или четыре миллиона – все это для Ребеки было в равной степени за пределами реальности.

По мере того как Ребека рассказывала те кусочки истории, которые были ей известны, Лука начал понимать, что объединяет всех мигрантов, в чем причина их солидарности. Конечно, родились они в разных странах и условиях; кто-то вырос в городе, кто-то в деревне, кто-то был состоятельным, кто-то бедным, кто-то получил хорошее образование, кто-то не умел даже читать; сальвадорцы, гондурасцы, гватемальцы, мексиканцы, индейцы – каждый вез с собой на север свою историю страданий. Некоторые, как Ребека, рассказывали о себе с большой осторожностью, очень выборочно, только надежным собеседникам; они зачитывали свою историю, словно молитву. Другие напоминали разорвавшийся снаряд и лихорадочно говорили о своих муках всякому встречному, раскидывая боль во все стороны, будто шрапнель, в надежде, что так им станет легче. Лука гадал, каково это – вот так взорваться. Но пока что он лежал тихо, и все ужасы хранились в нем под надежной защитой чеки.