Это стало последним этапом нашего затяжного семейного кризиса и одновременно важным шагом на моем трудном пути во взрослый мир. Я поняла – в то мгновение, когда решила вести себя вежливо и ответить маме, что вечер теплый, позволить Мариано привычно расцеловать меня и привычно бросить взгляд на мою грудь, – что остановить взросление невозможно. Когда за мамой и Мариано захлопнулась дверь, я пошла в ванную и долго стояла под душем, словно пытаясь смыть с себя их обоих.

Я сушила волосы перед зеркалом, и мне вдруг стало смешно. Во всем-то меня обманули, даже волосы у меня не были красивые: они прилипали к голове – добиться, чтобы они казались пышными и сияющими, никак не получалось. Что же до моего лица – да, в нем совсем не было гармонии, как и в лице Виттории. Но превращать это в трагедию было бы неправильно. Достаточно бросить хотя бы короткий взгляд на тех, кому повезло родиться с красивым, миловидным лицом, чтобы обнаружить, что за ним скрывается ад, ничем не отличающийся от ада, просвечивающего на некрасивых и грубых лицах. Сияние прекрасного лица, усиленное нежным выражением, сулило еще большее горе, чем лицо тусклое.

Например, Анджела после сцены в кино и исчезновения из ее жизни Тонино стала грустной и злой. Она подолгу разговаривала со мной по телефону, обвиняя меня в том, что я не встала на ее сторону, не возмутилась, когда ее ударил мужчина, что я считала правой Джулиану. Я пыталась с ней спорить, но тщетно. Она заявила, что обо всем рассказала Костанце и даже моему отцу: Костанца согласилась, что Анджела права, а Андреа пошел еще дальше: поняв, кто такой этот Тонино, чей он сын, где он родился и вырос, отец страшно рассердился – не столько на Анджелу, сколько на меня. Если верить Анджеле, он заявил: «Джованне прекрасно известно, что это за люди, она должна была тебя защитить». «А ты меня не защитила!» – выкрикнула Анджела, и я представила ее нежное, прелестное, соблазнительное личико с белой телефонной трубкой у уха – у них дома в Позиллипо, – которое в этот миг было уродливее моей физиономии. Я сказала: «Пожалуйста, оставь меня в покое, делись теперь всем с Андреа и Костанцей, они явно понимают тебя лучше». И повесила трубку.

После всего этого я очень сблизилась с Джулианой. Анджела неоднократно пыталась помириться, все предлагала: «Давай сходим куда-нибудь». Но я всегда отвечала, даже если это было неправдой: «У меня дела, мне надо увидеться с Джулианой». Давала ей понять или даже говорила открытым текстом: «Тебе со мной нельзя, Джулиана тебя не выносит».

Я свела до минимума и отношения с мамой, перейдя на ничего не значащие фразы, вроде: «Сегодня меня не будет, я еду в Пасконе». Когда мама спрашивала «Зачем?», я отвечала: «Захотелось». Я вела себя так, чтобы чувствовать себя свободной от прежних обязательств, чтобы было ясно: мне больше нет дела до мнения родных и друзей, до их ценностей, до их желания, чтобы я соответствовала им и тому, чем они себя считали.