В то время я – не приняв осознанного решения, а, скорее, в силу старой привычки – снова начала прилежно учиться, хотя лицей еще больше, чем раньше, казался мне местом для пустых разговоров. Вскоре я добилась неплохих результатов; а еще я старалась быть более открытой с одноклассниками и даже стала проводить с ними субботние вечера, хотя особенно ни с кем не сближалась. Разумеется, мне так и не удалось избавиться от манеры делать колкие замечания, подолгу молчать или внезапно впадать в ярость. Но все же я надеялась, что сумею стать лучше. Порой я глядела на тарелки, стаканы, ложки или даже на лежащий на дороге камень либо сухой листок и удивлялась их форме – результату человеческого труда или дару природы. Знакомые с детства улицы Рионе Альто я теперь рассматривала так, будто видела их впервые: магазины, прохожих, восьмиэтажные дома, белые полосы балконов вдоль охристых, зеленых и голубых стен. Меня очаровывал черный лавовый камень на виа Сан-Джакомо-деи-Капри – им были вымощены тротуары, по которым я проходила тысячу раз, старые здания – серо-розовые или цвета ржавчины, меня манили к себе сады… То же самое происходило с людьми: преподавателями, соседями по дому, торговцами, толпой на улицах Вомеро. Меня поражали жесты, взгляды, выражения лиц. В такие мгновения мне казалось, что во всем есть тайна и мне предстоит ее раскрыть. Но длилось это недолго. Периодически, хотя я и пыталась сопротивляться, все начинало меня раздражать, я обо всем судила резко, меня так и тянуло с кем-нибудь поругаться. Я не хочу быть такой, всякий раз твердила я себе перед сном, но понимание того, что проявить себя я могу только подобным образом – через нетерпимость, через грубость, – порой подталкивало меня не к тому, чтобы исправиться, а к тому, чтобы, испытывая нездоровое удовольствие, вести себя еще хуже. Я думала: раз меня не хотят любить, ну и ладно, пускай не любят. Ведь никто из них не знает, о чем я думаю днем и ночью; мысль о Роберто служила мне убежищем.

Однако я с радостью, которой сама от себя не ожидала, все чаще обнаруживала, что, несмотря на мой взрывной характер, одноклассники хотели общаться со мной, они приглашали меня на праздники и порой даже восхищались моими странными выходками. Только благодаря этому мне удавалось не подпускать близко Коррадо и Розарио. Первым снова появился Коррадо. Он пришел к лицею и заявил:

– Пойдем погуляем на вилле Флоридиана.

Я хотела отказаться, но, чтобы вызвать любопытство следивших за нами одноклассниц, согласно кивнула, однако вывернулась, когда он положил руку мне на плечо. Поначалу он пытался меня смешить и я из вежливости смеялась, но потом он потащил меня подальше от дорожек, в кусты, и тогда я сказала «нет» – сначала вежливо, потом весьма решительно.

– Разве мы не жених и невеста? – спросил он с искренним удивлением.

– Нет.

– Как нет? А то, чем мы занимались?

– Это чем же?

Он растерялся.

– Ты сама знаешь.

– Я уже и не помню.

– Ты говорила, что тебе было весело.

– Я врала.

К моему удивлению, он совсем смешался. Но затем проявил настойчивость, даже попытался меня поцеловать. Однако в конце концов отступился, забормотал: «Я тебя не понимаю, ты меня очень расстроила». Мы уселись на белые ступени лестницы и стали смотреть на прекрасный Неаполь, словно покрытый прозрачным куполом, снаружи – голубое небо, внутри – пар, все камни города как будто дышали.

– Ты совершаешь ошибку, – сказал Коррадо.

– Какую ошибку?

– Ты думаешь, что лучше меня, но ты не поняла, кто я на самом деле.

– И кто же ты?

– Подожди и увидишь.

– Я буду ждать.

– А вот Розарио ждать не может, Джанни.

– Причем тут Розарио?

– Он в тебя влюбился.

– Да ладно!

– Точно. Ты с ним заигрывала, теперь он считает, что ты его любишь, и все время говорит о твоих сиськах.

– Он заблуждается. Скажи ему, что я люблю другого.

– Это кого же?

– Не скажу.

Он попытался выяснить, о ком идет речь, но потом все же сменил тему и опять обнял меня за плечи.

– Этот другой – я?

– Нет.

– Не может быть, чтобы ты была со мной так ласкова, но не любила.

– Уверяю тебя, может.

– Значит, ты шлюха.

– При желании да.

Я хотела спросить его о Роберто, но, зная, что Коррадо терпеть его не может, что он начнет поливать его грязью, сдержалась и решила разузнать что-нибудь, заведя разговор о Джулиане.

– Она очень красивая, – стала я расхваливать его сестру.

– Да что ты, она вся высохла, похожа на ходячий труп. Видела бы ты ее утром, когда она только проснется.

Он сказал еще несколько гадостей и объяснил, что теперь Джулиана, чтобы удержать ученого женишка, строит из себя святошу, хотя на самом деле она совсем не такая. Когда у тебя есть сестра, сказал он, с бабами дела иметь не хочется, потому что ты знаешь: бабы во всем хуже нас, мужиков.

– Тогда убери руку и не пытайся больше меня целовать.

– Причем тут это, я же влюбился.

– Значит, влюбившись, ты видишь меня другими глазами?

– Я все вижу, но забываю, что ты такая же, как сестра.

– Вот и Роберто видит Джулиану не такой, какой видишь ты, а такой, какой ты видишь меня.

Коррадо занервничал, эта тема его раздражала.

– Что может видеть Роберто? Он слепой и в бабах не разбирается!

– Возможно, но когда он говорит, все его слушают.

– И ты тоже?

– Да нет.

– Он только дуракам нравится.

– Твоя сестра дура?

– Да.

– Значит, ты один умный?

– Я, ты и Розарио. Он хочет тебя увидеть.

Я недолго подумала и сказала:

– У меня много уроков.

– Он рассердится, он же сын адвоката Сардженте.

– Важной шишки?

– Ага. С ним опасно ссориться.

– Корра, у меня нет времени, вы в лицей не ходите, а я да.

– Так тебе интересно только с теми, кто учится?

– Нет, но есть огромная разница между тобой и, скажем, Роберто. У него нет лишнего времени, он все время корпит над книгами.

– Опять этот Роберто! Ты что, влюбилась?

– Еще чего!

– Если Розарио решит, что ты влюбилась в Роберто, то он или сам его убьет, или подошлет кого-нибудь.

Коррадо сказал, что я не могу не повидаться с Розарио. О Роберто мы больше не упоминали.