Прошло немного времени, и у лицея появился Розарио. Я сразу его заметила: он стоял, прислонившись, к машине с открытым верхом, высокий, худой, неизменно улыбающийся, одетый намеренно дорого, что среди моих одноклассников считалось дурным тоном. Он не махал руками и не шевелился, он был словно уверен, что если не его самого, то уж его желтую машину нельзя не заметить. И он был прав, все глядели на нее с восхищением. И, разумеется, глядели на меня, когда я неохотно, словно подчиняясь отданной издалека команде, подошла к нему. Розарио с нарочито равнодушным видом уселся за руль, я со столь же равнодушным видом села рядом.

– Отвези меня сразу домой, – сказала я.

– Ты госпожа, а я твой раб, – ответил он.

Он завел мотор и нервно рванул с места, давя на клаксон, чтобы ребята расступились.

– Ты помнишь, где я живу? – встревоженно спросила я, потому что он поехал вверх по улице, которая вела к Сан-Мартино.

– На вершине Сан-Джакомо-деи-Капри.

– Но мы не едем на Сан-Джакомо-деи-Капри.

– Потом поедем.

Он остановился на улочке у Сант-Эльмо, повернулся и взглянул на меня со своим неизменно веселым выражением.

– Джанни, – объявил он торжественно, – ты мне понравилась, как только я тебя увидел. И мне захотелось сказать тебе об этом, когда мы останемся наедине, в спокойном месте.

– Я некрасивая, поищи себе красивую девушку.

– Неправда, просто у тебя особый тип внешности.

- «Особый тип» означает, что я некрасивая.

– Да ладно, такой груди, как у тебя, не бывает даже у статуй.

Он потянулся, чтобы поцеловать меня в губы; я дернулась назад и отвернулась.

– Мы не можем целоваться, – сказала я, – у тебя слишком выступают зубы, а губы слишком тонкие.

– А как же другие меня целуют?

– Значит, они беззубые, вот и целуйся с ними.

– Не надо так шутить, Джанни, я обижусь.

– Это ты шутишь, а не я. Ты все время смеешься, вот мне и хочется шутить.

– Ты же знаешь, что у меня такой рот. На самом деле я очень серьезный.

– Я тоже. Ты мне сказал, что я некрасивая, а я сказала, что у тебя выпирают зубы. Теперь мы квиты, вези меня домой, а то мама волнуется.

Но он не отодвинулся, а остался всего в нескольких сантиметрах от меня. Он повторил, что у меня особый тип внешности, что ему нравятся такие, как я, и стал вполголоса жаловаться на то, что я не осознаю всю серьезность его намерений. Потом, внезапно повысив голос, он произнес с тревогой:

– Коррадо же трепло, да? А то он говорит, что ты с ним кое-чем занималась… Я ему не верю.

Попытавшись открыть дверцу машины, я сказала рассерженно:

– Мне пора.

– Погоди! Если ты занималась с ним этим, так почему не хочешь со мной?

Мое терпение лопнуло:

– Розарио, ты мне надоел. Я ничем таким ни с кем не занимаюсь.

– Ты влюблена в другого.

– Ни в кого я не влюблена.

– Коррадо сказал, что с тех пор, как ты увидела Роберто Матезе, ты больше ничего не соображаешь.

– Я даже не знаю, кто такой Роберто Матезе.

– Я тебе объясню: это один выскочка.

– Выходит, это не тот Роберто, которого знаю я.

– Да нет, точно он. А если не веришь, я приведу его сюда – и мы посмотрим.

– Ты мне его приведешь? Ты?!

– Да мне стоит только пальцем шевельнуть.

– И он придет?

– Ну, не по своей воле. Его заставят.

– Ты смешон. Роберто, с которым знакома я, никто силой не заставит что-либо сделать.

– Зависит от силы. Если применить нужную, всякий сделает, что надо.

Я обеспокоенно посмотрела на него. Он смеялся, но глаза у него были серьезные.

– Мне нет дела ни до какого-то там Роберто, ни до Коррадо, ни до тебя, – ответила я.

Он пристально поглядел мне на грудь, словно в лифчике было что-то спрятано, а потом сказал:

– Поцелуй меня, и я отвезу тебя домой.

В этот миг я не сомневалась, что он способен меня покалечить, но еще почему-то подумала, что, несмотря на уродство, он нравится мне больше, чем Коррадо. Он показался мне огненным демоном, который сейчас схватит меня обеими лапами за голову, насильно поцелует, а потом будет бить о дверцу, пока я не умру.

– Не поцелую, – заявила я. – Или вези, или я ухожу.

Он долго смотрел мне в глаза; потом завел мотор.

– Госпожа здесь ты.