Глава двадцать вторая

Взрыв мины Саша хоть и смутно, но помнила. После пронзительного свиста что-то сверкнуло, будто лавой плеснуло из трещины в земле, – и сотрясающий, волнами грохот! Перед глазами все ярче и ярче закручивалась в огненный вихрь красная пелена. Саша оторвалась от земли, вырвалась из самой себя и полетела, сливаясь с этим вихрем. И он закрутил ее и потащил в преисподние, жуткие глубины. И она подумала, что вот так и умирают…

Очнулась она уже в танке, ревущем от натуги, и удивилась, почему не за рычагами.

В очередной раз Саша пришла в себя, когда какой-то полный мужчина в белом халате сунул ей в нос ватку с нашатырем. Она чуть приподнялась, оглянулась, вокруг на полу, на матрасах и носилках лежали раненые солдаты – все мужчины. Кто-то стонал, кто-то лежал без сознания, как только что она сама.

Саша ощупала повязку на груди, и в этот момент толстяк стал стаскивать с нее штаны… А тут одни мужики! Нога, до автоматизма натренированная на педали главного фрикциона, сработала как в боевой обстановке…

– Вы меня простите, – еле слышно произнесла Саша. – Я не хотела, само получилось.

– Ничего страшного, бывает и хуже! – усмехнулся военврач Будкин, отметив про себя, что после того, как механика отмыли, получилась очень даже симпатичная девчонка.

А главный хирург вздохнула:

– Совсем дети воюют!

И распорядилась начинать операцию…

Ребята издали увидели знатный трофей. На площади среди палаток «Королевский тигр» почему-то напомнил Ивану катапульту, с помощью которой македонцы забрасывали осажденные крепости зажигательными бомбами. И уже не казался он жутким и массивным зверем, мастодонтом, изрыгающим огонь из 88-миллиметровой пушки.

Разночинный армейский народ проявлял любопытство, все непременно старались просунуть руку в дыру на бортовой броне. Женщинам это удавалось, и все они непременно говорили: «Горячая».

Родин остановил «тридцатьчетверку» в двадцати метрах от «тигра». Он подумал, что уже нашлось кому доложить об успехе операции, крикнул ребятам, что идет на узел связи.

Ноги сами понесли, как в сапогах-скороходах, и откуда только силы взялись, будто и не было бесконечной череды боев, истощенных нервов, намотанных на кулак, тяжелого ранения члена экипажа, считай, по его вине…

«Эх, Буратино, Буратино, так обдурить папу Карло, вернее сказать, Ивана-дурачка…»

В экипаже они договорились и дали друг другу клятву, что тайну рядового Деревянко от них никто не узнает. Конечно, все равно всплывет: из медсанбата доложат по команде. И опять СМЕРШ начнет искать следы «преступной деятельности».

И вот знакомое, уже родное крылечко. Иван постучал и, не дождавшись ответа, распахнул дверь и стремительно прошел через сенцы.

Ольга сидела за столом и заполняла какой-то формуляр. Увидела Ивана, вскрикнула, вскочила, скинула наушники. В следующее мгновение она повисла на нем, а он закружил ее в самом центре комнатушки, где они недавно так лихо пели и танцевали. И свежеотдраенные половицы уже не поскрипывали, а пели.

Наконец, когда они перевели дух от долгого поцелуя, Оля сказала:

– А я была возле этого чудовища! Ужас, какой страшный!

– И пробоину в борту потрогала?

– Конечно, у меня даже ладошка туда поместилась! – гордо сообщила она.

– И как, горячая? – рассмеялся Иван.

– Горячая! – подтвердила Оля.

– Да нет, – улыбнулся он. – Я про ладошку. Ладошка твоя горячая!

Они сплели пальцы, ощущая, какой жар через них идет друг к другу.

– Мне так хочется близости, хочется прижаться так, чтобы раствориться в тебе… – произнесла она ослабевшим, задыхающимся голосом.

– И сколько же мы можем мучить друг друга…

– Ванечка, а твое начальство может отпустить тебя в официальное увольнение за все твои подвиги?

– Может… А не сможет, так сбегу.

– Да ты что?!

– Два раза снаряд в одну воронку не падает! – лихо ответил Родин. Он огляделся и только тут заметил, что в комнате нет Татьяны. – А где Таня?

– В госпиталь увезли… У нас тут бомбежка была. Попало Таньке, несколько осколочных ранений. Средней тяжести, – грустно сообщила Оля.

Иван помрачнел.

– Надо же… А у нас в конце операции Саню Деревянко тяжело ранили, в грудь и бедро. Только что в медсанбат отвез. Уже, наверное, оперируют…

– Бедняжка, совсем мальчишка…

Оля положила голову ему на плечо.

– Ты знаешь, Вань, с той вечеринки, будь она неладна, просто какой-то шлейф несчастий тянется. Мне страшно: такое чувство, будто все эти командиры хотят, чтобы ты погиб. Посылают тебя из огня да в полымя…

– Я везучий, Оленька! Знаешь, почему?

– Ну, скажи…

– Потому что есть человечек, который меня очень ждет.

– И очень любит…

Маргарита Семеновна вытащила поочередно два осколка из груди и бедра, бросила их в эмалированную миску. Потом извлекла еще три мелких, из руки и плеча, они звякнули совсем тихо.

– Повезло тебе, девочка, неглубоко вошли, – удовлетворенно произнесла она.

Саше смутно помнилось, как два санитара переложили ее на носилки, понесли по коридору, вышли во двор. Там на лавке сидели два раненых бойца: один с перевязанной рукой, второй – с повязкой на голове, он заклеивал самокрутку.

Тут же стоял грузовик «ГАЗ-ММ», откинутый задний борт ждал своих пассажиров.

– Карета подана! – сказал один из санитаров.

Тут же один парень вскочил с лавки, сунул самокрутку товарищу, ему, видно, она и предназначалась, и бросился помогать загружать носилки в грузовик. Хоть чуть-чуть, но подсобил и, довольный, уселся на лавку. Следом загрузили еще одного лежачего, с перебинтованными ногами и обожженным лицом, и еще помогли забраться в кузов троим «сидячим».

Грузовик «ГАЗ-ММ», когда не хватало санитарных автобусов, вполне подходил для перевозки раненых. Насыпали в кузов слой песка, а сверху постелили солому. Эту солому, желтую, как солнце, с запахом дорожной пыли, сразу почувствовала Саша. Протяни руку, и вот она – колючая и ломкая.

Ждала Сашу Деревянко дорога в армейский полевой госпиталь – для дальнейшего лечения, выздоровления и реабилитации. Сейчас, за последние месяцы, ей впервые выпала счастливая возможность не самой управлять транспортным средством, а ехать как пассажиру. Ну, разве что была еще поездка в штрафную роту. Но то – особый случай…

Госпиталь находился в сорока километрах от линии фронта; выбоины, воронки, глубокая, как шрам, колея – израненная войной дорога очень болезненно давались раненому бойцу Деревянко.

Все тело ее стонало, ныло, тупая боль выкручивала. Но даже эта боль была несравнима с горечью, бедой и полным ее крахом. Этот день «Х», как Саша мысленно называла его (то есть день неведомый), всегда темным болезненным пятнышком сидел у нее в подсознании, но зато в кошмарных снах обрушивался безжалостно, торжествующе и фатально.

В этих ярких видениях в разных вариантах повторялось одно и то же: ее разоблачали! Сашу выводили перед строем батальона и объявляли, что рядовой Деревянко – женщина! И за это преступление она вновь попадала в штрафную роту. Какие-то навязчивые незнакомые майоры или подполковники с перекошенными лицами, смеясь, говорили: «Ведь ты девица, Деревянко, мы тебя поймали». Правда, в этих поганых снах ни разу не появлялся родной экипаж.

Но Саша даже не представляла, какие испытания ей предстояло пройти, приняв обличье простого деревенского паренька из деревни Большая Драгунская. Одни чисто женские бытовые моменты чего стоили! Все женское естество надо было глубоко спрятать и стать своим мужиком. Став Александром Деревянко, она для себя приняла внутренний закон: даже в мыслях все произносить в мужском роде. Это удавалось не всегда, и самое опасное, что сразу бы стало крахом, если бы вслух что-то вырвалось в женском роде.

Однажды, на третий день жизни в экипаже, такое случилось. Саша сказала «я хотела» и прикусила язык. К счастью, никто не обратил внимания…

И она сказала себе: я буду играть эту роль, как артист на сцене. И «лучший комсомолец-тракторист» района справится с этой ролью. И рядовой Александр Деревянко будет мстить врагу беспощадно и давить его, давить, давить…

Армейский госпиталь находился в двухэтажном здании. Сашу внесли на носилках в палату, в которой было около десяти женщин разного возраста, в основном лежачие. Среди них Александра первой же с изумлением увидела Татьяну. Она сидела на кровати и читала книжку.

Таня подняла глаза, посмотреть на новенькую, взгляды их встретились. Нет, она не узнала ее и вновь принялась за чтение. Сашу переложили на койку, рядом поставили сумку с личными вещами. И тут как вспышка в памяти: Татьяна вновь глянула на Сашу. Не может быть!

– Санька, ты, что ли? Деревянко?

Александра смущенно улыбнулась, кивнула:

– Я, как видишь!

– Как ты попал в женскую палату? – еще больше изумилась Таня.

И вся женская палата превратилась в одно большое ухо.

– Сядь рядом! – попросила Саша.

– Что, женишка привезли? – Кто-то уже успел высказать веселую догадку.

– Хорошо устроилась!

Таня села рядом и первое, что сделала, поцеловала Сашу в щечку. Все, кто мог, устроили аплодисменты.

– Досталось тебе, бедный! – сказала она и погладила его по стриженой голове, обрадовавшись временной неразберихе.

– Танюш, а я ведь всех обманывала, и ты не догадалась, что я девчонка! – тихо сказала Александра.

– Что ты сказал?! – Она широко раскрыла глаза, сразу поняв, что Саня не шутит. – Вот это номер!

Больше Татьяна уже ничего не могла сказать: ее милый застенчивый паренек в один миг превратился в симпатичную девушку! Почти как в русской народной сказке про царевну-лягушку…

– Были фронтовыми друзьями, Танюш, теперь станем подругами! Ага? – улыбнулась Саша.

– Уже стали…