Глава девятнадцатая

Бывшему капитану-связисту никогда не приходилось вести людей в атаку. За полтора года на фронте он, конечно, не раз попадал под артобстрел и бомбежку, бывало, самому приходилось восстанавливать поврежденную линию связи.

Едва забрезжило, по команде ротного взвод вышел на рубеж атаки.

Задача была поставлена простая: уничтожить ДОТ. Двадцать восемь бойцов, вооруженных винтовками, ручными гранатами, бутылками с зажигательной смесью, и один ручной пулемет. Строй стоял угрюмой молчаливой стеной.

После нескольких пристрелочных выстрелов гаубицы ротный посмотрел на часы: 7.15 – время начала атаки.

– Вперед! – приказал Зверев.

Связист неожиданно для себя порывисто обнял ближайшего к нему бойца, хлопнул по плечу другого, взмахнул рукой, как черту подвел, пронзительно, по-петушиному крикнул:

– Ребята, была не была! За мной!

И первым выскочил из окопа.

Они были смертниками, но других вариантов у Зверева не было. Они полягут, но проявятся замаскированные огневые точки укрепрайона. Жестокая арифметика войны – заплатить малой кровью, чтобы избежать большей. Этой арифметикой руководствовались начальники, когда его штрафников бросили, заведомо зная результат, на минное поле. Так, ценой своих жизней, они расчистили на этом поле проход для других. И это была правда войны: если бы начали разминирование участка, враг тут же сосредоточил бы там огонь артиллерии и подготовил силы. И трудно сказать, какие потери были бы в последующем наступлении.

Стылая тишина разорвалась звуком выстрела немецкого миномета. Пронзительный свист – и взрыв снаряда перед самой цепью взвода. Потом заговорил пулемет, огонек пламени выдал его в ДОТе, следом защелкали винтовочные выстрелы.

В бинокль Зверев отчетливо видел, как залегли бойцы, как что-то кричал им связист, спрятавшийся за валуном. Он хотел поднять их в атаку, но, видно, понял, что никакие силы не заставят их сделать это. Связист призывно махнул рукой и первым пополз по-пластунски. За ним, обратной дороги нет, поползли остальные.

– Давай, связист, перебежками, – не отрывая глаз от бинокля, произнес Зверев.

И тот будто услышал его, вскочил, обернувшись, крикнул что-то, пробежал вверх по склону и вновь рухнул на спасительную землю. За ним отчаянно рванули бойцы. А мины падали все ближе, пулемет строчил почти без остановок, а взвод не продвинулся и до середины склона.

«Два-три рывка – и ребята у стен ДОТа, – сжал кулаки Зверев, – вот только хватит ли их еще на один рывок».

Связист вскочил, побежал изо всех сил по склону, за ним, пригибаясь, припустили бойцы.

Четыре или пять человек остались на склоне, раненые или убитые – успешно поработал миномет.

Немцы, видно, этого и ждали: к обстрелу подключились еще один пулемет и миномет. Все ближе мины, все ближе. Связиста разорвало прямым попаданием – был человек, и нет его… Еще одна мина уложила двух бойцов на левом фланге, остальных выкосили перекрестным огнем пулеметы.

Еще некоторое время вел огонь пулеметчик ручного пулемета, который занял грамотную позицию между двумя валунами. Он послал несколько очередей в амбразуру ДОТа, не давая фрицам, которых нащупал в окопах, поднять головы.

– Эх, продержался бы часок, – без надежды в голосе сказал Зверев стоявшему рядом командиру батареи.

И уже через пару минут взорвавшаяся рядом мина поставила точку в этом неравном единоборстве.

– Все пристреляли, суки, – заметил артиллерист.

Зверев посмотрел на часы:

– Через сорок минут в атаку пойдет третий взвод. Огневой вал начинаем и заканчиваем по моей команде. Через твоего корректировщика.

– Я буду с вами на командном пункте, – сказал артиллерист.

Выйдя от командующего, комкор попросил его адъютанта, худощавого старшего лейтенанта, соединить его со штабом корпуса. Дежурному офицеру он сказал всего пару слов:

– Вызовите Чугуна на командный пункт.

Во дворе Васильев приказал дожидавшемуся его водителю:

– В штаб корпуса!

По дороге генерал обдумывал план выполнения поставленной задачи. Шансов на успех этой авантюрной затеи, конечно, было мало. И тем тщательней и серьезней должна быть подготовлена эта фантастическая операция.

– Королевская охота… – проворчал Васильев вслух.

В штабе его уже ждал комбриг Чугун. Генерал пожал ему руку. Вместе они вошли в кабинет.

– Эти лихачи, которые угнали немецкий танк, живы? – без предисловий спросил он.

– Башнер и радист в бригаде, живы и здоровы. А насчет командира Родина и механика-водителя Деревянко сказать ничего не могу.

– Это как же тебя понимать, Василий Иванович? – недовольно спросил Васильев.

– Товарищ генерал, они были арестованы, осуждены трибуналом и отправлены в штрафную роту. Дальнейшая их судьба мне неизвестна.

– Да что за ерунду ты говоришь! Лучших танкистов! За что?

– Командира взвода Родина – за самовольное оставление подразделения, механика-водителя Деревянко – за попытку совершения дезертирства и перехода на сторону врага…

– Да что за бред? Кто это затеял?

– Наши – оперуполномоченный и следователь СМЕРШа.

– Почему мне не доложили?

– Докладывал, товарищ генерал, в рапорте в штаб корпуса.

Васильев ничего не сказал, подошел к карте, висевшей на стене.

Где-то на полосе наступления армии готовилось нанести удар подразделение «Королевских тигров».

И где-то, может быть, прямо сейчас в цепях штрафников идут в атаку разжалованный взводный и его механик-водитель, которым командующий поставил задачу преподнести, как на блюдечке, один экземпляр этого чудо-юдо танка. Вот такой парадокс. И вытащить, вызволить ребят, отменить решение трибунала может только вышестоящий прокурор.

Васильев показал Чугуну на карте район обнаружения «Королевских тигров» и рассказал о готовящейся операции.

– Готовь группу в составе трех экипажей. Подбери самых надежных, отчаянных и удачливых ребят. Обращаю внимание: подготовку группы и задачи операции хранить в строжайшей тайне. В помощь дам двух старших офицеров разведотдела корпуса.

– Я понял, товарищ генерал!

– Завтра к 15 часам представить план подготовки спецгруппы. Свободны!

Комбриг вышел. Минуту Васильев пребывал в раздумье. Командующий четко выразил пожелание поручить операцию танкистам бригады Чугуна. И это пожелание в устах командующего равносильно приказу. И для рядового, и для генерала однозначно: ты должен принять все меры, приложить все усилия и инициативу для его выполнения.

Васильев снял трубку телефона и попросил соединить его с заместителем командующего армии Максимовым. Знал его еще с Финской войны, вместе воевали в одной дивизии командирами полков, приятельские отношения сохранили и сейчас. К счастью, Максимов был не в войсках, как обычно, а на командном пункте.

– Слушаю тебя, Григорий Семенович, – раздался в трубке его характерный басок.

– Помощь нужна, Юрий Петрович. От «первого» получил задачу подобрать экипаж для выполнения важного задания. Он назвал конкретно этот экипаж. И надо же, двое – командир и механик-водитель – по глупости угодили в штрафную роту. Буквально вчера увезли…

– И что ты от меня хочешь? – нетерпеливо спросил Максимов, он как раз собирался выехать на передний край.

– Вытащить их оттуда, товарищ генерал, все же распоряжение «первого». Может, успеем…

– Распоряжение, распоряжение… Это дела прокурорские, сам не знаешь, что ли? Ладно, отправлю своего порученца с бумагой. Как фамилии?

– Иван Родин, лейтенант, и рядовой Александр Деревянко.

– У тебя все?

– Так точно! Спасибо, Юрий Петрович!

Максимов не ответил, положил трубку. Именно по его предложению при разработке плана операции на овладение высотой 323,8 была определена отдельная армейская штрафная рота. И вот уже два часа штрафники при поддержке артиллерии безуспешно штурмовали ее. Доклады поступали каждые полчаса, и пока один неутешительней другого…

Бой угасал, как угасали, обрывались, уходя в мир иной, жизни бойцов штрафной роты.

Атака началась с обработки переднего края. За это время, пока взрывами вздымалась и крушилась каменистая земля вокруг ДОТов и окопов немцев, штрафники успели пройти не более ста метров.

Родин, как и все бойцы роты, стоял в окопе полного профиля и впервые видел картину боя не из танка, а воочию, во всех подробностях, как на макете, как на огромной живой карте, на которой происходила беспощадная смертельная игра. Рядом стоял верный Сашка Деревянко, «от меня ни шагу».

Шквал огня из всего, что стреляло, был настолько сильным, что бойцы залегли без команды.

– Во, подпустили ближе и вдарили со всех стволов, грамотно делают фрицы! – бросил в сторону Деревянко Родин.

Тут вновь артиллерийская батарея прошлась серией выстрелов по позициям немецкой обороны. Вдруг послышались разрозненные крики «ура», тут и там солдаты поднимались в рост, за первыми клич увлекал других…

Они прошли рубеж, где полег первый взвод, отправленный в разведку боем. Тела бойцов, застигнутые смертью, хранили в себе последний рывок перед невидимой чертой. Перебежками и ползком взвод продолжал штурм. Остатки кустарника на поле выкосило очередями, миномет методично выплевывал мины, вырывая из атакующих все новые жертвы. Семеро последних бойцов, уже не вставая, продолжали ползти под непрерывным огнем пулеметов. Но и на земле их доставали пули: замер один, другой, третий… Вскочили в едином порыве и тут же были сражены одной длинной очередью оставшиеся три штрафника.

А на исходном рубеже с горечью и болью смотрели, как последний боец роты все ближе и ближе подползал к ДОТу. Он полз тяжело, наверное, был ранен. Еще немного – и вот оно, расстояние для броска гранаты. Но другое оружие держал солдат для своего последнего боя – бутылку с зажигательной смесью. Он запалил «коктейль Молотова», рванулся к амбразуре. Пулемет огрызнулся очередью, одна из пуль разбила бутылку. Мгновение – и боец превратился в огненный факел. Он сделал еще несколько шагов и замертво упал возле самой амбразуры, уже не чувствуя боли.

Родин и Деревянко глянули друг на друга, подумав одно и то же: их ждет такая же участь. Еще восемьдесят человек сгинули в адской топке боя за высоту. Приползли с поля боя трое раненых, двое из них – тяжелые. Ничего путного сказать не могли: «Лупят, гады, со всех сторон». Их отправили в тыл, война для них делала паузу.

Командир первого взвода Шамиль Сыртланов хмуро, пока в роли наблюдателя, смотрел, как безуспешно закончились одна за другой атаки штрафников. Следующим был его взвод. Шамиль лихорадочно, с напрягом всех извилин думал, как не лечь костьми следом, как прорваться внутрь обороны опорного пункта, как уничтожить, прежде всего, этот чертов ДОТ?

– Что думаешь, лейтенант, как нам эту амбразуру заткнуть? – Зверев повернулся к стоявшему рядом Сыртланову.

– Думаю сосредоточить всю огневую мощь на этом ДОТе, а потом обойти его с левого фланга.

– И я так думаю… Мы их пехоту все же пощипали. На левом фланге тоже. Сейчас практически точно знаем позиции их минометов. Дымовую завесу перед их передним краем тоже в момент штурма обеспечим.

Потом Зверев спросил:

– А где твой лейтенант-танкист, давай его сюда!

Через пару минут Родин появился перед ротным.

– А тебе, лейтенант, особое задание. Выдаю тебе оружие из резерва Ставки Главного командования.

И Зверев показал на ранцевый огнемет РОКС-3, который лежал в углу палатки.

– Умеешь обращаться?

– Танкисты все умеют!

– Смотри, умелец, пуля попадет – сгоришь… сам сейчас видел.

– Хрен редьки не слаще, – с вызовом ответил Родин.

Зверев не обратил внимания на дерзость:

– Постарайся, лейтенант, очень тебя прошу, поджарь их, гадов! Столько людей положили!

– Задачу понял, гражданин капитан! Только уж и артиллеристы пусть поточнее постараются.

– Не твои заботы, лейтенант! На последнем рубеже сделаем дымовую завесу. И этот момент надо максимально быстро использовать.

– Я понял, товарищ… гражданин капитан!

– Выполняй!

Он обнял Родина, хлопнул его по плечу.

Иван нацепил ранцевый огнемет, два баллона и ружье, по весу определил, что заправленный.

В окопах его появление вызвало оживление.

– Это что у тебя за чемодан, Иван? – спросил мужичок с обвисшими усами. – Никак в отпуск собрался?

– Угадал, Петро, с переносным душевым комплексом. Только сначала на фрицах обмывку попробую.

Взводный Сыртланов был хмурый, как туча: он попросил разрешения участвовать в штурме опорного пункта, но командир роты категорически отказал: не с кем потом воевать будет.

А у Сыртланова душа уже перекипела-выкипела: каждый раз, когда его взвод вновь почти в полном составе уходил на небеса, он не мог смириться в бессилии от того, что эта боевая задача могла быть выполнена с меньшими жертвами. Хотя бы на несколько бойцов, если бы он сам руководил ими на поле боя.

А Родину стало вдруг удивительно спокойно на душе. В этом умиротворении жизнь его уже ничего не стоила, на жертвенном алтаре его высшая миссия была – адским пламенем выжечь дотла этот почерневший, но продолжающий сеять смерть ДОТ. Всего лишь один ДОТ на бескрайних рубежах боев и сражений.

Уже все слова были сказаны, команды отданы, боеприпасы розданы, штыки примкнуты.

Тридцать пять бойцов Родина, его взвод, ждали сигнала к атаке. Пять-шесть из них были совсем пацаны из последнего набора, наверняка, драпанули с поля боя, а в основной массе это были мужики средних лет: дезертиры, растратчики, рукоприкладчики, антисоветчики и пораженцы. И самым старшим, годков под сорок пять, был хохол Петро. Ему дали ручной пулемет Дегтярева.

– Что это вы, ребята, приуныли? – пройдя вдоль строя и глянув каждому в глаза, сказал Иван.

– Не до веселья, – заметил один из бойцов.

– А у меня есть чудо-оружие, надо только добраться с ним до амбразуры.

– Ага, самая малость, – сказал все тот же солдат.

– Возьмем хотя бы один ДОТ, потом легче будет.

Иван обнял бойцов взвода, сказал каждому: «Держись, братан!»

Тут появился Сыртланов с ППШ на груди, сказал, что следом за ними пойдет подкрепление, пятнадцать человек, с двумя пулеметами Дегтярева. И, глянув на часы, приказал:

– Родин, вперед!

Иван передвинул свой ППШ на грудь, поправил лямки ранцевого огнемета.

– Ну, что, ребята, покажем фрицам, как мы воевать умеем! Пешим по-танковому, за мной!

Словно неземные силы подбросили Родина, он вырос над бруствером, за ним неотлучной тенью – Саня Деревянко. Еще несколько мгновений, и первый взвод, покинув окопы, сначала мерной поступью, потом ускоряя шаг, двинулся в атаку. Следом на левом и правом фланге развернулись второй и третий взводы.

«Сейчас, сейчас начнут!» – подумал Родин.

Они уже вышли к рубежу первой крови: убитые штрафники, не разберешь, первой или второй атаки, из какого взвода, – всех уравняла, поставив свою точку, смерть.

– Родин! – вдруг услышал Иван за своей спиной и обернулся: это Сыртланов нагнал их и теперь шел вместе с ними в строю.

– Родин, командуй всем: залечь!

Иван молниеносно отреагировал:

– Взвод, всем залечь!

Так же мгновенно бойцы залегли. Команда из самых приятнейших в атаке: есть возможность передохнуть и поразмыслить, как атаковать дальше.

И вовремя: с секундным запозданием немцы открыли огонь из минометов и пулеметов. Щелкнули и несколько винтовочных выстрелов.

– Перебежками – вперед! – взял на себя командование Сыртланов.

И только бойцы ушли с рубежа, две мины упали точно на это место, подняв столбы пыли и дыма.

– Где эта чертова артиллерия, где прикрытие? – Сыртланов обернулся, будто от его испепеляющих слов что-то зависело.

В ответ в тылу громыхнуло, над головами бойцов с шелестящим звуком пролетел гаубичный снаряд. Это было везение, не частое дело на войне: прямое, с первого раза попадание на позицию миномета. И следом гаубицы по всему фронту немецких позиций прошлись чередой взрывов. Ни командир взвода, ни Иван не знали, что вражеский миномет уничтожен. В эту недолгую минуту Родин не раздумывал:

– Взвод, за мной, в атаку!

У Сыртланова даже судороги прошли по лицу: разжалованный лейтенант перехватил инициативу! Но не отменять же приказ: штрафники пошли за ним, согнувшись в три погибели, матеря во все горло фрицев, Ваньку-взводного и свою судьбину…

Именно в этот момент, волею высокого начальства, на командный пункт батальона, беспрепятственно преодолев все посты на дорогах, с грозным и внушительным предписанием на руках подъехал на «Виллисе» офицер по особым поручениям, заместитель командующего армией капитан Щеткин. Он сразу определил, какая из палаток штабная, сказал водителю остановиться и, выскочив из машины, оттеснил от входа часового:

– Я порученец зама командарма! Где командир роты?

Часовой со злостью ответил:

– Где и положено, на передовой!

– А ну, давай, солдат, проведи меня к нему!

– Не имею права пост бросать, будто не знаете, – сурово ответил часовой. – Вот прямо идите, в окопы и попадете. Не промахнетесь…

Щеткин чертыхнулся, «совсем обнаглели эти штрафники», и, не медля, направился в сторону, куда ему указал солдат. Через несколько минут он благополучно вышел на наблюдательный пост, откуда его под конвоем проводили к Звереву.

Оглядев пришельца и прочитав предписание, Зверев не сразу понял его смысл. Такого в его фронтовой жизни еще не было: чтобы из штрафной роты, да еще с поля боя вытащить бойцов и подать наверх, как в коробочке с завязочкой.

– У нас бой четыре часа идет… Уже половина роты у меня полегла, капитан. А Родин и Деревянко сейчас там, в боевых порядках. Воюют, капитан!

– А нельзя ли их оттуда вытащить? Понимаете, товарищ капитан, это распоряжение зама командующего армией, – с нажимом в голосе сказал Щеткин.

– Ну, и как ты предлагаешь мне их вытащить?

– Может, посыльного отправить?

Зверев впервые за это время усмехнулся:

– Можно! Вот ты и сходи за ними, заодно и подменишь Родина, возьмешь у него ранцевый огнемет.

– Не забывайтесь, товарищ капитан! – вспыхнул порученец. – Невыполнение распоряжения зама командующего армией может вам дорого обойтись!

– Здесь командую я! После боя заберешь обоих. А сейчас прошу покинуть КП, посторонним запрещено здесь находиться. В тыл, капитан, в тыл.

– Зря вы так, товарищ капитан. Мы оба люди военные, и каждый выполняет свой приказ, – уже другим тоном произнес Щеткин.

Порученец, конечно, уходить не стал, просто отошел в сторону. Да и чего мельтешить, чтоб схватить пулю от снайпера?

Зверев тут же о нем забыл, потому что наступало самое решающее время штурма. Командир батареи сдержал слово: все три позиции минометов противника были превращены в воронки от прямых попаданий осколочно-фугасных снарядов. И теперь окопавшийся первый взвод на втором рубеже, где тоже полегло немало ребят-штрафников, ждал сигнала к последнему рывку.

И все тот же ДОТ стоял на пути, и из черной амбразуры время от времени пулеметчик посылал очереди, не давая штрафникам поднять головы.

Обороняли высоту 323,8 две роты батальона 107-го гренадерского полка рейнской 34-й пехотной дивизии генерал-майора Хохбаума. Тактически выгодное ее положение было – как заноза в полосе наступления противника. И опорный пункт с тремя мощными железобетонными ДОТами делал эту высоту практически неприступной.

В ДОТе на фронтальном направлении, в этой маленькой крепости с четырьмя амбразурами по периметру для круговой обороны успешно и не без удовольствия отбивали яростные и тупые атаки русских четверо гренадеров: пулеметчик, старший пулеметчик, унтер-офицер и лейтенант. Патронов хватало: MG-42 исправно пожирал пулеметную ленту, выкашивая цепи русской пехоты. Проблема была штатная: заменять ствол, когда он сильно перегревался от продолжительной стрельбы. Тридцать нормативных секунд – и пулемет вновь готов в бою.

А «иваны», видно, задумали перехитрить: дымовыми снарядами устроили завесу. Будто туманное облако опустилось на землю, и, словно призраки, появились в нем едва различимые фигурки пехотинцев.

Пулеметчик скорректировал огонь, и они исчезли: то ли погибли, то ли залегли.

– Продолжай, – приказал лейтенант, – если не хочешь, чтобы они выскочили у тебя под носом.

Пулеметчик кивнул и продолжил стрелять в белый свет. Вскоре ствол вновь раскалился, даже лейтенант заметил:

– Смотри, он стал красным, как флаг коммунистов!

– Сейчас заменю! – со смехом ответил пулеметчик.

Это были их последние слова. Из молочной пелены, будто молния из тучи, ударила огненная струя. Мгновение – и бетонный мешок ДОТа превратился в пылающий ад. И – только жуткие крики, в которых не осталось ничего человеческого…

– Командир, я добавлю! – крикнул Деревянко, когда Родин оставшуюся часть баллона выпустил на окоп немецкой пехоты.

– Давай! – Иван сбросил пустые баллоны и перевел автомат в боевое положение.

А Саня ужом прополз к амбразуре, выдернув чеку, швырнул туда гранату, а потом, запалив бутылку с зажигательной смесью, бросил туда же:

– А это вам на посошок…

Вернувшись, Саня, довольный собой, доложил:

– Дожарил, командир! Это им за мою деревню…

Родин не ответил. Он уже зарядил в ракетницу сигнальный патрон, и в следующее мгновение зеленая ракета ушла в небо.

Это был сигнал к общему штурму. Сыртланов сам повел в атаку усиленный до полусотни штыков взвод, на этом зачищенном участке дело решали даже не минуты, а мгновения.

В рассеявшейся дымовой завесе, как с того света поднялись цепи штрафников, их выкашивала смерть, но они, озверевшие, одержимые, с перекошенными от ярости лицами, продолжали идти, молча, без криков, с прерывистым в глотках хрипом.

Пулеметчики первыми открыли огонь из «дегтярей», потом подключились ППШ, и вот уже неудержимая лавина обрушилась на окопы гренадеров. Нет ничего страшнее рукопашной штрафников, отчаявшихся и доживших до схватки, когда в ход за штыками идут ножи и саперные лопатки, когда в звериной злобе рвут глотки…

Родину и Деревянко было в этой бойне полегче: на их участке пятеро полуобгоревших гренадеров в окопе корчились от боли, и только один попытался поднять винтовку, но не успел. Две автоматные очереди прозвучали почти одновременно…

Зверев после взорвавшейся в тридцати метрах от его окопа 105-мм мины машинально ощупал лицо, он успел закрыть глаза, но песок попал даже в уши. Он помотал головой, стараясь избавиться от зудящего звона. Это была последняя шальная мина, потому что еще один взвод, брошенный на высоту 323,8, уже шел через окопы, добивая остатки двух рот батальона 107-го гренадерского полка рейнской 34-й пехотной дивизии.

А высота 323,8 была совсем неприметной, ничем не выдающейся. Даже серьезного бугорка не было, чтобы поставить красный флаг.

Да и флага не было.

И штрафники, телами своими проторив путь к двум оставшимся ДОТам, все же выполнили задачу: из черных амбразур сверкал уже не пулеметный огонь, а полыхал после гранатных гостинцев еще и «вприкуску» добавленный «коктейль Молотова».

Еще не смолкли последние выстрелы, а Зверев вылез из окопа и сел на бруствер. Такая у него была привычка и привилегия встречать бойцов, возвращающихся с победой после успешного штурма населенного пункта или такой вот неприступной высоты.

Как-то совсем незаметно появился капитан Щеткин, присаживаться рядом не стал и вопросами пока не докучал. Тут потянулись первые легко раненые, потом два бойца принесли лейтенанта Сыртланова с тяжелым ранением в руку и ногу. Всех их после первой помощи тут же увезли в тыл.

– А где Родин и этот, Деревянко, можно узнать? – не выдержал порученец.

– Не знаю, – устало ответил Зверев. – У меня триста восемьдесят пять бойцов до боя в строю было. Видел, взводного тяжело ранили. Больше сотни полегло, понимаешь, капитан?

– Понимаю…

– Ни хрена ты не понимаешь!

Щеткин отвернулся и решил действовать по-своему, предпочтя самостоятельно найти злополучных штрафников. Он останавливал раненых, едва бредущих с высоты, спрашивал о заместителе командира взвода Иване Родине. Никто не знал такого, и только третий или четвертый, с перевязанной бинтами головой, буквально сразил наповал:

– Убили «замка», когда второй ДОТ брали, и двух бойцов сразу одной очередью…

– Е-мое! – Щеткин выругался непечатно, поручение с треском провалилось. Одна надежда механиком-водителем отчитаться, если он уцелел.

Раненый пошел своей дорогой, а порученец повернулся к Звереву с выражением лица, будто сам пережил смертельную опасность:

– Этот солдат сказал, что Родина убили…

Зверев ничего не ответил, главным для него была сейчас взятая высота 323,8 и выполненная его штрафной ротой боевая задача. И значит, пока еще не зря он ел свой черствый командирский хлеб, и штрафники еще поучат немчуру, как надо воевать.

Он прошел к полевому телефону с прямой линией в штаб, доложил командиру дивизии итоги боя, прибавив еще, что их потери уточняются.

А Родин, живой, но смертельно усталый, в этот момент с прихваченными по пути пустыми баллонами от огнемета спускался вниз с высоты. Неотлучный Деревянко, окрыленный порученной Иваном ролью, бойко подгонял трех рослых гренадеров. С поднятыми руками, без «хенде хох», оглохших, контуженых, их вытащили из окопов. Кто-то из обезумевших и не остывших после штурма бойцов хотел их там же, в окопе, и завалить, но Родин не дал.

Зверев вздохнул облегченно, завидев процессию: Ивана, Саню Деревянко и трех пленных. Все же и в смертельной схватке есть место для маленькой частички справедливости.

Иван вскинул руку к каске, стал докладывать.

Зверев не стал дослушивать, протянул руку, крепко пожал, потом порывисто обнял его.

– Молодцы, ребята. Молодцы! – И, глянув в сторону Щеткина, добавил: – Тут по вашу душу приехали!

– Прокурор, что ли? – мрачно поинтересовался Иван.

А Щеткин прямо расцвел: такого подарка после дурной вести, ясное дело, он не ожидал.

– Родин и Деревянко, верно? – спросил он, еще чувствуя легкую дрожь в коленях.

– Так точно, – ответил за двоих Иван, не понимая, что за птица, явно из штабных, залетела сюда к исходу кровавой бойни.

После пережитого уже и запоздавшим смертным приговором не испугаешь.

– У меня предписание зама командующего армией: убываете в свою танковую бригаду, – разъяснил Щеткин. – Я забираю вас.

– Получишь под расписку, – сказал ему Зверев и, не оглянувшись больше, чуть прихрамывая, стал подыматься к вершине.

Его ждала привычная после боя работа. Там, на вершине, он узнает, что погибли оба «замка», разжалованные младшие лейтенанты, которых он назначил заместителями командиров взводов, но главным было то, что он не ошибся ни в одном из бывших офицеров.

– С войны на войну? Из штрафной роты – в танковую? – с интересом глянул на порученца Иван. – Разъяснили бы, товарищ капитан, замысел такой рокировки.

– Много будешь знать, скоро состаришься, – не нашелся что ответить Щеткин.

Родин рассмеялся:

– Да, для штрафроты – это самое страшное.

– Не вздумайте бежать! – сурово предупредил порученец.

– Откроете огонь на поражение, – завершил Родин.

– Догадливый, – сказал Щеткин.

– Все пути побега опять ведут в штрафроту, капитан, – усмехнулся Иван.