Глава восемнадцатая

Командир танкового корпуса генерал-майор Григорий Семенович Васильев имел славу военачальника, способного к нестандартным, рискованным решениям, которые вышестоящее командование порой расценивало как авантюрные. Но за этими решениями стояла очень тщательная быстрая и молниеносная работа штаба. И особенно ценной в эти критические дни была работа разведотдела.

Именно Васильева после совещания командиров корпусов, дивизий и бригад попросил остаться командующий армией генерал-лейтенант Прохоров. Когда закрылась дверь за последним участником совещания, Федор Филиппович сразу перешел к сути вопроса:

– Григорий Семенович, немцы развернули широкомасштабную пропагандистскую кампанию о своем новом чудо-оружии. Речь идет о танке новой модификации с улучшенными тактико-техническими характеристиками: броневой защитой и вооружением, мощной пушкой калибра 88 мм. Это «Королевский тигр».

Васильев сдержанно кивнул. Безусловно, он знал об этом танке, но пока только понаслышке. Танкисты корпуса еще ни разу не сталкивались в бою с этими новыми машинами.

Потом командующий перешел к делу. Он сказал, что в Ставке принято решение захватить и доставить один «Королевский тигр» в любом состоянии, лучше, конечно, не сильно поврежденный. Название операции соответствующее – «Охотник».

Прохоров положил на стол снимки. Снятые с самолета машины по форме и размеру практически не отличались от «тигров». Но генерал Васильев все же заметил это отличие.

– Эти восемь «Королевских тигров», – продолжил командующий, – обнаружены в районе села Иваново. – Он показал на карте, висевшей на стене. – В настоящее время дислокация этого подразделения, разумеется, неизвестна. На розыск «Королевских тигров» направлены несколько разведывательно-диверсионных групп. Ваша задача – по получении информации о районе дислокации этих «тигров» захватить одну машину… Понимаю, задача очень сложная, рискованная. Тут нужны отчаянные ребята, которым сам черт не страшен. Ну, что тебе объяснять, сам знаешь. Это у тебя там в бригаде лихачи танк немецкий угнали?

– Так точно, товарищ командующий, в бригаде полковника Чугуна.

– Вот и давай этих удальцов. Поддержку авиации обещаю.

– Задачу понял, товарищ командующий.

Разжалованный по приговору трибунала в рядовые Иван Родин в это время ехал под конвоем в кузове полуторки в отдельную армейскую штрафную роту. Вместе с ним в «шуру» ехал и Саня Деревянко. Разжаловать его, рядового, было не с чего. А к пунктам обвинения, кроме самовольного оставления подразделения, ему добавили еще и попытку дезертирства и перехода на сторону врага в ходе марша.

Встретились они после оглашения приговора возле машины, каждый с персональным конвойным, глянули друг на друга, без слов поняв, что ждет их одна судьбина-дубина, крепким ударом долбанувшая по их головам. Разговоры не дозволялись, молча заняли места, каждый в своем углу. Следом за ними в кузов залезли еще двое осужденных – мужчина лет пятидесяти и второй, помоложе, средних лет.

И затрясло Родина и Деревянко по дорогам и проселкам, выбоинам и канавам, воронкам и ухабам в сторону передовой. Два мешка пушечного мяса.

В сидячем положении особо много не разглядишь из-за борта. Иван и Саня видели одну картину: сожженные села, где на месте изб остались лишь почерневшие, некогда старательно беленые печи. От деревьев не осталось и следа, их поглотила прокатившаяся здесь не один раз война; лишь уцелевшая березовая роща на холме принарядилась прощальным золотом.

Навстречу им все чаще попадались грузовые машины с ранеными. Они провожали равнодушными взглядами полуторку с бойцами, которая тут же исчезнет из их памяти, потому что судьба дала им шанс уцелеть, а тех, кто двигался к передовой, ждало то, что они уже пережили…

Прежде чем стать командиром штрафной роты, капитан Зверев три месяца воевал в Сталинграде командиром стрелковой роты. В той страшной мясорубке, когда с обеих сторон за два-три дня исчезали целые полки, он выжил, может быть, потому, что дважды был ранен, второй раз – тяжело, и эти передышки в санчасти дали ему больше шансов уцелеть. Сколько раз полностью выкашивало личный состав в роте, подсчитать было невозможно, если даже жизнь взводного командира в бою была сутки-двое.

Как память о Сталинграде остались на груди орден Красного Знамени и, как следствие тяжелого ранения левой ноги, хромота. В госпитале, куда его привезли, он и в бреду продолжал командовать. Потом, когда очухался, ему рассказали об этих «атаках» медсестрички. А десятки полегших в беспрерывных атаках бойцов его роты до сих пор стоят перед глазами. Он смутно помнил их лица и фамилии, слишком много ребят прошло, слишком много…

Это назначение вызвало острую досаду. Он, конечно, понимал, что шансов вернуться в свой полк после лечения в госпитале мало. Но рассчитывал на очередную должностную ступень – начальника штаба батальона.

И вот теперь с затаенной болью сталинградских боев и жутких потерь он получил назначение на армейскую штрафную роту, как на хрен с хвостом и без приправы. Но на войне не рассуждают, «под козырек» – и бери хозяйство из спецконтингента. Да, здесь у командиров неплохие льготы, выслуга один месяц службы за шесть (в обычных строевых частях – месяц за три), денежное довольствие значительно выше, усиленный продовольственный аттестат. Но известно, что ждали штрафников самые губительные участки на передовой, самые кровавые и безысходные атаки, где даже матушку-пехоту берегли. От бессмысленных и бездарных атак, лишь бы умыться искупительной кровью, – вот от чего кричала душа Николая Зверева. Ведь это же люди, а не патроны для пулемета: вскрыл ящик, зарядил ленту и пошел поливать… Надо совсем очерстветь и стать таким же бездушным ящиком, чтобы высыпать боезапас прямиком в топку…

Прежде всего Зверев, конечно, выискивал в списках разжалованных офицеров. Именно им предстояло в первых рядах вести бойцов в атаку.

В роте по штату: восемь офицеров, четыре сержанта и двенадцать лошадей, приписаны они к армейскому запасному полку. Ожидая пополнения, основной состав (кроме лошадей, конечно) втихаря пропивает добытые на поле брани трофеи… Вчера из тыла прибыл очередной эшелон, большей частью уголовники, человек четыреста. И рота по числу становится батальоном, продолжая называться ротой.

– Становись рядом, – сказал Родин Сане Деревянко, когда дали команду на построение.

Триста восемьдесят пять человек – серая, унылая, озлобленная масса – выровнялись в подобие строя. Тут и бандиты, и уголовники-рецидивисты, и сбежавшие от призыва, и дезертиры, и просто воры.

Капитан Зверев каждый раз перед пополненным после потерь личным составом говорил одни и те же выверенные, ясные и вразумительные слова.

– Вы совершили преступления в самый трудный для Родины час. Но Родина дает вам возможность искупить свою вину кровью, с оружием в руках, на поле боя. Задача – выбить противника с высоты 323,8. Офицеры есть? Три шага вперед!

Но никто не вышел из строя.

– Я еще раз повторяю: офицеры, выйти из строя! – Голос ротного громыхнул металлом.

Родин глянул на Деревянко, усмехнулся чему-то, сделал три шага вперед и громко доложил:

– Бывший гвардии лейтенант Родин!

Зверев едва заметно кивнул, пророкотал:

– У меня бывших офицеров не бывает! Всем уяснить! На время боя всех восстанавливаю в прежних званиях.

Он обвел штрафников орлиным взглядом, из строя вышло еще четверо разжалованных. Никто не остался, все шагнули вперед: лейтенант, два младших лейтенанта и капитан.

Зверев уже знал, за что каждый угодил к нему в штрафную роту. Лейтенант Дыркин дал своему ротному по морде, видно, была веская причина. Два младших лейтенанта, когда убило командира их роты, отвели без приказа свои взводы с позиций. А капитан-связист в разговорах восхвалял германскую технику, танк «тигр» и самолет «мессершмитт», распространял «пораженческие настроения».

«Контингент не самый худший, – подумал Зверев о разжалованных офицерах. – Не дезертиры, не убийцы-насильники, не власовцы. Этого Родина, правда, едва в дезертиры не записали. Самовольщик хренов…»

– Все вы назначаетесь заместителями командиров взводов, – сказал Зверев. – И каждый из вас будет отвечать за выполнение боевой задачи взвода. Обратной дороги нет. Любого, кто попытается уйти с поля боя, ждет расстрел на месте. Боевой приказ получите от командиров взводов.

– Ты, – указал Зверев на бывшего капитана-связиста, – пойдешь во второй взвод.

Младших лейтенантов соответственно распределили во второй и третий взводы.

Родину достался первый взвод.

Командир первого взвода штрафников лейтенант Шамиль Сыртланов придирчиво оглядел разжалованного офицера, назначенного ему в заместители:

– На какой должности был?

– Командир гвардейского танкового взвода.

– За что осудили?

– За самоволку…

– Нормально! – прозвучало как одобрение. – Сколько на фронте?

– Полтора года.

Сыртланов кивнул и больше ничего не спрашивал.

На оперативной карте командующего армией высота 323,8 была всего лишь маленькой точкой в полосе направления главного удара армии. Противостояла им на этом направлении рейнская 34-я пехотная дивизия генерал-майора Хохбаума.

У командира танкового корпуса, имевшего задачу танковыми клиньями прорвать оборону противника первого эшелона, высота 323,8 уже была обозначена как укрепленный район с долговременными огневыми сооружениями и, естественно, круговой обороной. Расположенный на господствующей высоте с крутыми подъемами, он обрекал танковую атаку на большие потери и вряд ли бы дал результат. Поэтому на карте стрелы танковых клиньев огибали эту высоту и, продолжая наступление, развивали успех, давая возможность вступить в бой войскам второго эшелона – стрелковым дивизиям.

Но укрепрайон не мог долго оставаться в тылу, он мог стать плацдармом для контрнаступления немецких войск. А взять его и уничтожить можно лишь ценой больших потерь. И эту кровавую цену должна заплатить рота штрафников. Так распорядился командующий.

…Бой предстоял на рассвете. В своей палатке командир роты Зверев собрал на совещание командиров взводов, был здесь и старший лейтенант – командир приданной батареи гаубиц.

На карте командира роты, расстеленной на столе, освещенном керосиновой лампой, укрепленный район за отсутствием точных разведданных был обозначен весьма схематично: синий овал с «ресничками» – окопами подразделений, тут же три ДОТа, капониры. И все. Что скрывал за бетонными стенами ДОТов укрепрайон, одному германскому богу было известно. Вне всякого сомнения, артиллерийские орудия с противотанковыми и осколочно-фугасными снарядами, огнеметы, пулеметы… Чтобы уже на дальних подступах в пух и прах уничтожить атакующую русскую пехоту.

Все это прекрасно понимали и командир роты, и взводные, и командир батареи, уже не первый год воюющие на фронтах Отечественной войны.

– Поддержки авиацией не будет, она обеспечивает наступление главных сил, – ровным голосом сообщил Зверев. – Единственная надежда на тебя, комбат, – обратился он к артиллерийскому командиру.

– Артиллерийскую поддержку обеспечим, но снарядов тоже не вагон с прицепом, – ответил командир батареи. – Вариант один: твои бойцы идут за огневым валом. Намечаем один рубеж, потом второй и третий. Перед штурмом самих позиций делаем дымовую завесу.

– Вариант годится. Но хватит ли снарядов, если второй раз придется атаковать? А третий?

– На третий точно не хватит. И на подвоз не надейся. Все пойдет туда, на главный удар…

– Картина ясная и привычная…

– Я тебе тут не советчик, командир, – заметил артиллерист, – но пехоте надо идти максимально близко за огневым валом. Сам знаешь…

– Да уж знаю, старший лейтенант.

– И филигранную точность, товарищ капитан, тоже не обещаю. Сами понимаете – не лук в грядку высаживаем.

Зверев предложил сверить часы и отпустил командиров взводов готовить личный состав к наступлению.

Оценив общую задачу и силы, два командира, пехотный и артиллерийский, уселись за картой, чтобы рассчитать время и продолжительность каждого огневого вала…