Я сидела на задней веранде мистера Дойла и ела шоколадное мороженое на палочке – мое любимое лакомство, когда услышала, что меня зовет Зелл.

– Думаю, тебя кто-то ищет, – сказал мистер Дойл и жестом указал на дом Зелл, откуда доносился ее громкий, полный паники голос.

Вскочив, я побежала к дому Зелл, сжимая мороженое в руке.

– Эй! Эй! – закричала я, когда, завернув за угол, увидела, как Зелл расхаживает взад-вперед по своему двору. – Я здесь!

Я замахала руками над головой, с мороженого взметнулись брызги, и капли попадали на землю коричневым дождем.

Зелл была в палисаднике, а когда она увидела меня, то застыла как вкопанная, точно вместо меня к ней бежит призрак. Я быстро пересекла улицу и встретила ее на подъездной дорожке. Я оглянулась посмотреть, не последовал ли за мной мистер Дойл, но нет. Наверное, он пошел внутрь, чтобы проверить, как там мать. Она спала, но позже он собирался вывезти ее в инвалидном кресле на прогулку. Он говорил, что ждет, когда зной спадет. Он сказал, что я могу пойти с ними, но я ответила, что должна спросить разрешения у Зелл. Он поморщился и сказал, что вряд ли она согласится. Я спросила, почему, и он ответил, что это долгая история.

Когда я подошла к Зелл, она быстро обняла меня, а потом посмотрела на меня так, как смотрела моя мать, когда была разочарована. Я пыталась сообразить, что забыла сделать для Зелл, но ничего не могла придумать. Самое приятное в доме Зелл было то, что мне ничего не нужно было делать. Она по большей части делала все сама, что ради разнообразия было приятно.

– Где ты была? – спросила Зелл. – И где ты взяла мороженое? – Она вела себя так, будто я его украла.

– У мистера Дойла, – ответила я и указала на его дом, как будто Зелл не знала, где он живет.

И тут я вспомнила! У бассейна Зелл видела, как я разговаривала с ним после того, как он дал мне мой приз, и попросила никогда не ходить к нему домой. Она сказала, что мне не нужно ничего понимать, что мне просто нужно ее послушаться. Когда он предложил мне мороженое, я совсем об этом забыла. Я могла думать только о том, как прекрасно съесть это мороженое, каким холодным и вкусным оно покажется в жаркий день.

– Я ничего у него не просила, – поспешно добавила я. – Он сам предложил.

Я хотела, чтобы Зелл поняла: я знаю, что такое хорошие манеры, пусть даже слушаю невнимательно. Меньше всего мне хотелось, чтобы она разозлилась на меня и отправила домой.

– Кейли, пожалуйста, держись от него подальше. Говорю тебе: это для твоего же блага! – умоляла меня Зелл, то и дело оглядываясь на дом мистера Дойла.

– Он просто дал мне мороженое. Он сказал, что мне здесь жарко. Он был милым.

Я пыталась убедить Зелл, но она не купилась. Взрослые действительно любят волноваться. Даже когда им не о чем беспокоиться, они выдумывают всякую ерунду. Приблизительно так же мама твердит мне не разговаривать с незнакомцами. Моя мама ошибалась: только посмотрите, какими хорошими бывают люди. До несчастного случая с Каттером я даже не знала Зелл, а теперь я практически жила у нее.

Зелл обреченно махнула рукой.

– Ну, это не имеет значения. Ты в порядке, и у меня есть интересные новости.

Она обняла меня за плечи и повела назад к своему дому. После работы в саду на жаре от нее воняло потом, но я не осмеливалась ей об этом сказать.

Когда она призналась, что у нее есть для меня новости, я искренне решила, что она уговорила мистера Джона выкопать нам пруд. Я понемногу начала чувствовать себя у Зелл и Джона как дома, даже начала верить, что мы взаправду закончим наш проект. Я почти не думала о Каттере. По правде говоря, в последнее время я совсем не думала о маме и брате. Мало того, что из-за моего эгоизма брат попал в больницу, я еще ушла и жила хорошей жизнью у хороших людей, пока он лежал на больничной койке, а я о нем забыла. Я была худшей сестрой на свете.

– Вот как? – спросила я. – А в чем дело?

Я уже думала о специальных рыбках, которых попрошу Зелл купить для пруда. Я видела таких по телевизору. Они были большими, толстыми и оранжевыми, как переросшие золотые рыбки. Я бы назвала их…

– Твой брат очнулся, – сказала Зелл. – Нам нужно собираться и ехать в больницу. – Она улыбнулась мне, а я почувствовала, как по руке у меня течет мороженое. – Он будет так рад тебя увидеть!

Она слегка обняла меня, и я заставила себя улыбнуться ей в ответ, потому что мне полагается радоваться. То есть я и обрадовалась. И облегчение тоже испытала. Но в тот же самый момент, в то же самое время мне стало грустно. Потому что мне пора домой. Возможно, уже сегодня вечером. Больше никаких ужинов с мистером Джоном и Зелл. Зелл больше не спросит: «Ну и что нам хочется сегодня на ужин?» Больше никаких домиков для диких животных. Больше не буду проводить уйму времени с Лайлой по соседству. Не буду просыпаться на диване, укрытая пледом, потому что Зелл сочла, что мне холодно. Мне придется забрать свой приз за Четвертое июля с ее каминной полки.

– Здорово! – сказала я, надеясь, что мой голос прозвучал бы так, как у нормальной девочки, услышавшей, что ее брат, который мог умереть, все-таки не умрет. – Не могу дождаться, когда увижу его.

Когда на глаза мне навернулись слезы, я сделала вид, будто это слезы облегчения. Так оно и было. Но еще я думала, что из той, о ком заботятся, снова стану той, кто заботится о других. Мы с Зелл быстро приняли душ и оделись. Когда она спустилась, я уже ждала ее внизу на кухне, и она протянула мне большое блестящее яблоко.

– Ты еще не обедала, и сомневаюсь, что ты долго продержишься на одном мороженом. – Она подмигнула мне, и я поняла, что прощена. – Мы пойдем обедать после больницы, чтобы отпраздновать. Как тебе это?

Как мило. Это прозвучало как достойный конец лучшего лета, какое я помнила.

По дороге в больницу мы прошли мимо рекламного щита с фотографией той маленькой девочки, которая исчезла. Девочка улыбалась со щита всем проезжающим мимо, направляющимся по своим повседневным делам, пока она остается… где-то. Я сразу поняла, что это ее школьная фотография. (Школьные фотографии всегда выглядят одинаково, в какую бы школу вы ни ходили. Уж поверьте, я достаточно их повидала.) Под фотографией на щите большими буквами был написан вопрос:

Ниже – номер телефона и обещание большой награды тому, кто поможет ее найти. У меня от этого мурашки побежали по коже, и мне пришлось очень быстро отвернуться, но ее лицо все равно врезалось мне в память.

Я видела, что Зелл тоже это заметила, но мы промолчали, хотя я знала: мы обе подумали о девочке раньше, когда Зелл не могла меня найти. Но Зелл-то ошибалась. Мистер Дойл хороший человек, которому просто немного одиноко. Он должен много заботиться о других людях, поэтому у него самого жизнь была невеселая. Я понимала, каково это.

Когда мы проехали рекламный щит, мы остановились и купили для Каттера конфет и воздушных шариков, а еще я купила ему головоломку, чтобы он мог над ней помозговать, раз уж очнулся. Она была с картинкой Супермена, летевшего с поднятым вверх кулаком. Если бы у меня хватило смелости, я бы сказал Каттеру, что он – Супермен, он же выжил после того, как утонул. Но иногда мне трудно говорить что-то слезливое другим людям, особенно когда этот кто-то смотрит на меня.

Когда мы припарковались на стоянке у больницы, у меня свело живот, а когда мы вошли в лифт, чтобы подняться на восьмой этаж, где была палата Каттера, его так просто связало узлом. Я волновалась, что увижу его и маму. Я боялась того, что она мне скажет, как на меня посмотрит, что на ее лице у нее будет приклеена улыбка только ради Зелл, но взгляд будет холодным и беспощадным. Я нервничала из-за того, как Каттер посмотрит на меня своими темными глазами, глазами, которые расскажут истинную историю о том, что произошло в бассейне в тот день, когда я подвела его. Двери лифта открылись, и Зелл протянула руку и быстро сжала мою. Всего за несколько недель семья стала чужой, а незнакомые люди – самыми близкими.

Сделав глубокий вдох, я последовала за Зелл по коридору, мои ноги словно налились свинцом, когда я проходила мимо рисунков в рамках, нарисованных больными детьми. Я подняла подбородок, стараясь не думать о тех страдающих детях, которые водят карандашами по бумаге, и заставила себя улыбаться медсестрам, когда они проходили мимо. Как только мы добрались до палаты номер 810, мне стало так нехорошо, что показалось, будто мне надо прислониться к стене. Но Зелл толкнула дверь (даже не постучав), и у меня не осталось выбора, кроме как последовать за ней в больничную палату моего брата.

Я думаю, что только потому, что Зелл не постучала, мы и застали врасплох маму и какого-то чужого мужчину: они сидели, прислонившись друг к другу так, как бывает только с людьми, которым очень комфортно вместе, его рука небрежно лежала на ее плечах. Если бы их предупредили, держу пари, что моя мать постаралась бы отодвинуться, чтобы они не выглядели такими довольными. В первые несколько месяцев, когда она начала встречаться с Джо, она вообще его к нам не подпускала. (Лучше бы она вообще его в дом не пускала.) Но, наверное, тут сложилась иная ситуация.

Я сразу узнала парня из «Скорой помощи». Это он остановился и заговорил со мной, пока двое других грузили Каттера через задние двери. Он был милым и все такое, но, черт возьми, как вышло, что он обнимает мою мать? За долю секунды между тем, как открылась дверь и когда они поняли, что на пороге не просто очередная медсестра, я усекла происходящее.

Они не скрывались от Каттера, который сидел и ковырял еду на подносе, поставленном поперек кровати. Они смеялись над чем-то, что сказал Каттер, и Каттер смеялся с ними, и на мгновение я задумалась, а, может быть, для всех нас будет лучше – не только для меня, но и для них тоже, – если я останусь с Зелл, а они пусть будут семьей. Они сидели тут так уютно, держались так по-свойски, как будто они и есть единое целое. И когда их головы повернулись, чтобы посмотреть на нас с Зелл, застывших на пороге, стало ясно, кто тут посторонний.

Я почувствовала, как рука Зелл легла мне на плечо, а потом веселым и счастливым тоном (к которому она иногда прибегает) Зелл произнесла:

– Мы пришли посмотреть на чудо-мальчика! – Она указала на уйму всего у меня в руках. – И привезли подарки!

Встав, мама подбежала ко мне и обняла так крепко, что я едва могла дышать. Парень из «Скорой помощи» подошел и взял всячину у меня из рук и воскликнул слишком громко:

– Круто! Смотри, Каттер!

И я увидела Каттера. Он одарил меня своей фирменной улыбочкой, которую я уже видела тысячу раз, и в это мгновение, пока мама меня обнимала и парень из «Скорой» что-то восклицал, а Зелл говорила всякое… ну… в духе Зелл, меня поразило: Каттер в порядке. Он в порядке. Он в порядке.

А, значит, наверное, и я тоже.