VIII. Синдром отмены

София высунулась из-под одеяла, пошарила рукой по тумбочке и, нащупав пустую поверхность, приоткрыла глаза. Подняла голову. Хмурясь, убрала с лица волосы и попыталась сосредоточить взгляд. Часов на привычном месте не было. Запустила руку под кровать и нашарила там шерстяной носок, книгу и, наконец, с третьей попытки – металлический корпус будильника. Поднесла циферблат к глазам, чертыхнулась, кое-как водворила часы на тумбочку, чуть не уронив напоследок. По новой зарылась в одеяло. Университет она все равно уже безнадежно проспала. Незачем выбираться из постели именно сейчас. Уж точно не за тем, чтобы поскорее вернуться в калейдоскоп недоразумений, с которых началась ее карьера ведьмы.

Но и вернуться ко сну не получилось. Не потому, что выспалась. Наоборот: по телу была разлита вязкость и ломота, в носоглотке набухало простудное предвкушение, закрытые глаза саднили, стоило ими пошевелить: будто в глазницах пересохла смазка. Болела голова. Девушке хотелось, чтобы сознание потухло, чтобы связь с этим недомогающим телом разорвалась до лучших времен. Хотелось остаться подольше в теплом коконе, в безопасности от посягательств мира, который потерял равновесие. Мира, который Марина и ее ворожейная свита тащили в одну сторону, а непонятные силы в виде покрытого рунами рыцаря – в другую. И остановить эту качку могла только сама София. Если, конечно, отважится вылезти из постели.

Она вспомнила прошедшую ночь. Шабаш. Несгораемые ведьмы в огне. Неприятный эпизод с Клодом-Валентином. Нападение на Соломона Лу и выдавленные глаза чужака.

Девушка встала. Пошатываясь, прошла на кухню. Растворила в стакане воды шипучую таблетку аспирина, выпила залпом и, не напившись, опустошила следом еще один стакан, уже медленнее. За окном скучное движение машин по шоссе, полуденный дребезг и пятна неоновой акварели вдоль фасада торгового центра. Похоже, мало кто заметил, что мир зашатался. Люди! Они в себе-то толком не разберутся: некогда. А что творится вокруг, им неведомо и подавно. Человеческое месиво.

София пошла в ванную. Скептически осмотрела свое припухшее красноглазое отражение. Ну и красотка! Лицо немного чужое – словно за ночь она отвыкла от самой себя. Вот что значит неполноценный сон.

А еще рука. Девушка размотала бинты, стянувшие кисть, пошевелила пальцами. Запекшиеся порезы на ладони отозвались притупленной болью. Но это мелочь. В целом ведьмовской дебют ее никак не изменил. По крайней мере внешне.

Затяжной прохладный душ. Без мыслей. Потом снова на кухню. Сварила кофе: дважды зачерпнула из банки латунной ложечкой, дважды звякнула ею о край керамической турки, отрегулировала высоту синих конфорочных огоньков, подстерегла вздыбливание коричневой пенки. Машинально поджарила тосты на соседней конфорке. Сжевала без удовольствия, неосторожно запивая таким горячим кофе, что на изнанке губ отстала тонкая кожица.

Что же так паршиво? Месячные подступают? Или это погода? София тревожно прислушивалась к себе, пока чистила зубы, отплевывала в раковину белые кляксы зубной пасты, а потом сушила волосы феном.

Прошлась, задумчивая, по квартире, вспоминая, как несколько часов назад отец преследовал ее из комнаты в комнату, взволнованный тем, что она пришла только под утро, без куртки, зато с ранением на руке. Без удовольствия вспомнила и то, что наговорила в ответ… Надо будет извиниться. Наверное.

Нет, дело точно не в погоде. И не в скомканном сне. Чего-то не хватало.

И она начинала догадываться – чего.

Девушка остановилась напротив высокого зеркала в прихожей. Выцветшая растянутая майка. Свежий синяк чуть выше колена. Волосы, закрывающие половину лица. Зазеркальная София уставилась на нее одним глазом, не моргая, словно выжидая, пока она заговорит, словно своим пристальным взглядом выдавливая из нее официальное признание.

– Нечего так на меня смотреть. – Голос, которым София сегодня еще не пользовалась, прозвучал хрипло, сварливо. Она прокашлялась. – Колдовство тут ни при чем. Жила же я как-то без этих пикников посреди моря. И прочей психонавтики. Это опасно, в конце концов. И не так уж весело. Познавательно, да, тут не поспоришь.

Зазеркальный двойник смотрел на нее скептически, с примесью укоризны.

«Брешешь ты, дорогуша, – говорил этот взгляд. – И вот эти беседы с собственным отражением – тоже пикантный симптом».

София пошла прочь от зеркала. А то, не ровен час, кончилось бы перепалкой. Но насмешливые намеки двойника успели пустить ей в душу ядовитые корни.

Она вкусила от плода. Обыденный мир не подлежал восстановлению. Как будто влюбилась. Только наоборот.

Еще ночью она была всем, а сегодня все отсечено, ампутировано. Чувства, крылья, мысли. Осталось маленькое тело, симпатичная безделица – и теперь ей предлагается так жить.

Смириться? Заново отыскивать вкус к дарам нормальности?

Спасибо, но нет. Ей нужна новая доза.

Она вернулась к зеркалу. Посоветоваться с той, кто мог ее понять.

Двойник появился в зеркале мгновенно, будто предвидел, что она вернется. Ему не нужно было слушать, что она скажет. И тем более не нужно было подсказывать. Он читал в глазах Софии правду, которую уже знал. А прочитав, кивнул. Зазеркалье с тобой, София.

Теперь, когда ее тело так обесценилось, было не очень-то и жалко предоставить его на время Соломону Лу – лишь бы он восстановил ее колдовские полномочия. Смешно, с каким праведным пылом она отстаивала неприкосновенность своих интимных границ. Терять девственность тоже было несладко, но София не помнила, чтобы хоть раз заскучала по ней. В общем, принципы иногда стоит пересматривать. Тем более что они не страховали ее от близости со слабаками и лжецами вроде Клода-Валентина. Соломон Лу, по крайней мере, не пытался казаться благороднее, чем он есть.

Н-да, браво, аплодируем новообретенной мудрости, но, конечно, не будем забывать о технических нюансах. Как бы падение со скалы не отбило Соломону Лу его таланты.

Да и жив ли он? Упасть с такой высоты!..

Мгновенно пересохло во рту, и забилось о прутья клетки суматошное сердце.

Но нет, он жив. Он пока еще жив. Знать этого она не могла, и все же она знала. Какая разница, откуда.

Она стащила с себя майку, надела лифчик, джинсы, свитер, высвободила из-под узкой вязаной горловины волосы, разбросала их по плечам, причесалась. Быстро накрасилась и с облегчением обнаружила, что стала похожа на нормальную себя – яркую, бойкую, не сбитую с толку сумбурными впечатлениями ночи. Может, ведьм и не одурачить маской, – а она почти не сомневалась, что Марина умеет читать мысли, – но за три самозабвенные минуты, проведенные с косметичкой у зеркала, девушка чуть-чуть успокоилась.

София накинула легкое пальто, нацепила бесформенную вельветовую кепку и обулась. Собрав в пригоршню связку ключей, вышла за дверь.

На улице она сообразила, что не знает, куда идти. Стоять посреди улицы можно было сколько угодно. Была даже вероятность, что рано или поздно из-за угла покажется Марина, ведь на шабаше они так и не поговорили, а с тех пор неясностей только прибыло. Однако ожидание могло и растянуться на несколько дней.

Не наведаться ли в «Чумной барак»? Время не самое подходящее для визита в ночной клуб, но где-то же надо начать поиски.

Пройдя несколько шагов в направлении автобусной остановки, девушка передумала. То ли сработала интуиция, обостренная остаточным волшебством, то ли доводы рассудка взяли свое. Так или иначе, София поняла, что идет не туда.

Позвонить бы по номеру, что дал ей Соломон Лу. Но нет: он был записан на обороте визитной карточки, а она осталась в кармане куртки. Той, которую девушка забыла при бегстве из Шалавника. Хотелось бы думать, что куртка утрачена не навсегда. Жалко, вещь дорогая. Может, у них там уборщица есть, чтоб наводить порядок после шабаша. Надо будет спросить, не находила ли.

Номер телефона, конечно, не вспомнить. Зато София помнила название отеля, указанное на визитке. «Монсальват». Соломон ждал ее в этой гостинице, чтобы помочь ей преодолеть диктатуру оргазма. Еще он назвал имя или прозвище, а скорее и то и другое вместе: Маленькая Рагунда. А может, Большая Рагунда. Вроде так звали сотрудницу отеля, отчасти посвященную в ведьмовские дела. Вот с ней-то и надо встретиться и попросить свести с Мариной.

Девушка поймала такси, спросила у водителя, знает ли он, где находится «Монсальват», и тем самым нанесла ему оскорбление. «Гвенуйфар-авеню, сто одиннадцать!» – отчеканил таксист с достоинством и больше не разговаривал со своей пассажиркой до конца поездки. Софию это только порадовало.

«Монсальват» оказался старинным зданием с нарядным фасадом из серого камня и красного кирпича, разделенным на три равные части парой эркеров. Еще из машины София, задрав голову, залюбовалась сложной геометрией балконов, арок, колонн и иных архитектурных изысков. Расплатившись, девушка взбежала по ступеням крыльца, поблагодарила седого привратника, открывшего ей дверь, и оказалась в роскошном вестибюле.

Внутри она даже растерялась. Мраморная облицовка. Панели красного дерева. Атласные полотнища с геральдическими зверями. Немыслимая люстра, сотканная из мириад переливчатых кристаллов. Под нею, откликаясь на сияние сверху, бил жемчужный фонтан, на фоне которого фотографировалась пожилая чета.

– Добрый день, сударыня! Позвольте вас проводить, – перед нею стоял, улыбаясь, симпатичный юноша.

Желтоватые волосы гладко зачесаны. Щеки, не требующие бритья, залиты густым румянцем – будто оплеух надавали. Голубые глаза. Золотые пуговки на приталенном жилете. Именной значок с надписью «Эверард». Весь такой ладный и хорошенький, как марципановый солдатик на верхушке торта.

– Проводить? – спросила она строго и вскинув бровь. Строгость была по случаю того, что молодой человек сам-то держался ровно, а вот глаза его косили вниз, туда, где упруго вздымалось вместилище ее разоренного сердца.

– Меня зовут Эверард, госпожа, – притронулся он к нагрудному значку. – Я работаю здесь только первые сутки, но уже увидел больше красавиц, чем за всю мою жизнь. И вы, не сочтите за дерзость, из них самая-пресамая. Остальные уже наверху. Собрались примерно час назад.

– Наверху? – прищурилась София.

Юноша показал рукой в сторону лифта и пошел первым, следя, чтобы девушка не отставала.

– Номер называется «Королевский чертог». Это гордость отеля. Двухуровневый люкс и в придачу открытая терраса с лучшим видом на город. – Он нажал кнопку и впервые отвел от Софии глаза, чтобы взглянуть, на какой этаж указывает стрелка. – Вы уже бывали в Лэ? Не хотите ли экскурсию, после того как окончится ваше собрание?

– Не думаю, что мне нужна экскурсия по родному городу, – буркнула София, тоже глядя на стрелку указателя и мечтая, чтобы она ускорила свой ход.

– Так вы местная! – обрадовался Эверард и тут же смутился, не уверенный, что радость была взаимной. – Знаете, мне положено записать ваше имя и номер телефона. Гости отеля все время что-нибудь забывают в номерах… Чтобы мы могли потом связаться с владельцем и вернуть…

Двери лифта открылись, и юноша, пропустив Софию вперед, хотел было шагнуть следом, но девушка его остановила.

– Вот возьми, Эверард. На мороженое. Свяжись лучше с кем-нибудь своего возраста. Последний этаж?

– Десятый… – пролепетал юноша, дико глядя на полученную купюру.

Двери лифта сошлись, отрезая от нее зрелище полыхающих Эверардовых щек.

«Надо же, – думала София, прислонясь спиной к металлическому поручню и осматривая себя в одной из зеркальных граней, – а я-то считала, что будет захудалый мотелишко с номером для любовников, где Соломон Лу приходует новеньких. А тут настоящий дворец».

Из динамиков поступала какая-то необязательная музыка, заглушая шорох скользящего вверх лифта. Восемь, девять, десять…

Двери раздались, и девушка шагнула в приятно пахнувший коридор. Идти можно было и налево, и направо, но здесь в ней снова сказалось необъяснимое предпочтение, и она пошла налево, за поворот, и вступила в тускло освещенный тамбур, предварявший, видимо, ту самую гордость отеля.

София постучала в массивную деревянную дверь и подергала витую ручку. Через какое-то время услышала шаги, а потом и поворот ключа в замке.

Перед нею возникла белокурая девушка, бледная, если не считать карминовой помады, с глазами фисташкового оттенка. На узкие плечи поверх сорочки был наброшен красный платок. В тонких пальцах тлела сигарета. И этой же рукой она теребила узорчатый кулон у себя на груди. Было в ее облике что-то хрупкое и старомодное, навевавшее мысли о богемных салонах, чахотке и немом синематографе.

– Тебе чего? – спросила девушка, не собираясь устраняться с прохода.

– Я хочу поговорить с Мариной. Я София Верна. Я была на шабаше.

– Поздравляю тебя, София Верна. Будет нужно, Марина сама с тобой свяжется.

Дверь стала закрываться.

Неожиданно для себя София увидела, как ее ладонь взмыла вверх и твердо легла на дверь, в последний момент помешав ей захлопнуться.

– Только напомни Марине про угрозу, которая исходит от необученных и непосвященных. Я-то подожду, но мало ли что. Вдруг со мной свяжутся другие заинтересованные лица. Не хотелось бы им по наивности сболтнуть лишнего.

– Ты понимаешь, что ты сейчас делаешь? – спокойно проговорила «чахоточная», поднося к губам сигарету, замаранную в помаде, и затягиваясь.

– Да что может понимать недоведьма вроде меня? – София неестественно улыбнулась и убрала руку с двери.

– Лора, впусти ее! Она блефует, но все равно впусти ее, раз пришла! – раздался голос из глубины номера.

Это был голос Марины.

– Ну, заходи, недоведьма, – усмехнулась «чахоточная».

От порога она не отступила, а лишь развернулась боком, вынуждая Софию протискиваться мимо нее, через облако дыма, пущенного из тонких ноздрей.

В сигаретном дыму была вся огромная комната. Его клубы2 плыли и разлагались над длинным столом, за которым сидели семь женщин. Среди глаз, поднятых на нее, девушка сразу наткнулась на те самые – колючие, опалово-льдистые. Наткнувшись, оробела. Похоже, ее визит пришелся не ко времени.

– Сядь куда-нибудь и не мешайся, – сухо проговорила Марина.

София огляделась. Присоединиться к ведьмам за столом она не рискнула, хотя около дюжины стульев пустовали. Был еще диван, но «чахоточная», она же Лора, улеглась на него, как только заперла за пришедшей дверь. Свободным осталось лишь одно из двух кресел, четко поделенное пополам между синей тенью и оранжевой проекцией окна. София села в него с облегчением – тем большим, что рядом увидела Валерию. Солнечные лучи воспламеняли кончики ее волос.

– Привет, – шепнула София, но соседка лишь кивнула в ответ и приложила палец к губам.

Устроившись, девушка наконец-то перестала быть для всех чем-то занимательным и новым. Одна за другой ведьмы оборвали свои затяжные взгляды, чтобы вернуться к основной дискуссии.

– …Это не тот случай, когда лучше утаить, чем сказать правду, – говорила Марина. – Зачем приукрашивать? Его состояние крайне тяжелое, нет оснований рассчитывать, что он скоро выйдет из комы. Главное, что он жив. Пока Соломон дышит, у нас есть наша магия. Крупица, но есть. И чтобы я больше не слышала, что у нас такая же ситуация, как в Анерленго! Не такая же. У нас просто нет права впадать в отчаянье и идти на крайние шаги.

– В том-то и дело, – заговорила ведьма, сидевшая в инвалидном кресле через два стула от Марины, беловолосая, с острыми чертами лица, одетая в простецкую клетчатую рубашку. – Молодежь больше не видит в смерти крайнего шага. И мы сами виноваты в этом. Не стоило писать во всех гримуарах, что смерть – это только переход и что по ту сторону их ждет воссоединение с первомагией. Они не стали бесстрашнее, они просто стали меньше ценить жизнь. Они вообще ничего не ценят.

– Ты считаешь, Лига, что сейчас своевременно критиковать ведьмовскую доктрину?

– Не доктрину, дорогая, а лишь твою прямолинейность. Некоторые вещи лучше и утаивать, и приукрашивать. Давайте покажем всем Соломона. Не полутруп, конечно, сросшийся с больничной койкой, который ест через трубку, дышит через трубку и мочится через трубку. Пусть он будет ранен, но в сознании. Думаю, нам семерым под силу создать такой симулякр, чтобы в него поверили? Пусть видят, что Отворяющий уцелел, а враг посрамлен. Вот тогда никому и в голову не придет говорить, что у нас то же самое, что в Анерленго!

– Положим, всемером мы можем заставить Соломона станцевать жигу. Но как мы объясним остальным, почему магия едва тлеет в них? Рано или поздно они поймут, что мы лгали, и тогда наш авторитет рухнет. Мы всего лишь докажем, что ничем не лучше обычных смертных. Сестричество ведьм распадется. Труд последних сорока лет будет потерян.

– Марина, ты ведь сама объявила запрет на магию. Мы скажем, что временно наложили подавляющее заклятие, чтобы избежать злоупотреблений.

– Нет такого заклятия. Ты только что его придумала.

– Не оскорбись, светлейшая, но такая косность тебе не пристала! На что нам Румейла и ее мастерицы? Они живо отыщут какой-нибудь допотопный гримуар с описанием похожего заклятия. А если не отыщут, то сами и сварганят. Верно я говорю, Румейла?

Темноволосая ведьма с голыми плечами, сидевшая слева от Марины, мягко склонила голову, нагнулась как бы за тем, чтобы поправить туфлю или чулок, – и извлекла из складок юбки старинный фолиант. С тяжелым хлопком возложила книгу на стол.

– Да вы издеваетесь! – усмехнулась Марина, впрочем, невесело.

Румейла, извлекательница колдовских опусов, накрыла ее руку своей.

– Сестра, я думаю, ты права. Я думаю, что нашу ложь рано или поздно разоблачат. И возможно, узы, которые мы так долго выстраивали между ведьмами, от этого пострадают. Но все же я поддержу Лигу. Ну скажем мы правду. Многие почувствуют, что остались наедине со своим магическим голодом. Пусть не так массово, как в Анерленго, но что, если хотя бы несколько слабых покончат с собой? Много ли чести такой в честности? Каково будет нам? И напротив: если небольшая мистификация укрепит боевой дух, почему бы не пойти на нее? Черт с ним, с нашим авторитетом! И даже с сестричеством ведьм. Лучше уж пусть живут, разочарованные и разобщенные, чем погибают в сознании нашей непогрешимости.

Марина откинулась на спинку стула. Обвела комнату взглядом.

– Ну, кто еще заодно с этими плутовками? Полина? Валента? Лора? Алисия? Экадора? Да не бойтесь вы, говорите. Или ладно. Не говорите. Есть идея получше. Дамы, видите вон ту чашу у входа, с леденцами? Возьмите красный леденец, если считаете, что нужно всем рассказать правду как есть. Или возьмите зеленый, если вам по душе предложенная махинация. София, пойди-ка сюда. Одолжи нам свой головной убор.

Девушка сняла кепку и послушно позволила ведьмам по очереди опустить в нее разноцветные конфеты. С соотношением семь к шести восторжествовала партия мистификаторов.

– М-да, перевесец-то жиденький, – вздохнула Марина, закуривая от зажигалки погасшую самокрутку. – Ну что ж, будь по-вашему. Шабашей и концертов в «Чумном бараке» не обещаю. Это уж было бы слишком. Сделаем так, чтобы Соломона можно было навестить в больнице. Ну, то есть не Соломона, а его мираж. Займемся этим завтра. А сегодня можете сказать в своих группах, что Отворяющий идет на поправку. Хоть мне это и не по сердцу… Что у нас там дальше? Полина, какие новости от твоего ведомства?

Софии стало неинтересно. Мероприятие шло своим чередом, и пока оно не сулило девушке новой пробы магического эликсира. Наоборот, все твердили об экономии и воздержании. А ей бы хоть ненадолго снова почувствовать себя… безграничной, вечной, сильной. Поднять, может, руку, обратить на себя внимание? Выбрать бы удобный момент.

Она хороша собой, эта Полина. Как и все присутствующие. Породистая. Шелковые волосы, собранные в хвост. Огромные влажные глаза, как у лесного парнокопытного. Груди, которым, казалось, вдвоем тесновато в лифе платья, так что приходилось им немножко спорить за место под солнцем. Туго обтянутые сукном бедра. Голенастые ноги, со вкусом уложенные одна на другую. Наверное, у мужиков текут слюни при виде этого доступно упакованного изобилия. Только вот ее сипловатый голос изматывал. Когда же она замолчит?

– … Доспехи, которые на нем были, – это модификация эвелинов четвертой манеры. Они есть только у федералов. И вы все видели руны. А новенькая, – ведьма кивнула в сторону Софии, – так и вовсе испробовала на себе. Уровень защиты выше крыши. Поставщики у нашего парня самые серьезные. Как и работодатели.

– Правительство? Они опять за нас взялись?

– Это либо правительство, либо кто-то еще из клиентов «Arma Domini». Гвардия инквизиции. Рыцари Круглого Стола. Сыскная экспедиция.

– Даже не знаю, на что надеяться. Ни одно из этих зол – не меньшее.

– Марина, нужно немедленно известить Конвент. Мы должны нанести удар прежде, чем они доберутся до очередного Отворяющего.

– Вообще-то, – вмешалась еще одна ведьма, кажется, Валента, строгая дама с короткой стрижкой и в очках, над которыми изгибались черные, как бы изломанные брови, – очередной Отворяющий – это по-прежнему Соломон. Он жив, не забыла?

– Вот именно. Пока он жив. Пока живы мы. Надо атаковать.

– Кого ты хочешь атаковать? Правительство? Инквизицию? РКС? Или всех сразу? Предлагаешь развязать гражданскую войну?

– А хоть бы и всех сразу. Можно подумать, на ком-то из них нет нашей крови. Мы сейчас сильны как никогда. Нет, неделю назад мы были сильнее. Еще вчера мы были сильнее. Но сейчас мы сильнее, чем были сорок или двадцать лет назад. И сейчас мы сильнее, чем будем, возможно, неделю спустя. Мы организованны. Магия с нами. Мы можем это сделать. А раз можем, значит, имеем право. Не имеем права не сделать. Если Конвент проявит решительность, мы опрокинем трон. Натравим их спецслужбы друг на друга. Они не захотели уступить нам Сенойский сектор, а теперь мы заберем у них всю страну. К началу ноября королевство будет нашим. Нам больше не нужно будет скрываться. Мы станем первой ведьмократией в новейшей истории. Прекратим насиловать земные недра, гадить в реки. Закроем бойни и военные заводы. Упраздним правительство. Свободная любовь. Возврат к простоте. Ни философских камней, ни искусственного интеллекта. Все, как писала Кара Потник.

– Ну ты размахнулась! А людей что ждет в твоем прекрасном новом мире?

– Радостное сотрудничество, депортация или экологичная смерть! Гуманная, само собой. Все то, замечу, в чем неизменно отказывали нам.

– Полина, ты говоришь, как эльф. Тебе не приходило в голову, что это может быть провокация остроухих?

– Те, кто убил Каспара Амидори и покушался на жизнь Соломона, будут наказаны. И неважно, какая у них форма ушей. Но в сложившейся ситуации я вижу только один выход. Это переворот. Не политический. И не экологический. А полный перезапуск цивилизации. Это даже не вопрос нашего выживания. Это наш долг перед планетой. А если от такого переворота выиграют эльфы или еще кто-то из резидентских народов, мне не жалко. Уверена, и среди людей будет много таких, кто займет нашу сторону. В конечном счете.

София крепилась. Сигаретный дым плыл вокруг нее. Она сама была зыбкой и изменчивой. И напуганной. Опять, как на шабаше, самым устойчивым ее чувством был страх. Переворот? Только что речь шла о частностях, косвенных мелочах, на кону были чужие репутации – ей это все было до лампочки. И вдруг из-за случайной детали, каких-то рун, непонятных значков – ведьмы рядом с ней уже замышляют революцию! Неужели всерьез? Что, и казни будут? Ну да, как же без казней в таких делах… Она почему-то вообразила, что господин Одиц, седой консьерж в их доме, непременно погибнет одним из первых, и его труп будет лежать прямо там, в подъезде. Потом не станет электричества и горячей воды. Потом отцу будет разрешено в течение суток выехать из страны. Саския с сестрой, хочется верить, тоже смогут сбежать. А ей, недоведьме, придется остаться в стране победившего волшебства. Запишут, наверное, в какую-нибудь бригаду революционной молодежи – сжигать старые книги и переоборудовать церкви в капища. Господи, какое же все хрупкое! Еще летом она блаженствовала на каникулах в Атлеции. А неделю назад строила планы на Клода-Валентина. А потом в два счета ее мир опрокинулся, а сейчас черед и всего королевства. Как это вышло? Как можно было проглядеть, что все это зрело, подготавливалось, некогда поправимое, стоило только вовремя пошевелиться или хоть высказаться, но теперь окрепшее и уже бесцеремонное? И ведь люди не из страха отводили глаза – просто проморгали. Занимались своими делами, пока ведьмы вынашивали свое отмщение.

Но, похоже, она рано разволновалась. Остальные не спешили поддерживать Полину и ее перезапуск цивилизации. Разговор свернул на предметы, совсем для нее дремучие, но депортация или экологичная смерть больше не упоминались. Во всяком случае, применительно к людям. Зато она несколько раз услышала про «эльфийскую эмансипацию», «резидентский план» и «отсутствие новостей из Сильва Альвана», которое, судя по всему, глубоко тревожило собравшихся.

– …Клервана Ярпер говорит, что наш агент уже две недели не выходила на связь. Либо ее раскрыли, либо в лесу появились глушилки.

– А может, оборудование Теркантура дало сбой, и от кампуса ничего не осталось. Намотало кишки на ветки, так что теперь и не разобрать, где чьи. Помните, как было с той собакой?

– Не болтай, Алисия. Лаборатория под землей. Действие трансмутации не затронуло бы поверхность.

– В последнем сообщении говорилось, что в кампус доставили последний ингредиент. Это был самый конец сентября. А в ночь с пятого на шестое октября был убит Каспар Амидори. Совпадение?

– Может, и нет. И все же: какая может быть связь?

– Скоро узнаем. Конвент готовит отправку целой группы в Сильва Альвана.

София, поджав губы, дожидалась, пока содержание разговора станет для нее яснее, но этого так и не произошло. С тех пор как она заняла это кресло, рыжеватый лоскут закатного света, отмеренный границами окна, переместился налево – с ее колен на пол. Совещание подходило к концу. Ведьмы вставали, потягиваясь, выходили на открытую террасу и там, прислонившись к перилам, продолжали разговаривать в группках по двое, по трое. Марина что-то писала в блокноте, советуясь с беловолосой ведьмой в кресле-каталке. Валерия собралась уходить, отчего Софии стало еще неуютнее.

– Валерия, приходи завтра, – сказала «чахоточная», на прощание обвив подругу тонкими руками. – Допишем твой портрет. Я хочу завтра непременно закончить.

– Да я только рада буду! Надоело по три часа сидеть как идол! – Девушка скорчила болезненную гримасу, потом махнула всем рукой и направилась к дверям.

– Уже уходишь? – спросила София.

– Да, побегу. Хочу до темноты провести один обряд. Ты как вообще?

– А ты как думаешь?

– Ну, выглядишь недурно. Учитывая обстоятельства. Ты бы видела меня, когда я первый раз обожглась о защитные руны.

– Ты про те знаки на доспехах?

– Очень благородно, что ты пыталась прикрыть Соломона магией, но делать этого не стоило. Если видишь такие руны, не пытайся колдовать. Будет только хуже.

– А что мне было делать? Стоять и смотреть, как убивают господина Лу? Меня отец не этому учил.

– Вот! Поэтому и нужно избегать контакта с рунами. А теперь не удивляйся, если в следующий раз тебе будет наплевать.

– В каком смысле?

– Слушай, мне правда пора.

– А мою куртку никто не находил? Там, в Шалавнике?

– Кто там вчера закрывал порталы… Лора, не знаешь, кто закрывал порталы? И я не знаю. Спроси у Марины, когда она освободится, – с этими словами Валерия выскользнула за дверь.

София встретилась с прищуренным взглядом «чахоточной». Ничего, подумала девушка, когда-нибудь люди будут осторожнее выбирать, как на нее смотреть и что ей говорить. Меж тем Марина, кажется, все обсудила с пожилой ведьмой и закрыла блокнот. София решительно направилась к столу.

– А, наша храбрая маленькая гостья! – Марина подняла руку в торжественном жесте – словно в подражание фигурам на классических полотнах. Софии для довершения сюжета полагалось бы поклониться в ответ.

– Здрасьте, – кивнула девушка, слегка сутулясь под взглядом опаловых глаз. – Я это… куртку забыла в Шалавнике. Никто не находил?

– Я лично запирала порталы, моя дорогая. Боюсь, что вернуться на Драконий остров и поискать твою вещь в ближайшее время не получится. Не огорчайся, я подарю тебе соболиную шубу – совсем новую. Я, может быть, один раз ее надела. Надеюсь, это послужит удовлетворительной компенсацией? Вот и славно. Но мне кажется, ты пришла не за тем, чтобы вызволить свою куртку. Выйдем на балкон.

Девушка пожала плечами. Она заметила, что Марина в разговоре с ней всегда норовила куда-то переместиться, прежде чем подойти к сути. Было в этом что-то нехорошее. То ли потребность выиграть время, то ли желание уединиться. Думает, наверное, что один на один ей будет легче внушить Софии нужные мысли. Ну, пусть попробует.

На террасе Марина действительно выбрала дальний угол, не занятый другими ведьмами. Внизу, через дорогу, раскинулась многолюдная площадь, у края которой теснились кареты, запряженные двойками и четверками лошадей. София уловила резкий запах лошадиной мочи. Надо же, достает на такую высоту. Как высоко, в самом деле. Перегнись чуть дальше через перила – и головокружение передаст гравитации все права на твое тело. Каково это, интересно, пролетев десять этажей, соприкоснуться с брусчаткой внизу? Успеет ли мозг почувствовать раскат боли, прежде чем его вещество размажется по мостовой? София отступила от края и подняла глаза наверх.

Над крышами разыгрывался пышный закат. Раздутые ветром облака напоминали многоярусные паруса, плывущие сквозь розоватую дымку. Их белизна уже не была идеальной. Как будто белое постирали заодно с цветными вещами: желтыми, лиловыми и даже зелеными. Солнце быстро снижалось, истекая огнем, и сверху наступала густеющая синева. В окнах соседних домов плавилась лава. Девушка запахнула плащ, чувствуя, как зябнут плечи. Где там ее соболиная компенсация?

– нараспев произнесла Марина.

София, кажется, знала, откуда эта строка. Но поделиться догадкой не успела, потому что ведьма строкой не ограничилась:

Марина смолкла, провожая глазами меркнущее зарево, все еще подвластная внутренней музыке, которую навеяли стихи. Пока еще она очнется… София решила, что у нее столько времени нет.

– Ведьмы что, из принципа читают авторов, которых запрещает инквизиция? Это же Фрагуд Агьюнта?

– А ты, я вижу, и сама неплохо осведомлена в нежелательной литературе. Да, Агьюнта. Бедный Фрагуд… Это стихотворение не так иносказательно, как принято думать. И оно вовсе не о смерти и не о странствиях души. Скажу по секрету, что Фрагуд по ночам превращался в нечто не совсем хорошее, не очень кроткое и весьма волосатое. Говорят, его сцапали спецслужбы, но я думаю, что он просто перевоплотился окончательно и оставил поэзию, как и остальные человеческие занятия. А жаль, зверский был любовник.

– Вы что же… Вы и Агьюнта? «От взора глаз твоих опаловых я дрогнул, как собака Павлова…» Да ведь это про вас!

София с безотчетностью, с которой нервный человек вгрызается в ноготь, стала перебирать в уме даты биографии поэта. Она надеялась хоть примерно разгадать Маринин возраст. Ведьма меж тем, судя по нездешнему взгляду, окунулась в воспоминание, запустившее сладкое покалывание вдоль позвонков и приподнявшее волоски на коже. А может, она просто поежилась от холода. Вот и румянец ее был отсветом то ли давнего увлечения, то ли догоревшего заката. Сплошная неопределенность.

– Чего мне теперь бояться, – улыбнулась Марина, – когда меня обессмертил поэт.

София разозлилась. Вместо ее прав и потребностей они до сих пор обсуждали постороннюю лирическую ерунду.

– Мне плохо, – сказала девушка.

– Да, – кивнула Марина. – Я знаю.

София подождала, пока ведьма заговорит снова. Но та молчала.

– Неделю назад я вас знать не знала. У меня все было прекрасно. А теперь…

– Только не надо, пожалуйста, про загубленную жизнь. Ты сама пришла к Соломону Лу. Кажется, тебя надоумила твоя мать. Что же ты ей не высказываешь?

– Нет, позвольте… Я ведь вас не обвиняю. Просто…

– Обвиняешь, София. Не лукавь.

– Хорошо, обвиняю! Вы подпустили меня к колдовству, а сами…

– К магии. Перестань выражаться, как селянка.

– …К магии. В общем, мне нужно еще. Хотя бы чуть-чуть.

– Я рада, что ты наконец определилась, чего хочешь. Ясность цели – это уже само по себе достижение. Особенно в твоем возрасте. К сожалению, как видишь, ситуация изменилась.

– О, нет, нет! Я не хочу ничего слышать про ситуацию. Я вас не просила меня заражать, причащать или как там это называется. Но, конечно, вы поступили по-своему. Поздравляю, эффект достигнут. На шабаше у меня была настоящая сила. Я могла все. Я была всем. Я что-то значила. Вы не посмеете просто сказать мне: «София, хорошенького помаленьку». Я задыхаюсь в своем теле. В этом куске мяса. Я не могу быть всего лишь собой.

– Ты была ведьмой каких-то полчаса и уже допустила преступную ошибку. Отреклась от самой себя. Не разочаровывай меня, София. Если без магии ты никто, то ты и есть никто.

– Ну зачем вы так? Вечно этот дутый менторский тон! Просто признайте, что вам плевать на чужую жизнь. Вы… вы… разбили мне сердце. По своей прихоти. А сейчас умываете руки!

– Попридержи язык, девочка! – Марина круто развернулась к ней, обдавая ледяным взглядом. – Мне не нужна магия, чтобы окоротить зарвавшуюся неофитку.

Девушка невольно сделала шаг назад, хотя ведьма и не думала наступать. Женщины на другом конце балкона примолкли.

– Все, что я делаю, я делаю в интересах ведьм. Да, я хотела, чтобы ты присоединилась к нам, потому что это было на пользу нашей касте. Но сейчас Соломон при смерти. Мне нечем тебе помочь. Расходовать магию я не могу. Как и время – на то, чтобы утешать тебя. Всем нам гораздо тяжелее, чем тебе, ведьма на полчаса. Радуйся, что эти полчаса были в твоей жизни. И прежде чем строить из себя жертву моего безразличия, скажи: ты-то сама хоть на минуту раскаялась в том, что сотворила со своим Клодом-Августином?

– Валентином, – машинально поправила София, шмыгая носом и пытаясь не выдать, что губы ее дрожат и кривятся, а глаза покалывает от подступившей влаги.

За спиной тишина. Только бы не расплакаться. Иначе она не простит им, что видели ее слабость. Может, лучше уйти, пока злость оберегает ее от унижения? Жаль, ей не выдали номерной жетон или другой знак ведьмовского отличия – вот бы сейчас бросить его Марине под ноги и удалиться в ореоле несломленности.

София глубоко вздохнула, крепясь. Уйти сейчас – значило уйти не с чем.

– Слушайте. Я понимаю: господину Лу сейчас не до меня. Но есть же и другие медиаторы… Открывающие. В других провинциях. Почему вы меня к ним не направите? У вас что, в этих делах действует ценз оседлости? А еще я слышала, что можно стать ведьмой вообще без Открывающих. Я всего лишь пытаюсь понять, что мне делать.

– Всего лишь! – иронично закатила глаза Марина.

Кажется, она тоже сумела успокоиться. Взгляд ее перестал полыхать и переместился с Софии на огоньки фонарей в сумеречной дымке. Ноздри, раздутые добела и похожие на распахнутый капюшон кобры, померкли и сложились. То ли ведьма сжалилась, то ли решила, что вспышка ярости ее не украсит.

– Что делать, что делать… – пробормотала она. – Выпей чаю, как говорит Ланца Ависта. Или вина. Почитай книжку. Переспи с кем-нибудь. Он уж не один у тебя, надеюсь, был? Клод-Валентин? Знаю, поверить в это тебе трудно, но проблемы твои – такое ничто. Остальным бесконечно хуже. Вон посмотри на Лигу, передвигается теперь в кресле-каталке.

– Я никто и мои проблемы – ничто. Ясно.

– Мрачное подростковое передергивание в обмен на менторский тон? Я ведь извинилась.

– Когда это? Что-то не припомню.

– Значит, это было в параллельном мире. Я устала, мозг путает разные реальности. София, другие Отворяющие есть, но никто тебя к ним не подпустит. Для их безопасности все контакты ограничены. А ты человек новый, непроверенный. Кое-кто из наших даже думает, что это ты привела за собой черного рыцаря. Как-то же он проник в Шалавник. До сих пор это считалось невозможным. А про то, что можно обойтись без Открывающих… – полная ересь. Полагаю, это тебе рассказала сестра твоей подруги Саскии? Мы не трогаем ее, потому что она учит людей терпимее к нам относиться. Но фактический материал у нее – бабушкины побасенки. Я еще потолкую и с той, и с другой сестрой. И о тебе позабочусь, София. Только нужно время. И твое терпение. Я позвоню.

– Вы меня выпроваживаете?

– Мы можем проговорить хоть до утра, а тем временем кто-то войдет в тайник, где мы прячем Соломона, и закончит начатое. И тогда я буду тебе так же полезна, как вампиру соковыжималка.

София опомнилась уже на улице, приведенная в чувство запахом выпечки. От здания «Монсальвата» ее отделял целый квартал, который она прошла автоматически, разыгрывая в голове все новые возможности одержать над Мариной верх, – стоило немного сменить тон, быть спокойнее, тверже. В той альтернативной реальности ведьма не только извинилась, но и вернула куртку. И обещала немедленно вернуть магию.

Девушка растерянно осмотрелась, не понимая, как это гостиничный балкон сменился без ее ведома на оживленный перекресток. Рядом горели витрины букинистической лавки, аптеки и кондитерской. Где-то здесь, на другой стороне сквера, они с девчонками отмечали год назад поступление в магистратуру. Тогда она тоже не заметила, как прошла половину пути домой – последняя пара коктейлей была лишней. А сейчас что? Околдовали? Не похоже. Просто очередной симптом ее новой жизни.

София посмотрела на часы. Пора бы возвращаться, но не было желания отчитываться перед отцом. Разумеется, если она заявится еще позже, объясняться придется на повышенных тонах. На это у нее точно не было сил. К тому же папа запросто мог позвонить доктору Герону. Оставалось одно: идти домой и корчить там подобие нормальности, а когда станет невмочь, запереться у себя в комнате.

К ее удивлению, дома девушку ждали вручную приготовленный ужин и открытая бутылка вина. Она ела в опасливом ожидании расспросов. Но ужин кончился, она помогла убрать со стола, а дознаний так и не последовало. Папа спросил только, прикрывшись врачебным интересом, как она себя чувствует. Что ни говори, София была не первой женщиной в семье Гая Верны, у которой возникли проблемы с магией.

На следующий день после занятий в университете София поехала в госпиталь Святой Марии. В отделении травматологии ей велели облачиться в белый халат, но пропустили не сразу, а сперва сделали внушение, чтобы она не впала в шок. Девушка изобразила хладнокровие, и ей поверили. Она вообще была очень убедительна. И бледность, и немногословие выдавали в ней сострадательное и самоотверженное существо. Чем больше ее ободряла смуглая медсестра, тем сильнее София изнывала от беззаконности своего визита. Она и в самом деле была бледна и молчалива, но уж точно не насчет К.-В. Ей было тошно от самого предчувствия, что сейчас она увидит изуродованное человеческое тело – в неестественной позе, полуживое, опредмеченное. Хотелось поскорее с этим покончить.

Она вошла.

Увиденное впечатлило ее сразу, одним ярким куском, еще не расчлененным на подробности. Таким Клода-Валентина она прежде не видела.

Лицо запрокинуто и заклеено пластырем, шея замурована в хомут, тонкие прозрачные трубки, переплетаясь, протянуты к его голове и запястьям. Но самое жуткое – это железный каркас, воздвигнутый над его бедрами и оборудованный спицами, заходящими прямо в бледную плоть.

Девушка подошла, поправила сползшую простыню. Натянула ее повыше, прикрывая беззащитный пах, от которого шла еще одна трубка. Укрыть тело полностью мешала стальная конструкция. Он был приговорен к наготе, словно постыдное качество его греха лишило К.-В. права на целомудрие.

Хорошо, что он был без сознания.

София прошлась взглядом по равномерно мерцающим приборам, по цифрам на экранах, которые ничего ей не сказали. Впрочем, ясно, что в человеке продолжает биться жизнь. На тумбочке рядом с койкой лежала книга из серии «Библиотека приключений». Наверное, кто-то из родственников принес, чтобы скоротать время у постели больного. А может, это любимое чтение самого К.-В. Может, ему читают вслух, надеясь, что он так скорее выплывет к свету из своего беспамятства. Как романный капитан, который дрейфует к берегу на обломках своего корабля. Ну и ну, а София думала, что К.-В. признает только заумные книжки про экзистенциализм, критику буржуазии и прочую муть.

В любом случае, чтец мог вернуться в любой момент. Не хотелось бы встретить кого-то из родных Клода-Валентина. Или, не дай бог, ту женщину, с которой он тогда… София посмотрела на часы. Она пробыла в палате не больше двух минут. Маловато, конечно. Но задерживаться дольше смысла не было – К.-В. все равно не оценит. Главное, что теперь она могла спокойно предстать перед человеческим судом и не быть уличенной в безразличии. А то общие знакомые, встреченные в университете, прямо диву давались, почему она сутками у него не дежурит. Сама виновата. Не надо было подыгрывать всякий раз, когда кто-то считал их парой. София вышла в коридор.

– Уже уходите? – Медсестра, будто нарочно, поджидала снаружи.

Опасалась, что ли, обморока с ее стороны?

– Мне пора, – соврала девушка. – Я завтра еще приду.

Она сбежала по лестнице так поспешно, будто за ней могли выслать погоню. «Алло, это полиция нравов? У нас тут подозреваемая в бессердечности. Возможно, ведьма». Как бы самой Софии не оказаться раздетой донага и закованной в колодки посреди площади.

Девушка вышла на улицу, и на секунду ей показалось, что люди уже оповещены о ее преступлениях. Заметив на себе случайный взгляд, она втянула голову и зашагала прочь, косясь и оглядываясь.

Можно подумать, все остальные святоши. Лицемеры, кругом лицемеры. Послать всех к чертовой матери. Так она и сделает, когда к ней вернется магия. Ей бы только продержаться до Марининого звонка. На подходе к дому София купила картонное ведерко пломбира и съела его в одиночку.

Наступил вечер, Марина не звонила. Отец занял телефон на двадцать минут, и она с трудом сдержалась, чтобы не вырвать у него из рук трубку и не грохнуть ее на рычаг. Она. Ведь. Ждала. Звонка.

Ночью София спала очень плохо. Раз за разом взглядывая на часы, она обнаруживала, что все еще только второй час. Минутная стрелка то ли сломалась, то ли была заколдована. Дана ведь предупреждала, что ведьмы часто угождают во временные петли. В этой петле хотелось повеситься.

Потом кое-как наступил четвертый час ночи. Она задремала. Приснилось, что ей никак не пошевелиться, потому все тело нанизано на спицы, закрепленные в неподвижном металлическом каркасе. София проснулась в ужасе.

В следующий раз она уснула уже на лекции. Стукнулась лбом о парту, когда ее подбородок соскользнул с подпиравшей его руки. Видимо, вышло занятно, потому что вокруг засмеялись. Профессор Сальдивар, глядя на нее поверх очков, сказал:

– Поблагодарим госпожу Верну за наглядность. Именно так голова графа Амо Разьера покатилась, отделенная гильотиной, главным инструментом нового режима.

Шутка вызвала у студентов чуть ли не овацию. София обвела взглядом хихикающих одногруппников и остановилась на профессоре. Тот, довольный собой, отхлебывал воду из стакана и даже не поперхнулся, чем нарушил мысленный приказ девушки. Магии в ней не осталось даже на такую ерунду. Что ж, пусть хохмит, пока его собственная голова на плечах. Посмотрим, сохранит ли он остроумие, когда гуманная и экологичная смерть явится за всей их академической шайкой.

София встала, не говоря ни слова, собрала вещи в сумку и вышла из аудитории, хлопнув дверью. Сойдет ли ей это с рук? Да без разницы! Оно того стоило.

Проснулась она в кинотеатре, когда уборщица, выметавшая из-под кресел россыпи воздушной кукурузы, добралась до ее места.

– Ты что это, милочка, фильм-то уж кончился. Или тебе плохо?

София пожевала сухим ртом, соображая, где находится. А, ну да, она же не могла пройти мимо афиши «Менестреля-головореза – 2»! Жаль, что чашка кофе не помогла. Она уснула почти сразу после начальных титров, как только главный герой снял с лютни струну и намотал ее концы на руки в черных перчатках. Зато выспалась. Девушка встала, хрустнув шеей, и побрела к выходу. Пожилая уборщица что-то пробормотала себе под нос.

Вечер был на удивление теплым. Сухой ветер отзывался и нагретым асфальтом, и уличной едой, и промышленной вонью трамвайного депо, и терпким лиственным настоем, одолженным у соседнего парка.

Захотелось есть. Более того, захотелось выпить. Чего-нибудь крепкого.

– Саския, привет. – Зажав телефонную трубку между ухом и плечом, девушка перебирала содержимое сумки в поисках смятых купюр. – Может, посидим где-нибудь? Если у тебя есть время. Нет, я из таксофона. Я на бульваре Гвардейцев. Представляешь, пошла на «Менестреля-головореза» и уснула.

Они договорились встретиться через полчаса в баре «Колдун и колдырь». София прибыла туда раньше и, обосновавшись за барной стойкой, вытянула через соломинку первый коктейль. Тем искреннее она обрадовалась, увидев Саскию. Она и сама не ожидала, что будет так рада кого-то видеть. Девушки крепко обнялись.

– Ты что пьешь? «Камелот»? Я буду то же самое.

– А мне повторите.

– Извини, что первая не позвонила. Подвернулась одна работенка… Да и мне надо было, знаешь, почувствовать под ногами твердую землю – после той заварухи на Драконьем острове. Ну как ты?

На развернутый ответ у Софии ушло еще три коктейля. Это сказалось на логической стройности повествования, особенно ближе к концу, зато добавило философского размаха.

– Понимаешь, они все… Они ничего не понимают. А вернее, они очень хорошо понимают… если ты хоть немного не такая, как они… то всё. Это удар по системе. Понимаешь, им страшно: а вдруг кто-то вспомнит о душе? Потому что тогда станет ясно, что у них-то души как раз и нет. Такие, как мы с тобой, для них разменная монета.

– София, а ты про кого сейчас?

– Да какая разница. Лицемерие – оно и есть лицемерие. Мы для них – враги. Враги нормы. Они ведь не могут без врагов. Борьба, понимаешь, лишь бы только не вспоминать о душе.

– София, по-моему…

– Ты даже не представляешь, как я рада, что встретила тебя. Вот ты – человек! Ты, может даже, мой ангел-хранитель. Я же тебе, по сути, никто. Помнишь, как ты меня тогда назвала? «Сестренка»!

София нервно усмехнулась – только чтобы протолкнуть спазм, подкативший к горлу. Слезы признательности и умиления, непрошеные, были тут как тут.

– Дорогая, я знаю, что тебя гложет… – Саския осторожно коснулась ее руки. – Ты винишь себя за то, что случилось с Клодом-Валентином. Но это не твоя вина. Не изводись так. Ведьмы тебя использовали, а теперь твоя совесть обернулась против тебя. На тебе лица нет.

– А? – София распахнула намокшие ресницы. – Какая еще вина? При чем здесь Клод-Валентин? Я же тебе не про это совсем…

В этот момент к ним подошел мужчина, который до этого смутно присутствовал в углу бара в составе подвыпившей компании. София видела их группу – когда выбирала, где бы сесть, – но потом устроилась к ним спиной и начисто о них забыла. Мужской столик только раз напомнил о себе, отрядив человека к барной стойке, чтобы принес еще выпить. И вот на третий раз посланник пришел не за бутылкой.

– Барышни, мое почтение. – Мужчина улыбнулся, предъявляя девушкам панораму идеальных зубов. В ямочках на щеках и модной стрижке было что-то моложавое, почти студенческое, еще не до конца разменянное на одутловатость лица, общую несвежесть и зачатки респектабельного брюшка. Сам он, безусловно, верил в свое обаяние, подкрепленное дорогим костюмом и нездешним загаром. Должно быть, способный выскочка, добившийся внушительного поста, но рано утративший озоновый слой наивности: внешняя чернота проникла в него и гнездилась теперь в прищуренных лукавых глазках.

– И что, позвольте узнать, такие красавицы делают одни?

Девушек густо овеяло запахом спиртного.

– Мы не одни, – сказала Саския. – Нас двое. Мы тут вместе. Хорошего вечера.

Господин Неотразимый ухмыльнулся и встал ближе к Софии. Девушка молчала, и он, очевидно, решил, что рыженькая будет посговорчивее из двух. Уговорить ее – а там уж и перечливая брюнетка будет не против.

– Мы с друзьями, – он кивнул в направлении своего столика, – празднуем окончание удачной сделки. Почему бы вам не присоединиться?

– Очень рады за вас, – сдержанно улыбнулась Саския. – Но у нас настроение не праздничное. Так что как-нибудь в другой раз.

– А что у нас случилось? Пойдемте, расскажете. Вот увидите, мы вас утешим!

При этих словах человек-костюм обнял Софию выше талии и, просунув пальцы под ее рукой, стал поглаживать щекотное местечко на ребрах – там, где сбоку уже почти начинается округлость груди. Это, похоже, было началом утешения. Девушку мелко затрясло.

– Девочки, давайте к нам. Мы угощаем.

– Не стоит, – хрипло сказала София, вставая и мягко стряхивая с себя потную пятерню. – Выпивка за мой счет.

Она жестом потребовала граненую бутылку виски, стоявшую на полке, взвесила ее в руке и подняла глаза на непрошеного ухажера.

– Как звать-то тебя, красавец?

– Эльмут, – хвастливо назвался он и подмигнул Саскии: учись, мол, у подруги – вон как ладно дело идет.

– Женат небось? Дети дома ждут?

– Сразу к делу, значит? Оборотистая какая. Нет, место пока не занято. Никто меня не ждет. – Эльмут снова широко улыбнулся и сделал так в последний раз, потому что блеснула стекольная дуга да и грянула с хрустом ему в лицо. Придерживая руками повисший лоскут кожи, из-под которого на рубашку хлынула кровь, Эльмут отступил, опустился на колени и сел на пол. Пьяный и растерянный, он, кажется, не чувствовал боли. Лишь молча смотрел на Софию в ужасе и непонимании, зажимая окровавленное лицо. Обломанное бутылочное горлышко выпало из пальцев девушки и звякнуло о доски пола. Вид зияющего мяса на месте Эльмутовой щеки был тошнотворен, но вместе с тем Софию наполняло великолепное чувство торжества. Гнусная самодовольная свинья, уверенная, что ей все дозволено, получила урок. Рожу ему зашьют, но шрам останется навсегда. Пусть хорошенько запомнит, как валялся в ногах у той, кем он хотел распорядиться как одноразовой вещицей. Может быть, ей и не нужна магия, чтобы чувствовать себя сильной и праведной. Чтобы снова быть значимой.

– Вот что я тебе скажу, Эльмут… – начала София, но Саския не дала ей закончить: она схватила девушку за плечи и потащила к задней двери.

Только тогда София и увидела, что пятеро взбешенных мужчин уже не сидят как зрители за столиком, а окружают их и тянут к ним руки.

Они оказались в переулке, освещенном одиноким фонарем. С мусорного бака спрыгнула огромная крыса.

– Тут тупик, – выдохнула девушка, с разбегу налетая на металлическую сетку.

Они обернулись. И естественно, было поздно. Единственный проход теперь преграждали друзья Эльмута.

– Саския, прости… – прошептала София, переглядываясь с бледной подругой.

– Мы вас, шалавы, собакам скормим, – сказал один из мужчин, выступая вперед. – Но сначала пустим по кругу. А круг у нас большой. Гальба, звони Лысому, пусть берет своих парней и ждет нас на фабрике.

Софию вырвало. Это все звучало слишком ужасно. Лысый. Фабрика. Собаки. Ноги тряслись. Вот сейчас бы ей пригодилась хоть крупица волшебства. Только бы сохранить жизнь. А уж больше она так не подставится. Она закрыла глаза, пытаясь переключиться на мысленный взор. Объять этот кирпичный ящик, надвигающихся мужчин, простор улицы за их спинами, копошение жизни внутри домов, голубей, сидящих на проводах… Что-то же в ней должно было остаться… на самый черный день – если не магия, то хотя бы пары2 магии… Только бы заставить их остановиться, проложить непереступаемую черту… надо только суметь раствориться, как тогда на шабаше… неужели получается? Шаги-то затихли. Девушка открыла глаза. Мужчины стояли в замешательстве. У нее получилось. Или нет?

– Так, – сказала Саския, держа перед собой вытянутую руку. – Вы сейчас остынете и вернетесь помогать своему другу. Никто никому звонить не будет.

В руке у нее был пистолет. Палец лежал на спусковом крючке. Группа не шевелилась.

– Да вы хоть знаете, кто мы такие? Вы знаете, какие у вас будут проблемы…

– Слушайте, лучше вам прямо сейчас убраться отсюда. И даже не думайте нас разыскивать. Это в ваших интересах. Ваш приятель обидел мою подругу. И поверьте мне, заплатил за это очень дешево. Эта девушка – ведьма. Вам нужны неприятности с ведьмами? Хотите и жизнью рискнуть, и тем, что после?…

– Если она ведьма, что же она нас не заколдует?

– Показать волшебство? Я тебя сейчас в девочку превращу. Там даже пришивать будет нечего. С дороги!

Глухо огрызаясь, они отступали, заходили по одному обратно в бар. Саския не сводила с них прицела, пока за дверью не скрылся последний.

– Откуда у тебя пистолет? – спросила, отдышавшись, София, после того как они быстрым шагом преодолели несколько кварталов и остановились передохнуть на детской площадке.

– Серьезно? Ты считаешь, мы это должны обсудить? – Саския сказала это так громко, что сама осеклась и перешла на яростный полушепот: – Как насчет твоего поведения там в баре? Ты что творишь такое? Пересмотрела «Менестреля-головореза»?

София села на подвесные качели и устало прислонила лоб к одной из натянутых цепей. Немного покачалась, не отрывая ног от земли.

– Пожалуйста, не надо читать мне мораль. Подонок получил по заслугам. Может, теперь будет думать, прежде чем руки распускать.

– Да мне плевать на этого урода. Может, и заслужил. Просто, София, надо просчитывать последствия. Ты что думала? Нам овацию устроят? Если бы меня не было рядом, представляешь, что бы они с тобой делали? Прямо сейчас бы и делали?

– Да, да, я помню. Собаки. Фабрика. И Лысый с его ребятами. Извини, сама не знаю, что на меня нашло. После этого шабаша все наперекосяк.

– Последствия, София. Думай хоть чуть-чуть наперед! Я, знаешь ли, стараюсь лишний раз оружием не пользоваться.

– Я поняла, надо было разрешить все мирным путем.

– Ничего ты не поняла. Я же не хиппи какая-нибудь. Да провались он, этот мирный путь. Будь моя воля, я бы им всем причиндалы поотстреляла. Просто на стрельбу слетаются полицейские. А мне сейчас нельзя с ними пересекаться, я тебе уже сто раз говорила.

– Один раз сказала, да и то… Так что там у тебя за работа на самом деле? Больно странный набор навыков для таксистки.

– София, без обид, но тебе что, своей головной боли мало? Я это все к чему. Не затевай драку, которую не можешь выиграть.

– Да я поняла уже, сколько можно повторять! – Теперь уже София перешла на крик и тоже испугалась своего голоса.

Они помолчали. Только скрипели цепи качелей, на которых сидела, покачиваясь, София.

– Ладно, прости. – Саския положила руку ей на плечо. – В итоге мы им показали. Может, они и правда в другой раз не пристанут к какой-нибудь малолетке. И вообще, я тебе совсем про другое хотела сказать, да нас прервали. Не знаю только, как это нормально объяснить. Но суть такая. Вот ты сделала что-то плохое. Ну то есть тебе кажется, что ты виновата. И это не дает тебе покоя. И хотя ты сама себе в этом не признаешься, но ты… как бы это… ну, что ли, ищешь способ себя наказать. Нарочно рискуешь, лезешь на рожон. И не так, что авось пронесет. А именно хочешь, чтобы не пронесло. Это, хрен его знает, в воскресных школах, что ли, так людям мозги промывают. Но я такое видела. Замучила совесть? Так можно же и по-другому как-то. Утку там из-под своего Клода-Валентина выносить, например. Если уж так приспичило покаяться. Не перебивай. Я еще не закончила. Тут еще вот какой момент. Ты, может, думаешь, что раз перешла черту, какие-то свои принципы нарушила, то все, назад дороги нет. Можно творить что угодно, и без разницы – душа, мол, все равно навеки проклята, терять уже нечего. Вот только, София, всегда есть что терять. Ну да, в Лигу примерной молодежи тебя, может, и не возьмут. Да и черт с ним. Ты просто девчонка, у которой выдалась трудная неделя. В смысле, ничего бесповоротного пока не произошло. Не надо вот поэтому изображать из себя конченого человека и пускаться во все тяжкие. Просто постарайся больше никого не калечить. Хотя бы в ближайшее время.

– Если честно, – усмехнулась София, – я думала, ты выдашь какую-нибудь бандитскую мудрость. Мол, тяжело убивать в первый раз, а потом ничего не чувствуешь. Что?

– Так, давай проясним: я никого не убивала. Пистолет – для непредвиденных ситуаций. Вроде сегодняшней.

– Знаешь, Саския, – сказала София, вставая с качелей. – Я никогда в своей жизни не встречала столько удивительных личностей, как сейчас. Но самая удивительная из них – это ты. Однажды я стану ведьмой. И тогда ты мне все расскажешь. И пистолет тебе будет больше не нужен. Потому что о твоих врагах позабочусь я. Но сегодня ты спасла мне жизнь. Я никогда этого не забуду. Слушай, давай поклянемся на крови, что будем всегда заботиться друг о друге?

– Сестренка, это ужасно мило, но давай пока без клятв. Протрезвей сначала. У тебя вон и так рука еще не зажила. Но я ценю твое предложение. Деловое партнерство с ведьмой. Очень даже неплохое конкурентное преимущество!

– Как кремовая начинка по всей длине рожка?

– Что? А, ну да. Надо же, запомнила.

– Ты же мой ангел-хранитель. – София подошла совсем близко, так что почувствовала приглушенное тепло, идущее от девушки.

И как будто от этого тепла что-то подтаяло внутри, оторвалось, щемящее, от сердца и подступило к самому горлу. Она опять была на грани слез. Слез непереносимой признательности, детской, глупой нежности, которую непонятно куда девать, но и сдерживать нет сил. София схватила влажное лицо Саскии, заглянула в ее ласковые темные глаза и потянулась ртом к ее приоткрытым губам.

– Милая, прости, но запах рвоты… – Саския уклонилась от поцелуя, так что София уткнулась ей в плечо, и это было хорошо, потому что девушку настигли стихийные, безудержные рыдания, зревшие давно и наконец нашедшие разрешение.

София и сама не могла понять, о чем она плакала. И почему так судорожно. Просто на нее все обрушилось целиком. И то, что она, может быть, никогда больше не сможет колдовать. И то, что вся ее прежняя жизнь в одночасье стала пустой и никчемной. И то, что она навсегда искалечила Клода-Валентина за то единственное, что он был немного извращеннее остальных. И то, что она боялась поддаться раскаянию. Потому что вместе с раскаянием придет и осознание того, кем она стала. И то, что повинные в ее превращении лишь делают вид, будто пекутся о ней. А на самом деле им плевать – так же, как ей плевать на К.-В. С глаз долой, да и ладно. И то, что как раз поэтому она и не заслуживает никакой помощи и сочувствия. Равнодушие за равнодушие. И то, что, несмотря на это, есть человек, который и не осудил ее, и защитил, и продолжает в нее, гадкую, дурную и слабую, верить. Почему-то это было больнее всего. А ведь кроме Саскии есть еще папа. Он-то уж точно не заслужил того, чтобы пережить новый кошмар. Потерять еще одну родную женщину. Что бы испытал папа, увидев в морге ее изуродованный труп со следами насилия? Он бы сошел с ума.

София проплакала весь следующий день. Засыпала, всхлипывая. Потом снова просыпалась, и слезы душили ее с новой силой. Так бурно она не рыдала никогда в жизни. К вечеру она была обезвожена. Болело все. Глаза, живот. Кололо в боку. Папа дал ей снотворного.

– Только не звони доктору Герону, – пробормотала она, засыпая. – Мне нельзя в психушку.

– Я никому тебя не отдам. – Отец поцеловал ее в лоб, легонько ужалив щетиной, и остался сидеть на краю постели, пока она не расслабилась навстречу спасительному забытью. Это было совсем как в детстве. Не хватало только книжки со сказками. Чтобы появился храбрый рыцарь и спас ее…

Храбрый рыцарь, может, и не появился, но произошло кое-что получше. С утра, пока София еще спала, отец позвонил в клинику и договорился об отпуске. Ближе к концу их полуденного завтрака Верна-старший возвысился над столом, чтобы подлить дочери кофе из заварника, и объявил:

– София, мы едем в Вирголече. Марта Велч говорит, что там уже выпал снег. На лыжах кататься пока рано, но уже можно лепить снежки. Снимем ту хижину на отшибе, которую ты любишь. Будем топить камин. Что скажешь?

Звучало здорово.

– А как же университет? – спросила София, надеясь, что такая мелочь не заставит папу передумать.

– Да можно подумать, ты туда исправно ходишь. Сбежим на недельку, а я уж выхлопочу тебе справку из больницы, чтобы не лишили стипендии. Возьму грех на душу. Хорошо я придумал?

– Просто отличнейше! – София улыбнулась и почувствовала, как натянулась кожа на опухшем лице.

Сразу же захотелось набрать пригоршню сырого снега и растереть его о губы, щеки и лоб, чтоб все горело. Бегство. Это было то что надо. Не видеть ни одного знакомого лица. Не терзаться, что, по-хорошему, надо еще хоть раз проведать Клода-Валентина. Не приходить в себя посреди семинара, когда профессор окликает ее по имени. Можно гулять по мокрому лесу, вспугивая бурундуков, а вечером греть промокшие ноги у камина. Только нужно снять домик с телефоном, чтобы она могла сразу же примчаться в город, если Марина позвонит. Да, идеально.

День они посвятили сборам. Впервые за последнее время София почувствовала что-то похожее на прилив сил и даже ни разу не уснула. Застегнув молнию на туго набитой сумке, девушка поняла, что едва не сплоховала. Термос-то положить она и забыла! Вернее, им нужен был новый, потому что старый она разбила прошлой зимой все в том же Вирголече. Но ехать в холода без термоса не имело никакого смысла. Чем же еще отогревать замерзшие пальцы, как не крышечкой дымящегося глинтвейна?

– Пап, я в магазин. Нам нужен новый термос.

– Давай недолго. Скоро можно снимать пробу с соуса. И купи мне табака. Знаешь, такая круглая жестяная банка с оранжевой этикеткой.

От одной мысли о предстоящих покупках становилось уютно. София набросила на себя пальто, спрятала немытую голову под кепкой и нацепила темные очки, хотя уже смеркалось. Сбежала по лестнице, поздоровалась с господином Одицем, который спокойно пил чай, не подозревая о недавно грозившей ему ведьмовской революции.

Прохладный воздух был наслаждением. Вместо того чтобы завернуть в универсальную лавку на углу, где пожилой выходец из Дюрестана торговал примерно всем – от седла до авокадо, она отправилась в супермаркет на другой стороне дубового парка. Мамаши с колясками, собачники со своими разномастными питомцами на поводках, парочки на скамейках возле утиного озерца – человеческие экземпляры, попадавшиеся по пути, даже не вызывали раздражения. Скорее наоборот – симпатию. Как будто у человечества наконец появились другие занятия помимо того, чтобы клеймить Софию своим ханжеским осуждением.

У входа в магазин она взяла корзинку и побрела вдоль пестрых стеллажей, посматривая на указатели. Внутри было полно народу, и всеми двигал потребительский нерв – это уже не вызывало столько приязни, как вечерние шатания в парке. Некоторые толкали перед собой тележки, загроможденные продуктами до самого верха и даже с горкой – наверное, тоже прослышали о перезапуске цивилизации и скупали запасы на смутные времена.

Достигнув полки с термосами, София остановилась. Открыла одну коробку, заглянула внутрь, потянулась за другой.

– Привет, София.

Девушка вздрогнула и обернулась на знакомый голос. Рядом с ней стояла Валерия, ее рыжеволосая проводница на шабаше. Макияжа на ней не было, и даже веснушек как будто убавилось из-за общей бледности. София забеспокоилась, еще сама не зная почему. Как бы ее идеальное бегство не споткнулось, так и не начавшись. В руках ведьма держала шубу.

– Привет, Валерия. Ты что, к зиме готовишься? – София погладила темно-бурый шелковистый мех.

Ее посетила неприятная мысль, что Валерия решила последовать за ними в Вирголече.

– Вообще-то это твое. Натуральный соболь. Подарок Марины. Она сказала, что ты в курсе. Так что на, владей. Тяжелая, имей в виду.

София растерянно прижала к себе переливчатое роскошество, не зная, как лучше обхватить такое обилие меха. В самом деле тяжелая. Странный момент Марина выбрала, чтобы преподнести свой подарок.

– А как ты узнала, что я здесь?

– Ой, да брось. Вот уж это легче легкого. Я бы раньше с тобой встретилась, но столько всего произошло со вторника!

– Да? И что, например?

Валерия глубоко вздохнула и покачала головой.

– Лора покончила с собой.

– Кто?

– Ну Лора. Лора Камеда. Мы у нее собирались в номере. В отеле. Она тебя еще пускать не хотела.

София кивнула. «Чахоточная». Надменная блондинка из «Монсальвата». Девушка вспомнила, как предвкушала, что когда-нибудь проучит заносчивую ведьму. Заставит ее раскаяться. А теперь каялась она сама. Стыдно было за те мысли.

– Она покончила с собой?

– Приняла яд. Позавчера. Докончила мой портрет и на следующий день отравилась. Надо было мне потянуть еще с позированием. Она бы не бросила незавершенную работу. Никто не ожидал. Такая молодая была. Но нервная. Она владела магией почти с детства. Ей тяжело было при нынешнем раскладе…

София цокнула языком.

– Я сейчас вспомнила. Она ведь выбрала зеленый леденец.

– Какой еще леденец?

– Зеленый. Помнишь? Марина устроила голосование. Рассказывать остальным насчет господина Лу или нет. И чахо… и Лора была против. Она бы и сама, наверное, не хотела знать то, что знала. Похоже, она потеряла всякую надежду.

– Что же ты не рассказала об этом раньше? Мы бы присмотрели за ней.

– Голосование было тайным, разве нет? Откуда я знала, что она такая хрупкая. Если честно, я думала, что эта стервоза дольше всех протянет… Ой, прости. В общем, вы бы и сами могли прочитать ее мысли!

– Ты в этом не разбираешься, а говоришь. Ну да ладно. Лоры больше нет, и с этим ничего не поделаешь. Нам остается мстить. И позаботиться о том, чтобы Лора была последней жертвой.

София сдержалась, чтобы скептически не хмыкнуть.

– Надеюсь, так и будет. Хотя про вашу месть я уже слышала. А ведьмы между тем продолжают умирать. Уверена, что вы делаете все, что в ваших силах, но как бы не было слишком поздно…

– А ты не беспокойся, на этот раз дело верное. Мы кое-кого поймали, – понизила голос Валерия и, украдкой оглянувшись, сделала вид, что тоже выбирает термос.

– Интересно. Кого это?

– Слушай, мне вообще-то велели не трепаться…

– Да ладно тебе. Кого вы там поймали?

– Ладно, скажу. Только Марине ни слова. Короче, в среду случился этот ужас с нашей бедной Лорой. То есть нет, в четверг. Все путается. Я съездила в морг на опознание. Как вспомню… Нет, не будем об этом. Хотела забрать портрет, а они не отдали. Надеюсь, отдадут еще… Ну вот, вернулась я, значит, домой, смотрю – а на другой стороне улицы машина. Представь? Они зачем-то установили за мной слежку. Поэтому я и просидела дома три дня, а то бы раньше тебя разыскала. В общем, обложили. А я еще в морге почуяла неладное. Делом-то этим не полиция занимается, а РКС.

– Рыцари Круглого Стола, что ли?

– В точку. Вот только с чего бы РКС интересоваться простым самоубийством? Да еще и следить за мной? И самое главное: помнишь, что говорила Полина? На черном рыцаре из Шалавника были такие же доспехи, какие носят федералы. Усекаешь, к чему я клоню?

– Не очень. Если РКС устроили покушение на господина Лу, то зачем им расследовать самоубийство Лоры? На чьей они стороне?

– Да кто их разберет. Может, они так следы заметают. А может, надеялись, что я их выведу на Соломона – чтобы они докончили начатое.

Валерия замолчала, пережидая, пока пожилой господин с тележкой пройдет мимо них и скроется за углом стеллажа.

– Так вот. У Лоры был кулон. Худ Скейлид. Ловец Магии. Это такой амулет, чувствительный… ну, к магии. Вроде системы оповещения для того, кто носит кулон. Но при желании его можно использовать и против владельца. Надо только подобрать энергошифр. К счастью для нас, все энергошифры знает Марина. В общем, она подключилась к Лориному Худ Скейлид. Естественно, он уже был в руках одного из рыцарей Круглого Стола. Остальное – дело техники. Охотник стал жертвой. Марина поместила в его сознание несколько интуиций, которые привели его прямо к нам. Если все сделать правильно, – а Марина в таких делах спец, – то объект даже не заподозрит, что его направляют. Этот тип до последнего верил, будто сам нас нашел.

София занервничала, едва не ослабив объятие вокруг шубы. Ведьмовская революция только что покинула зыбкую сферу идей и обрела жесткие контуры факта. Девушку обдало испариной.

– У вас в заложниках настоящий рыцарь Круглого Стола? Это уже не шутки.

– Какие уж тут шутки. Да, самый настоящий. Только не знаю, правильно ли называть его заложником. В конце концов, отпускать его никто не собирается.

– Вы его что, убьете?

– Уж ты не сомневайся. Ему еще повезет, если мы его просто прикончим. Посмотрим сначала, в чем конкретно он замешан. А там уж решим – заслуживает ли он легкой смерти. В любом случае, не советую тебе присутствовать при этом. Мы должны сделать заявление. Чтобы их проклятый орден понял, с кем связался. А они понимают только красноречие крови. Так что, когда мы закончим с этим Джудом, мать его, Ленноксом, его соучастники поседеют при виде трупа.

– Погоди, как ты сказала? Джуд Леннокс? Тот самый? Молния Архипелага?

– Молния Архипелага? Впервые слышу. Ты его знаешь, что ли?

– Ну не лично, конечно. А ты нет? Я думала, все девушки королевства были влюблены в него два года назад.

– Он что, какая-то знаменитость?

– Рыцарь Разбитого Сердца! Убийца Першандельского монстра, который погубил его тогдашнюю любовь. Ты правда не слышала? Столько человек погибло в той катастрофе… У меня дядя в тот год отдыхал на Першанделе. Я и не знала, что Леннокс теперь работает на РКС.

– Я не в курсе ни про каких першандельских монстров, но твой герой продался гнусной шайке ведьмоненавистников. И он получит по заслугам. А может быть, уже получил, и красные коршуны вовсю пируют на его выпотрошенных кишках.

– Веселая ты девица, Валерия, – пробормотала София. – И где он сейчас?

– Много будешь знать, скоро состаришься. И лучше не распространяйся, что ты была влюблена в Джуда Леннокса. Даже заочно. А то мало ли, как бы Марина не передумала…

– Насчет чего?

Валерия запустила руку за пазуху и извлекла оттуда запечатанный конверт.

– Рекомендательное письмо. Вручишь его мэтру Лемхарду Глонлетру, он живет в Камелоте, в Песочном переулке. Он Отворяющий, как и Соломон. Он сможет тебя обратить. Ну что, ты рада?

– Ух ты! Надо же! Я снова смогу колдовать… Да, это то, чего я хотела. Поблагодари за меня Марину! И каков он собой, этот Глонлетр?

София вернулась домой с покупками. Извинилась, что задержалась. Заверила папу, что соус получился выше всяких похвал. Отпросилась к себе в комнату по случаю неважного самочувствия. За окном полная луна начала свое восхождение по тускнеющему небу.

Ночью у нее пошли месячные. И опять ей не спалось.

Было волнительно. Она ведь так ждала этого – письма, звонка, стука в дверь – чего угодно: лишь бы стряхнуть с себя колдовскую немощь.

Да, каникулы в Вирголече отменяются. Не откладывать же магическое крещение! Радоваться надо. Надо радоваться.

«Если без магии ты никто, – сказала Марина, – то ты и есть никто». Сказано это было со зла, но вероятно, искренне. Упоительные полчаса магии не просто свели на нет предыдущую жизнь Софии – она даже не смогла удержаться на нейтральной нулевой отметке: сползла еще ниже, в булькающую трясину отрицательных значений. Девушка вспомнила кровавое зияние и висящий лоскут кожи на лице Эльмута из позавчерашнего бара. Интересно, его доставили в ту же клинику, где лежит Клод-Валентин? Не пора ли им уже открывать специальное отделение для ее жертв? И ведь мать предупреждала ее в письме, что магия опасна. Ей ли не знать – женщине, которую папа несколько раз называл чудовищем? И с чего та взяла, что София каким-то чудом избежит ловушек, в которые попалась она сама? Типичная родительская близорукость. Во всем-то их дети лучше остальных. Так вот нет, мама, гордиться тебе пока нечем. Скажи спасибо, что твою дочурку не сглодали собаки на фабричном дворе.

Неужели одно непременно вытесняет другое? И чтобы стать ведьмой, нужно расчеловечиться? Тогда София на верном пути. Ее ведь даже не мучила совесть, что бы там ни говорила Саския. Никаких искупительных страданий она не жаждала.

Ну, так может, и вздохнуть с облегчением? Если сковывать себя предрассудками людского стада, какой смысл в той свободе, которую дает магия?

Но дышалось тяжело. Девушка откинула одеяло, приоткрыла окно.

Саския права: ничего непоправимого пока не произошло. Ее отречение от человеческого рода еще не состоялось. Но именно это и было мучительно: что ничего не решено. Что ей не остается лишь покорно следовать заранее намеченной судьбе. Нет, выбор только предстоит сделать. Предстоит сделать ей. В здравом уме и твердой памяти.

Девушка встала, прошлась по комнате. Не зажигая лампы, взяла в руки гитару, села на край кровати и легонько тронула струны, чтобы их звон был не громче уличного гула. Запела – так же тихо, чтобы только слышать самой. Точного названия баллады, а уже тем более кто был сочинитель музыки и слов, она не знала. Услышала когда-то в лютневом исполнении на концерте и подобрала потом на гитаре. Ее одногруппник, знаток музыки новой волны, ушедший на последнем курсе в монастырь, утверждал, что песня эта – про волшебника Мерлина. Как бы там ни было, сейчас София пела о себе:

София отложила гитару. Музыкальная пауза была ее последней передышкой.

С другой стороны, может быть, вопрос и не стоит так остро. И выбирать между совестью и колдовством не обязательно. В конце концов, став ведьмой, она будет куда полезнее тому же Клоду-Валентину. Глядишь, и вылечит его простеньким заклинанием.

При условии, что больше он ничего от нее не скрыл.

А что, если К.-В. не единственный, чья жизнь зависит от ее решения? Ветвистая молния беззвучно распорола ночное небо, обдав комнату секундной вспышкой. Грома так и не последовало.

Да, точно. Молния Архипелага. Джуд Леннокс. Она не забыла о нем, просто до сих пор удавалось про него не думать. Но ночью мысли не знают пощады.

Не верилось, что восходящая звезда современного рыцарства, доныне жившая в параллельном мире телевидения и глянцевых журналов, воплотилась в реального человека, которого можно схватить и держать в плену. Будто ангел, повредив крыло, упал на землю. И не куда-нибудь, а прямо по соседству.

Слава богу, ей было не 17 лет, когда случилась та история на Першанделе. А то бы непременно влюбилась и сотворила какую-нибудь дурость – как старшеклассницы, что нарочно уходят к гнездовьям драконов, чтобы их спас обожаемый рыцарь.

Так или иначе, она старалась не пропускать турниры с его участием, следила за его подвигами и переживала, когда Леннокс бывал ранен. Ей нравилось, что он не гонялся за вниманием прессы. Нравилось, что не женат. И нравилось то, что он говорил журналистам. Что долг рыцаря – это защищать слабых. И что иногда это значит – защищать чудовищ.

Эпитафия что надо. Жаль, некому было прикрыть твою собственную спину, Джуд Леннокс. Ты жил героем и умрешь мучеником.

София закрыла окно. Замерзла.

Ну и что ей теперь делать с этим знанием? Что она вообще могла поделать?

Постараться заснуть – вот что. Джуду Ленноксу она ничем не обязана. Как знать, может, она и заблуждалась на его счет. Может, он совсем не тот благородный романтик, каким казался ей. Зря, что ли, правозащитники ругают РКС за нечистоплотные методы? Да и ведьмам досталось от ордена Рыцарей Круглого Стола. Он бы еще в инквизиторы подался. В общем, это его выбор.

И все же… он мог быть кем угодно, а только теперь она причастна к его судьбе. Черт бы побрал эту Валерию! Могла бы хоть раз придержать язык! София ничего бы не знала, спала бы себе спокойно. И ладно бы это был какой-нибудь посторонний рыцарь, без имени и лица. Так нет же, это был именно Джудфри Эрикдейл Леннокс, номер третий в ее списке знаменитостей, с которыми она была не против переспать.

Ладно, что тут думать. Вопрос-то поставлен грубо: или он, или София. Вмешайся она – и рекомендательное письмо от Марины можно сразу разорвать, пустить по ветру. Этой выходки ей бы не простили.

А самое главное – у нее связаны руки. Ну в самом деле! Позвонить в РКС и заложить своих? Это уже предательство. Да и одной смертью тут не обошлось бы. Что остается? Ничего. Где держат Леннокса, она не знала. Спасибо Валерии – хоть об этом не проболталась. А проболталась бы – так его наверняка охраняют. Не спасти же его, вооружившись только чувством справедливости.

Все. Пора прекращать изводить себя. Очень жаль, что так получается. Но ей нечем помочь своему знаменитому номеру три. В конце концов, кто из них рыцарь? Он гораздо лучше, чем она, подготовлен для спасения своей жизни. А ей надо выспаться. И придумать, как она объяснит отцу, почему поездка в Вирголече откладывается. Завтра она сядет на девятичасовой до Камелота и, если повезет, к вечеру уже снова сможет колдовать.