IX. Вошка и блошка, или Сновидцы Вальмонсо

Лаврелион. Золотой век. Очищение.

Лаврелион. Золотой век. Очищение.

Лаврелионзо… лотой веко… чищение…

Дверь открывается, запуская внутрь маслянистого света. В каменном мешке появляются трое. То ли люди, то ли тени.

Потом – острая вспышка сродни блику на лезвии скальпеля.

Звон в ушах.

Одна из фигур исчезает и снова появляется. Мне дают пить.

У воды металлический колодезный привкус. Холодная как лед. Я пью до наступления резкой боли во лбу. Будто что-то ввинтили в череп. Надо выждать… Ледяные тиски разжимаются, но легче от этого не намного. Перед глазами все плывет. Слабость и дрожь. Господи, как плохо. Плещу в лицо, обтираюсь. Ладонь вся в красном. Тупая бродячая боль во всем моем существе. Один в один похмелье после выпускного…

Похоже, я провел в застенке целую ночь.

Делаю еще несколько глотков. Оглядываю троицу моих посетителей. Этих я прежде не видел, целая делегация. Пришли, должно быть, проверить, как идет процесс.

Тот, что подал мне воды по приказу одной из девушек, – седоволосый мужчина в костюме просторного кроя. При галстуке и носовом платке: аккуратный треугольник в нагрудном кармане. Уголки тонких губ вроде бы приподняты в мягкой улыбке, но глаза нацелены непонятно куда.

Кажется, это не совсем человек. А то и вообще не человек. Или у меня послеобморочные галлюцинации. Минуту назад седоволосый как бы изошел зыбью, потом растаял, так что его совершенно не стало, а потом заново соткался – тогда-то в его руках и появился кувшин с водой. Симулякр? Психокинетическая сущность? Похоже на то. Нам про них рассказывали в Академии. Что они способны курсировать между планами. Переходить из телесного состояния в бестелесное. И что своей воли у них нет. И что с этим связаны четыре закона поведения симулякров. Ладно, с первым гостем, считай, разобрались.

Кто там следующий?

Вход сторожит симпатичная смуглая брюнетка. Скуластая, в теле. Держится уверенно, но бдительно – то и дело поглядывает в коридор. Под курткой у нее пистолет: вроде как припрятан, но рука ее слишком очевидно дежурит у пояса. Странно. Как будто она не от меня охраняет проход, а наоборот: следит, чтобы кто-нибудь не нагрянул снаружи.

И наконец, третья из трех, медноволосая. Бледное лицо. Темные подвижные глаза. Высокий лоб, перечеркнутый прямой прядью. Легкая изгибистая фигура. Она что-то среднее между девочкой и девушкой. Вся новенькая и свежая. Но как будто хочет казаться взрослее. И этот-то образ, поровну милый и соблазнительный… Этот-то взгляд, содержащий некоторое требование…

– Вы одна из них! – Я уверен, что она поймет меня.

– Нет. – Она вздыхает, то ли сокрушенно, то ли сконфуженно, слегка морща нос. – Это долгая история…

– На которую у нас нет времени, – одергивает нас метиска.

Опираясь на каменную стену, встаю, сопровождаемый хрустом в коленях.

– Меня устроит короткая версия.

Рыжеволосая девушка переглядывается со спутницей. Та пожимает плечами.

– Меня зовут София. Это Саския. А это… барон Фальтенеро, местный призрак. Вас похитили ведьмы, а мы пришли спасти вас. И у нас правда времени в обрез.

Значит, все-таки ведьмы! Не то чтобы я не начал догадываться. Просто… Я же всегда думал, что каста наделенных магией женщин – политический миф. Вся эта охота на ведьм после Великой Резни. Инквизиция и РКС тогда отправили на эшафот стольких людей! Там были и виновные, и невиновные в колдовстве. И невиновных гораздо больше. Настоящие ведьмы затерялись среди них. А сейчас, выходит, это именно та крепко сбитая, но тайная корпорация, от разоблачения которой РКС были вынуждены отречься. Публично и с извинениями. Признав, что сильно преувеличили ее масштабы.

Надо скорее связаться с людьми Ноткера.

Значит, все-таки ведьмы…

Из клуба «Чумной барак» меня привезли к каким-то развалинам, бросили в подземелье. Дали мне что-то выпить, и я им выложил все, что знал. И про Лаврелион. И про мое расследование. А спасло-то меня, похоже, как раз то, чего я не знал. Вернее, не помнил… Они уж хотели меня пытать, да подоспела та, которая умеет сканировать мозг. Она и сказала, что эти воспоминания так просто не достать. И тогда они решили забраться мне куда-то совсем уж глубоко – в самый дремучий слой, илистое дно, не доступное даже моему сознанию. И помог им все тот же кулон, маленькое украшение Лоры Камеды, взятое мною из морга… Вот же оно, на полу.

Я наклоняюсь – ох зря! – чуть сознание не потерял… Думал, расплещу мозговое вещество… Поднимаю амулет. От подвески мало что осталось. Только пара осколков в оправе.

– Это Фальтенеро ее разбил, – говорит София. – Когда мы зашли, вы тут сидели, слегка не в себе. Что-то бормотали. Что-то насчет золотого века и очищения. А эта вещица полыхала синим. Фальтенеро ее разбил. После этого вы пришли в себя.

Киваю. От бледного огня до сих пор пятна в глазах… За ночь Лорин амулет впитал целую уйму моих воспоминаний, и каких! – я и не думал, что они где-то там уцелели. Даже грудь кормилицы вспомнил. И первое свое ребячье побуждение к справедливости, совпавшее у меня с другим побуждением…

Мне пять лет. Или около того. Я играю в доме и застаю во флигеле нашу экономку, Луэллу, в слезах, с расцветающим под глазом синяком, пытаюсь ее утешить, но почему-то навлекаю еще бо2льшие слезы – и она прижимает меня к себе, прижимает, словно это меня надо жалеть, и что-то всхлипывает про лесного тролля, который поколотил ее на заднем дворе. И я ей твердо обещаю, что убью всех троллей в округе. И так она меня прижимает, так я объят горячим, молодым и упругим… Что происходит со мной естественное, хотя, может, и преждевременное дело. На том она и убегает прочь. А потом и увольняется…

Подумать только… Лишь этой ночью я осознал, что не было никакого тролля. Что на заднем дворе Луэллу мог подстеречь только мой дядя. И что я со своим твердым маленьким обещанием – ее не утешил, а окончательно дал понять, что житья ей в нашем доме не будет.

И про Лаврелион что-то всплыло… Закрытые для меня воспоминания. Ведьмы хотели перенести их внутрь амулета, а потом извлечь и расшифровать.

– Господин Леннокс?

– Да. А вам по пути не попадался мой меч?

– Фальтенеро, как насчет меча?

Облик симулякра начинает мерцать. Вот сквозь него уже видна грань противоположного угла. Призрак исчезает. Я остаюсь наедине с девушками.

– Необычная у вас компания.

– Да мы сами в шоке. Он случайно прибился. Напугал нас до смерти. Призрак Интернатского замка. Саския, как ты там рассказывала?

Брюнетка глядит на меня и подругу без одобрения. Но все же отвечает:

– Над нами – руины Интернатского замка. Барон Фальтенеро – его бывший хозяин. Во время Великой Резни тут была ставка Серебряных Шлемов. Барон всех детей вывез, а сам вернулся. Вернулся и заминировал тайные ходы. Ну и взорвал все к чертовой матери. Вместе с собой. Только загробный мир, видать, его не принял. Сиротки-то, что жили под бароновой крышей… Все эти тайные ходы между спаленками… Геройство геройством, а похоже, была у барона нехорошая слабость…

– И что он, надеется теперь на искупление?

Я вздрагиваю, когда симулякр возникает рядом. В руках его Аргумент. С ножен капает вода.

– А почему вы непременно полагаете, что искупление нужно мне? А не вам? И не всему миру? Вы, может, думаете, что эта детдомовщина – эдакие ангелки? Чего они только не вытворяли между собой… – Барон протягивает мне меч. – Я поднял его со дна озера. Ножны вымокли, не взыщите. Что же до моих мотивов, то они просты. Когда я умер, никто не встретил меня у загробных ворот. Не огласил приговор. Никто ничего не объяснил. Мне и поныне неизвестно, почему я просто не прекратил быть в ту ночь. Но как я уже объяснил этим барышням, с тех пор я лишен свободы воли. Чем и воспользовались Марина и ее амазонки. За этот срок мое положение марионетки никак не изменилось. Может, перемен не стоит ждать до самого второго пришествия. А может, я останусь таким навсегда. Как подумаю об этом – схожу с ума. И тут надо же: впервые спасательная экспедиция. Вот я и желаю узнать, что будет, если я для разнообразия послужу вам. Как видите, ставки в этом мероприятии у меня будут повыше, чем у вас всех.

– Так! – шипит Саския. – Мы будем трепаться или будем выбираться? Мне что, одной тут не по себе?

Девушка права.

Мы выходим из темницы, и я понимаю, что дело хуже, чем я думал. Струйка крови из носа, не пересыхавшая всю ночь, здорово меня ослабила. При каждом шаге будто окунаюсь в гулкую мглу. Вижу, как подо мной идут мои ноги – сбивчиво, нетвердо и отдельно от меня. А в голове переливается боль, тем более острая, чем я сильнее стараюсь поспевать за отрядом. Наконец я подворачиваю ступню (вспышка боли) и размазываюсь по стене, сжимая в горле просачивающийся стон.

– Давайте, я вам… – Медноволосая бросается ко мне с гримасой участия.

Даже в своем жалком положении я не могу сдержать улыбку. Кажется, девушка и сама смутилась своего порыва и уже сдержаннее препоручила меня симулякру:

– Барон, помогите, пожалуйста, рыцарю.

Почему-то голос Софии кажется знакомым. Будто я уже где-то его слышал. Фокусы воображения, должно быть.

Я вцепляюсь в одолженное плечо. Симулякр перехватывает меня под ребрами и тащит почти всецело на себе, не гнушаясь моим тюремным зловонием.

И все равно я всех задерживаю.

Надо сосредоточиться. Есть у меня в запасе одно неразыгранное средство. По крайней мере, снимет боль.

Надо только сосредоточиться.

Когда мне исполнилось пятнадцать лет, дядя Август начал брать меня на охоту. Зверей, подлежащих травле, мне было исключительно жаль, стрелял я плохо, а после того как я ранил гончую вместо зайца, мне стали доверять либо лук, либо стрелы, но не то и другое вместе; однако охоту я все равно полюбил: мне нравилось грубое и веселое обращение друзей дяди Августа, нравилось слушать их истории и слышать от них похвалу, если мне удавалось быть чем-нибудь полезным. Повадки и нравы этих мужчин были для меня образцом в ту пору, когда я еще не брил подбородка. Не смущало меня даже то, что за употребление иного слова, перенятого мною у охотников, мне здорово влетало от тетушек. Как-то раз, когда охотники устроили привал, чтобы зажарить часть добычи, дядя Август налил мне вина. С непривычки я быстро опьянел, смеялся, как дурачок, а в положенный срок, естественно, ощутил властный зов природы. Отойдя от лагеря, я увидел в траве нечто вроде гирлянды, состоявшей из множества подвижных огоньков. Замерев с расстегнутым гульфиком, я до тех пор вглядывался в сумерки, пока не понял, что вижу перед собой процессию фей, несущих маленькие люминесцирующие фонари. До меня донеслись звуки тоненьких голосов и печальной музыки, которую я и до сих пор как будто слышу по временам. Крошечные певчие шли мимо, склонив головы, и несколько эльфов несли на плечах тело сородича, завернутое в листья лопуха. Бедные! Во всем этом было нечто такое, отчего просто переворачивалось сердце. Торжественную скорбь жителей лугов я ощущал, казалось, тем пронзительнее, что ее нисколько не умалял их рост. Я смотрел, смотрел – и опомнился не раньше, чем дядя начал звать меня по имени; шествие к тому моменту уже давно пропало из виду.

Вернувшись к охотникам, я рассказал о пережитом. Большинство сошлись во мнении, что мне в тот день больше не следовало пить, и только густобородый Том Пендергарт, одноклассник дяди Августа, сказал, что увидевшего эльфов ждет великая судьба, но что такой человек не будет счастлив. Само собой, он имел в виду феечный народец, а не банды остроухих, шныряющих по лесам.

Не знаю, в чем фокус, но, стоит мне вспомнить тот маленький кортеж, ту музыку, не просто подумать о них, а именно вспомнить, воссоздать в голове, – и любая боль, какой бы сильной она ни была, отступает. Потому я и не сомневаюсь, что увиденное тогда не примерещилось мне.

Я выпускаю плечо симулякра, отстраняюсь. Сработало. Тело кажется чужим. Ощупываю себя и не чувствую прикосновения ни рукой, ни остальной кожей. Можно идти.

Девушки посматривают с опаской и недоверием на мою нежданную прыть. Хорошо бы оказаться в безопасности, когда анестезия прекратит действовать. Потому что в тот момент организм спросит с меня по полной.

В воздухе посвежело. Кажется, забрезжил сквозняк, но я, онемевший, все теперь чувствую косвенно.

– Мотивы барона мы выяснили. – Я окорачиваю шаг, чтобы поравняться с рыжеволосой Софией. – А вы? Почему вы помогаете мне?

– Мм… – Девушка не смотрит на меня. – Вообще-то я и сама задаю себе этот вопрос.

– Скажи ему про список! – бросает Саския.

– Какой список?

София наклоняет голову так, чтобы ниспадающие пряди заслонили от меня ее зардевшие щеки.

– Саския шутит. Барон, долго еще?

Симулякр открывает перед нами дверь. Мы выходим в прямой коридор, разомкнутый в слепящий мир. Оставалось преодолеть совсем немного. Под ногами уже попадаются бледные стебельки, проросшие меж камней. На открытом пространстве, вероятно, будет опаснее, и все же не терпится покинуть этот склеп. Глаза привыкают к свету. Яркое пятно впереди дробится на детали: шапки кустов, позолоченные стержни сосен, река.

Манящий пейзаж оказывается обитаем. Я не успел понять, как именно ведьма заняла свое место среди пестрого колыхания зелени. В своем облачении она похожа на эльфийского партизана: узкая зеленая куртка из плотной кожи, коричневые рейтузы и высокие жокейские сапоги. Волосы убраны в хвост.

– Я знала: доставишь ты нам хлопот, – улыбается ведьма не то мне, не то Софии.

Я запомнил ее. Несмотря на свое полузабвение, вызванное амулетом. Еще бы. Мы ведь сошлись самым интимным образом. В том смысле, что это ей было поручено пытать меня. Уж и камзольчик свой скинула. И мешковину мне на лицо постелила. И водицей из ушата стала поливать – все она, Полина. Так, кажется, ее зовут. Вопросы у нее были конкретные. Видно, про Лаврелион ведьмы знают побольше моего. Справедливости ради: девка-то она вроде не злая. Когда ее напарница прибыла сканировать мою голову, дознание разом прекратила, на дальнейших жестокостях не настаивала. Разве что дала очень толковые распоряжения по утилизации моего трупа. На будущее то есть. Когда все нужные сведения будут добыты. В общем, умница. Хоть женись.

– Фальтенеро, обезвредь их. Да смотри, чтобы рыцарь пока остался жив. Ну а твои новые подружки – это уж как получится.

Черт! Моя оплошность. Запоздало кляну себя, обнажая Аргумент. Надо было сразу выяснить, какие именно инструкции получил симулякр. Не сработала голова – теперь придется работать клинком.

Меч пронзает пустоту. Фальтенеро бьет уже сзади, под колено, при этом продолжая беседовать. Не со мной. С рыжей.

– Мне жаль, сударыня. У вас почти получилось. Спасти рыцаря, чтобы спасти саму себя. Но вы не спасли ни его, ни себя. Ни вашу подругу. Ни меня.

Я падаю на руку, неловко отскакиваю и с разворота рублю… так, наугад, чтобы предупредить сближение. Но барон и не думал развивать атаку: все еще не наговорился с девушкой. Ему проще меня измотать, а тратит ли он силы на свои перемещения – неизвестно. Зато теперь наружный свет – ему в глаза. Я снова бросаюсь на него и рублю. Воздух. Симулякр возникает сбоку, я пытаюсь по лицу его прочесть, что он задумал. Но этот взгляд… как у мертвой рыбы. Не выражает ничего.

А потом он хватает меня за руку. Думал, попытается вывернуть, чтобы я выронил меч. Но он делает хуже – его кисть становится полупрозрачной и проваливается в мою. Выламывающий суставы холод в пальцах. Они разжимаются против моей воли. Ладонью свободной руки бью симулякра в нос, снизу. Успел обрадоваться хрусту мнущегося хряща, но тут исчезает вся его голова, мой кулак проваливается в пустоту.

Меч со звоном падает на пол. Вторую свою руку он погружает мне в спину. Я этого не вижу, просто чувствую, как что-то мягкое и ледяное заходит в меня пониже лопаток, обтекая позвоночник, и обхватывает сердце. Яростная судорога прошивает мое тело. И вот я на коленях. Подняться уже не хватает сил.

Симулякр подбирает мой клинок и направляется к девушкам, вжавшимся в стену.

– Отзови его, а не то!.. – кричит Саския, выхватывая пистолет и направляя его на ведьму.

Вот только ее уже не нет среди кустов. Рябит листва, несется река. Ведьмы нет.

– Черт. – Теперь девушка целится перед собой. – Барон, стойте, от пули вам не увернуться.

Он идет. Грохочут два выстрела, от которых призрак даже не стал уклоняться. Слышно, как позади него пули певуче вонзаются в камень, высекают крошку.

Все-таки придется работать головой. Какое у симулякра слабое место? Только одно: неукоснительное повиновение приказам. «Обезвредь их, – сказала ведьма. – Да смотри, чтобы рыцарь пока остался жив». Стоп. Ну конечно.

Я взмахиваю рукой, надеясь вызвать на себя взгляд черноволосой. Так. Она смотрит на меня. Хорошо. Времени мало, к ее горлу уже приставлен Аргумент. Я показываю на то место в стене, где зияют две выщербины от пуль. Потом показываю себе на грудь. Хоть бы поняла. Поняла раньше, чем я испугаюсь и стану метаться. Потому что план-то у меня хреновый. Все его логические дыры – это потенциальные дыры в моей шкуре.

Я вижу, как меняется ее взгляд. Что-то в нем схватилось, затвердело. Зрачок дула находит меня. Зажмуриваюсь, удерживая себя на месте. Бьет гром, размноженный эхом.

Выдыхаю. Звякает гильза. Открываю глаза. Уже ясно, что мой план удался… Хотя бы отчасти. Потому что пуля не во мне.

Фальтенеро, возникший между брюнеткой и мной, оседает на землю. Со стоном валится на спину.

Следа входной раны нет. Когда пуля вошла в него спереди, он еще не успел полностью материализоваться. Окончательно плотным он стал, когда пуля была уже внутри. Мне повезло, что она не прошла насквозь.

Я киваю моему симпатичному стрелку. Соображает девчонка молниеносно. И сам падаю навзничь. Слишком сильное напряжение… Губы дрожат, руки дрожат. Хорошо, что живой.

Симулякр начинает зыбиться, корчиться и исчезает. Пуля, предназначенная мне, падает в пыль. Фальтенеро возникает снова, на этот раз – в стороне, прислоненный к стене.

Я приподнимаюсь на локте.

– Как скоро вы снова нападете на нас?

Призрак отвечает не сразу.

– Пара часов у вас есть. – Он закашливается и отхаркивает на себя чуть не полпинты крови. – Советую за это время убраться подальше. Как же больно… Я почти снова чувствую, каково это – быть человеком.

Цвет его кожи приобретает пепельный оттенок. Нет, это серость каменной стены, различимой сквозь него. Он исчезает. Еще какое-то время в воздухе сохраняется его нерастаявшая улыбка. Потом рассеивается и она.

– Вы знали, что он прикроет вас? – спрашивает черноволосая, пряча пистолет.

– Теоретически… – Я пытаюсь подняться, но безуспешно. – Есть четыре закона поведения симулякров.

– Кого?

– Симулякров. Так называются сущности вроде вашего барона. Они выполняют приказы любого, кто наделен волей и сознанием. Это раз. Из двух взаимоисключающих приказов симулякры выполняют тот, который услышали первым. Это два. Симулякры заботятся о своей безопасности в той мере, в какой это не противоречит выполнению приказа. Это три. В общем, я знал, что он постарается меня защитить, потому что так велела ведьма. Вопрос был в том, успеет ли он среагировать.

– А четвертый закон?

– Четвертый закон погонит его за нами, как только он восстановится. Нам надо выбираться.

Принявшись за меня с обеих сторон, девушки помогают встать. Что ж, переставлять ноги мне все еще по силам. Правда, не быстро. При таком темпе пары часов нам может и не хватить. Река впереди, кажется, мелкая. Тут и там из воды поднимаются земляные гребни, обросшие кустарником. Переправимся на тот берег – и я отпущу девушек за помощью.

Выходим из-под горы. Кругом – ослепительная осень, лоскутное одеяло. Вон зеленеет молоденький ельник, вон колышется пламя осин, вон обособился купаж винных пятен: от приглушенного пурпура до ярко-красных кленовых мазков. В просветах сверкает река. А задерешь голову – надо всей этой пестротой стоит не шелохнется голубой кисель, пожиже снизу, погуще сверху. Мог ведь и не увидеть уже этого ничего.

В траве перед нами лежит граница тени, простертой от холма. Край тени хищно зазубрен – это руины замка там, на вершине, напоминают о себе. Переступаем рубеж, после которого идем под приглядом солнца. Из-под ног с шорохом выскальзывает ящерка. Затылок и спину печет. Два девичьих лба по бокам от меня блестят от пота и облеплены взмокшими прядями. Нет, не дойдем до реки. По крайней мере не за раз.

– Сделаем остановку. Вон там, под елями.

– Мы… не… устали! – Рыжая сопит и прибавляет шагу, увлекая одно мое плечо вперед другого.

– Я устал. Пожалуйста.

Наша сросшаяся тень, диагональная, долговязая, почти достигает ельника, когда справа что-то льнет к ней: дополнительный силуэт. Вся каракатица вздрагивает, смятая, а я запоздало чувствую резкий толчок. Смоляные пряди ударяют по лицу – и вот брюнетка всхлипывает и отшатывается от меня, держась за живот и неверно ставя ноги. Между ее пальцами, прижатыми к куртке, просачиваются темно-красные струйки.

– Это, любезные, попросту неуважение! Думали, раз вы устранили Фальтенеро, со мной можно и не считаться?

Владелица посторонней тени, моя приятельница ведьма, улыбается, держа в одной руке окровавленный стилет, а в другой – пистолет, вынутый из-за пояса у брюнетки. На этот раз его черный зрачок глядит мимо меня. Стрелять в меня Полина не станет. По крайней мере пока не убедится, что мои воспоминания сохранились внутри амулета Лоры Камеды. Она ведь не знает, что подвеска разбита.

Черноволосая пока стоит, растерянная, но скоро в ее глазах начнет темнеть, а ноги подкосятся.

– Лягте на траву, сударыня. Вот сюда. А вы… надавите как следует вот здесь и приподнимите ей ноги. – Покачнувшись, отпускаю девушку от себя.

Самому бы не упасть. Жалким же щитом я буду для моих спасительниц.

– Поговорим? – это я уже ведьме.

– Ну говори, рыцарь Круглого Стола. Развлеки меня, пока мы ждем моих сестер.

– Вы же зондировали мне голову? Значит, знаете, что я хочу помочь. Враг у вас уже есть. Орден РКС может стать вам союзником. А может стать еще одним врагом. Это напрямую зависит от того, что ты сделаешь в ближайшие пять минут. Вместе мы сможем разобраться. Ведьмы и рыцари. Не допустить повторения Анерленго. Но если эта девушка умрет, истечет кровью, если вы убьете меня… будет новая охота на ведьм. Сражаться на два фронта – вы этого хотите? Да, я понимаю, что у наших… организаций… были сложные отношения, но мир изменился. Никто сейчас не выживает в одиночку. Тем более что у нас есть общие цели. Лаврелион. Вас интересуют кастиганты? Меня тоже! Я и сам хочу знать, что они заперли у меня в голове. Бросать меня в подземелье было не обязательно. Могли бы просто обменяться сведениями.

Я смолкаю. Черноволосая стонет за моей спиной. Кровь ей вроде бы удалось остановить.

– Ты закончил? Блестящая речь. Да, кое-что про тебя мы выяснили. Хочешь помочь нам, говоришь? Да ведь ты не знал все это время, кому это – нам! Одно дело – спасать магически погубленных красавиц, очень благородно, очень по-мужски, и совсем другое – помогать ведьмам! Рыцари и ведьмы! Ты сам-то в это веришь? Предлагаешь мне объединиться с теми, кто отнял у меня мать? Ты тогда еще и не родился. А для меня это было только вчера. Так что не надо… Это вот ей ты можешь пудрить мозги про то, что мир изменился. Слышишь, маленькая Верна? Воображаешь, что раз помогла ему, то купила себе жизнь? Молись, чтобы тебе не пришлось изведать его благодарность. Тиски и огонь. А что касается Лаврелиона… Очень удобная у тебя амнезия, Леннокс. Только вот ты не учел одного. То, что кастиганты вытравили из твоей памяти, проступило в твоих снах. Мы все видели. Видели, как ты прокрался в дом к Марии… Видели кровь на твоих руках. Кровь Отворяющего. Ты весь замаран, убийца. Ты, и твой орден, и кастиганты – вы все повязаны. Свора фанатиков. Мы передавим вас всех до последнего. И ничья помощь нам не понадобится. Наш союзник – сама земля.

Я не отвожу взгляда. Но возразить мне нечего. Ни по-рыцарски. Ни по-мужски. Она права. Даник Чиола не призвал бы на помощь Молнию Архипелага, знай он с самого начала, что загадочная смерть косит именно ведьм, шлюх дьявола. Наоборот, погибших он считал ангелами. Да и я, признаться, жадно заглотнул наживку их редкой красоты. Что угодно, лишь бы спасти этих дивных созданий.

И насчет моих снов она тоже права. Я замаран.

Катарсис. Золотой век. Очищение. Очищение?

Разогнанная адреналином, кровь шумит в висках. Или это шум листвы? Не самая удачная обстановка для спокойной работы ума. Девиз кастигантов – «Бичуем дьявола». Но до сих пор доставалось не дьяволу, а тем, кто ему служит. Кто-то убирает Отворяющих, без которых ведьмы буквально не могут жить. Возможно ли, что неуловимый палач – это выходец машины Теркантура? Возможно ли, что Эктор Целлос пускал мне в глаза поэтическую пыль, говоря о преображении человеческой природы? Об избавлении от дьявольских примесей? Может, все проще? Грубее? И катарсис – это не очищение, а зачистка? Ну а я: я стал последним ингредиентом в создании оружия против ведьм. Отсюда и кровь на моих руках.

Нет, не сходится. Будь кастиганты убийцами, они бы не отпустили меня живым. Не верю, что умница Хага и ее почтенный отец способны развязать геноцид, хотя бы речь и шла о малефиках. Зато Ален Лурия наверняка способен. Он мог просто использовать кастигантов. Изменить что-то в формуле трансмутации, чтобы получить послушного голема. Осталось только понять, зачем ему это.

Из-за ближайших зарослей доносится сухой треск. К нам приближаются со стороны реки.

– Поболтали – и хватит! – ухмыляется ведьма и недовольно бросает расступающимся кустам: – Не больно-то вы спешили! Ну и поделом вам: пропустили занятную рыцарскую тираду.

Раздается оглушительный хлопок. Полина, качнувшись, выдыхает из разорванной груди облако кровяной взвеси. Падает.

В воздухе все еще разлит пульсирующий звон. Над кронами деревьев мечется переливчатая завеса из сотен потревоженных птиц.

– Вы целы? – спрашивает меня бледный мужчина, осторожно вышагивая из зарослей.

Лицо-то знакомое. Ух какое знакомое, да только такое, которого не должно быть здесь. Увидел бы я его в привычном антураже, сразу узнал бы. А так – не сразу… Но все же узнал. Это Альпин, мой коллега из местного отделения ордена. Выглядит, как обычно, усталым и пасмурным. Волосы взлохмачены. Брюки в грязи и репьях. Одет он, прямо скажем, не для загородных мероприятий. И смотрелся бы и вовсе нелепо, если бы не упертый в плечо дымящийся дробовик.

Альпин подходит к неподвижной ведьме. Продолжая целиться в нее, отпинывает носком перепачканной туфли пистолет, что выпал из ее руки. Нагнувшись, касается открытой шеи. Распрямляется, вешает ружье на ремень.

– Альпин, какого черта?

– А, не волнуйтесь за меня. Орденские правила разрешают стрелять в ведьм на поражение. К тому же вы подтвердите, что она не оставила мне выбора. Что с девушкой?

– Ножевое в живот. Альпин. В каком смысле, не оставила выбора? Она же… Ладно, это потом. Есть аптечка? София, продолжайте давить, вы молодец. Главное, чтобы руки не соскользнули. Саския, вы хорошо держитесь. Аорта не задета. Я сейчас разрежу майку. Альпин, лучше вы. Руки трясутся. Смотрите на меня, Саския. Вы мне спасли жизнь там в тоннеле. Должен сказать, реакция у вас что надо. Не думали поработать в ордене РКС? Не смотрите туда.

Она скулит, сжав челюсти, и норовит выгнуться, пока Альпин заправляет вату в сочащийся разрез. Я прижимаю девушку к земле.

– Мм, больно, очень больно! Пожалуйста, хватит!

– Уже все, уже все. Нам же надо было остановить кровь. Рану больше не трогаем. Все позади. Руки, руки! Мы просто протираем края. Видите? Сейчас сделаем укол – и будете как новенькая. Видите? Все не так уж страшно. Альпин, где вы оставили машину? Это далеко? Так, значит, придется идти… Саския, ну что, прогуляемся?

– Да я хоть бегом. Мне вообще было не больно, пока вы не стали там ковыряться.

Альпин помогает ей подняться. Уцепившись друг за друга, они спускаются к реке. Я, опираясь на Софию, – следом. То держусь за ее тонкое плечо, чувствуя там угловатую косточку. То возьмусь за теплую талию – тогда в ладони отдается ритмичная работа ее бедра. Нет, лучше за плечо. Союз наших тел досадно нестоек.

– Спасибо, что вытащили меня, – говорю я, не зная, как еще придать девушке сил, облегчить ей труд носильщика-поводыря.

Она кивает, скосив на меня глаза. Короткий взгляд, изумрудный всполох. Я наступаю в какие-то папоротники, нога соскальзывает – и вот я уже качусь по мокрой зеленой шкуре, покрывающей склон. Хрустнул лопнувший рукав, ушиб бедро о кочку да еще оцарапал щеку о коготки ежевичного куста. Чудом не уволок за собой девушку. Больно, однако. Зато всех опередил. И разгрузил Софию. Сам ведь хотел, чтобы ей было не так тяжело.

Дожидаюсь, пока спустятся остальные. В реку нам теперь нельзя: с нами раненая. Бредем вдоль берега, отмеченного выступами известняка. По словам Альпина, скоро будет переправа. Откуда-то сверху до нас доносится крик, протяжный, похожий на вой животного. Мы переглядываемся. Похоже, ведьмы нашли труп. Надо убираться скорее…

Наконец – мост. Щелястый настил из досок пружинит и скрипит под дружным шагом нашего отряда. Дальше начинается гравийная площадка, примыкающая к остаткам охотничьего домика. Вон и внедорожник Альпина. Осторожно укладываем раненую девушку на заднее сиденье. Приподнять ноги шалашом, уложить их на колени Софии. Вот так. Ходьба изнурила черноволосую, кровь отхлынула от лица, но взор у нее ясный, подвижный.

– Говорите с ней.

Хлопаем дверьми. Напряженно следим за шевелением пестрой тени по ту сторону реки, пока Альпин заводит двигатель и энергично выкручивает руль, разворачивая в облаке пыли взревевшую машину.

Запоздало пристегиваюсь. Откидываю голову на спинку сиденья. Знаю, что расслабляться еще рано. Мы еще не вырвались. И все же… стрелка спидометра подбирается к зениту циферблата; над нами мелькают сплетенные кроны, мы уже принадлежим дороге. Неужто ушли? Я оборачиваюсь проверить, как там девушки. Две пары перепуганных глаз. Как два чутких зверька. Хочу их ободрить, но тут взгляд Софии резко смещается, вспыхивает ужасом. Девушка вздрагивает, всхлипнув, зажав рот, а другую руку выкинув перед собой. Что-то увидела впереди. Я успеваю повернуться, чтобы заметить миниатюрную фигурку, замершую посреди дороги. Детское платьице, красная накидка, корзинка в руке. Бледное пухлое личико, глаза, растерянно выглядывающие из-под каштановой челки.

Лицо Альпина перекошено от напряжения. Он жмет на газ, втянув голову в плечи. Красный капюшон исчезает под капотом. Ни звука удара, ни толчка. Машина свободно и ровно несется вперед. Я снова оборачиваюсь, София – тоже. Дорога позади нас пуста. Ни тела, ни крови, лишь вьется коричневая пыль.

– Мираж, – выдыхает Альпин. – Я блеф завсегда чую. А все ж страшно. Проклятые ведьмы…

Он крестится и утирает пот с лица.

Мне самому не по себе… Да, обман-то раскрыт, расчет ведьм не оправдался, мы не зарылись в кювет, пытаясь объехать подосланное наваждение… Но поздравить себя не с чем. У кого хватит воли давить ребенка колесами, даже зная, что это лишь морок? Только у того, кто способен задавить в себе все человеческое. Или уже задавил. Будь я за рулем, не смог бы, повернул бы в сосну. И не пожалел бы. Бросать надо эту работу… Пока еще есть ради чего.

– Альпин, а если бы вы ошиблись? Одного человека вы сегодня уже убили. То был не мираж.

– Ведьму, Леннокс. Я убил ведьму. Надеюсь, вы правы, и она действительно мертва. Стрелял серебряной дробью, все как положено. Не одобряете? Это вы по молодости. Еще поймете, что рыцари Круглого Стола возвысились не потому, что миндальничали с врагами.

– Серебро – для вампиров, а не ведьм.

– Что?

– Неважно. Я просто не понимаю… Да, они похитили рыцаря, вмешались в расследование… Но убивать за это?… Казнить на месте…

– Леннокс! Вы ведь ничего не знаете. Мы понятия не имели, что вас похитили! Лантура сказал, что вы отправились что-то разведать. Сегодня-то мы забеспокоились, что от вас ни слуху ни духу… Но возникли проблемы посерьезнее.

– Так вы не меня искали? Что же вы здесь делали?

– Проверяли старые чародейские логова. Пока вас не было, Леннокс, заварилась дрянная каша. Похоже, мы на пороге войны. И первый удар наши враги уже нанесли.

– Да о чем вы?

– В Анерленго началась чума. Магического происхождения. Такая уже была – сразу после Великой Резни. В тот раз ее наслали ведьмы. Если б РКС их тогда добили, этого бы не повторилось… Вот что. Я вызову к Интернатскому замку оперативную группу. А вас и девушек отвезу в больницу. Вечером встретимся в офисе. Надеюсь, вы и правда сечете в колдовских делах. На кону репутация РКС. И бессчетное количество жизней.

– Ну как вы себя чувствуете?

– Спасибо, уже лучше. Доктор прописал сон и покой.

– Ха. Боюсь, ни то ни другое вам не светит в ближайшее время. А те девушки, что были с вами? Альпин сказал, одну из них ранили…

– Ее заштопали. Ничего слишком серьезного. Сейчас они обе у меня в замке, в Вальмонсо. Врачи были против выписки, но я не хотел оставлять их в больнице. Туда могут наведаться ведьмы.

– Так кто эти особы, что помогли вам?

– Археологи из Томбрюке. Девушки просто интересовались руинами.

– А вас-то как занесло в Интернатский замок? Вы догадались о ведьмовской угрозе еще до того, как мы узнали про чуму?

Я вытаскиваю из дымящейся кружки разбухший чайный пакетик. Начальник отдела Ноткер – потухшая сигарета в сухих губах, оттянутый галстук, красная щека от длительно прижатой телефонной трубки – подталкивает ко мне пепельницу. Пристраиваю капающий пакетик рядом с кладбищем окурков. Отхлебываю горький чай, отдающий водопроводом.

Альпин мрачен, сидит в стороне, перекрестив и руки, и ноги. Его брови с уголками губ образуют тоже что-то вроде креста. Недоволен. Повторный рейд по развалинам ничего не дал. Ведьм там уже не было. Трупа убитой им колдуньи – тоже.

Лантура выглядит потерянным. Русые брови подняты на неодинаковую высоту. Он то смотрит на меня, то косится на шефа, то вчитывается в бумаги, разложенные перед ним.

Кент, отвернувшись, стоит у чернильного окна. Руки сцеплены за спиной. Поза безучастности – столь подчеркнутая, что нет сомнений: старый рыцарь не пропускает ни одного слова, звучащего за столом.

Так что мне ответить коллегам? Не по мне это, изворачиваться. А только, похоже, придется. Передам им в руки всю правду – и сбудется пророчество колдуньи. Начнется новая охота. Да она уже и началась. А я еще заикался про союзничество рыцарей и ведьм.

Мне отчаянно нужна отсрочка, чтобы во всем разобраться. И до этого момента желательно не допустить резких движений. Ни с нашей стороны. Ни со стороны ведьм. Полуправда. Вот лучшее решение. Скажу соратникам то, что они и так уже знают. Или подозревают.

– Насчет ведьмовской угрозы… Нет, об этом мне ничего не известно. Кроме того, что они сами в опасности.

Ноткер снова закуривает.

– Леннокс, скажите прямо: вы с самого начала поняли, что анерленгские красавицы – шлюхи дьявола?

– Вы слишком высоко оцениваете мои способности. Я считал, что ведьмы – безобразные старухи. И чтоб бородавка на носу – размером со сливу. А если вспомним тех, кого инквизиция сожгла на костре за колдовство, то попадались среди них всякие: и красивые, и уродливые, и самые обычные. И мужчины, и женщины. Так что нет, я знал не больше вашего. По крайней мере до тех пор, пока мы с Лантурой не заглянули в морг. Среди вещей Лоры Камеды был медальон. Он-то и вывел меня на ведьм.

– Как это – вывел? Подсказал, куда идти? Полмили прямо, потом поверните направо?

– Что-то в этом роде. Голосов я не слышал… Просто возникло… соответствующее наитие.

– Как можно так рисковать! – качает головой Альпин. – Я и сам касался этой вещицы. В перчатках. А перчатки потом сжег. Это же колдовской амулет. Они могли вас завербовать с его помощью. Поработить. Вы совсем не боитесь за свою душу?

Я прикрываю глаза, чтобы не дать ярости выплеснуться через взгляд. О взгляде позаботился, а вот чаем плеснул, когда ставил кружку на стол.

– Альпин, а как же тот ребенок на дороге? Да, это был призрак. Но вы не колебались ни секунды. По-моему, главная опасность для души таится вовсе не в колдовских амулетах.

Альпин усмехается. Половиной рта. Остаток лица, особенно глаза – не смеются. Совсем наоборот.

– Шеф был прав. Джуд Леннокс – адвокат иллюзий. Если бы каждый из нас последовал вашему примеру, скажите: кто бы вытащил вас из ловушки, в которую вы добровольно шагнули? Ах да, археологи из Томбрюке.

– Леннокс! Альпин! – Ноткер отнимает от губ сигарету, выпуская затяжную дымную струю и обводя нас неодобрительным взглядом. – Это еще что? Вы профессионалы или кто?

– Это я и пытаюсь сказать. – Альпин вскидывает руки по законам капитуляции. – Нужно быть профессионалами.

– Коллеги, прошу: разницу во мнениях давайте использовать как стратегическое преимущество. Леннокс, что же все-таки вы узнали? Сколько вы насчитали ведьм? Чего они хотели?

– Я насчитал четырех, но их больше. Намного больше. Одна из них читала мои мысли. Причем это работало в обе стороны. Поэтому я тоже кое-что увидел. Вернее, почувствовал. Они боятся. Ведьмовские общины сплочены вокруг особых существ, которых совсем мало, буквально единицы. Их называют Отворяющими. Они то ли жрецы ведьм, то ли вожди, то ли любовники. Но главным образом – поставщики магии. Если Отворяющих убить, то обречена вся община. Ведьмы сами начнут искать смерти. Это и произошло в Анерленго. Отворяющего из Анерленго убили примерно десять дней назад. С тех пор там гибли ведьмы. А здесь, в Лэ… На жизнь местного Отворяющего тоже покушались. Но он выжил. Поэтому и смертей у нас гораздо меньше. Проблема в том, что ведьмы думают, будто это мы охотимся на них. Рыцари Круглого Стола. Или инквизиция. Если мы хотим избежать войны, нужно их скорее в этом разубедить.

Ноткер вздыхает, выпуская через ноздри сизое облачко.

– Поздновато для дипломатии… Ведьмы уже начали войну. В Анерленго объявлен карантин. А про чуму они ничего не говорили?

– Я впервые услышал про чуму от Альпина. И все еще не до конца понимаю…

– Все просто. В Анерленго чума. Вспышки заболевания зафиксированы по всей провинции. И это не бубонная зараза, с которой можно бороться антибиотиками и сывороткой. Это чума колдовская, насланная. Жемчужная болезнь. Если заразился – смерть. Вакцины от нее не существует. По крайней мере у людей ее нет. С такой напастью орден уже однажды сталкивался.

– Во времена охоты на ведьм.

– Именно. Это случилось в первые же годы после Великой Резни. Трудные времена. Пакт РКС и инквизиции. Поиски врагов внутри королевства – тех, кто хотел лишить нас великой победы. Анархистов, пацифистов, еретиков, колдунов и другой богемной сволочи. Мой отец тогда служил в ордене. Король Хьюлаф лично наградил его за доблесть. Настоящие патриоты делали все, чтобы искоренить супернатуральный элемент среди людей. Костры горели круглосуточно. Даже после заката было светло. Это называлось «Янтарные ночи». Отец говорил: еще месяц напряженной работы – и с магией в стране было бы покончено. Но когда оставалось совсем чуть-чуть, ведьмы нанесли ответный удар. Как загнанные в угол крысы. Наворожили чуму. Не поддававшийся лечению мор. И общество не прошло проверку на стойкость. Массы возроптали. Либералы взяли большинство в парламенте. Методы РКС заклеймили, орден заставили отступиться и покаяться. А ведьмы отозвали свои ядовитые чары. Воцарился мир…

– Вот только мир миру рознь, – хмыкает Альпин.

– Да. Мы предпочли мир преходящий, оплаченный малой кровью. Мы лишь расчистили сад от колдовских сорняков, а корни так и остались в земле. Ведьмы воспользовались затишьем, чтобы расплодиться, окрепнуть для нового удара. Думаю, винить нам остается только себя. Знаете, что самое страшное? Даже те, кто начал охоту на ведьм, люди вроде моего отца – под давлением парламента, сбитые с толку пацифистской пропагандой, даже они усомнились тогда в своей правоте. Мой отец умер два года назад. Муки совести свели его в могилу. Доживи он до этого дня… Он бы понял, что «Янтарные ночи» не были ошибкой. Ошибкой было погасить костры. А нам, господа, надо не повторить ошибки наших отцов.

– Вы считаете, что нынешняя чума в Анерленго – это возмездие за расправу над ведьмами?

– Ведьмы потеряли Анерленго. И теперь они заявляют нам: людям эта земля тоже не достанется. Это возмездие. И послание.

– И чем вы предлагаете ответить?

– Нет, нет, Леннокс, вы все еще не поняли. Время предложений прошло. Мы уже действуем. Маховик раскручен. Мы подняли старые карты с отметками о ведьмовских логовах. Я сомневался, что они все еще достоверны. Но вылазка Альпина в окрестности Интернатского замка показала: ведьмы не изменяют старым привычкам. Они проводили там свои сборища полвека назад. И до сих пор пользуются развалинами. Лантура, дайте карту. Вот, смотрите. Здесь вас нашел Альпин. Видите отметку? Так обозначали места активности малефиков. Вот еще. Смотрите. Тут приносились человеческие жертвоприношения. Знаете, что сейчас на этом месте? Отель «Монсальват»! Именно там снимала номер Лора Камеда. А еще вот и вот. Озеро Фрагула и гора Зархар. Туда мы тоже послали отряды. И такие карты есть для всех провинций. Прямо сейчас по всему королевству вооруженные рыцари врываются в колдовские притоны. Все отделения ордена участвуют в операции. Мы должны накрыть ведьмовские ложи, прежде чем чума начнется где-либо еще.

– Сэр, при всем уважении. В такой спешке… Не боитесь, что снова похватаем не тех? Что на каждого казненного малефика придется двое случайных бедолаг? Второго Анерленго допустить нельзя, но и неразборчивость «Янтарных ночей» должна остаться в прошлом.

Альпин встает, принимается сворачивать карту, скептически поджав губы и качая головой. Видно, окончательно во мне разуверился. Решил больше не расходовать свое время впустую.

– Осторожничаете, Леннокс. Колеблетесь. Иногда это равносильно предательству.

Ноткер, не глядя на коллегу, расплющивает окурок о край пепельницы.

– Простите Альпину его резкость. В Анерленго живет его брат с семьей. Вы приезжий, а для нас всех – это дело слишком личное. Но вы правы. Если будем лить невинную кровь, то только подыграем ведьмам. К счастью, со времен последней охоты наши методы стали совершеннее. Когда малефика трудно отличить от человека, мы используем эмпатический тест Инститориса-Шпренгера. Слыхали про такой?

– Э… В Академии ходила какая-то хохма про этот тест… Мол, достаточно зевнуть в разговоре с подозреваемым. Если он тоже зевнет – значит, человек. Если нет – то это дьявол в человеческом обличии.

– Остроумно. Нет, тест Инститориса-Шпренгера будет сложнее. Это набор специальных вопросов и процедур. Они рассчитаны на определенный эмоциональный отклик. Или его отсутствие. Несколько минут… или часов… самое большее – пару дней… и становится ясно, где зерна, а где плевелы.

– Когда слышу слово «процедуры» – так и представляю себе связывание рук за спиной и подвешивание на лебедке.

Начальник отдела откидывается в кресле, не сводя с меня озабоченного взгляда.

– Леннокс, а вы не допускаете, что на вас еще сказывается действие чар? Медики-то вас осмотрели… Может, стоило обследовать и на предмет заклятий… Послушать ваши речи – волей-неволей засомневаешься: на чьей вы действительно стороне.

Пожимаю плечами. Мне пришла в голову неуютная мысль. Не то чтобы до этого были сплошь уютные.

– Я бы предпочел занять сторону истины. Мы ведь до сих пор не знаем главного. Кто или что убивает Отворяющих. Не ведьмы начали войну. В деле замешана сторона, о мотивах которой мы можем лишь догадываться.

Ноткер глядит в потолок из глубины кресла, локти расставлены, пальцы сцеплены. Я медленно отставляю кружку. Неблагодарное это дело – отстаивать истину. Можно запросто нажить врагов. Эктор Целлос ведь намекал, что Лаврелион – лишь один из узелков в кастигантской сети. А вдруг начальник отдела Ноткер – тоже кастигант?

– Строго гипотетически… и в духе полнейшей непредвзятости… – продолжаю я.

– Да говорите уже. Мы не хрустальные, не рассыплемся от ваших кощунственных теорий.

– Давайте спросим себя: кому выгодно выставить ведьм врагами? Кому нужна истерия вокруг магии? Я не хотел бы верить, что кто-то намеренно принес в жертву целую провинцию… и все-таки… Мы все слышали о принципе «Цель оправдывает средства». И придумали его не бездушные дьяволы, не косматые тролли из чащи. Его придумали наши кроткие коллеги из Святого отдела расследований еретической греховности.

– Стойте, вы думаете, это агенты инквизиции? Они убивают этих… Отворяющих?

– Мотив у них есть. «Янтарные ночи» подпортили их репутацию тоже. Чума, наколдованная ведьмами, – это их шанс восстановить авторитет и вернуть былое влияние. Раз чума не лечится, народ обратится не к врачам. И уж точно не к властям. Народ обратится к церкви.

– Да, непредвзятости вам не занимать. Тут вы не шутили… Эдак выходит, что конечный выгодоприобретатель – это папский престол. Ну как вам, коллеги? Попахивает судным днем, ни больше ни меньше. «Прозектор перестройки» это оценит… Само собой, всех причастных к этой гипотезе ждет анафема. А если мы наделаем достаточно шуму, не имея притом доказательств, – то и костер. И все же не эта версия пугает вас больше всего, верно, Леннокс? Неспроста вы сказали «тоже». «Авторитет инквизиции тоже пострадал». Стало быть, и нас не пощадите? Допускаете, что это РКС все подстроили? А может, мы это в сговоре с инквизицией и провернули? Раз мотивы у нас схожие.

Развожу руками, бессильный перед неумолимостью логики.

– Справедливости ради: провокатор может быть и из лагеря радикальных ведьм. Трудно сказать, насколько это единодушная публика. Если большинство приспособилось к жизни среди людей, наверняка есть и те, кому такое положение осточертело. Кто готов пожертвовать полусотней чародеек и парой Отворяющих – лишь бы остальных поднять на бунт. Под подозрением все: и они, и мы, и инквизиция, и «Arma Domini»…

– А эти-то здесь при чем?

Тут я понял, что раньше времени сверкнул приберегаемым козырем. Хотя бы про кастигантов не проболтался.

– Они поставляют оружие нам, Святому отделу и армии короля. Принимают наличные, кредитки и информацию. «Arma Domini» давно перестали быть кучкой ремесленников и лавочников. Это серьезные игроки на политическом ристалище, только вместо герба они прикрываются вывеской торговой гильдии. Если подумать, о них мы знаем не больше, чем о тех же ведьмах. Известно лишь то, что их акции вырастут, если магия среди людей будет уничтожена.

– Любопытно. Со своей стороны выражу надежду, что мы не переоценили вашу непредвзятость.

– Сэр?

– Хотелось бы верить, что «Arma Domini» не угодили в ваш список только потому, что к одному из директоров компании у вас личные счеты. Не бледнейте, Леннокс. Вы же сами недавно цитировали девиз РКС. «За этим столом соберу достойнейших». Как, по-вашему, мы добиваемся того, чтоб среди нас были самые достойные? Каждого новичка тщательно проверяют. Работали бы дальше в ордене Мангуста – и ваши попытки снискать расположение Джудит Лурии остались бы между вами и Богом. Но вступление в РКС делает вас паладином, агентом Короны. И свыше того – агентом христианского мира. Капитулу пришлось оценить как ваши заслуги, так и другие стороны вашей биографии, не столь однозначные, а уж потом принять решение, допускать ли вас в орден.

Я задерживаю дыхание, бросая все силы на то, чтобы не измениться в лице. Ноткер буднично тянется за новой сигаретой. Альпин ухмыляется; впрочем, беззлобно. Лантура, охваченный румянцем, перелистывает какие-то машинописные страницы так истово, будто читает там свою судьбу. Глядя на его пунцовые уши, понимаю, что поступил оплошно, когда попросил юношу навести справки про Алена Лурию. Каким же дураком я выглядел. Круглым дураком за круглым столом. Один только Кент не шелохнулся, все еще поглощенный наблюдением октябрьских сумерек.

– Да расслабьтесь вы, – морщится Ноткер, чиркая спичкой. – Святости от вас и не ждали. Кто без греха? Сэр Ланселот и вовсе водил шашни с королевой. И все это под носом у Артура. Да и старец Мерлин, говорят, пользовался расположением ее величества. Не будем суесловить. Вы, во всяком случае, нашли в себе силы оставить Джудит Лурию в покое. Доказали, что способны перебороть себя, стать выше своей слабости. Это все, что имеет значение.

– Сэр, – стараюсь не чеканить, не срываться на яростное шипение и сдерживать торжественные вибрации, от которых мой голос взвивается, как у мальчишки, – я все же буду настаивать, что мои личные дела – это сугубо мои личные дела. А их обсуждение пристало, может быть, досужим кухаркам на базаре, но не дворянам и людям чести. Если мой моральный облик бросает тень на достоинство ордена, или хуже того – ставит под сомнение мою способность блюсти интересы Короны и христианского мира… я буду счастлив немедля обезопасить как Корону, так и христианский мир, освободив занимаемое место за этим столом.

– Эк его проняло… – хмыкает Альпин. – Вон даже Кент обернулся. Кент, а что, в ваше время небось все так разговаривали?

Старый рыцарь не удостаивает Альпина ответом. Зато мне адресует такой взгляд, в котором уживаются и любопытство, и грусть, и сочувствие, и мягкий упрек. Может, я и хватил через край. Кент снова отворачивается к окну, а я угрюмо дожидаюсь, что скажет Ноткер.

– Боже правый… Я уж думал, у вас жилка лопнет на лбу – так надулась. Скажите сразу: мне ждать вызова на дуэль? Ну и славно. Тогда давайте работать. Вот что, господа. Может, ведьм кто-то и спровоцировал, но пока еще мы доберемся до истины… А чуму надо остановить немедленно. Поэтому – продолжаем облаву. Ведьм по возможности брать живыми.

– Шеф, я извиняюсь, – поднимает руку Альпин. – Такой гуманизм может нам дорого стоить. Известны случаи, когда ведьмы и в кандалах, и с кляпом во рту умудрялись колдовать. С летальным исходом. Или для себя, или для рыцарей, или все разом.

– Это правда. Потому и разрешаю использовать паралитические эфиры и гасители магии. И стрелять на поражение, если уж посчитаете нужным. Приказы приказами, а в конечном счете рыцарь должен доверять своему сердцу. И вы, Леннокс, доверяйте своему. Правда ваша: орудуем мы вслепую. Туда ли бьем – неизвестно. Так что и вам дозволяю действовать по своему усмотрению. Копайте, выясняйте. Только заклинаю: осторожно! А то у вас что ни гипотеза, то политический скандал. Что-то узнаете – докладывать лично мне. А до тех пор – никаких обвинений без железных доказательств. Если хоть кто-то узнает, что мы роем под своих же… За малейшую утечку ответите головой. Причем не только своей, но и моей тоже. Леннокс, это понятно? Ваше расследование – неофициальное. Людей я вам дать не смогу. Разве что специальный консультант вас… проконсультирует. И еще. Когда исчерпаете свои теории заговора, присоединяйтесь к нам на полях сражений. Вы же Молния Першанделя, черт побери! Ваш клинок должен сокрушать малефиков!

Ноткер хочет сказать что-то еще, но тут звонит телефон. Звук резкий, нежданный, оставляющий по себе эхо. И россыпи мурашек вдоль спины. Что-то я стал дерганый. Кент подносит к уху трубку, молча слушает, передает ее Альпину.

– Алло? Говорите четче, ничего не слышно. Ну так снимите его. А, понятно. Ну тогда не снимайте. Просто говорите четче. – Альпин долго вслушивается, разминая пальцами наморщенный лоб; гримаса напряжения все резче проступает на его лице. – Так. Район оцепить. Насколько мы знаем, это временно. Квартиру обыскали? Какой еще заяц? Швы? Рвы? Я понял: вы вскрыли швы. Господи, какая мерзость. Спокойно, рыцарь! Я же сказал: это пройдет. А ведьма? Вот дьявол. Продолжать поиски. Я скоро буду.

Альпин кладет трубку в состоянии мрачной решимости.

– Это группа Конмахта. Им было велено задержать Валерию Кавермэль. Как ей удалось скрыться, неизвестно. В ее квартире нашли заячью тушку. Висела на проволоке. Оперативник говорит, заяц был дохлый, но брюхо у него было зашито и там что-то шевелилось. Они разрезали швы – оттуда вылетела летучая мышь. А еще из зайца выпал фиал с фиолетовой жидкостью. Скляница разбилась. Теперь там хаос. Аварии на дорогах. Пожары. Люди засыпают на ходу. Такое уже было неделю назад. Целая улица погрузилась в сон посреди бела дня. Через несколько часов все очнулись. Но то была пешеходная зона, тогда обошлось без жертв. В этот раз повезло меньше. Шеф, я поеду, ладно? Ведьма не могла далеко уйти. Хотя… Это же ведьма. Конечно, могла.

– Поезжайте, Альпин. Возьмите с собой кого-нибудь из лаборатории – надо взять пробы воздуха, пока токсин не рассеялся. Я к вам присоединюсь после совещания. Идите. Лантура, вы проверьте больницы. Вдруг удастся найти Отворяющего, про которого говорил Леннокс. Если тот в тяжелом состоянии, то наверняка лежит где-нибудь в реанимации. Может, врачи что-то заметили необычное. Поспрашивайте. Кент, продолжайте работать с архивными данными по «Янтарным ночам». Наши предшественники сделали много ошибок, но что-то они точно делали правильно, раз вынудили ведьм пойти на крайние меры… Надо только критически осмыслить всю информацию, которая у нас есть. Отсеять лишнее. Глаз у вас наметанный, и если кто с этим справится, так это вы. Не смею вас задерживать. Леннокс, ну а вы… приступайте к своим поискам. Надеюсь, что, идя вам навстречу, я доказываю личную приверженность истине. Только помните: осторожно! От этого зависит репутация нашего отдела. И поспите хотя бы несколько часов. Это не пожелание, а приказ. Дело вам предстоит тонкое, голова должна быть ясной.

Ноткер поворачивает к себе запястье тыльной стороной, смотрит на часы, досадливо цокает языком. Встает, поспешно раскатывает рукава, собранные на локтях, застегивает манжеты. Подбирает пиджак со спинки кресла.

– В восемь утра жду в офисе, – бросает он, выходя, мне и Лантуре, который все еще складывает в наплечную сумку бумаги со стола.

Мы остаемся вдвоем. Я жду, чтоб юноша заговорил первым, потому что задержался он явно нарочно. Не так уж много там бумаг.

– Леннокс, послушайте. Догадываюсь, что вы подумали. Но вы должны мне верить: я никому не говорил… ну, про то, что вы интересовались господином Лурией. Я знать не знал, что у вас с ним личные счеты. А даже если бы и знал! Доносительство мне противно. Кто-то сдал вас, но, клянусь, это был не я.

Он снова отчаянно краснеет, будто проглотил что-то ядовитое. Я киваю.

– Я вам верю, Лантура. Для подлости нужно хладнокровие, а вы уж слишком распереживались. В конце концов, ничего страшного не произошло. Это было унизительно. Зато у меня открылись глаза. «За этим столом соберу достойнейших»… Хорошая была фраза. А теперь в ней слышится лицемерие. Так вам удалось что-нибудь узнать?

Лантура делает головой неопределенное движение и принимается выкладывать бумаги из своей сумки. Те самые, что только что сложил.

– У РКС есть большое досье на Алена Лурию. Нет, его я, увы, не достал. Досье собирали, когда Лурия стал большой шишкой в «Arma Domini». Там страниц двести. Оригинал хранится в центральном офисе. Я бы мог заказать копию… Но это официальный запрос. Его бы заметили. А я состорожничал, не хотел привлекать внимание.

– Лантура, я ваш должник. Наверху бы тоже решили, что я одержим местью бывшему сопернику. Значит, досье нам не добыть?

– Только если поехать в столицу и лично наведаться в архив. Но в Анерленго карантин. Дорога в Камелот закрыта.

– О чем это вы?

– Так ведь чума. На дороге заставы. Впустить-то вас, может, и впустят. А вот выехать сразу уже не получится. Я думал, вы знаете.

Это плохо. Я как-то не сообразил. Не подумал, что из-за чумы перекроют трасу. Что ж, это только логично. Только мне все равно нужно домой. Пусть я пока не знаю, где искать Лаврелион, но он точно по ту сторону чумы.

– Ладно. Что-нибудь придумаю. Значит, с досье не выгорело?

Юноша выуживает из вороха документов два плотных глянцевых листа, протягивает их мне.

– Отдельной папки по Алену Лурии у нас нет. Зато есть коллективное досье на концерн «Arma Domini». Там господину Лурии посвящено две страницы. Я их сфотографировал. Это они. Две страницы – это, конечно, не двести…

– Спасибо и на том.

– Да. Здесь же найдете кое-какие сведения о секте кастигантов…

– Есть подтверждение, что Лурия связан с кастигантами?

– Связан-то связан, да не так, как вы, наверно, подумали. В досье говорится, что в студенчестве Лурия увлекался их идеями. Недолго. Потом признал, что там есть еретический элемент, и всячески отрекся. И не просто отрекся, а возглавил комиссию по борьбе с ересью. Ему было 26 лет. Это еще до «Arma Domini». Другим сектам от него тоже досталось, но упорнее всего он боролся именно с кастигантским подпольем. Разоблачал их ячейки, которые уцелели после антиеретической кампании пятидесятых. После тех самых «Янтарных ночей». По заключению комиссии, секта бичующих дьявола прекратила свое существование. Последних кастигантов Лурия лично спровадил на рудники.

Я хмыкаю. Перед глазами возникает рукопожатие Алена Лурии и Эктора Целлоса. Вот бы удивились авторы досье, если бы увидели, как тепло общаются гонитель кастигантов и те, кого он приговорил к каторге. Вот бы удивились они, увидев огромный кампус посреди леса, где трудятся прекратившие свое существование еретики. Впечатляет. Впечатляет ум этого человека, его предприимчивость. Хороший выбор, Джудит. Право, хороший. Лурия допустил лишь одну неосторожность – по молодости. Выдал свои симпатии к бичующим дьявола. Но он быстро набрался опыта, закалился, стал осмотрительнее. Очистил свою репутацию, а заодно и обезопасил работу подельников: убедил всех, что кастиганты сгинули на рудниках. Браво. Мог ли я представить, находясь в багажнике Аленовой машины, что это кульминация многолетней шахматной партии, в которой даже срубленные фигуры продолжают делать ходы?

В общем, сведения РКС оставляют желать лучшего в смысле надежности. Дочитываю первую страницу. Посмотрим, что там на второй… Лантура опять дает компактный пересказ.

– Это тоже еще до «Arma Domini», но как раз про те события, после которых господином Лурией заинтересовалось руководство концерна. Лурия был участником двух сражений в Сильва Альвана. Дважды в составе волонтерских батальонов он заходил на земли резидентов. И дважды оставался одним из горстки выживших. При этом остроухим тоже досталось. Вот что я нашел.

Лантура протягивает мне фотографию. Снимок черно-белый, качество среднее. Четверо мужчин в полуэвелинах, без шлемов, сидят на корточках. За их спинами – частокол леса. Перед ними на траве лежат два изуродованных трупа в эльфийской экипировке. Мужчины улыбаются, их лица темны от камуфляжной раскраски, белеют только зубы. У каждого на груди шнурок, обегающий вокруг шеи. А на шнурках нанизаны уши необычной формы, вытянутые, с заостренным кончиком. Из брезгливости не пересчитываю. Второй слева, тот, что с самокруткой в зубах, – это Ален Лурия. Только шевелюра гуще, чем сейчас.

– Это был последний вооруженный конфликт с эльфами. После него вся территория резидентского леса получила статус автономии. Солдаты туда больше не совались. А господину Лурии предложили высокий пост.

– Оружие господа в действии… – бормочу я, глядя на истерзанные тела на фотографии. – Это все?

Лантура кивает.

– Вы еще просили связаться с полицией. Тогда в ресторане. Узнать у них, был ли труп – чтоб рубленые раны и чтоб обломок стилета в руке. Так вот: был такой труп. В Анерленго. Мужчина. Найден утром шестого октября. Звали его… э…

– Каспар Амидори, – я заканчиваю за Лантуру.

Он глядит на меня несколько дико.

– Каспар Амидори, точно. А откуда, позвольте…

– Я слышал это имя, пока меня держали в замке. Он был Отворяющим в Анерленго. Вслед за ним стали умирать и ведьмы.

– А его коллега из Лэ? На которого покушались? Его имя вы не слышали?

Я не спешу с ответом. Ведьмы из Лэ называли своего Отворяющего Солом. Имя это, фамилия или кличка – не знаю. Но могу догадываться. Скорее всего, Сол – это Соломон Лу, лидер группы, что играла по средам в клубе «Чумной барак». Бармен сказал мне, что с господином Лу произошел несчастный случай. Ближайшие концерты отменили. И вот совпадение! – городские красавицы перестали заглядывать в клуб. Исключение сделали только ради меня.

Лантура настороженно ждет. А я – всего навсего выбираю между двумя предательствами. Предать себя или предать орден? Можно выложить коллеге свои догадки, как того и требует элементарная благодарность. Не говоря уже о долге. Даже если Отворяющий помещен в реанимацию под чужим именем, Лантура, зная то, что знаю я, вероятно, найдет его. РКС получат в свое распоряжение не просто заложника, а инструмент уничтожения ведьмовской популяции Лэ. Вопрос в том, захотят ли РКС воспользоваться этим инструментом. Могут захотеть, безусловно. Альпин сделает это не раздумывая. Даже из дробовика стрелять не придется. Нужно только положить подушку на лицо коматозного пациента. Ничтожный труд во имя спасения человеческого рода.

Или ничего не говорить Лантуре. Оставить все как есть. Пусть ищет иголку в стоге сена. А у меня появится время еще покрутить кусочки мозаики, поприлаживать их друг к другу. Кастиганты. Философский камень. Золотой век. Мои сны. Эльфы. Ведьмы. Ален Лурия. Все переплетено, увязано, стянуто – и стягивается еще туже. Прошлое вдавливается в настоящее, вытесняя из него так называемые случайности.

Главное, чтобы ведьмы тем временем не перешли в наступление. Погибнут люди. Истина этого не стоит. Да и нужна ли мне истина? Может, Ноткер прав – и меня пора лечить от обаяния бездны. А может, Ноткер прав и в другом – что мне лишь бы поквитаться с Аленом. Разрушить его карьеру, разоблачить перед обществом. И тем самым – нет, не вернуть Джудит. Но заставить ее остро прочувствовать, что она выбрала не того.

– Леннокс? – не выдерживает Лантура.

– Имя Отворяющего из Лэ… Нет. Я пытаюсь вспомнить, но не получается… Кажется, при мне его не произносили.

– Жаль, – вздыхает юноша. – Это бы облегчило мне работу.

– Да… Мне тоже жаль. Я бы хотел помочь. Но не могу.

И это правда.

В Вальмонсо я возвращаюсь уже за полночь. У ворот и во внутреннем дворе дежурят рыцари, присланные РКС на всякий случай.

– Все тихо, парни? Кому-нибудь кофе?

Прохожу мимо конюшни; слышно, как животные сонно фыркают, встряхивая головами, переступают в стойлах. Уютно и щемяще пахнет сеном, детством.

Замечаю девичью фигурку в галерее на крепостной стене. Чего это она так поздно? Сворачиваю к башне, поднимаюсь по лестнице. Она не слышит моего приближения, не видит меня. Стоит, облокотившись на парапет, поглощенная трепетанием ночи. Дышит дремлющий лес. Вдали мреет электрический нимб города. Лягушки во рву блеют как одержимые.

Ночь хороша. Воздух чист и насыщен ароматами отмирающих трав, хоть пей его, только можно горло застудить; а вверху разверзлось чернильное небо, огромное, в сто глубин, и в нем сияют стрелы, паруса, мосты, и альфы с омегами, и даже стул Спасителя, а по опрокинутому дну пролег матовый Млечный путь. У нас в столице небо не такое, звезд там не видно, все затянуто копотью.

– София?

Ты все-таки вздрагиваешь, хотя я нарочно подал голос, чтобы не напугать тебя своим появлением.

– Это вы, – отзываешься немного тускло. – Хорошо, что вернулись. Так спокойнее.

Я встаю рядом.

– Вам за этими стенами опасаться нечего. Это крепость. Вы под охраной. И никакие чары здесь не действуют. Видите ту часовню? Там находится предмет, который обережет от самого сильного колдовства.

– Я боюсь не за себя, – ты качаешь головой, продолжая завороженно смотреть вдаль. – Вас долго не было. Я так думаю, вы с коллегами не тратили время зря. Кого-то еще из ведьм сегодня убили?

Твой голос спокоен, но это спокойствие защитное, автоматическое. Интересно, сколько раз за день ты успела раскаяться, что спасла меня?

Ты крупно дрожишь. Слышно, как клацают твои зубы.

Не знаю, хорошая ли это идея. Но мне хочется это сделать. Я осторожно беру тебя за плечи и привлекаю к себе, укрываю руками. Тебя начинает колотить еще сильнее, но потом дрожь становится прерывистой, периодической. Холодная щека расплющена о мою ключицу.

– Просто при мне еще никого не убивали, – шепеляво произносишь ты наполовину примятым ртом.

Облачко пара из твоих замерзших губ отзывается винной кислинкой.

– София… – подбираю слова медленно, чтобы не покоробить тебя какой-нибудь героической пошлостью. – Я постараюсь, чтобы это больше не повторилось. Завтра я уеду. Пока не знаю как, но я остановлю того, кто покушался на Соломона Лу. Потом я докажу рыцарям Круглого Стола, что мы преследуем не тех. А вместе с вами мы и ведьм убедим прекратить чуму.

– Какую еще чуму? – Ты отстраняешься. – Марина ничего не говорила про чуму. Это скорее в духе Полины. Но Полины больше нет.

– В Анерленго вспышка чумы. Она не лечится. Мои коллеги считают, что это происки ведьм. Месть за тех, кто погиб в провинции.

Ты обхватываешь себя руками, ежась на ветру, снова опираешься на парапет. Опасно перевешиваешься через край.

– Я не знаю… Я уже ничего не знаю… У вас нет сигареты?

– Я не курю.

– Я и сама не курю… И не пью. А полбутылки все же приговорила. Меня этот… Гарфилд угостил. Там еще оставалось, да я уронила в пруд. Слышите, как лягушки разоряются? Все им досталось.

– Гальфрид.

– А?

– Гальфрид, а не Гарфилд.

Ты киваешь. Молча слушаем канонаду выпивших лягушек.

– Вообще-то маячить тут на стене – не лучшая идея. Безопаснее было бы внутри.

– Это как посмотреть! – усмехаешься ты. – По-моему, хозяйки замка… ну эти… сестры… особенно Мэри-Кэт!.. по-моему, они нам не очень рады. Похоже, они кого-то немного ревнуют.

– Ну вот, а мы тут обнимаемся у всех на виду. Что ж вы сразу-то не сказали!

Ты хмыкаешь. Кажется, добродушно. Чуть-чуть я тебя отогрел.

– Я сюда поднялась не из-за Мэри-Кэт. Не могу взаперти. Мне нужен был простор. Воздух. Перспектива. Я просто хотела знать, что происходит. Где вы там. Что делают ведьмы. Однажды я даже в прошлое смогла заглянуть. Но мне тогда помогли. Сама я ничего не умею. Надоела эта беспомощность. Подождите, вы сказали, тут какая-то защита от чар?

– София, пойдемте отсюда. Вы опять вся дрожите. Тут есть защита от чар, но не от простуды. Да и поздно уже. А у меня приказ лечь спать.

Ты отступаешь от парапета, останавливаешься, тонко обрисованная почти еще полной луной. Волосы полощутся на ветру, как что-то живое, опалесцирующее, глубоководное, то свиваясь в густую массу, то расплетаясь на отдельные завихрения.

– Не надо вот этой снисходительности. Я предала их. Я не одна из них, но я предательница. Не знаю, кого мне бояться больше: людей или ведьм. Не знаю, кто я такая. А, нет, знаю: недоведьма! Понимаете? Две недели назад все было таким обычным и простым. Жизнь как жизнь. Тоже, бывало, приходилось поздно ложиться. Промежуточные экзамены на носу. Готовиться надо, – ты невесело усмехаешься. – Как будто это было не со мной. Вспоминаю как сон, в который не вернуться. А реальность – хуже кошмара. И от него не спрятаться в вашем замке. От себя не спрячешься.

Я гляжу на тебя в нерешительности. Сказать тебе, что я такой же, как ты? Что Вальмонсо – это приют предателей, которым нет места ни в обществе добропорядочных смертных, ни среди малефиков? Я открываю рот, но ты, оказывается, еще не выговорилась.

– Клод-Валентин в больнице. Саския ранена. Полина мертва. Все из-за меня.

Жду, не скажешь ли еще что-нибудь. Молчишь, смотришь на меня. Белки твоих огромных глаз как голубое молоко. В ресницах искрятся слезы, высеченные ветром. Или это не ветер?

– Я жив, София. Благодаря вам.

Ты молчишь, смотришь.

– Для баланса этого, может, и мало. Но это и не бухгалтерия. Я жив. Вы спасли мне жизнь. Повезло мне, что в вашем кружке оказалась одна недоведьма.

Ты молчишь, потом дергаешь плечом.

– А вы ведь меня тоже от своих укрываете.

– Мои коллеги в своем рвении не всегда способны отличить ведьму от недоведьмы. Но знаете? Я тоже не один из них. Так, стажер. Можно сказать недорыцарь! – Я улыбаюсь, ты не поддерживаешь; пережидая очередную паузу, прячу замерзшие руки в карманы. – Слушайте, я вас тут одну не оставлю. Хотите заболеть? Ладно, заболеем вместе. Но если я слягу с воспалением легких, то спасение моей жизни… немного потеряет в цене. Не находите?

– Вы же сказали, это не бухгалтерия!

– София, я просто не хочу, чтобы ваше достижение так быстро померкло. Пойдемте.

Бросив прощальный взгляд за парапет – как монетку в городской фонтан, – ты даешь себя увести. В каминном зале я придвигаю два кресла к огню, но ты выбираешь шкуру, расстеленную на полу. Я усаживаюсь рядом. Ботинки долой, стылые ноги поближе к нагретой решетке. Набрав полную грудь воздуха, ты бурно рассказываешь про письмо от матери, которую почти не помнишь, про знакомство с Соломоном Лу, а потом с Саскией. Про шабаш. Нахмурившись и более скомканно – про какого-то парня, который пострадал от магии, но это не твоя вина и вообще это больше не повторится, потому что ты – не ведьма, потому что ты свой выбор сделала. Твои глаза прикованы к огню, будто не из памяти, а из пламени ты берешь одну за другой картины своего двухнедельного прошлого. А может, так ты избавляешься от них, кремируешь в каминной топке. В любом случае так тебе легче. Сведенные углом колени и плечи размягчаются, опадают. Дыхание, голос – это уже не рваный скок подбитой козы, а бархатистый кошачий шаг. Усталая. Красивая. Твои радужки сейчас не изумрудные, как днем, а жадовые, с янтарными вкраплениями. Концы волос переливчато рдеют, словно раскаленные. Даже не знаю, в какой момент я переключился с рассказа на рассказчицу. Вот ты говоришь о чем-то – должно быть, о важном, раз смотришь мне прямо в глаза, – а я понятия не имею, о чем.

– И это существо… Этот рыцарь, который пришел убить господина Лу… Я как бы притронулась к нему. И кое-что почувствовала. Нет, я не знаю, что им руководит. Но это не зло. Не кровожадность. И не ненависть. От него исходило другое. Непогрешимость. Ощущение чего-то абсолютного. Чуть ли не святости… Будто бы он убивал от имени… то есть во имя некой праведной цели.

Тебе это кажется странным, а я не удивлен.

– Великая Резня тоже началась с праведной цели. Кровь – удобрение для идеалов. Не помню, кто это сказал.

Мы молчим. Рушится, прогорев, одно из поленьев; искры взвиваются к своду каминной пасти, черной от копоти. Сначала жар был только в ногах, а теперь уже разлит по всему телу. Ты прикрываешь ладонью затяжной зевок. У меня самого веки тяжелые. Думал, тоже сейчас зевну. Но как-то унялось, не зевнул. Ты встаешь.

– Пойду посмотрю, как там папа и Саския.

– Спокойной ночи, София.

Остаюсь наедине с твоим тающим фантомом: слабым запахом пота и духов. Там, где ты лежала, медленно распрямляется примятая шерсть.

Поднимаюсь к себе. На полу бледные квадраты лунного света. Раздевшись, падаю на постель. Знаю: снов не будет. Остаток ночи пролетит как мгновение, равное удару сердца. Только сомкну глаза, как уже пора их открывать, в окно брезжит серое утро.

В окно брезжит серое утро. Зарываюсь лицом в подушку, словно долгоногая птица ассида, что прячет голову в песок.

Подушка, подушка, пусть это будет только сон. Пусть до рассвета еще будет пара часов.

Нет… Безжалостный понедельник вступает в свои права. Усталость не ушла, она застряла в моем теле дробным, но повсеместным неудобством, как обломки рыбьих костей. Что же будет, когда мне стукнет тридцать. Опускаю ноги на холодный пол. Трясу головой.

Умываюсь. Сейчас тихонько проберусь на кухню и, не зажигая лампы, сглодаю что-нибудь при свете из открытого холодильника: не надо будет никого беспокоить. Выхожу из ванной – а там Гальфрид, дворецкий Тиглеров, и по виду его не скажешь, что он только сейчас восстал от постели: глаза сухо блестят под седыми бровями, воротник подпирает выбритые щеки, весь он отглажен и прям.

– Могу предложить вам бутерброды с лососем и сыром.

– Отлично. И кофе, если можно. Покрепче.

– Кофе. – Гальфрид церемонно откланивается. – Христианнейший напиток. Крепкий, как вера. И гонит сон. Ибо сказано: бодрствуйте, потому что не знаете, в который час Господь ваш приидет!

Покончив с завтраком, выхожу во двор. Оказывается, все уже поднялись. Сельский распорядок как никак. Сестры Тиглер помогают мне облачиться в доспехи…

Джудит ведет коня под уздцы. Улыбается виновато.

– Не думал, что увижу тебя так скоро, Джудит Лурия, – говорю я с нажимом на фамилию. – Что ты здесь делаешь?

– Где же мне быть еще… – Встав на носочки, Джудит тянется к моему уху, шепчет: – Ты ведь был прав. Он чудовище.

– Жаль, что ты поняла это только сейчас.

Я касаюсь ее щеки, средними фалангами провожу по нежнейшему пушку. Три недели прошло. Три недели назад она была моей. Да что это я, не была она моей. Никогда не была. Так что и печалиться не о чем. Я ничего не потерял.

– Постой, а как ты добралась сюда? Как проехала через Анерленго? Там ведь чума.

Она снимает с себя шарф и повязывает мне. Ох уж эти ее шарфы! Никогда не жалел о втором месте на прошлогоднем турнире. Но сейчас мне надо везде успеть первым.

– Он сбережет тебя от чумы.

Я целую краешек шарфа, взбираюсь в седло, ударяю пятками Трубочистовы бока. Вперед. Не оглядываясь.

Экси-пэкси, лес в овраге, едет рыцарь на коняге…

После нескольких часов, проведенных верхом, останавливаюсь в безымянном городе, чтобы дать передохнуть себе и Трубочисту. Извини, дружище, овса пока не получишь, впереди еще долгая дорога.

Выйдя из харчевни, замечаю на крыше публичного дома колесо от воза. Это чтобы аисты устроили там гнездо. Где аисты, считают простецы, там быть новорожденному. Вот ведь, и гулящие девки видят себя матерями. Не наплодили бы воров, которых самих привяжут к колесу, перебив им кости. Это тоже привлекательно для птиц, но уже не аистов, а воронов. Хм. Вот о чем толкуют друиды. А я-то думал, что колесо жизни и смерти – это поэтическое иносказание.

И снова в дорогу. По лицу хлещет ветер. Справа проносится щит с надписью «Анерленго». Шарфом закрываю нос и рот.

Целые кварталы стоят заколоченные. Витрины разбиты и забраны матрасами. Всюду потревоженная земля: рыхлая, впалая. А вот аптека с выломанными дверьми. Кто-то сжигает серу из санитарного предрассудка. Обезвреживают миазмы и трупный смрад. А пахнет-то преисподней. Голова кружится, глаза щиплет от дыма, мысли путаются. Громкоговорители призывают жителей воздержаться на время поветрия от поцелуев. Да ведь и так видно, что все сношения пресеклись даже между близкими людьми.

Скорее уж наоборот, найдутся те, кого связало безразличие к собственной участи. Горячечные циники, занятые изнурительным совокуплением в липкой постели, в которой им и предстоит окоченеть, изойдя кровавым потом.

Вот снова выломанные двери – на этот раз у винной лавки. А на площади – горстка живых. Толпятся перед фургоном крикливого торговца. Аукцион, что ли, какой? «Сарацинские эликсиры» – написано на фургоне. Тут же грифельная доска, там подробно весь ассортимент. Вытяжка из черного яйца, выдержанного под мышкой у покойника. Мазь из семени единорога. Засушенная сколопендра.

– Еще торгуетесь, бессовестные? Да это же пуповина великого Мерлина, один из сильнейших амулетов христианского мира. Один раз приложиться – и никакой мор вам не страшен.

Приложить бы самого пройдоху неким сильным средством, скажем, кованым сапогом, да нет времени вмешаться.

Дорога на Камелот выводит меня за город. Теперь, когда человеческое жилье осталось позади, можно убрать с лица шарф. Справа потянулся Сильва Альвана, резидентский лес. Эх, не успею в столицу до сумерек: красноватое солнце норовит заползти за черные зубцы сосен, будто жук за воротник. Трубочист фыркает, стрижет ушами. Мне и самому не по себе – в такой близости от зачарованной чащи. Люди тут не селятся – электротехника не работает из-за магических эманаций. Ну ничего. Еще десяток верст – и будет мост через Серпентуру, там полоска ничейной земли пошире.

Уже поблизости от переправы нагоняю одинокого пешехода. Крепкий мужчина лет пятидесяти, но полностью седой: белые волосы спадают на плечи.

– Любезный, – сдерживаю я коня, перевожу его в шаг. – Вы бы не ходили тут один. Остроухие под боком как-никак.

Белоголовый продолжает молча идти – разве что бегло покосился на меня, подняв бровь. Мина у него при этом самая постная, как бы говорящая: «Скакал бы ты своей дорогой, дружочек, а уж я без чужих мнениев разберусь, где мне ходить».

Беженец, должно быть. Идет из Анерленго, уходит от чумы. Вон, никакой поклажи у него. Одет тоже так, будто не было времени на сборы: замшевая куртка, холщовые штаны и сыромятные сапоги. В сумерках-то прозябнет. Но, наверное, лучше уж холод, чем колдовской мор.

Подвез бы его, да Трубочист не оценит. И так вон вьется подо мной. Чего это он, в галоп, что ли, торопится?

– Ну, бывайте. На том берегу есть охотничий домик. – Даже не знаю, откуда у меня такие сведения. – Можно и заночевать. Версту пройдете вниз по течению, не пропустите. Только там может быть не очень уютно. Серпентура его каждую весну затапливает.

Незнакомец глядит на меня исподлобья, жует губами.

– Ириуа, – картаво бросает он.

Да это же эльфийское название. И выговор соответствующий. Вот тебе и беженец! Снизошел до диалога. Не вынесла душа первопришедшего, как исконное имя реки поганит поганый человеческий поганец. И все равно напрасно он тут один.

Собираюсь дать Трубочисту шенкеля, не спуская глаз с незнакомца. В этот момент порыв сырого ветра, налетевший со стороны реки, сносит его седые волосы назад. Там, где я ждал увидеть заостренное ухо, темнеет уродливая дырка, окаймленная застарелым рубцом.

Стараюсь сдержать брезгливую гримасу, да и не до того мне уже, потому что Трубочист, заржав как дурной, встает на дыбы. Куда делись поводья? Хватая воздух руками, лечу спиной назад.

Жестоко дергаюсь всем телом. Даже доски кровати всхлипнули. Открываю глаза.

Надо мной оштукатуренный потолок с паутинкой трещин. Я в Вальмонсо.

В окно брезжит серое утро.

Приснилось. Это был сон. Но теперь-то уж точно придется вставать.

Откинув одеяло, медленно сажусь в постели, опускаю ноги на холодный пол.

Провожу ладонью по лицу и утыкаюсь взглядом в пустой угол комнаты.

А в глазах, как след от вспышки, застрял назойливый образ: непристойное отверстие в середине эльфийского профиля, окруженное остатками хряща. Не может быть. Или может? Я не смею довериться этим намекам подсознания. Глубокий вдох. И выдох. И еще раз – вдох и выдох. Все, я бесповоротно проснулся, а моя пронзительная догадка по-прежнему не потеряла смысл. Похоже, я знаю, где искать Лаврелион.

Сильва Альвана. Резидентский лес. Идеальное убежище, потому что людям туда ход заказан. Вот части мозаики и стали складывать в связный узор. Итак. Ален Лурия инсценировал уничтожение кастигантов. Нужно было их где-то надежно спрятать. Те немногие территории, что еще не заняты людьми, либо не пригодны для проживания, либо заняты резидентами. Какие варианты? Например, гномьи штольни, но это даль, клаустрофобия и совместные предприятия гномов и людей, а значит, и риск разоблачения. Другое дело – реликтовый лес остроухих: это всего пара часов езды от Камелота и прекрасная экология. Правда, десять лет назад королевство еще вовсю покушалось на эльфийские границы, а сами эльфы не предоставляли убежища людям. Но могло ли это помешать гениальному Алену Лурии? Разумеется, нет. В составе волонтерского корпуса он проник на территорию первопришедших. Только он не убивал их. Он вступил с ними в сговор. Пообещал им неприкосновенность границ в обмен на размещение в Сильва Альвана небольшого заведения. Чтобы не вызывать подозрений да и просто избавиться от свидетелей, Лурия пожертвовал соратниками. Их расстреляли из эльфийских луков, а будущий лидер «Arma Domini» стоял и смотрел. Но он должен был не просто вернуться из экспедиции живым. Он должен был вернуться героем. И тогда несколько эльфов добровольно отрезали себе уши – ради варварского ожерелья на шее Алена Лурии. Малая цена за независимый Сильва Альвана. А трупы на фотографии, которую показал мне Лантура – не удивлюсь, если это Аленовы братья по оружию, которых он предал, переодетые в эльфийскую форму.

Дело за малым – пробраться в Сильва Альвана. Хотя это проще сказать, чем сделать. В лес можно войти в том месте, где он граничит с Лэ, но, судя по всему, Лаврелион где-то на юге резидентского леса, за Серпентурой. По эльфийской земле я туда просто не доберусь. Значит, придется ехать через Анерленго в Камелот, а там уже до Лаврелиона рукой подать.

Раздается стук. Вздрагиваю.

Натянув штаны и на ходу застегивая ремень, открываю дверь. На пороге Гальфрид при полном мажордомском параде. Я даже успеваю занервничать. Ведь это уже было. Как там говорил Лантура? «Мозг берет похожую ситуацию, пережитую во сне, и подгоняет ее под реальность». Как-то так. Дежавю.

– Я сожалею, сэр, что вынужден беспокоить вас в столь ранний час, – степенно и без малейшего сожаления начинает Гальфрид, – к вам посетитель.

– А? – Я хмурюсь, и это единственное мимическое усилие, на которое способно мое лицо, опухшее и неродное после обморочного сна.

– Посетитель, сэр. Я распорядился подать кофе в библиотеку. Могу я передать, что вы спуститесь… – он осматривает мою смятую полунаготу и оттиснутые на ней складки простыни, – в пределах пятнадцати минут?

– Да, я спущусь. Спасибо! – киваю тяжелой головой и закрываю дверь.

С ностальгией смотрю на постель, хранящую мой контур подобно каменной породе, запечатлевшей очертания доисторического моллюска. Но мне уже не до сна. Надо готовиться к отъезду. И разобраться с неизвестным визитером.

Пригоршня воды в лицо, короткий обмен взглядами с зеркалом – и вот я уже на полутемной лестнице, пытаюсь припомнить путь в библиотеку. Иду на электрический свет из приоткрытой двери.

Застаю моего гостя в той же позе, в которой видел его в последний раз – лицом к окну, руки сцеплены за спиной.

– Леннокс! – Сэр Кент резко оборачивается, сутулый и всклокоченный. – Кажется, я знаю, кто убивает ведьм.

Я молчу в замешательстве. Слишком много неожиданностей за раз. Кент? Здесь? Кто бы мог подумать! Да еще и с сенсацией на руках. Тоже увидел дедуктивный сон? Нет, судя по горению его впалых воспаленных глаз, этой ночью он их не смыкал. Жестом приглашаю занять одно из кресел. Почему-то мерещится, что сейчас он непременно объявит: «Да вы, Леннокс, и убили!» И вслед за покойной Полиной припомнит мне кровь на руках.

Кент усаживается, наклоняет над чашкой медный кофейник, потом сыплет себе сахар, сыплет и сыплет, долго, на дне уж, наверно, сугроб скопился – будет клей, а не кофе. Наконец перестает сыпать.

– Я перебирал архивы. Дела осужденных по двести второй статье. Ересь и колдовство. Кого там только не было. Пестрая публика. Такая пестрая, что и глазу не за что зацепиться. Но одно дело все же было особенным. Среди казненных был рыцарь. Рыцарь Круглого Стола. Его звали Бригард Ваикскар Блант-младший. Язык сломаешь. Этот Бригард отправил на костер около двадцати ведьм. За что имел награду. А потом отправился на костер сам. Очень необычный виток успешной рыцарской карьеры, согласны? Из материалов дела следует, что за два месяца до казни он был изгнан из ордена и лишен своей награды. В качестве причины указывается сожительство с несовершеннолетней и торговля антифобиумом. В доказательство имеется анонимный донос. Делопроизводство шло по упрощенке, доноса было достаточно.

– Но за это не сжигали на костре. Это вообще не двести вторая.

– Верно. Как я уже сказал, все эти порочащие обстоятельства открылись за два месяца до казни. Чтобы «удостоиться» костра, Бригард не терял времени и сразу после лишения рыцарского звания угодил в плен к ведьмам. Потом сбежал. Но колдовские махинации повредили его рассудок, и бывший гонитель ведьм впал в ересь. Заботясь о спасении его души, орден передал его в руки инквизиции, а та – светским властям. Занавес. Костер.

Кент шумно отхлебывает из чашки. А мне не до кофе. Я и так взбодрился дальше некуда. Сам еще вчера был пленником у ведьм.

– И в чем же была ересь?

– Ересь, по-видимому, была столь ужасна, что ее изложение вымарано из дела. Четыре полных страницы превратились в черные прямоугольники. Какие у вас мысли по этому поводу?

– Вы хотите меня предупредить? Считаете, меня тоже могут передать инквизиции как жертву колдовских махинаций?

Кент издает резкий однократный звук наподобие клекота.

– Не заметил, чтоб вы очень-то береглись, так что вам и решать: предупреждение это или нет. Я сейчас о другом. Что вы думаете в целом о преступлениях сэра Бланта?

– Думаю, что малолетки и антифобиума могло и не быть. Упрощенка, вы сказали. Ни улик, ни должного разбирательства. Донос можно было написать задним числом. Как и приказ о лишении награды и увольнении. Такое чувство, что Капитул склепал это все, лишь бы отмежеваться от неугодного рыцаря. Еретик среди паладинов Короны – это пятно на чести ордена. А если это рыцарь разжалованный и опальный – другое дело. РКС уже как бы и ни при чем. Любопытно, что же там вымарали из протокола…

– Вот и я подумал, что орден так умыл руки. Вопрос – от чего именно. Шансы выяснить это были не очень велики. Но нам повезло.

Снова шумное всасывание кофейно-сахарной смолы.

– В протоколе значились имена инспектора и секретаря, которые вели дело. Инспектора уже нет в живых, а вот секретарь еще здравствует, хотя и в стенах какой-то богадельни. И я туда дозвонился.

– Посреди ночи?

– Именно посреди ночи. Старики плохо спят. Особенно, если им мешает уснуть совесть.

Кент наклоняется к сумке, достает из нее миниатюрный стереопроигрыватель и, отодвинув чашку, ставит его на столик. Щелкает клавишей.

Сиплый голос, идущий из явно нездоровой груди, вступает с полуфразы.

– …вырубил лес, не пеняй на лавину. Так…

Кент снова щелкает клавишей, слушаем шорох прокручиваемой пленки, потом снова щелчок и еще один щелчок. На этот раз раздается голос Кента.

– И это было сказано под пыткой?

– Не было никакой необходимости его пытать. Он говорил и говорил. Без принуждения. Глаза его горели, как у безумного. Но экспертиза не показала сумасшествия. Естественно, мы приписали его слова одержимости. Понимаете, тогда все так делали. Все повсюду видели дьявола. Мы не были палачами и садистами. Мы были солдатами, а враг прятался среди нас. Это не вызывало сомнений.

– Так что же он сказал?

– После плена он забрал себе в голову эту идею… Опасную блажь… Будто бы магия – это не природное извращение, наводимое слугами Сатаны… А живая нематериальная сущность, разлитая в самой атмосфере… Блант ее называл «мысленной оболочкой» земли, общим порождением эльфов, гномов, людей, русалок… Всех разумных тварей. Будто бы и вы, и я ежечасно творим магию как распоследние чернокнижники… Но мы это делаем невольно и к самой магии доступа не имеем. А есть такие… – притом есть среди каждой из разумной рас, – кому дано на нее воздействовать. У нас это ведьмы. У эльфов – шаманы. И так далее. Они вступают с этой нематериальной оболочкой, прости господи, в симбиоз. Когда же мы спросили Бланта, может ли он доказать свою теорию, он ответил… что и доказывать ничего не надо… что колдовская чума, начавшаяся в разгар «Янтарных ночей», – это вовсе не возмездие… а экологический феномен. Отклик со стороны мысленной оболочки земли на массовое сокращение ведьмовской популяции. Вроде как что-то нарушилось в самом устройстве мира. Вырубил лес, не пеняй на лавину. Так он сказал. Бредни фанатика. Стране нужны были работяги и патриоты, а не чокнутые проповедники какой-то всеобщей хренотени, которая едина что у нас, что у Серебряных Шлемов, что у клятых остроухих.

– И его приговорили к сожжению.

Повисает пауза, слышно, как шелестит, наматываясь, пленка, динамик слабо покряхтывает.

– Я всего лишь вел протокол. Время было такое. Или ты, или тебя. Да к тому же он девочку снасильничал. Он же сам нам выбора и не оставил.

– Да, выбора он вам не оставил. Только дело было не в девочке и даже не в самой ереси. А в том, что если он прав, то чуму-то навлекли не ведьмы, а мы, рыцари Круглого Стола. Вырубили лес. Выжгли дыру в озоновом… то есть магическом слое.

– Господь с вами. Для того Бланта и отправили на костер, чтобы даже мысли такие…

Кент щелкает клавишей. Откидывается в кресле. Смотрит на меня. В гулкой тишине мерно тикают настенные часы.

– Начальник Ноткер уже… ознакомился с этим?

– Нет. На карьеру мне наплевать, но шкурой, в отличие от вас, я дорожу. Не в том смысле, что боюсь умереть. Хотя боюсь, и очень. Но еще страшнее умереть напрасно. Да притом оклеветанным в какой-нибудь гнусности.

– И все же орден должен знать.

– Знать что, собственно? Ноткер функционер. Решения принимает не он. И даже не Даник Чиола. Облава на ведьм – это инициатива Капитула. И сорок лет назад. И сейчас. И они не отменят приказ, потому что тогда пришлось бы признать, что мы собственноручно извели треть населения королевства. Мы, которые должны были укрепить хрупкий мир после войны, убили больше людей, чем сами Серебряные Шлемы! Это был бы конец РКС. Думаете, нас станут слушать? Особенно теперь, когда орден получил шанс восстановить прежнее могущество? На костер нас, может, и не отправят, а вот в монастырь или крепость – более чем вероятно.

– Черт. Но если есть хоть малейшая вероятность, что люди умирают из-за нас…

– Бредни фанатика – кто их послушает? Нужны доказательства, Леннокс. И если они вообще существуют, то они есть у тех, кто убирает Отворяющих.

– Вы сказали, что знаете, кто это.

– Это эльфы, Леннокс. Кто же еще? И доказательства нужно искать в резидентском лесу.

Смотри-ка! Я даже сморгнул. И этот туда же. Все дороги ведут в Сильва Альвана.

– Эльфы?

Мне вдруг страшно захотелось встать и пройтись. Хотя бы до стены и обратно. Но я заставляю себя остаться в кресле и сохранить невозмутимый вид.

– Что у нас получается? – Конфиденциально пригнув голову, Кент подается вперед. – Стадия номер один. Кто-то убивает Отворяющих. Перекрывает ведьмам магический канал. Стадия номер два. Ведьмы массово умирают. Из-за этого ухудшается состояние колдовской оболочки земли… назовем ее сферой Бланта – в честь первооткрывателя. Стадия номер три. Локальные возмущения в сфере Бланта отражаются на людях. Вакцина не помогает. Провинция Анерленго под угрозой вымирания. Предполагается и четвертая стадия – воспроизведение всей этой цепочки в других провинциях.

– Многоходовочка… – бормочу я, пытаясь настроиться на логику Кента.

– И ее авторов тяжело отследить. Но если четвертая стадия – это не просто результат трагического сопряжения случайностей, а именно запланированный финал… Кто в выигрыше? Уж точно не люди. У четвертой стадии есть название. Это название ей дали эльфы. Знаете какое? «Окончательное решение человеческой проблемы». Нет, они вовсе не жаждут уничтожить наш мир. Им достаточно, чтобы мы освободили земли, которые граничат с Сильва Альвана. Поэтому и начали с Анерленго: там общая граница самая протяженная. На очереди Лэ. А Большой Камелот они оставят напоследок.

– Хм. Да, в этом есть смысл.

– Вот и я думаю, что есть. Остроухие не кровожадны. Я уверен, что они даже позволят эвакуировать столицу. Дорога на север отрезана уже сейчас, население хлынет в южные провинции, подальше от Сильва Альвана. Побережье станет резидентским, как три тысячи лет назад.

– Господи. Вошка и блошка, ни дать ни взять.

– О чем это вы?

– Вошка и блошка. Сказка такая. Не помните? Обожглась вошка, заплакала блошка. Что там дальше? Заскрипела дверка. Загорелся навозный катышек. Девочка разбила кувшин. В общем, в итоге начался мировой потоп. Тут то же самое. Казалось бы: погиб-то всего один человек. Отворяющий. Какой-то сутенер-кудесник. Мы и не слышали про таких никогда. И вот прошло десять дней, а мы уже перекраиваем политическую карту на новый лад… То есть на старый. А вы неплохо знаете этих эльфов, а?

Сэр Кент со звоном ставит чашку на блюдце и, расстегнув пару верхних пуговиц, оттягивает ворот рубахи. Под левой ключицей белеет небольшой узкий шрам.

– Вот, сувенир. Целили, естественно, в сердце. Спасение мое было в том, что конь в тот момент решил меня сбросить. Отделался пробитой грудной стенкой, схлопнулось левое легкое, да еще потерял несколько унций крови, когда выдернул стрелу. Не удивляйтесь. Меня тоже учили, что если уж подстрелили, то стрелу самому не трогать, она вроде как рану и закупоривает. Только это все не про эльфийские стрелы. Наконечник из оленьего рога остроухие крепят к древку с помощью сухожилий. Это очень надежное крепление, пока стрела остается сухой. Но стоит ей войти в тело, жилы размокают от крови и лимфы, и наконечник отделяется, начинает играть у тебя в ране, резать мясо.

– А говорите, не кровожадные. Когда вас ранили? Вы, часом, не были в волонтерском корпусе вместе с Аленом Лурией?

Кент прищуривается.

– Опять у вас Ален Лурия. Ему там, наверно, икается. Нет, в боях за Сильва Альвана я не участвовал. Это я по молодости схлопотал, по глупости. Его величество пожаловал нашу семью охотничьими угодьями – аккурат в резидентском лесу. Только вот эльфам государева воля была не указ. И я, в общем-то, это понимал. Как и смысл королевского подарка… Неважно.

Он натянуто и коротко улыбается.

– Доказательства, Леннокс. Мы не можем просто заявиться перед Капитулом с рассказами про сферу Бланта. Про вошку и блошку. Нам нужны доказательства. И мы их добудем. Мы отправимся в Сильва Альвана. Найдем планы, перехватим депешу с приказами. Если понадобится, возьмем в плен эльфийского офицера. Притащим его в орден. Пусть услышат все из первых уст.

Я все-таки встаю с кресла, начинаю курсировать вдоль стеллажей. Машинально сбавляю ход у полки со словарями, где позавчера разбирался с «катарсисом». Провожу пальцами по корешкам книг. Надеялся, что ли, что касание придаст мне мудрости. А то своего ума не хватает.

С остроухими все понятно. Чем нас меньше, тем лучше для них. Католическая лига из этого даже социальную рекламу сделала: «Купи презерватив, порадуй эльфа». Так что доводы Кента кажутся очень убедительными. Но как в эльфийскую концепцию вписать кастигантов? Я ведь точно знаю, что они связаны с происходящим. Что я сам – связан. Не приснилось же мне это… Вернее, как раз приснилось. Ну да мои сны на особом счету.

Не думаю, что бичующие дьявола работают на эльфов. Разве что невольно… Все-таки я верю, что они хотят спасти человеческий мир, а не добить его. Просто методы у них малахольные. Идеалисты. Видят что-то одно. А настоящей цены альянсу с волшебным народом не знают. И кто же превратил их в непосвященное орудие эльфийской эмансипации? Дергал все это время за веревочки? Да, Джудит, это я про твоего мужа. Вопрос в том, может ли он сам быть эльфийским агентом. Вспоминаю ненавистное лицо. Черные брови. Высокие скулы. Безбородый. Хм, а при желании можно разглядеть альваноидные черточки. Не чистые. В глаза не бросаются. Не иначе метис. Поколение второе-третье.

Оглядываюсь на Кента. Если нам делить дорогу, придется все ему рассказать. Ему, пожалуй, можно.

– Хорошо. Мы поедем в Сильва Альвана. Только понадобится грамота. Чтобы пропускали на карантинных заставах.

Кент тоже встает.

– И вовсе нам не нужна такая грамота. Зачем же мы поедем через Анерленго, если перейти эльфийскую границу можно прямо здесь?

– Нет, наша цель – на том берегу Серпентуры. Это слишком далеко. Прорываться через чуму опасно, но топать сотню миль по эльфийским джунглям – еще опаснее. Грибы с человеческими лицами, психоямы, эльфийские икебаны и другие аттракционы. Даже если нам удастся выжить, сколько времени мы потеряем!

– Не больше, чем если поедем через Анерленго. Впустить-то нас впустят. А вот чтоб выехать, придется отсидеть сорок дней в карантине. С грамотой или без.

– Сорок дней?

– Сорок дней. Когда мы выйдем из лазарета, страна, может быть, уже целиком отойдет остроухим. Объясните, с чего вы взяли, что нам нужно непременно на юг?

– Расскажу по пути.

– Но карантин…

– Мы что-нибудь придумаем. Два рыцаря Круглого Стола. Пусть попробуют упечь нас в лазарет. Кент, я ненадолго поднимусь к себе – соберу вещи. Потом поедим. Потом в дорогу. Первая остановка – офис РКС. Нам позарез нужны эвелины.

– Об этом я уже побеспокоился. Два комплекта здесь, в машине. Только вот что. У меня есть просьба. Я знаю, что в Вальмонсо находится одна святыня. Я могу ее сейчас увидеть? А то следующего раза может и не быть.

Мы выходим в пустой двор. Кажется, стало еще холоднее, чем ночью, когда мы с Софией разговаривали на стене. Не разобрать: то ли моросит мелкий дождь, то ли к коже липнет мокрая взвесь. С востока надвигается серый рассвет. Другой край неба еще черный, затянутый мглой. Гряда облаков размыкается, и в просвет выглядывает подтаявший обмылок луны в перламутровом ореоле. Вдали кричит петух, заложник утреннего часа. Где-то по близости во2рон грозит ему карой. Кара, кара!

Я оставляю Кента в часовне, а сам возвращаюсь к замку. Но перед входом меня ждет еще одна встреча.

Девушка хороша: кожаная куртка застегнута до горла, ветер сносит ей на лицо каштаново-рыжие пряди, волосы развеваются, как огненный штандарт. Хотел зайти с холода внутрь, да она, оказывается, вздумала меня не пускать.

– Джуд. Выслушайте меня. Только не смейтесь.

– Зайдемте, София. Мы с сэром Кентом как раз… Я не хотел вас будить.

– Я именно об этом! С вами поеду я. Сэру Кенту придется остаться. Понимаете, я видела сон.

– Вы видели сон? – Я и растерян, и заинтригован: что сегодня за ночь такая? У всех откровения. Того и гляди, спустится Мэри-Кэт и заявит, что нагадала в блюдце со свечой, что ждет меня дальняя дорога да в лесную чащу.

– Я вам не рассказывала? Мне снятся особенные сны. Думаете, как мы вас нашли? Мне приснились красные птицы. Ну я и поняла, что надо искать в Интернатском замке, потому что только в соседнем лесу сохранились красные коршуны. Их ведь у нас почти истребили. Чтобы мелкую живность не таскали.

– Нет, не рассказывали… Хотя меня больше впечатляет, что вы знаете, где какие птицы водятся.

– Еще как. Соловьи всякие, петухи. Я в детстве заняла второе место в вокальном конкурсе. Мне подарили книжку «Птицы родного края». А за первое место давали путевку в летний лагерь.

Меня начинает потряхивать. Я ведь хотел проводить Кента и тут же вернуться. Холод и снаружи, и изнутри.

– Можем мы зайти? Пожалуйста.

– Ладно. Ладно. Поезжайте с Кентом, раз решили. – Она освобождает проход, не смотрит на меня. – Я и сама себя уговариваю, что это просто совпадение. Сны ведь не могут ничего значить, верно?

– Раньше я думал, что не могут… – Мой голос звучит неестественно, оловянно, а самое странное, что я продолжаю торчать по эту сторону двери. – Вам что-то приснилось сегодня. Пожалуйста, расскажите, что.

– Будущее. – Она резко поворачивает ко мне лицо. – Изувеченная земля опять плодоносит. Реки очистились. Фабрики заглохли и поросли папоротником. Еноты копошатся в торговых центрах. Олени скачут между остовами машин. А в небе – повсюду красные коршуны. Сущий рай. Только совсем нет людей. Вместо них – эльфы.

– А куда… куда делись люди?

– Их депортировали. Или казнили. Экологично и гуманно.

Я поднимаю глаза к рыхлому небу. За отстраненным шествием облаков не разглядеть сферы Бланта. Но я уже не сомневаюсь в ее реальности. Она говорит с нами. И София тоже ее слышит. Мне приснились эльфы. Ей приснились эльфы. Уж не мое ли пресловутое предназначение послало мне эту девушку?

– Думаете, это будущее можно предотвратить?

– Пока еще можно. Но мы с вами должны отправиться в резидентский лес.

Я оглядываюсь на часовню. Снова смотрю на Софию.

– Именно туда мы и планировали с Кентом… Поразительно. Я вам тоже не рассказывал про свои особенные сны. Мне тоже этой ночью снился Сильва Альвана.

– А! Видите? Это не может быть совпадением!

– Нет, не может… Но послушайте. Резидентский лес – не самое подходящее место для юных девушек. Почему бы вам не доверить это дело двум рыцарям Круглого Стола?

– Вот вы опять со мной как с маленькой. Поезжайте, поезжайте со своим Кентом. Что я могу? Я вас предупредила.

Она шмыгает покрасневшим носом. Это уже запрещенный прием…

– Хорошо, София, предположим, мы поехали вместе. В самую глубь эльфийского царства. Вы умеете обращаться с каким-нибудь оружием?

– Видите? В этом ваша проблема! Оружие да оружие! Я-то думала, уж кто-кто, а вы должны понимать… Не все решается оружием. Разве оно вам сослужило против ведьм? Нет. Зато я и мои вещие сны очень даже сослужили! Я, между прочим, отказалась от вступления в ведьмовской клуб, чтобы отбить вас у Марины. И какой был в этом смысл, если через пару дней вас все равно прикончит кто-то другой! Сначала не станет вас. Потом – всех остальных. И папы, и Саскии, и меня. Полный перезапуск цивилизации.

Она дрожит, греет руки под мышками, глаза ее слезятся от ветра, темное пламя волос то застит, то обнажает бледный овал лица.

– Я не хочу подвергать вас лишней опасности.

– Слушайте, я не такая уж беззащитная. Кое-какой магический опыт у меня имеется…

– Но вы сами сказали, что вы не вполне ведьма.

– А вы сказали, что вы не вполне рыцарь.

Я вздыхаю. Нужно успеть покинуть Вальмонсо до того, как моя экспедиция пополнится и другими желающими.

– Пойду поговорю с Кентом.

– Валяйте. Поговорите с ним. А еще спросите благословения моего отца. Не забудьте растолкать Саскию, ее мнение тоже надо учесть. Конечно же, ваш коллега не согласится. Конечно, он убедит вас ехать с ним. А папа меня попросту не отпустит. Очень удобно. Вам не придется ничего решать.

– Не надо так, София. Не хотите, чтобы я разговаривал с вами, как с маленькой? Ну так и меня не держите за мальчишку. Кент рисковал, придя сюда. Я не откажу ему в праве голоса. В конце концов поедем втроем.

Захожу в часовню, прикрываю за собой дверь. Только теперь, укрывшись от ветра, понимаю, как сильно замерз. Кент стоит на коленях. Я не решаюсь прервать его молитвы. Но он первым нарушает молчание.

– Леннокс, вы верите в судьбу?

Он оборачивается ко мне, и я вздрагиваю от неожиданности. В глазах старого рыцаря блестят слезы.

– Лаура, моя жена… – Кент вздыхает так грустно, что меня осыпают колючие мурашки. – Я слышал ее голос. Второй раз в жизни она говорила со мной из-за гроба. Леннокс, я… Мое место здесь. В ближайшие дни решится участь нашего мира. Как бы ни повернуло дело в резидентском лесу, я должен защищать Вальмонсо. Тех, кто в нем. А если понадобится – и тех, кто придет под защиту этих стен. Под защиту этой реликвии.

Мы с Кентом долго смотрим на стул, вышедший из-под рубанка Спасителя. Когда-то святыню пытались вывезти из замка, но она все же вернулась сюда. Может быть, именно для этого? Чтобы Вальмонсо стал ковчегом в водовороте перезапуска цивилизации? Если неких рыцаря и ведьму постигнет неудача, останется по крайней мере Кент, посвященный в тайну эльфийского заговора и сферы Бланта.

Я жму ему руку. Он дает мне ключи от машины. Надо еще прикинуть, подойдет ли девушке его эвелин.