Глава 30

- Кого ждешь? - спросил Лизунов, позвонив в розыск, где на следующий день Никита скучал в ожидании свидетеля.

Колосов объяснил: вызвал Новосельского на час дня, как раз тогда, когда в банке, где он работает, обеденный перерыв.

- А с чего ты вдруг затеял его передопрашивать? - Лизунова заботило совсем другое. - Ну, как знаешь. Между прочим, на сегодня очную ставку следователь по новой назначил между Баюновым и Быковским. А то сроки задержания поджимают. Рабочее обвинение им обоим пока лишь в незаконном хранении оружия предъявлено. А дело-то и правда ФСБ забирает. Мне сегодня прокурор по этому поводу звонил. Не зря, значит, мы Леню Быка дедушкой Феликсом стращали.

Никита заверил: "Как только с Новосельским закончу, сразу приду и на очной ставке поприсутствую".

Однако свидетель не явился. Ни в час, ни в два, ни в половине третьего. А тем временем очная ставка началась и очень быстро закончилась. Лизунов пришел поделиться: Быковский со скрипом и великим мандражом, но все же подтвердил свои показания на Баюнова. А тот от показаний снова отказался Его адвокат уже подал в суд жалобу на незаконное задержание.

- Ну, это теперь пусть федералы с ними обоими колупаются. Хотя жаль, что Баюна у меня забирают. От сердца, можно сказать, отрываю это дело, давно такого момента ждал. - Лизунов хищно вздохнул. - А ты что ж, так и не дождался? Не явился? Проигнорировал? Ну, обнаглел этот наш финансист! Ладно, попляшет у меня. После работы ко мне махнем, поужинаем, мать звонила - ждет. Потом в одно место заглянем, а потом за этого Новосела возьмемся. Сегодня пятница. Я знаю, где эту публику вечером найти можно.

День прошел нудно. Правда, Мальцев то и дело оживлял атмосферу, оглашая ИВС и двор отдела истошными воплями. Другие арестованные роптали, барабанили в двери камер - уберите от нас этого психованного! Приехала по вызову из Белых Столбов "Неотложная психиатрическая". Но в больницу Мальцева не забрали. Накололи успокоительным.

После сытного домашнего ужина Лизунов, переодевшись в джинсы и новенькую толстовку, предложил Никите "подъехать в одно местечко", а затем "браться за Новосельского".

Подъехали сначала… в лагерь спелеологов. Колосов, как верный товарищ, ждал за рулем. Лизунов, буркнув смущенно: "Я сейчас", скрылся в одной из палаток. Никита сидел в машине. К вечеру снова пошел дождь и похолодало.

Лизунов вернулся вместе с Алиной Гордеевой. Под пестрым зонтом, помахивая рюкзачком, она резво перепрыгивала через лужи, спасая новенькие туфли. Она была в белых модных бриджах, желтой куртке и нарядном батнике. Но все равно, несмотря на эту молодежную пестроту и прикид, было видно, что она значительно старше Лизунова.

Лизунов распорядился ехать в "Пчелу". Что ж, подумал Никита, пятница, конец недели, можно и пивка, и сгонять партию на бильярде. Он прикидывал, куда придется доставлять Пылесоса и его экстремалку потом. Не повезет же он ее после бара домой, в Прохоровку, к маме-папе, деду-бабке? И куда деваться самому, где ночевать? Честно говоря, хотелось расслабиться после всех трудов под полную завязку. А до Москвы на машине в таком состоянии не дочапаешь. Он подумал о Кате. Она вроде не собиралась возвращаться в Москву сегодня вечером…

Глянул в зеркальце на Лизунова. Тот на заднем сиденье, словно нечаянно, от толчка машины, прижался к Гордеевой, поцеловав украдкой ее волосы. Никита вздохнул про себя: м-да, вот как люди оперативно, вот как! А ты тут как…

Гордеева заметила, что он смотрит, отодвинулась от пылкого и. о. начальника и заговорила о… похоронах. Что, мол, все вроде в порядке, устроилось Никита вспомнил, какие слухи об этих похоронах гуляли по лагерю негласно. Что тело Железновой отправили ее родителям в Питер, что на похороны поехали Майя Арчиева и другие спасательницы, но что якобы мать Железновой категорически запретила Гордеевой приезжать на панихиду, потому что никогда не одобряла отношений дочери и ее "научного руководителя"…

Надо же, а Пылесосу на все это наплевать с высокой колокольни, размышлял Никита. Ишь, как он с ней нежно. Что ж, как это Катя говорила? "Влюбленные, безумцы и пииты из одного воображенья слиты".

А Гордеева продолжала говорить: непрекращающиеся дожди, мол, пока не позволяют продолжать работу в Съянах. Но как только погода улучшится, через день-другой, как грунт подсохнет, спуски возобновятся. Никто не ожидал, что июнь будет таким дождливым и холодным. Но ничего не поделаешь, климат…

В "Пчелу" приехали в начале одиннадцатого. Там уже было яблоку негде упасть. Молодежь веселилась вовсю. Чувствовалось по всеобщему оживлению, что снова наклевывается (к полуночи, попозже) какая-то вечеринка. Ну, теперь жди в этой дыре ряженых вампиров и маньячек с топором. А может, сама Луноликая заглянет на огонек, это местное пугало школьников.

Они заказали у стойки пива. Выпили. Заказали еще. Тут во втором зале заиграла музыка, медленный танец. И Гордеева, улыбаясь как русалка, увлекла Лизунова на танцпол.

Кто-то толкнул Никиту локтем, буркнув: привет, извини-подвинься. Никита обернулся. Шведов собственной персоной. Он был в джинсах цвета хаки, черной бандане и черной кожаной до колен куртке, промокшей от дождя. Он заказал себе пива.

- Ба, какие люди и здесь, - усмехнулся он. - Темное пьешь? Я тоже темное люблю, бархатное. - Он заметил среди танцующих Гордееву. - Ой, и Алиночка здесь. С вами, что ли? А, с этим… Между прочим, я ей это место показал. Как в мае сюда приехали, все ныли с Женькой - отдохнуть негде, расслабиться по-человечески. Алька выпить никогда не дура. Всегда сама за себя платит - это принцип у нее такой. Феминистка! Что ж, бабки есть. Олег наш вещий неплохо платит.

- Тебе меньше, что ли? Обделяет? - поинтересовался Никита.

- Ну, я не жалуюсь, - Швед пьяно хмыкнул. И Никита увидел, что он уже сильно навеселе. Где-то успел заправиться до "Пчелы". - А если еще эта канитель с поисками продлится, может, к осени и тачку себе поменяю. У меня гниль, батин еще "жигуль" - железка ржавая. - Он пил пиво, следя за танцующими. - Быстро утешилась феминистка наша, - сказал он чуть погодя. - А ты на меня еще тогда собак спустил, помнишь? Я ж говорил: бабье. А фантазий-то, спеси… Интересно, на кой Альке этот олух милицейский сдался? Явно для чего-то потребовался. Она ведь такая, ничего просто так не делает. Мужиков не любит. А уж если обаянием брать начинает, то… Ко мне она тоже вот так сначала шары начала подкатывать. Я потом только смекнул, что ей от меня нужно. Чтоб я с Ларсеном ее свел. Спел такой есть известный, крутой мужик и с деньгами. Швед Мы с ним… - Швед усмехнулся. - Откуда у меня прозвище-то, сечешь? Так вот мы с ним в Каповой пещере работали, я у них проводником по контракту служил. Эти шведы от нашего Урала просто тащились. Ну и Алька хотела… О чем это я? А, так вот И от мента ей тоже что-то наверняка нужно. Просто так не стала бы, нет, уж я ее знаю… Так что намекни коллеге, пусть уши-то под Алькину лапшу не подставляет.

- Сам намекни, - сказал Никита. - Рискни. - А сам подумал, какой занятный выходит разговор у него с человеком, которого они только трое суток назад хотели посадить за потерянный нож.

- Да мне вообще плевать. Пусть. Ты в бильярд играешь? - Швед улыбнулся. - Аида соорудим пирамидку. Я плачу.

- На тачку же хотел копить, - сказал Колосов.

Но в бильярд они со Шведом играть все же пошли. В третий зал, где тоже было многолюдно, накурено и где красовались четыре стола зеленого сукна. Швед играл очень даже средне. А горячился сверх всякой меры. Скинул куртку, забросив ее на вешалку-пилот. Никита засмотрелся на черную, блестящую от дождя кожу. Черная куртка, черный плащ… Швед, кажется, был соседом Мальцевых…

- Не отвлекайся. - Швед тер мелом кий. - Паука, что ли, рассматриваешь?

Паук над стойкой бара и правда был страхолюдный. Никита удивился: кому пришла героиновая мысль украсить бар такой дрянью?

Они начали уже третью партию. Оплаченный час истекал. Подошли разгоряченно-сплоченные танцами Лизунов и Гордеева. Колосов отметил, что Алина словно и не заметила Шведа.

- Явился, не запылился, - шепнул на ухо Никите Лизунов. Он был уже слегка под градусом. Глаза у него возбужденно блестели. - Явился пай-мальчик из банка. Второй столик справа. Новосельский и девчушка с ним, кажется, несовершеннолетка. Пьяненькая в дым. Здесь побеседуем или в отдел возьмем, испортим пай-мальчику вечер?

- Ты с Алиной оставайся. Я сам с ним. - Никита загнал последний шар в лузу. - Ты потом куда думаешь?

Лизунов улыбнулся. Улыбка означала: не волнуйся, чтобы у меня да места не оказалось, где можно с любимой женщиной красиво отдохнуть?

- Пожестче с ним, - напутствовал он Никиту. - Я, правда, так и не въехал - чего ты его вдруг передопрашивать решил, но за то, что он по повестке не явился, когда его розыск вызывает, уши щенку оборвать мало.

Никита вернулся к стойке и заказал еще пива Второй крайний столик справа был занят парочкой Стриженная под мальчишку молоденькая девчушка в мешковатых брюках и прозрачной кофточке курила сигарету и, захлебываясь от пьяного смеха, рассказывала что-то своему спутнику - очень молодому и очень красивому блондину. Парень был яркий, как мухомор. Никита заметил, как пялилась на Новосельского женская половина тусовки "Пчелы".

Он вразвалку приблизился к их столику:

- Куколка, отдохни, погуляй, тут мужской разговор.

- Вы кто такой? - Новосельский привстал. Щеки его вспыхнули, и он стал похож на хорошенькую рассерженную женщину. - Что вам нужно?

- Ты почему по повестке не приходишь, когда я тебя вызываю? На пятнадцать суток захотел?

- Да я… да вы кто?!

- На пятнадцать суток захотел? Мигом устрою. - Никита достал из кармана мобильник.

- Подожди, оставь ты меня в покое! - Новосельский отодрал от себя свою спутницу, которая пьяно к нему прильнула. - Отвали! Не твое дело, кто это… Э, подождите, как вас, какие сутки, за что?!

- Ну-ка пойдем. - Никита сгреб его за модный белый свитер. - Давай выйдем, быстро поймешь.

Сквозь толпу танцующих к ним по знаку бармена уже пробирались охранники.

- Что тут у вас? - спросил один, кладя на плечо Колосова тяжелую длань. - Ты чего выступаешь? Ну-ка отпусти его. Ты откуда взялся?

Колосов молча отпихнул его от себя и поволок упирающегося Новосельского к выходу.

- Ребята, да что он вытворяет! Совсем оборзел! Пусти меня! - завопил тот. - Ты чего ко мне привязался?

Отстраненный охранник, недолго думая, въехал Колосову кулаком по спине и тут же получил в ответ весьма увесистую затрещину. И неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы, энергично расталкивая танцующих и любопытных, к столику не пробился Аркадий Лизунов.

- Тихо! Тихо, я сказал! Руки укороти, - бросил он охраннику, воспламененному схваткой, и оттеснил его от Никиты. - Не узнаешь, что ли? Смотри мне.

Тем временем Колосов, ни слова не произнося, с каменным лицом (видел в каком-то французском фильме, как делал его обожаемый Лино Вентура в роли вечного комиссара полиции) тащил барахтающегося Новосельского к дверям.

- Все нормально. Все тихо, культурно. Они просто поговорят, - бросил охранникам Лизунов и вернулся к Алине Гордеевой.

Снова заиграла музыка. Бармен, чтобы сгладить недоразумение, поставил в систему новый компакт-диск. В суматохе Лизунов не заметил, что его спутница не спускала с Новосельского взгляда до тех пор, пока он с Колосовым не скрылся в дверях. Так обычно женщины провожают взглядом либо внешне очень привлекательных, либо знакомых мужчин, с которыми по какой-то причине не желают здороваться при своем новом приятеле.

Но, честно говоря, в эту ночь Аркадий Лизунов вообще ни о чем больше думать не мог. Мысли умерли, воскресли чувства. Алина снова повела его танцевать. На танцполе одна за другой гасли лампы, мерцала лишь радужная подсветка цветомузыки. Они танцевали, все теснее и теснее прижимаясь друг к другу. Голова Лизунова кружилась. Близко-близко он видел ее глаза - нежные, сияющие, смеющиеся, дразнящие. Чувствовал аромат ее кожи, волос, упругость ее груди, наслаждался гибкостью, силой и одновременно податливостью ее тела. Наклонился, отыскал губами ее губы… Как он хотел эту женщину Ее рука скользнула по его бедру, коснулась пояса, опустилась ниже, нежно погладила, сжала…

- Все, не могу. Взорвусь, - прошептал он в ее губы.

Она тихонько засмеялась, отстранилась, разомкнула руки и пошла, лавируя среди танцующих, к выходу. Лизунов шел за ней как во сне. Кругом в ритмах блюза парили, обнимались парочки. Бабочки ночи, бесшабашный народ.

Они вышли из бара под дождь. Алина раскрыла зонт. Лизунов обнял ее. И сердце сразу рухнуло куда-то вниз, вниз и со звоном, как стеклянный шарик, разбилось о мостовую. Ее руки скользнули под его толстовку, пальцы ласкали его плечи, спину, блуждали, шарили по коже. Он приподнял ее, впиваясь в губы поцелуем.

- С ума сошел… Здесь… - Она снова тихо засмеялась. И смех был низкий, мягкий, как масло. И голос тоже был мягкий, шелковый. - С ума сошел… Совсем… ну совсем…

- Поедем ко мне, - сказал Лизунов.

Он уже знал, что повезет ее в "Маяк". Это был старый дом отдыха на реке за городом, там сдавали номера заезжим из Москвы парочкам на ночь.

- Нет, ко мне, в лес, - шепнула она. - Пожалуйста, там так хорошо.

Лизунову уже было все равно, где ее любить На скрипучей ли кровати в номере "Маяка" или в ее палатке, слыша лишь стук дождя по брезенту, шум ветра в кронах сосен, ее вздохи, ее стоны, ее шелковый смех.

Он поймал частника: они по ночам дежурили у "Пчелы". Не обратил внимания на то, что у бара уже нет ни Колосова, ни Новосельского, ни колосовской "девятки", ни "БМВ". Не обратил внимания на то, что водитель узнал его и всю дорогу до лагеря пялился на них в зеркальце с любопытством и лукавством.

Был уже второй час ночи, когда они приехали в "лес". Лагерь, спасательницы спали, дождь залил костер. Было темно и тихо. Гордеева привела его в свою палатку. Лизунов даже не успел сказать ей: "Я тебя люблю" - а ведь всю дорогу твердил про себя, репетируя, как произнесет вслух. Она выскользнула из его объятий, сбросила куртку, быстро расстегнула кофточку, и он увидел ее грудь - смуглую от загара, полную, упруго-округлую. Она опустилась на колени, вжимаясь лицом в его бедра, потянула на себя пряжку ремня, расстегнула молнию…

Потом они разделись и легли и любили друг друга. И ночь была короткой и длинной. И Лизунов уже знал, что такой женщины, такой горячей, сладкой, как халва, нежной женщины у него не было еще никогда. Ни в зеленой юности до армии, ни в увольнительных в Омской школе милиции, ни здесь в городке, среди всех его прежних - учительниц начальных классов, молодых скучающих дачниц, заезжих пляжных москвичек. Ни когда он восстанавливался в госпитале в Ростове после ранения и крутил военно-полевые романы с женщиной - военным хирургом, двумя контрактницами и одной радиокорреспонденткой из Краснодара, радуясь в душе, что остался жив, выкарабкался…

Это было как длящийся волшебный сон - ее умелые нежные руки, ее губы, ее грудь - он зарывался в ее тело лицом, словно на вкус пробуя эту шелковистую прохладную кожу. Она обвила его ногами и руками, крепко прижимаясь. Этот аромат - он чувствовал его у себя на губах. Прежде чем лечь, она достала из-под спального мешка тот ящичек, что достался ей в наследство от Железновой, - ящичек с маслами. И натерла себя и его каким-то снадобьем, шепча, что это иланг, что он чудо, превращает обычный секс в нечто. Он спросил: "Во что же?" Она ответила: "В пламя".

Да она и сама была как пламя, когда обнимала ногами и руками, вскрикивая при каждом его поцелуе, каждом толчке, впиваясь жарким жадным ртом в его тело. Она была как пламя свечки, которую сама зажгла в палатке. И он видел их сплетенные тени на потолке, наслаждался сладкими содроганиями ее тела, когда она кончила, тонул в ее глазах - темных, бездонных, грозных, нежных, испуская свой последний вздох, погружаясь в ее тело, как в молочное облако.

Когда она задремала, он в полусне думал, что эта женщина - его, что он такую искал всю жизнь и уже никогда больше ее от себя не отпустит. И наплевать, что у нее там было с этими… Он не мог сейчас даже вспомнить имя той мертвой девушки… Что вообще женщины - это такая материя, такая загадка, что никогда не поймешь, какой стороной с ними все обернется. Какой стороной… луны… - Последнее, что он видел, перед тем как уснуть, - мерцающий лунный свет. Он проникал в палатку, освещая ее спокойное лицо, ее глаза, ее темные ресницы.

Когда Лизунов проснулся, через откинутый полог в палатку уже сочился сырой утренний туман. Лизунов был в палатке один. На спальном мешке были разбросаны его вещи. Он нашарил часы - вчера снял ночью. Они показывали только половину пятого утра. В палатке все еще витал тот знакомый аромат. Лизунов приподнялся. Он почти физически ощущал, как его переполняет счастье. Он не подозревал, что пройдет всего три часа, и от его счастья не останется и следа.

Никита вытолкнул Новосельского за дверь.

- Ну, все еще не понял, кто с тобой говорит?

- П-понял, уже понял, отпустите. - На улице Новосельский мигом прекратил сопротивление. - Послушайте, я не мог прийти. Не мог к вам явиться. Хотел позвонить и не успел. Но я не понимаю, почему меня опять вызвали. Вы же поймали убийцу, дело закончено. В городе ведь только об этом и говорят.

Никита… Притворная его злость разом улетучилась. Что-то в голосе Новосельского заставило его насторожиться и сразу переменить тон.

- Ну ладно. Ладно, я погорячился… А ты тоже хорош гусь. - Он хмыкнул. - Раз уголовный розыск тебя вызывает, значит, вопросы к тебе возникли.

- Какие вопросы? - Новосельский выжидательно уставился. - Вы же поймали убийцу!

- Мы поймали, - Никита самодовольно кивнул. - Но тел пока не нашли. Ни девушек, ни Славина.

- Мне очень жаль. Но я-то какое к этому имею отношение?

- Но ты же ходил с ними в Съяны!

- Я? Ах, ну да… Ну и что? Это же бог знает когда было!

- Слушай… как там тебя, Антон? Антон, неужели не понимаешь, нам сейчас любые показания могут помочь. - Колосов теперь говорил вроде даже смущенно, словно стыдясь своей прежней вспышки. - Подозреваемый-то нем как рыба, да еще и с мозгами у него швах. Нет мозгов-то, слышал уже, наверное. Сам ничего не расскажет. Ну, я, когда вызывал тебя, надеялся, что ты - друг Славина, знакомый девушек - можешь помочь нам, рассказать о них.

- Да я все уже рассказал, что знал! Меня сразу после того, как они пропали, допрашивали!

- А про Съяны ты тогда умолчал.

- Я просто не думал, что это важно.

- Важно, Антон, очень даже важно. - Колосов по-отечески оправил на Новосельском задравшийся свитер, даже пылинку стряхнул. - Ты на меня, парень, зла не держи. Погорячился я. Ну и расслабился немножко - пятница ж… А тут тебя за столиком увидел, ну и закипело все - такой-сякой, не явился, проигнорировал. Ну, хочешь, я извинение по полной форме принесу?

- Да ладно, чего там, - Новосельский пожал плечами. - И я тоже хорош. А про Съяны… Да меня тогда никто и не спрашивал толком про них!

Если бы при этой беседе присутствовала Катя, она бы напомнила Новосельскому, что это не совсем так, но Катя не присутствовала, а посему…

- Куда они, по-твоему, могли ходить в этом подземелье? - спросил Колосов. - Вы вот в Большой провал ходили с проводником. А что девушек там еще интересовало, не помнишь?

Новосельский молчал. Тогда Никите казалось: обдумывает вопрос, вспоминает.

- Вера от этих пещер тащилась просто. Она вообще все такое необычное, чудное любила, - сказал наконец Новосельский. - Это она нас завела с тем спуском. Узнала, что у Мэри парень какой-то там диггер, что ли… Он нас и повел в Большой провал, хотели там посидеть, так, небольшой пикничок… Вера, правда, не туда сначала рвалась, но этот тип наотрез отказался.

- А куда она рвалась? Новосельский насмешливо фыркнул:

- Конечно, в пещеру Луноликой. Есть там один грот легендарный. Камера Царицы называется. Но проводник нас туда не повел, а повел в Большой провал, там, сказал, лучше.

- Слыхал я про грот. - Никита вспомнил подземелье с камнями и крестами на стенах. - А что же Веру Островских там так привлекало? Часом, не встреча с привидением?

Новосельский снова усмехнулся:

- Ну, это у них с Машкой была вроде такая игра. Исполнение желаний. Она мне рассказывала: якобы, если там в пещере сказать вслух свое самое заветное желание и окропить своей кровью жертвенник, все непременно сбудется. Вера нам про Тунис рассказывала - отдыхала там с отцом. И там вроде есть такие пещеры, она их называла - заговоренные, зачарованные.

- А ее желание… заветные желания насчет чего были, часом, не в курсе? У тебя с ней, Антон, как вообще было - любовь или так, неформальное общение? Слухи ходят, что ты ее другом был?

- Да, мы дружили. А потом… - Новосельский запнулся. - А потом поссорились.

- Перед самыми майскими праздниками? - вкрадчиво спросил Колосов. - Из-за этого ты и уехал тридцатого числа?

- Да, я решил, что нам стоит побыть врозь. Я хотел… Но я же не знал, что все так получится! Что их убьют!

Колосов смотрел на собеседника. Снова в тоне Новосельского ему почудилось что-то… Что? Он решил выяснить.

- Значит, ты с самого начала подозревал, что это убийство, а не несчастный случай?

Новосельский словно спохватился, что сболтнул лишнее:

- Я? Что вы! Почему я должен был это подозревать? Я ничего не знал. Я думал… Но к чему эти вопросы, я не пойму никак. Вы же уже поймали убийцу, его же будут за это судить!

- Угу, будут, а потом в дурдом сплавят. - Никита пока решил не давить на него, не спугивать преждевременно. - Так мы говорили насчет желаний… А что, по-твоему, Маша Коровина могла для себя попросить у этой вашей Луноликой? Ну, если предположить, что они действительно отправились к ней в пещеру в Вальпургиеву ночь?

Новосельский хмыкнул, пожал плечами. Он сразу успокоился от столь абсурдного вопроса, даже бледно улыбнулся.

- Ну, не знаю, трудно сказать. Только не то, чтобы Андрюха Славин ей руку и сердце предложил. Он и так совсем ручной был, как собачонка за ней таскался. Я ему сорок раз говорил: так нельзя, надо заставить себя уважать. Пусть она за тобой бегает, не ты.

- Выходит, ты со своей Верой так себя поставил, что она за тобой бегала? - простодушно спросил Никита. А про себя мысленно сравнил Веру Островских, виденную на фото в ОРД, и этого провинциального Ди Каприо. - А что, девочка славная была, перспективная. Невеста богатая. Папа-то у нее какой, а? Как говорится, весьма повезло бы тому, кто… Тебе могло повезти, парень. И крупно. Ну ладно, что теперь толковать… С твоих слов примерно ясно, что твой друг Андрей мог для себя попросить в качестве своего самого заветного… Ну а Вера? Что она могла желать?

- Чтоб отец ее с Ларисой-мачехой развелся, - быстро ответил Новосельский. - Больше всего на свете она этого хотела. Она его за это возненавидела.

- Отца? За что?

- За то, что женился.

- А все говорят, вроде она была любящая дочь?

- От любви до ненависти… - Новосельский философски усмехнулся. - Она сама мне как-то призналась, что видеть его рядом с ней не может. Говорила: лучше бы он умер.

- Даже так? Ну а с мачехой тогда какие же у нее были отношения?

- Да никакие. Она и ее, наверное, ненавидела. Но отца сильнее. Простить ему не могла. Кстати, насколько я в курсе, двадцать девятое апреля как раз годовщина их свадьбы. Вера, по-моему, потому и дома-то не осталась, сбежала сюда к нашим.

- Слушай, Антон… Я вот чего спросить еще у тебя хотел. А ты сам их не пробовал искать?

- То есть? Я не понимаю.

Никита смотрел на его лицо. Они стояли на ступеньках "Пчелы" под кованым козырьком, спасаясь от моросящего дождя. В свете уличных фонарей лицо Новосельского снова было похоже на лицо встревоженной женщины.

- Ты сюда на своей машине приехал? - спросил Никита, чуть помедлив. - Говорят, крутая у тебя тачка. Не покажешь?

Под дождем они пошли к стоящему недалеко от бара "БМВ". Новосельский отключил сигнализацию.

- Да, ничего. Какого года? - Никита осматривал машину.

- Девяностого. Я его сам из Германии пригнал, один хозяин был, так что почти как новый. - Новосельский открыл переднюю дверь, демонстрируя мягкий кожаный салон.

Колосов сел за руль.

- А чего ты в лагерь спелеологов приезжал на днях? - спросил он как бы между прочим.

- Я? Когда? - Новосельский отвернулся - вроде протирал ветровое стекло. - Это какая-то путаница. Я там не был. Зачем мне? И искать я их сам не пытался. Там же специалисты работают. А я что, ненормальный, туда один соваться?

Никита хотел было сказать: зря отпираешься, я своими глазами эту тачку видел возле лагеря на шоссе. Но, встретившись с Новосельским взглядом, он решил опять-таки пока не нажимать, не торопиться с этим интересным вопросом. Лицо Новосельского, еще минуту назад спокойное и даже довольное, теперь снова стало тревожным и настороженным.

- Ну, может быть, и путаница, - покладисто согласился Никита. - Все может быть. Ладно, славная у тебя тележка. Тут у вас дороги хорошие, только на такой и гонять. - Он вылез из "БМВ". - Ладно, поговорили. А ты боялся.

- Кто вам сказал, что я боялся? - Новосельский сел за руль, закрыл дверцу. - Просто я никак не мог тогда к вам приехать. Ну все? Я могу быть свободен?

Колосов милостиво кивнул и пошел к своей "девятке". Мотор "БМВ" мощно загудел, машина плавно завернула за угол и скрылась. Позже Никита не раз горько сожалел, что тогда, возле "Пчелы", так и не спросил у Новосельского, отчего он в тот день так и не приехал в милицию? Что именно ему помешало? Вряд ли Новосельский ответил бы правдиво и честно, но спросить все же стоило. Хотя бы попытаться.