12
По меркам Гернси, где и в самом деле практически не совершались преступления, — если не считать, конечно, воровства яхт, которое за последние десятилетия стало частью местных достопримечательностей, — на место преступления прибыла целая армия полицейских. Особое внимание полицейские уделили сохранности следов, для чего была оцеплена большая часть дороги. Искали следы людей, фотографировали и фиксировали следы протекторов. Действия полиции привлекли внимание жителей деревни. Люди начали просыпаться и выходить на улицу, теснясь вокруг оцепления. Люди приехали даже из Сент-Мартина, не желая упускать подробностей происшедшего. Каким-то таинственным образом всем было уже известно, что жертвой преступления стала Хелин Фельдман. Дрожа от ужаса, люди говорили друг другу:
— Говорят, что ей перерезали горло? Великий Боже, вы можете себе это представить?
Беатрис и Франка сидели в гостиной, в креслах, на порядочном расстоянии друг от друга. Было такое впечатление, что им стало трудно выносить присутствие друг друга. Чиновник опросил Беатрис после того, как врач дал на это разрешение. Франка была убеждена, что Беатрис пережила тяжелое потрясение. Франка впервые видела эту пожилую женщину абсолютно безвольной и неспособной к действию. Увидев труп Хелин, она отошла в сторону, остановилась на тропинке и начала дрожать. Рука ее разжалась и фонарь с грохотом упал у ее ног. Франка подняла фонарь и взяла Беатрис под руку. Удивительно, но сама она не дрожала.
«Наверное, страх придет позже», — подумала она.
— Надо позвонить в полицию, — сказала Франка. — Беатрис, идемте домой.
Беатрис без сопротивления позволила увести себя с места преступления. Франка позвала собак, и те, ощетинившись и опустив головы, неохотно потрусили следом.
Придя в дом, Франка усадила Беатрис в кресло и поставила перед ней стакан коньяка. Потом она позвонила в полицию и рассказала ошеломленному дежурному, который, видимо, только что решив кроссворд, собрался вздремнуть, что произошло. В первый момент дежурный подумал, что это неудачная шутка.
— Вы уверены, что все, что вы сейчас рассказали, правда? — спросил он.
— Я прошу вас немедленно приехать, — сказала Франка, чувствуя, что у нее нет сил долго дискутировать с этим человеком.
— Вы не выпили, мадам? — поинтересовался дежурный.
— Нет. Пожалуйста, немедленно пришлите сюда людей!
Полицейский, видимо, наконец пришел в себя.
— Сейчас пришлю, — сказал он. — Ничего не трогайте на месте преступления.
Франка вернулась в гостиную, где, оцепенев, сидела в кресле мертвенно-бледная Беатрис. К коньяку она не притронулась.
— Беатрис, сделайте хотя бы глоток, — настойчиво сказала Франка, — иначе вы сейчас просто упадете.
Беатрис взглянула на Франку пустыми, ничего не выражающими глазами.
— Ей перерезали горло, — прошептала она. — Как это ужасно. Как это невообразимо ужасно.
— Не надо сейчас об этом думать, — сказала Франка. Она понимала, что сама не выдержит, если начнет сейчас думать о деталях преступления. Ей становилось страшно от одной мысли о том, что по окрестностям бродит какой-то душевнобольной, который нападает на людей и перерезает им горло, психопат, прятавшийся в кустах и напавший на беззащитную Хелин… «Он мог напасть на любого, — думала Франка, — в том числе и на меня. Как часто в последнее время я в одиночестве гуляла по прибрежным скалам».
Франка почувствовала, что к горлу начинает подступать тошнота, и отбросила ненужные мысли. Думать обо всем этом ужасе она будет потом, а сейчас надо поберечь нервы.
Явились двое полицейских. Вид у них был недоверчивый. Они по-прежнему были убеждены, что звонившая страдала галлюцинациями, либо неудачно и зло пошутила. Франка, не вступая с ними в долгие дискуссии, отправила полицейских к месту происшествия, сказав, что они найдут там труп пожилой женщины с перерезанным горлом. Полицейские вышли, и вскоре один из них вернулся. Лицо его было пепельно-серым.
— Господи, — выдавил он из себя, с трудом переводя дыхание, — такого я еще никогда не видел.
Спустя короткое время вокруг дома было уже полно полицейских, прожектора залили место происшествия ярким светом, по периметру оцепления толпились любопытные; ночную тишину прорезала сирена скорой помощи. Франка сказала врачу, что сама она в полном порядке, но Беатрис чувствует себя плохо, и ей требуется помощь. Врач внимательно посмотрел на Франку.
— Боюсь, что у вас просто запоздалая реакция, — сказал он и сунул ей в руку флакончик с белыми шариками. — Это чисто гомеопатический препарат. Если почувствуете, что у вас сдают нервы, примите пять шариков.
Франка пообещала, и врач занялся Беатрис, которая без возражений позволила сделать себе укол.
— Это всего лишь легкое успокаивающее средство, — заверил ее врач.
Через короткое время щеки Беатрис немного порозовели, и она мало-помалу стала выходит из поразившего ее транса.
— Спрашивайте, — твердым и уверенным голосом сказала Беатрис полицейскому, который нерешительно подошел к ней, — я отвечу на все ваши вопросы.
Она с поразительным спокойствием реагировала на все вопросы, заданные ей полицейским. Беатрис рассказала, что вечером Хелин ужинала у Кевина в Тортевале, откуда уехала на такси около половины одиннадцатого. Торопливо записывавший ее слова полицейский насторожился, когда услышал, что таксист высадил Хелин, не доезжая до дома.
— На этих ста метрах она и встретилась со своим убийцей, — заметил он.
— Она шла по дороге, которая проходит вдоль восточной стороны нашей усадьбы и ведет к тропинке в скалах, — сказала Беатрис, то есть по дороге, на которой…
— Да. На которой и находится место преступления.
— Как вы думаете, ее убили на том месте, где мы ее нашли? — спросила Беатрис. — Или еще на улице? Ее могли потом…
Полицейский отрицательно покачал головой.
— Поиск следов продолжается, но, судя по тому, что я видел, могу сказать, что ее убили именно там, где вы ее увидели. Нигде больше нет следов крови, и не похоже, что ее откуда-то волокли.
— Да, конечно, — согласилась Беатрис и снова немного побледнела.
— Мне надо знать, где вы обе были сегодня вечером, — сказал полицейский и обернулся к Франке. — Вы провели этот вечер вместе?
— Нет, — ответила Франка и рассказала об ужине с мужем в «Старинном борделе».
— Но ваш муж не живет здесь? — въедливо поинтересовался полицейский.
Франка покачала головой.
— Он живет в гостинице «Шале» у бухты Фермейн.
— Ага, и он не проводил вас до дома?
— Нет, я сама приехала на машине.
— Миссис Шэй была дома, когда вы приехали?
— Она сидела в машине, стоявшей на подъездной дорожке.
Полицейский посмотрел на Беатрис.
— Значит, вы сами только что приехали? Или вы собирались куда-то уезжать?
— Я просидела в машине около получаса, — ответила Беатрис, — я просто сидела в машине и думала.
Полицейский удивленно воззрился на Беатрис.
— Вы полчаса сидели в машине и думали? Но почему вы не шли в дом?
Беатрис в ответ пожала плечами.
— Не было желания. Мне это даже в голову не приходило. Я совершенно забыла о времени. Если бы не приехала Франка, я бы, наверное, еще долго сидела в машине.
— Очень странно, — пробормотал полицейский и, покачав головой, что-то записал в свой блокнот.
Франка не видела ничего странного в том, что человек может, забыв о времени, сидеть в машине и думать, если этого человека обуревают какие-то тяжелые проблемы, но едва ли это можно было донести до простой души полицейского.
— Возможно ли, что вы приехали сюда раньше, чем было совершенно преступление?
Беатрис задумалась, но тут в разговор вмешалась Франка.
— Нет, я была здесь приблизительно, в двадцать минут первого. Если Беатрис находилась во дворе уже полчаса, то, значит, приехала она примерно без четверти двенадцать. Хелин села в такси в Тортевале в половине одиннадцатого. Следовательно, она была здесь в одиннадцать, то есть, на три четверти часа раньше, чем Беатрис.
— Может быть, таксист поможет более точно установить время, — сказал полицейский. — К тому же мне кажется, что миссис Шэй не вполне уверена, сколько времени она просидела в машине — полчаса, час или полтора. Она же сама говорит, что забыла о времени.
— Я думаю, что до половины двенадцатого я пробыла на Плейнмонте, — сказала Беатрис, — но, конечно, я могу и ошибиться.
— Что вы искали ночью на мысе Плейнмонт? — по виду полицейского было ясно, что поведение Беатрис представляется ему все более и более странным.
— Я приехала туда еще вечером, — Беатрис принялась отвечать на вопрос. — Немного погуляла, полюбовалась заходом солнца, а потом посидела в машине.
Полицейский вскинул брови.
— Насколько я понимаю, весь вечер и половину ночи вы просидели в машине? Сначала на мысе Плейнмонт, а потом здесь? Мне это кажется очень странным. Вас в это время занимали какие-то очень тяжелые проблемы?
— Да, — коротко ответила Беатрис. По выражению ее лица было ясно, что большего полицейский сейчас от нее не добьется.
— То есть к моменту совершения преступления вы могли быть здесь?
— Если преступление было совершено до одиннадцати часов, то нет. С Плейнмонта я уехала не раньше одиннадцати.
Он что-то записал в блокнот и посмотрел на Беатрис. Лицо его стало холоднее и жестче.
— Кто-нибудь может подтвердить ваши показания? — спросил он.
Беатрис отрицательно покачала головой.
— Нет.
Полицейский закрыл блокнот.
— Пока у меня больше нет вопросов.
«Но оставайтесь в нашем распоряжении», — подумала Франка.
— Но оставайтесь в нашем распоряжении, — сказал он.
Алан медленно положил трубку на телефон и посмотрел на аппарат так, словно видел его впервые. Новость подействовала на него ошеломляюще. Он ощущал свою полную беспомощность.
— Боже мой, — пробормотал Алан. Он подошел к серванту, достал бутылку шерри, откупорил ее, налил стакан и залпом осушил его. Потом он открыл бутылку виски. Для такого потрясения одного шерри было мало. К тому же было уже шесть вечера, а в это время можно позволить себе и кое-что покрепче. Он сделал глоток, почувствовал, как виски обожгло горло. Какое приятное жжение! «Сейчас жизнь станет чуть-чуть легче», — подумал он, и в этот момент позвонили в дверь.
Он задумался, стоит ли открывать. У него не было ни малейшего желания это делать. Он хотел остаться наедине со своим ужасом и со своим виски.
«Меня просто нет дома, — подумал он. День был очень тяжелый и напряженный. Накопилась масса неприятных дел. Спасался он лишь джином и виски. За три дня он совершенно раскис. Он пил весь понедельник, весь вторник и половину среды. Вечером в среду его несколько часов рвало, и он пришел в ужас от вида небритого, неопрятного человека, взглянувшего на него из зеркала. Руки его сильно дрожали.
«Развалина, — подумал он, — я выгляжу, как старая, никуда не годная развалина».
Несколько раз звонил телефон, но он не подходил к аппарату. Он сильно сомневался, что сможет выдавить из себя хотя бы одно членораздельное предложение. В конце запоя он был в состоянии лишь мычать. Он хотел испытать себя и сказать пару слов своему отражению в зеркале, но не решился даже на это. Его потряс уже один внешний вид, слышать к тому же и голос было бы и вовсе невыносимо.
Поздно вечером его еще раз вырвало, и он настолько ослаб, что с трудом выполз из ванной на четвереньках. Опять звонил телефон. Кто-то, видимо, очень хотел с ним поговорить. Наверное, Беатрис. Он смутно помнил, что говорил с ней в понедельник. Он был тогда сильно пьян, и мать, вероятно, сильно возбудилась по этому поводу. У него не было ни малейшего желания и сил отвечать на ее упреки и вопли, как он их называл.
Он лег в кровать, ожидая, что переутомление поможет ему заснуть, но — к своему удивлению — уснуть он не смог из-за какого-то странного беспокойства. Он ворочался с боку на бок, испытывая страстное желание глотнуть еще виски. От этого пройдет дрожь, успокоится сердцебиение, он обретет, наконец, покой… Но он не остановится на одном глотке, он отчетливо это понимал, сознавая опасность такого глотка. «Если я завтра хочу попасть, наконец, на работу, — в отчаянии думал он, — то мне ни в коем случае нельзя пить. Все начнется сначала. Одиночество и пьянство».
Он и сегодня утром выглядел ужасно, но, приняв душ, вымыв голову и уложив волосы феном, выпив две чашки крепчайшего кофе, он мог рискнуть показаться на людях. Он надел один из своих лучших костюмов и принял две таблетки аспирина.
На работе секретарша сказала, что у них возникли проблемы из-за пропущенных за предыдущие три дня встреч. Алан кивнул. Он и сам это знал; такое случалось всегда, когда он срывался в запой. Пока это не создавало неразрешимых проблем, но он сознавал, что дальше так продолжаться не может.
— Если позвонит моя мать, — сказал он секретарше, — то не соединяйте меня с ней. Скажите, что у меня важная встреча.
Секретарша кивнула. Она и сама это знала. После срывов шеф никогда не разговаривал с матерью. Вероятно, пожилая дама могла наговорить ему массу неприятных вещей.
— Ваша мать звонила сегодня дважды, — сказала она в полдень. Он так и думал. Во всяком случае, она теперь знает, что он пока жив.
«Больше ее ничто не интересует», — внезапно разозлившись, подумал он.
Ему, каким-то образом, удалось пережить этот день, в течение которого его грела мысль о том, как вернувшись домой, он выпьет виски.
«Стаканчик виски мне не повредит», — говорил он себе, но теперь он держал в руке уже второй стакан, а до этого выпил шерри, но после того, что он узнал, шерри было не в счет.
В дверь продолжали настойчиво звонить. Это упорство говорило о том, что стоявший за дверью человек решил во что бы то ни стало попасть в квартиру.
«Меня нет дома», — подумал Алан и сделал глоток. В этот момент он услышал, как в замке поворачивается ключ. Выйдя в прихожую, он нос к носу столкнулся с Майей.
— Извини, пожалуйста, — сказала она вместо приветствия, — но так как ты не открываешь…
— Ты решила, что можешь просто взять и войти!
— У меня пока есть ключ. Я очень беспокоилась о тебе. С позавчерашнего дня я безуспешно пытаюсь связаться с тобой по телефону. В конторе тебя не было, а дома никто не подходил к трубке. Я решила сама посмотреть, что здесь происходит.
Он протянул вперед руку.
— Отдай, пожалуйста, ключ и уходи. Теперь ты знаешь, что у меня все в порядке.
Она сморщила свой красивый носик — он всегда казался ему таким хрупким и нежным — потянула в себя воздух. Как зверь, берущий верховой след.
— Ты пил, — констатировала она.
Он кивнул.
— Виски. Это разрешено? А теперь давай мне ключ.
Не отвечая на его требование, она прошла мимо Алана в гостиную. Везде стояли бутылки и стаканы. Знакомая картина, все сказавшая Майе.
«Черт ее побери», — подумал Алан и пошел за ней.
Майя обернулась. Она была чем-то напугана, глаза ее были еще больше, чем обычно.
— Ты слышал о Хелин? — спросила она.
Он тяжело вздохнул.
— Да, только что. Мне звонила Беатрис.
— Бабушка рассказала мне об этом утром во вторник. Она так плакала, что я с трудом смогла ее понять. Я, собственно, звонила ей, чтобы попросить денег, и тут такое! После этого я начала звонить тебе. Мне захотелось поговорить с кем-нибудь, кто знал Хелин, кто, так же, как и я, ничего не может сделать… — она осеклась. В глазах ее плескался непритворный ужас.
«Как все это странно», — подумал Алан. Впервые, за все время, что он знал Майю, он видел ее в состоянии такой подлинности. Потрясение ее было неподдельным. Как будто с ее лица слетела многолетняя маска, и теперь перед ним стоял человек, каким она была, в действительности: милая, нормальная девушка.
— Это ужасно, — сказал Алан, — это непостижимо. Такое преступление на Гернси…
Он вспомнил Хелин. Она стала неотъемлемой частью его жизни. Как старая бездетная тетушка, ставшая приживалкой в семье. Хелин заботилась о нем, когда Беатрис отлучалась из дома, Хелин рассказывала ему разные истории, пекла вкусное печенье, читала ему немецкие сказки и успокаивала, когда он по ночам просыпался от страшных снов. Если у него случались неприятности, он бежал к Хелин. Беатрис могла быть жесткой, неотзывчивой, часто раздражалась. Хелин всегда была уравновешенной, мягкой и всегда приветливой, заботливой и готовой помочь. Только ей он рассказывал о плохих отметках, придирках учителей и ссорах с одноклассниками.
Он просто не мог себе представить, что Хелин больше нет. Еще меньше укладывалось у него в голове, что ее постиг такой ужасный конец. «Как страшно, — думал он, и тошнота подкатывала ему к горлу. — Как же она страдала, как ей было больно и страшно!»
— Бабушка говорит, что рядом с ней лежала ее сумочка, — сказала Майя. — В ней нашли деньги и кредитную карту… значит, ее не собирались грабить.
— Преступление на сексуальной почве тоже исключили? — спросил Алан. Он недолго разговаривал с Беатрис. Он был так потрясен, что в первый момент был не способен задавать вопросы.
— Определенно да, — ответила Майя. — Кто мог польститься на такую старую женщину?
— Такое время от времени случается, — возразил Алан. — Случается вообще много всякого.
— Говорят, что полиция бродит в потемках в том, что касается мотива, — сказала Майя. — Но сексуальный мотив они даже не рассматривают.
— Мне кажется, что преступником мог быть только душевнобольной, — сказал Алан, — сумасшедший, которым двигала только жажда убийства. Хелин не повезло, что она оказалась в это время в этом месте. Что она вообще делала на улице ночью?
— Она возвращалась от Кевина. Таксист высадил ее, немного не доезжая до дома. На этом участке… — у Майи перехватило дыхание.
— Можно мне выпить виски? — тихо спросила она.
Алан молча налил ей, и она залпом выпила виски, как воду.
— Черт, — с чувством выругалась она, — у меня такое чувство, что я никогда больше не буду свободной. Понимаешь, что я имею в виду? До сих пор все как-то, было в порядке, но теперь уже ничто не будет так, как прежде. Много лет не будет.
Он понимал, что она хочет сказать. Ни он, ни она никогда в жизни не сталкивались с насилием в такой форме. О насилии они знали из телевизора и из газет. Они знали о нем, но само оно никогда их не касалось. Теперь насилие стало осязаемым. Рана, от которой Хелин истекла кровью, поразила знакомого им человека.
«Может быть, она права, — подумал Алан, — и в нашей жизни все и навсегда станет не таким, как было раньше».
— Мать говорит, что они отдадут… — Алан прикусил губу. Он хотел сказать «труп», но это слово показалось ему столь неуместным в отношении к Хелин, что он не смог его произнести. — Полицейские отдадут Хелин только в начале следующей недели, и похороны состоятся в среду, — сказал он.
— Ты поедешь?
— Конечно. Хелин была мне как вторая мать. Кроме того, надо позаботиться и о Беатрис. Ей сейчас нужна помощь.
— Мне так не кажется, — возразила Майя. — Беатрис, конечно, потрясена, как все мы, но ее боль не безгранична.
Алан удивленно посмотрел на Майю.
— Она прожила с Хелин практически всю жизнь. Со смертью Хелин для нее весь мир может перевернуться.
— Она никогда не любила Хелин. Наверное, не было на свете человека, от которого она бы так сильно хотела избавиться, как от Хелин.
— Ты преувеличиваешь. Конечно, между ними бывали какие-то трения, но это нормально. В принципе…
— В принципе, Хелин вцепилась в Беатрис, как клещ, и Беатрис всегда хотела послать ее ко всем чертям, — сказала Майя. Потрясение не подействовало на ее способность к трезвым суждениям и на умение ясно излагать мысли.
— Выбирай выражения и думай, когда говоришь, — раздраженно сказал Алан. — Мне кажется, что ты не…
Она тихо засмеялась, но в ее смехе не было ни прежнего веселья, ни кокетства. Он прозвучал пронзительно и горько.
— Алан, ты неподражаем. Ты рос и воспитывался с этими двумя женщинами, ты провел с ними полжизни, но тебе так и осталось неведомым то, что знает весь остров: все пятьдесят лет их отношения были ужасными, они живут в одном доме и терпеть не могут друг друга. Хелин не уходила от Беатрис, потому что зависела от нее, а Беатрис не могла от нее избавиться, потому что жалела ее или, может быть…
— Моя мать никогда никого не жалела, — возразил Алан, — и это не могло быть мотивом. Она не стала бы терпеть в доме человека, от которого хотела избавиться. Беатрис не такова. Все-таки я ее немного знаю. Если ей кто-то не нравится, она скажет это ему в глаза, четко и недвусмысленно.
— Очевидно, она не стала этого делать по отношению к Хелин.
— Наверное, потому, — сказал Алан, — что она любила Хелин.
— Мэй говорит…
— Мэй! — Алан недовольно поморщился. — Не обижайся, Майя, но твоя бабушка Мэй, если дать ей волю, может наговорить массу глупостей. Не во всем можно ей верить.
— Конечно, не во всем, Алан. Но она права в том, что говорит о Хелин и Беатрис, потому что, кроме нее, так же думают сто человек. У меня самой всегда было такое же ощущение.
— Нет смысла сейчас это обсуждать, — сказал Алан. — Хелин умерла и… Боже мой! — он упал в кресло и обхватил лицо ладонями. Когда он поднял голову, Майя заметила, что глаза у него красные, хотя он и не плакал.
— Что ты вообще здесь делаешь? — бесцветным тоном спросил он.
— Я же тебе сказала, — ответила она, стоя посреди комнаты с пустым стаканом в руке. — Мне хотелось поговорить с человеком, который знал Хелин.
— Ты могла бы поехать к Эдит.
— Эдит не должна это знать. Она слишком стара для таких потрясений.
— Ну, хорошо. Ты пришла ко мне. Ты со мной поговорила. Теперь можешь уходить.
— Да, могу.
— И?
— Ты хочешь, чтобы я ушла?
— Если у тебя какие-то проблемы, то поделись ими со своим другом. Думаю, он сможет тебя утешить.
— Ах, этот… — сдавленным голосом произнесла Майя.
— Что, что?
— С ним покончено. У меня больше ничего нет — ни денег, ни жилья, ни человека, — она заплакала. — Мне придется вернуться в этот проклятый богом Сент-Питер-Порт.
