13
— Я не понимаю, как можно быть таким бессердечным. Этот полицейский допрашивал Беатрис в день похорон Хелин, — сказала Франка. — Неужели он не мог подождать?
— Это был не допрос, — возразил Алан. — Это была короткая беседа, и следователь сначала спросил, согласна ли Беатрис на нее. Беатрис изъявила готовность. Кроме того, ей придала уверенности моя возможная помощь. Мне, кроме того, кажется, что она ничего не имела против этой беседы.
Стоял чудесный майский день; на синем небе не было ни облачка. Солнце припекало, как в разгар лета, буйно цвели луга и кусты вдоль скал и берега моря, а само оно сверкало сияющей бирюзой. Несколько парусных судов скользили по водам залива. Стоял жаркий, тихий, сонный день.
— Мне надо прогуляться, — сказала Франка после того как пришел полицейский следователь и уединился с Беатрис в гостиной, — иначе у меня просто голова лопнет.
— Если вы не против, то я пойду с вами, — сказал Алан. Он тоже нерешительно топтался в прихожей после того как за матерью и полицейским закрылась дверь гостиной и щелкнул замок. — Мне тоже стоит немного размяться.
Траурная церемония сильно утомила его; он смог ее выдержать, только опрокинув пару рюмок коньяка. После похорон Беатрис устроила поминки с холодными блюдами, вином и пивом. Алан выпил достаточно для того, чтобы сохранить душевное равновесие. Он, конечно, заметил, что мать пристально следит за ним и считает, сколько стаканов он выпил, но в присутствии множества гостей не могла ничего ему сказать, а он изо всех сил старался не оказаться с ней наедине. Вскоре после того как ушли последние гости, явился полицейский, и у Беатрис снова не было возможности выговорить сыну за чрезмерное пьянство.
Теперь он шел рядом с Франкой по вившейся вдоль моря дороге. Не сговариваясь, они пошли по той дороге, на которой нашли убитую Хелин. Они спустились в деревню, обогнули бывший дом Уайеттов и направились к бухте Пти-Бо. От деревьев на дорогу падала густая тень, от свежей травы на обочине дороги веяло прохладой. Потом деревья стали попадаться реже, и солнце снова стало сильно припекать.
— Может быть, стоит повернуть назад, — предложил Алан. Он не переоделся после похорон и по-прежнему был в черном костюме. На Франке тоже был черный костюм; к тому же она была в туфлях на высоком каблуке. — Как вы вообще можете ходить в таких туфлях?
— Если не идти слишком быстро…
Впереди показалось море — сверкающее на солнце огромное зеркало. Именно в такие дни, как сегодня, Франка особенно остро чувствовала красоту ландшафта.
— Как здесь красиво, — сказала она.
— Да, не правда ли? — он проследил за ее взглядом и подумал, что она права: здесь и в самом деле изумительно красиво. Он видел этот ландшафт с детства и воспринимал его дикую чарующую красоту, как нечто само собой разумеющееся. Теперь он посмотрел на него глазами Франки, и, казалось, увидел его впервые. Море и скалы утешали, вливали в душу умиротворение. Теперь Хелин была навсегда связана с островом.
«Ей будет хорошо здесь, в таком красивом месте», — подумал он и смутился от этой детской мысли.
— Вы заметили взгляды, какими нас провожали в деревне? — спросила Франка.
Нет, Алан ничего не заметил. Он был глубоко погружен в свои мысли.
— Нет, а кто провожал нас взглядом?
— Несколько человек в деревне. Я видела, как в некоторых окнах раздвигали занавески и люди смотрели нам вслед, а другие отрывались от работы в саду и тоже смотрели на нас.
— Это нормально, — сказал Алан. — В моей семье произошло страшное преступление. Поэтому люди смотрят на меня. Вам не повезло, вы прожили в нашем доме несколько недель, поэтому люди смотрят и на вас. Таковы люди.
Франка покачала головой.
— По острову бродит ужасное подозрение.
— Подозрение?
— Беатрис не может объяснить, где она провела тот вечер. То есть, она, конечно, может объяснить, но для большинства это объяснение звучит очень странно. Она несколько часов просидела в машине на мысе Плейнмонт, а потом еще полчаса сидела в машине возле собственного дома. Многие говорят, что это очень странно.
— Откуда вы знаете, что говорят многие?
— Об этом рассказала Мэй.
— Мэй! Опять эта Мэй! — резким жестом Алан отмахнулся от этого имени. — Здесь что, все слушают болтовню этой старой сплетницы?
— Кто еще?
— Майя. Она рассказала мне об этом за два дня до вас.
Франка пожала плечами.
— Я могу сказать только то, что слышала. Да я и сама это чувствую. Люди хотят сенсации.
Алан остановился.
— Кто-то всерьез думает, что Беатрис убила Хелин?
— Не думаю, что кто-то действительно может себе это представить, — сказала Франка, — но все шушукаются о том, что рассказ Беатрис о том, как она провела вечер, звучит очень и очень странно. Потом, все же знают о ненависти и…
— О, нет, — перебил ее Алан. — Вы тоже говорите об этом! Моя мать не испытывала ненависти к Хелин.
Франка смотрела на него. В ее глазах он не прочитал ни жажды сенсации, ни желания посплетничать. В них было только тепло, участие и искренность.
— Я тоже думаю, что ненависть — не самое подходящее слово, — сказала она. — Но ваша мать всегда хотела избавиться от Хелин. Это знают все жители Гернси.
«Как это странно, — думала Беатрис, — ходить по дому, зная, что в нем нет Хелин, что она никогда больше сюда не придет».
Полицейский следователь ушел пятнадцать минут назад. Он снова задавал вопросы о том злосчастном вечере, хотел знать, что, где и когда делала тем вечером Беатрис.
— Вы были приглашены на ужин к Кевину Хэммонду. Почему вы не пошли к нему?
— Я уже говорила вам, что у меня были проблемы. Я хотела побыть одна.
Следователь терпеливо кивнул.
— Я знаю, проблемы с вашим сыном. Какого рода эти проблемы?
— Это мое частное дело.
Следователь не стал настаивать на ответе.
— Не заметили ли вы в тот день чего-нибудь необычного в поведении Хелин Фельдман?
— Нет, она вела себя как обычно. Очень радовалась предстоящему ужину. Нет, я не заметила ничего особенного, ничего.
— Она часто бывала в гостях у мистера Хэммонда?
— Наверное, каждые четыре-пять недель. Но это в среднем. Иногда она ездила к нему чаще, иногда — реже. Они очень хорошо друг друга понимали.
— Странно, не правда ли? Этот молодой человек и старая женщина. Это очень редкое сочетание.
— Она была его доверенным надежным другом, можно сказать, матерью. А его она считала сыном. Своих детей у нее не было.
— Они часто встречались вдвоем?
— Да, но в тот вечер на ужине должны были присутствовать и мы с миссис Пальмер. Это чистая случайность, что, в конце концов, они остались вдвоем.
— Насколько мне известно, миссис Пальмер в тот вечер встречалась с мужем, который — совершенно неожиданно — прилетел утром из Германии.
— Да.
— Почему же мистеру Хэммонду не пришло в голову перенести ужин на другой день? Если из троих гостей двое не могут прийти…
— Мы поступили не слишком вежливо. Мы не позвонили Кевину заранее. Только когда я привезла к нему Хелин, я сказала, что ни я, ни Франка не сможем быть на ужине.
— Он рассердился?
— Не скажу, что он был очень доволен. Он наварил еды, подготовился…
— Вы договорились, что он привезет домой Хелин Фельдман?
— Конкретно мы об этом не договаривались. Это разумелось само собой. Он всегда привозил ее домой после ужина.
— То есть, обычно она не ездила на такси?
— Нет, она никогда не возвращалась на такси.
— Мистер Хэммонд говорит, что не смог привезти Хелин Фельдман домой, потому что был пьян. Такого раньше никогда не было?
— Насколько я помню, такого вообще ни разу не было.
— Почему он так много выпил именно в этот вечер?
— Это вы должны спросить у него. Я не знаю.
— Естественно, мы его спросили. Он сказал, что с некоторых пор находится в затруднительном финансовом положении, которое усугубилось покупкой двух теплиц. В последнее время, сказал мистер Хэммонд, он вообще много пьет, чтобы забыть о своих бедах.
— Если он это сказал, значит, так оно и есть.
— Очевидно также, что он был не в состоянии заказать такси для миссис Фельдман. Удивительный факт — гость сам заказывает такси, не правда ли? Когда вы ночью говорили с ним по телефону, он был пьян? Собственно, он — по идее — не мог быть в состоянии связать пару слов.
Беатрис ненадолго задумалась.
— Нет… нет, у меня вообще не сложилось впечатление, что он был пьян. Мне показалось, что он трезв и способен ясно мыслить.
— Гм. Вы должны признать, что все это звучит довольно странно, не так ли? Между десятью и половиной одиннадцатого человек настолько пьян, что не может заказать для гостя такси, а в начале второго он уже способен вести связный разговор. В этом деле надо разобраться, — он заглянул в блокнот. — Водитель такси показал, что Хелин Фельдман произвела на него странное впечатление. Она так тихо говорила по телефону, что он едва смог ее понять. Миссис Фельдман всегда тихо говорила по телефону?
— Нет, она говорила негромко, но так, что ее всегда можно было хорошо понять.
— Кроме того, она ждала такси на углу улицы. Она не стала ждать его дома. Мне кажется, что такое поведение не совсем типично для пожилой дамы!
Беатрис не знала, что сказать по этому поводу.
— Я не имею ни малейшего представления о том, что с ней там происходило. Могу только сказать, что в тот день она вела себя как обычно. Она была немного подавлена, но она всегда бывает такой первого мая. В этот день, пятьдесят пять лет назад, умер ее муж.
— Могло ли случиться так, что вечером — после того, как она сама немного выпила — она впала в слишком сентиментальное или депрессивное состояние? Может быть, поэтому она говорила так тихо и не могла дождаться приезда такси в доме?
— Это возможно. Хелин так и не оправилась от потрясения, вызванного смертью мужа.
— Водитель такси утверждает, что за ним вплотную ехала другая машина. Она была так близко, что водитель решил воспользоваться ближайшей возможностью разворота и высадил миссис Фельдман, не доезжая до дома. В той машине, возможно, находился важный свидетель, и было бы очень желательно его найти. Таксист, естественно, не видел номер автомобиля и не знает даже его марку. Мы дали в газетах и по радио объявление, в котором просили откликнуться водителя той машины, но пока никто этого не сделал, — следователь встал и положил блокнот в карман. — В каких отношениях вы находились с Хелин Фельдман?
Позже, бродя по дому в поисках человека, которого там уже не было, она долго думала о своем ответе.
— Мы знали друг друга почти шестьдесят лет.
Следователь посмотрел на Беатрис и сказал:
— Это не ответ на мой вопрос.
Беатрис не испытывала ни малейшего желания рассказывать полицейскому о нюансах своих отношений с Хелин.
— Мы действительно прожили около шестидесяти лет под одной крышей. Это все же ответ на ваш вопрос. Мы стали, можно сказать, семьей. Членов семьи не выбирают и не задают себе вопросов, как к ним относятся. Это невозможно изменить. Люди вынуждены жить друг с другом.
Следователь не дал увести себя в сторону.
— Часто ли вы ссорились?
— Нет, ссорились мы очень редко.
— Не испытывали ли вы к ней неприязни? В конце концов, миссис Фельдман была женой оккупанта, захватившего ваш дом.
— Господи, да я же тогда была еще ребенком! Это уже давно не играло никакой роли, давно не играло.
— Но что играло роль в ваших отношениях с миссис Фельдман?
— Мы уважали друг друга. И мы привыкли друг к другу.
Следователь тяжело вздохнул. Было видно, что эта информация его не устраивает.
«При этом, — думала теперь Беатрис, — я дала ему самый правдивый ответ. Уважение и привычка. Именно они определяли наши отношения все последние годы».
Но так ли это? Она поднялась по лестнице, открыла дверь комнаты Хелин, вошла в нее и остановилась. В комнате ничего не изменилось. Казалось, еще мгновение, и войдет ее обитательница. В комнате до сих пор пахло Хелин, ее духами, тальком, которым она пользовалась вместо пудры. На изящном секретере у окна лежала стопка бумаг, исписанных почерком Хелин. Бесчисленное множество записок, писем и газетных вырезок. «Боже мой, она сохраняла все, что попадало ей в руки, — подумала Беатрис, — и мне будет трудно все это просмотреть и рассортировать».
Надо разобрать вещи и белье в шкафу. Часть придется выбросить, а часть отнести в какую-нибудь благотворительную организацию. Надо разобраться и с бумагами, счетами, выписками из банковских счетов.
Кто унаследует ее деньги? Оставила ли она завещание?
Останется ли комната Хелин комнатой Хелин — даже после ее смерти? Это будет означать, что она и после смерти останется здесь, во всяком случае, пока.
«Нет, комнату надо освободить, — решила Беатрис. — Я выброшу все, как платья, как бумаги, и буду сдавать комнату приезжим туристам».
Быстрота, с какой она приняла решение избавиться от пожитков старухи, вдруг ужаснула ее.
В каких отношениях вы находились с миссис Фельдман?
Она оглядела комнату.
— Она порядком испортила мне жизнь. Бывали моменты, когда мне хотелось, чтобы она провалилась ко всем чертям.
Хотите ли вы и теперь, чтобы она провалилась ко всем чертям? — спросил бы ее полицейский. Она задумалась.
— Не думаю, что мое отношение к ней переменилось. Да, я хочу и всегда, каждый день моей жизни хотела, чтобы она провалилась ко всем чертям.
Испытываете ли вы облегчение от того, что она умерла?
— Не знаю. Я, во всяком случае, никогда не желала ей такого конца. Но думаю, когда шок пройдет, я испытаю облегчение.
«Вероятно, — подумала она, — за такие слова мне могут предъявить обвинение в убийстве».
Но кто, на самом деле, так ужасно обошелся с Хелин?
За последние дни они много говорили об этом с Франкой и пришли к выводу, что это сделал какой-то сумасшедший. С этой версией им обеим было легче жить. Конечно, то, что на Гернси завелся какой-то маниакальный убийца, было плохо, но еще хуже было бы знать, что кто-то до такой степени ненавидел Хелин, что перерезал ей горло и бросил на дороге истекать кровью.
Она услышала на лестнице какой-то шум и вздрогнула. На мгновение ей показалось, что это полицейский следователь потихоньку проник в дом и подслушал ее монолог. Нет, это абсурд. Ни один английский полицейский никогда себе такого не позволит.
Она вышла из комнаты, перегнулась через перила и крикнула:
— Кто здесь?
Она сразу увидела Кевина, который как раз собрался поставить ногу на ступеньку лестницы. Казалось, оклик Беатрис испугал его едва ли не до смерти. Он вздрогнул всем телом и резко побледнел.
— Господи, я думал, никого нет дома! Я долго стучался в дверь, потом через кухню вошел в дом, покричал, но никто не ответил, — Кевин явно волновался и сильно нервничал. — Простите, что я просто так…
— Чепуха. Ты же как член семьи, Кевин, — она сбежала по лестнице, поняв одновременно, что он и в самом деле хотел подняться наверх — это не на шутку ее удивило.
— Что ты хотел наверху, Кевин? — как можно более небрежным тоном спросила она и поцеловала его в обе щеки.
Он ответил на поцелуй. Губы его были холодны, как снег.
— Я понимаю, что это… не совсем прилично. Но я хотел в последний раз зайти в ее комнату.
— Так поднимайся. Тебе это последнее прощание так же необходимо, как и мне. Иди, а я пока заварю кофе.
Беатрис слышала, как он ходил по второму этажу, пока она возилась на кухне. «Может быть, — думала она, — я была несправедлива к нему, подозревая, что он ищет ее общества только для того, чтобы сосать из нее деньги. Может быть, их связывало что-то большее. Может быть, она правильно сказала полицейскому, что Хелин была для Кевина кем-то вроде матери».
Она поставила на поднос кофейник, чашки, сахарницу, молоко и вышла на веранду за кухней. На мгновение ей вспомнилась та новогодняя ночь, когда она стояла здесь с Эрихом. То был один из редких моментов, когда он говорил не о конечной победе. Ему было страшно. Он понял, что фюрер привел их всех к гибели, и они все должны будут умереть вместе с ним. Тогда он попросил ее не бросать Хелин.
Поднос задрожал в ее руках, зазвенели чашки. Беатрис поспешно поставила поднос на стол.
К черту, сейчас не время вспоминать об этом. Та ночь была много лет тому назад, осталась по ту сторону прожитой жизни. Та сырая холодная ночь, в которую она подхватила воспаление легких.
Сейчас не ночь, а жаркий полдень. Теплый ветер шуршал листвой деревьев в саду.
Беатрис перевела дух. Вместе с Хелин исчезла еще одна часть тягостного прошлого. Но как поздно, как поздно!
— Никогда не прощу себе этого вечера, — сказал Кевин, — последнего вечера с Хелин.
Он незаметно спустился на первый этаж и вышел на веранду к Беатрис.
— Не вини себя за это, Кевин. Это же совершенно нормально, отправить гостя домой на такси. Да и водителя не в чем упрекнуть. Откуда он мог знать, что ее убьют. Нет, — Беатрис беспомощно подняла руки, — это судьба. Так должно было случиться, и никто не смог бы это изменить.
Кевин достал из кармана сигарету и попытался прикурить. Он сломал о коробок три спички, прежде чем это ему удалось.
— Господи, Кевин, да что с тобой? — спросила Беатрис. — С каких это пор ты снова закурил?
— С тех пор, как начал много пить, — он сделал две торопливые затяжки. — Бетрис, у меня очень серьезные трудности. Я понимаю, что сегодня неподходящий день для такого разговора, мы только что похоронили Хелин и…
— Если эти трудности у тебя сегодня, то и говорить о них надо сегодня. Все же видят, что в последнее время дела у тебя идут неважно.
— Да… ну, — он помялся, торопливо куря сигарету. Кевин был так бледен, что можно было подумать, что он серьезно болен. — Беатрис, мне очень нужны деньги. Речь идет о весьма большой сумме. Для меня теперь на кон поставлено все. Вся моя жизнь, все, что у меня есть.
— Сколько тебе нужно денег и зачем?
— Пятьдесят тысяч фунтов.
— Пятьдесят тысяч фунтов! Боже, это же целое состояние!
— Я знаю! — в отчаянии он нервно провел правой рукой по всклокоченным волосам. — Я понимаю, что это ужасно много денег. Мне ни в коем случае нельзя было так зарываться, но что произошло, то произошло. Эта сумма нужна мне как можно быстрее.
— Кому ты ее должен?
— Банку. Я заложил все — дом, усадьбу. Все, от фундамента до крыши. У меня нет ни одной соломинки, на которую не была бы наложена ипотека.
— Но зачем тебе столько денег? В конце концов, ни один человек не может вот так, мимоходом, задолжать пятьдесят тысяч!
— Все это накопилось за годы, — удрученно сказал Кевин. — Жизнь дорожает и… и на розах я никогда не мог выкрутиться.
— Ты не так уж плохо зарабатывал, — сказала Беатрис, — но жил на слишком широкую ногу. Твой образ жизни не соответствовал твоим доходам.
— Да, так оно и было, — тихо согласился Кевин. — И это моя погибель.
— Банк предъявил тебе претензии?
— Процент просто сломает мне шею. Я уже несколько месяцев не могу его выплатить. О выплате самого долга я даже говорить не хочу. Но что касается процентов, то здесь банк решил закрутить гайки, — он отчаянно, с яростью затушил сигарету. — Господи, Беатрис, я потеряю все, все!
— Может быть, тебе стоит поискать человека, который взял бы на себя проценты, чтобы не наложили арест на имущество, — неуверенно предложила Беатрис.
— Но какая от этого польза в перспективе? В следующем месяце мне снова придется платить, и через месяц тоже. Я должен сразу уплатить большую сумму, чтобы процент стал меньше, понимаешь?
— Я бы охотно тебе помогла, Кевин, но у меня нет столько денег. При всем желании я не наберу такую сумму. Садись, — она налила кофе в чашки, села и указала Кевину на второй стул. — Садись, выпей кофе. Надо спокойно подумать, что можно сделать.
Руки Кевина так дрожали, что когда он поднял чашку со стола, то плеснул кофе себе на брюки.
— Хелин все время тебе помогала? — опасливо, но настойчиво спросила Беатрис.
— Да, — он кивнул. — Без нее я бы уже давно погиб. Она, в сумме, дала мне намного больше денег, чем получаешь ты. Речь идет о десятках тысяч.
— Откуда у нее такие деньги?
— Они у нее были.
— Она получала пенсию, но не слишком большую. Не могу себе представить, что из нее она могла отложить большие сбережения.
— В тот вечер, когда она умерла, — сказал Кевин, — я впервые описал ей всю тяжесть моего отчаянного положения. Я рассказал ей, сколько я фактически должен банку.
— До тех пор она этого не знала?
— Я никогда ничего не говорил конкретно, я только время от времени называл ей суммы, в которых нуждался.
— Она никогда не спрашивала, зачем они тебе нужны?
— Спрашивала, но мне всегда казалось, что это был чисто риторический вопрос. По-настоящему она никогда этим не интересовалась. В принципе, я всегда говорил ей правду, а именно, что задолжал банку. Она просто не знала истинной суммы долга.
— А в понедельник вечером…
— …я выложил все карты на стол.
— Как отреагировала Хелин?
— Она была потрясена куда меньше, чем я ожидал. Она меня отругала, за то, что я самого начала не был с ней откровенен. Попрекнула меня в том, что я ей не доверял и тому подобное. Я немного успокоился, — он снова попытался глотнуть кофе и снова запачкал штаны. — Она сидела в своем нелепом небесно-голубом платье, сильно накрашенная, со слишком длинными седыми волосами, как старуха, которая тщетно пытается выглядеть, как юная девушка, но на этот раз она вела себя как мудрая бабушка. Она впервые показалась мне зрелой женщиной. Ты ведь знаешь, что Хелин никогда не производила такого впечатления, она никогда не была похожа на взрослую…
Беатрис кивнула. Как часто она сама с раздражением думала, что Хелин, если доживет до ста лет, все равно будет вести себя, как дитя.
— Она сказала, что все будет хорошо, — продолжил Кевин. Он судорожно глотнул, едва, казалось, сдерживая слезы.
— Она сказала, что поможет мне, сказала, чтобы я не тревожился.
— Это, конечно, было очень мило с ее стороны, — сказала Беатрис, — но такая сумма превосходит все мыслимые реальные границы. Гора твоих долгов была ей явно не под силу.
Он снова попытался выпить кофе, и снова беспомощно поставил чашку на стол. Он никак не мог донести ее до рта.
— Она сказала, что даст мне деньги, — сказал Кевин. Голос его звучал надтреснуто. Он был так близок к цели. Жестокий удар настиг его совершенно неожиданно. — Она решила назавтра поехать в свой банк. Я должен был отвезти и привезти ее. Она хотела одолжить мне пятьдесят тысяч.
Беатрис подалась вперед, наморщив лоб.
— Откуда она хотела взять столько денег?
Кевин посмотрел на нее пустым, ничего не выражающим взглядом.
— Ты не все знаешь о Хелин, — сказал он, — она пылко разыгрывала из себя твою лучшую подругу и наперсницу, но она так же умело утаила от тебя пару деталей своей прошлой жизни. Беатрис, Хелин была очень богатой женщиной. У нее было большое состояние. Россказни о скромной пенсии, которыми она постоянно тебя кормила, чтобы ты за ней ухаживала, были не чем иным, как фарсом. Пятьдесят тысяч для меня она могла получить на почте.
Беатрис чувствовала, что бледнеет.
— Откуда у нее взялись деньги?
— Это долгая история, — сказал Кевин. Было не похоже, что он наслаждается ролью вестника, который сейчас поведает сенсационную историю, расскажет о своей тайной соучастнице, которая была убита самым зверским образом. Кевин был так утомлен, что едва ли вообще был способен чувствовать что-то, кроме своей усталости. — Если хочешь, я тебе ее расскажу.
— Очень тебя об этом прошу, — сказала Беатрис.
