Еще до приезда нашего скончался здесь великий по жизни старец схимонах Синесий, который за чистоту свою душевную видел Владычицу открытыми глазами. Высокие подвиги свои и дар прозорливости он покрывал иногда некоторыми странностями, кои в глазах других братий казались даже безобразными и неприличными чину монашескому.

Так, например, у нас как в трапезной, так и при выходе из нее соблюдаются строго благочиние и порядок. В праздники сам игумен останавливается в мантии у порога, близ него стоят служащий чередной иеромонах и двое, иногда и более, поющих праздничные тропари, а также два екклисиарха с подсвечниками, в коих горят свечи; против геронды с другой стороны порога упадают ниц трапезарь, магер (который пищу варит) и чтец поучений за трапезой, и если бывают, то тут же и епитимейцы, которые или разбили что-либо, или сломали деревянную ложку, или еще что сделали, за что они во время всей трапезы тянут канон по большим четкам, то есть кладут посреди трапезной поясные поклоны с молитвой по четкам, а после оной упадают уже ниц при дверях вместе с трапезарем и прочими. Братия, выходя под благословляющую руку игумена, стоящего по левую сторону, делает ему поклон и тут же обращается направо, поклоняется и лежащим у порога послужившим нам с тихим произношением слов: «Бог да простит» — и виновникам всякого рода тоже: «Бог да простит». В будни при дверях останавливается один чередной иеромонах в мантии, и уже без певчих и свечей, и, когда за герондой пройдут иеромонахи и начинают идти иеродиаконы, поднимает руку с благословенным сложением, и таким образом все затем выходят под благословляющей его рукой, а те, поименованные, что лежат ниц у порога, — те ежедневно соблюдают это правило. Таким образом, сам выход в такой великой иноческой семье из трапезной бывает чинный, с благословением.

После сего как бы показалось, на наш взгляд, если среди такого благочиния вдруг один какой-либо выскочит из ряда и еще до шествия игумена упадет почти поперек оставленного для выхода места, между рядами братий, сделает что-то странное и вскочит, весь исполненный радости, а иногда и слез обильных? Не стали бы другие негодовать на это безобразие? Но это самое делал упомянутый отец Синесий. Впрочем, сами старцы ничего ему не говорили, а братия многие укоряли, выговаривали ему, но он очень равнодушен был бы даже и к тому, если бы кто его и поколотил хорошенько.

Что же такое он делал, спросите? Вот выслушайте. Он всегда открытыми глазами видел, что впереди маститого геронды — игумена нашего Герасима — шла Сама Царица Небесная, и он уже не в силах был удержать себя в том порядке, как прочие: выбегал на середину прохода, упадал Ей в ноги и целовал их, а иногда Она простирала к нему Свою Божественную десницу, и он лобызал оную. Всё же это в глазах других походило более на гримасу, а потому многие негодовали на это, выговаривали ему и грозили связать за такие его непристойные поступки. Но иные знали, что он делал.

Так он за свою чистоту душевную, за великое глубокое смирение, за кротость сподобился явно зреть еще на земле Царицу горнего и дольного мира, а теперь, конечно, зрит Ее, переселившись в мир вечный, и в непрестающих радостях райских вкупе с Архангелами и Ангелами прославляет Ее.