Глава 8
Александра чувствовала себя уставшей, но спокойной. Усталость была вызвана скорее тем, что она много часов провела на ногах. В душе у нее впервые за долгие годы воцарилась гармония. Она сумела рассказать Яну о самом худшем, что ей довелось сделать, а он не осудил ее, не оттолкнул, он мог принять ее даже такой.
Хотя когда она решилась рассказать ему, она не знала, к чему это приведет. Вспоминать тот день до сих пор было чертовски тяжело. Иногда ей казалось, что она снова чувствует тошнотворный привкус крови во рту. В первые годы, когда она вспоминала об этом, ее неизменно рвало. Позже стало легче. Психотерапевт, работавший с ней тогда, объяснил ей, что человек многое сможет пережить — если найдет для этого достойную причину.
Так что теперь, когда разговор остался позади, ей было проще общаться с Яном, чем раньше. Она сидела на куртке, расстеленной под старым дубом, и дожидалась, когда он вернется. У ее ног устроился Гайя, тоже неплохо потрудившийся сегодня.
Когда она заметила, что женщина на фото может оказаться не московской нянькой, она еще не была уверена, что тело на участке. Но она допускала такую возможность. В этом деле все ее надежды были связаны с Гайей, и он не подвел.
Остаток дня они провели, работая с местной полицией. Сначала это было нелегко: хранители правопорядка маленького городка никак не могли поверить, что труп нашли случайно. Как его вообще можно обнаружить случайно?! Поэтому они смотрели на Яна и Александру с нескрываемым подозрением, порывались даже задержать их. Яну пришлось созвониться со своим начальством, местные князьки получили втык, и вопрос был улажен.
Тело извлекли из земли и отправили в морг. Александра поехала туда же, Ян вместе с Гайей остался рядом с могилой на случай, если найдут какие-нибудь важные улики. Труп выглядел именно так, как и полагалось после года в земле, однако даже теперь в нем можно было опознать Юлию Курченко.
Она мечтала уехать отсюда — но так и не уехала…
Сейчас с телом по-прежнему работали эксперты, но главные ответы Александра получила. Юлии Степановне свернули шею, это и стало причиной смерти. Других травм пока обнаружить не удалось, сопротивления не было, а значит, все произошло быстро и неожиданно.
Свернуть шею человеку не так уж просто. На телеэкран в этом отношении смотреть не стоит, это там герой скачет бодрым козликом от врага к врагу, и каждое эффектное движение сопровождается зычным «Хрусь!». В реальности, чтобы все прошло гладко, нужно знать, как правильно захватить жертву, как расположить голову, ну и конечно, как привести приговор в исполнение.
Человек, убивший Юлию Степановну, все это знал. Он был профессионалом, куда более грамотным и собранным, чем тот, кто убил московскую няньку. И вряд ли лично учительница Курченко нажила таких опасных врагов. Скорее всего, это изначально было сделано, чтобы занять ее место.
После морга Александра снова заехала в школу. Первоначальные показания подтвердились: учитель информатики действительно помог бывшей коллеге составить резюме. Само резюме тоже сохранилось. Получается, объявление давала действительно Юлия Степановна, а уже потом кто-то занял ее место. И похоже, произошло это после того, как ею заинтересовались Нефедовы. Учительницу убили накануне отъезда, чтобы ее исчезновение не вызвало вопросов у соседей.
Гайя, дремавший рядом с ней, навострил уши и поднял голову. Парой секунд позже и Александра увидела приближающегося к ним Яна с пакетом из местного ресторанчика.
Это она предложила устроить поздний ужин у дороги. Днем им обоим было не до того, а вечером здешние кафе и рестораны были полны, и ни в один их не пустили бы с собакой. Поэтому Ян съездил в город, чтобы заказать что-нибудь, и вернулся к ней.
Теперь он протянул Александре завернутый в вощеную бумагу гамбургер. Американские воспоминания подсказывали, что к настоящим гамбургерам это блюдо имеет весьма посредственное отношение, но повар хотя бы старался.
— Ему сосиску можно? — поинтересовался Ян, кивая на Гайю.
— Ему можно все, что не сумеет от него убежать.
Сосисок в тесте, амбициозно именуемых здесь хот-догами, он предусмотрительно купил пять штук — и правильно сделал. Потому что Гайя не человек, ему какой-то жалкой котлетки на булочке не хватит!
За поздним ужином они не разговаривали, это было и не нужно. Еще Эрик убеждал ее, что нельзя обсуждать работу во время приема пищи. Еда требует должного внимания, это одно из самых простых и вместе с тем важных удовольствий жизни. Но об этом можно забыть, запихивая ее за щеку и пережевывая между делом. И хотя гамбургером здешней сборки сложно было наслаждаться, Александра все равно сначала закончила есть, а потом только спросила:
— Выяснили что-нибудь новое, о чем мне нужно знать?
— Из морга приходят первые результаты. Похоже, перед смертью она не была ни отравлена, ни травмирована. Кто-то просто пришел и убил ее.
— Возможно, она даже сама его впустила. У нее и мысли не было, что кому-то понадобится убивать пожилую провинциальную учительницу! Кто на ее месте подумал бы про историю с похищением личности?
— Я и на своем месте пока не решил, что об этом думать, — признал Ян. — Я понимаю, что Юлия Курченко — идеальный кандидат на замену: одинокая, без близких друзей, незаметная, да еще и разболтавшая всем, что собирается уезжать. Но непонятно, зачем все это!
— Пока все указывает, что ради похищения ребенка… Ну, или чтобы подобраться к ребенку.
— Опять же, зачем такие сложности? Похитить ребенка из не самой богатой и влиятельной семьи куда проще, чем устраивать настолько сложные схемы. Не складывается картинка-то!
Небо над ними темнело, вспыхивая первыми звездами. Становилось прохладно, но Александра пока не обращала на это внимания, она и не такой холод могла вынести. Она знала, что, когда они вернутся в Москву, жизнь снова станет напряженной и сложной. Поэтому ей хотелось хоть ненадолго растянуть затишье перед бурей.
— Еще я получил образцы отпечатков пальцев погибшей, школа помогла, — добавил Ян. — А сюда переслали отпечатки пальцев той няньки, кем бы она ни была.
— Зачем?
— Хочу проверить, бывала ли она вообще в доме, который якобы принадлежал ей!
— Разумно, — оценила Александра.
— Что-то же я должен сделать разумно, раз по другому пункту облажался.
— Что ты имеешь в виду?
— Я до этого никак не использовал отпечатки погибшей, — неохотно признал Ян. — Не сравнил их с нашей базой данных, просто не видел смысла.
— Да и мне это в голову не пришло, не ты один такой. Я не считаю это серьезным промахом. Личность погибшей быстро была установлена и подтверждена, у нас не было причин разбираться, кто она такая.
— Знаю… Но следовало бы.
— Сожалеть о том, что ты не можешь исправить, — напрасная трата времени, — рассудила Александра. — Если что-то не сделал — сделай это, вот и все.
— Ты как, настроена ехать в ночь? Мы можем остановиться в какой-нибудь гостинице, если хочешь…
— Никаких гостиниц. Мы и так потеряли слишком много времени, нужно спешить, если хотим вернуть Тоню живой!
Не было гарантий, что девочка до сих пор не убита. Но пока они не обнаружили тело, Александра предпочитала верить, что надежда еще есть.
Первую половину дороги машину вела она. Ян задремал на пассажирском кресле рядом с ней, он с детства умел засыпать в любых местах и позах. Приятно было видеть, что это не изменилось.
Она была бы не против вообще его не будить, но ближе к двум часам ночи, на самом подъезде к Москве, она почувствовала, что начинает клевать носом. Риск сейчас был бы неоправданным, поэтому она позволила Яну занять место за рулем, а сама устроилась рядом с Гайей. Сонный водитель в городе с таким трафиком — так себе идея, близнецы это понимали.
Она не хотела засыпать. До квартиры оставалось не так уж долго, она думала, что дождется. Но рядом с теплым боком пса она пригрелась, и сон накрыл ее сам собой…
Она снова была в больнице. Во время захвата борделя многие погибли — но многие и остались в живых. Всех выживших девушек доставили в небольшую больницу, расположенную ближе всего к владениям Джонни Сарагосы.
Больница не была рассчитана на такое. Дело не только в количестве коек, хотя и это проблема. Персонал не знает, как относиться к своим пациенткам. С одной стороны, они видят избитых, искалеченных, истерзанных женщин. С другой, они помнят, что это шлюхи. А шлюх вроде как жалеть не полагается, потому что они сами виноваты во всем, что случилось. К тому же, некоторые врачи отказываются оказывать им помощь, опасаясь чем-нибудь от них заразиться. Нельзя сказать, что их страхи лишены оснований: Джонни следил только за здоровьем «элиты», остальные девушки просто долго не жили.
Александра попала в палату, рассчитанную на шестерых. Сейчас здесь девять кроватей, кое-как разделенных шторами. Чистого белья не хватает, препаратов не хватает, всего не хватает. Каждый день врачи ругаются друг с другом и с агентами ФБР. Они требуют, чтобы девушек распределили по разным госпиталям. ФБРовцы не позволяют, потому что все они считаются свидетельницами по очень важному делу.
О том, что на них могут охотиться сообщники Сарагосы и его клиенты, никто не говорит, но все об этом знают. В коридорах полно агентов и полиции. Никто не представляет, как и когда это кончится.
Компанию, в которой оказалась Александра, нельзя назвать приятной. Здесь есть еще одна танцовщица, но они едва знакомы, так, виделись пару раз во время шоу. Девица эта постоянно что-то требует, причем воплями. Не получив желаемого, она вызверивается, но не на всех. Она обладает безошибочным чутьем и задирает только тех, кто не решится ей ответить.
Еще три девушки раньше были «средненькими». Платили за них не очень дорого, но издеваться над ними не позволяли. Они запуганы, они никому не смотрят в глаза. Александра не берется сказать, смогут ли они когда-нибудь вернуться к нормальной жизни.
Одна девушка — совсем овощ. Она делает только то, что ей скажут, сама никаких решений не принимает. Ей все равно, кто отдает приказы, она выполнит любой, не задумываясь о том, что она делает. Александра подозревает, что некоторые санитары и полицейские пользуются этим, ведь девушка все еще очень красива. Лучше и не знать, через что нужно пройти, чтобы превратиться в такое существо.
Две девушки прибыли из самого худшего отделения — того, где клиентам можно делать все. Одна из них то и дело мочится под себя, ей сильно повредили сразу несколько органов. Никто об этом помнить не желает, и за каждый «инцидент» ей достается и от медсестер, и от соседок по палате, особенно от бывшей танцовщицы, которая, кажется, получает истинное удовольствие, смешивая кого-то с грязью.
Вторая девушка из отделения садистов молчит. У нее уже два месяца как нет языка.
Александра тоже молчит, хотя она как раз говорить может. Просто не хочет. По ночам ей снятся кровавые разводы и неподвижные птичьи крылья. Днем ее не покидает чувство, что ничего на самом деле не закончилось. Плевать, что Джонни Сарагоса мертв, сейчас из какого-нибудь темного угла высунется такая же тварь, и все пойдет по новой. Окажется, что это не операция ФБР, а всего лишь «потешный побег», и девушек снова посадят на цепь.
У нее уже несколько раз спрашивали ее имя, но она не ответила. Она и сама не знала, почему. Она ведь все помнила! И все годы, проведенные в плену, — Александра уже подсчитала, что их прошло два, — она мечтала снова связаться со своей семьей. А теперь ничего не получается.
Она попросту боится. Сейчас она назовет дорогие имена — и люди Джонни найдут их! Уж лучше притвориться, что она онемела, как ее соседка по палате, или потеряла память. Вынести эту боль самой, но не вмешивать других!
К ней уже заходили три специальных агента — только женщины. Видимо, считается, что женщинам она будет доверять, а мужчин — бояться. Но Александра на них никак не отреагировала, и они вынуждены были уйти. Они до сих пор уверены, что ее зовут Алиша.
Заходил психолог, молодой и ни черта не соображающий. За ним — священник, который старался сделать вид, что не осуждает ее и других «падших женщин», но получалось у него плохо. С ней каждый день беседовали врачи — и всегда с одним результатом.
А потом пришел он.
Сначала Александра не узнала его, да и не мудрено, ведь его лицо она видела впервые. Но он сразу же привлек ее внимание, потому что отличался от других людей, приходивших в эту палату.
Они старательно изображали уверенность, а он и не пытался скрыть, что ему не по себе. Он был слишком высоким, слишком мускулистым, слишком смуглым под белыми больничными лампами… Каким-то не таким. Неправильным.
Его нельзя было назвать красивым. Возможно, природа задумывала иначе: еще можно было угадать, что раньше высокие скулы, аристократично крупный нос и четкая, волевая линия подбородка наверняка привлекали дамское внимание, а уж ярко-голубые глаза и вовсе не остались бы незамеченными. Но позже что-то случилось, и кожу мужчины покрыли десятки мелких рваных ран — скорее всего, он оказался близко к месту взрыва и его задело осколками. Зашивали его в полевых условиях, не в цивилизованной больнице, и теперь ему предстояло всю жизнь прожить с десятками шрамов, сетью покрывающих его лицо. Шрамы остались также на лбу и затылке, в волосах они наверняка образовывали крупные проплешины, поэтому он попросту брил голову налысо — и, судя по смуглой обветренной коже, брил уже давно.
Он был солдатом, воином. Он со всеми говорил уверенно и четко, будто приказы отдавал, а не пытался шептать тут, как показательно вежливые женщины-агенты. Похоже, по долгу службы он не обязан был приходить сюда, но предпочел прийти.
В руках он крутил букет полевых цветов — пестрых, скромных и совсем не подходящих его брутальному образу. Отыскав взглядом Александру, он направился к ней.
— Эрик Моррис, — представился он. — Помните меня?
Вот теперь она вспомнила. Этот голос звучал там, в апартаментах Джонни Сарагосы, где она стояла, залитая кровью… Этот голос принадлежал человеку, вынесшему ее из ада.
Она не ответила ему, даже вспомнив. Она и сама не знала, почему.
Он неловко положил цветы на одеяло у ее ног. Тумбочек в палате не было, их унесли, чтобы освободить место под дополнительные кровати.
— Я зашел узнать, как вы. Мне сказали, что вы поправляетесь, но ни с кем не разговариваете. Почему так? Я же не думаю, что эти типы запугали вас] Вы мне показались одной из тех, кого запугать не сумели.
Он говорил с ней вежливо. Он смотрел на нее открыто, с уважением, которое невозможно подделать. Он не считал ее шлюхой! Этот человек, вояка, не обученный тонкостям психологии, понял то, что не сумели понять врачи, психологи и даже священник: она не выбирала такую судьбу, поэтому она не должна оправдываться за то, что сделали другие.
Александре отчаянно захотелось заговорить с ним, сказать хотя бы «Спасибо», но голос не слушался ее. Она была свободна — и все же она была в цепях. Она боялась доверять, потому что ее уже обманывали и могли обмануть снова. Оставаться одной намного проще!
— Тут написано, что вас зовут Алиша, — Эрик кивнул на карточку, закрепленную на ее кровати. — Но, сдается мне, это совсем не ваше имя. Там, когда я вас нес… Мы пришли к месту, где собирали других девушек. Кто-то сказал мне, что вас зовут Алиша, и я обратился к вам по этому имени, но вы никак не отреагировали. Неправильно это. Человек держится за свое имя до конца. Как вас зовут на самом деле?
Давай же, скажи ему…
И ничего. Снова тишина.
Эрик почему-то не был задет этим, хотя даже психолог воспринял ее молчание чуть ли не как личное оскорбление.
— Наверно, я пришел слишком рано. Я зайду позже. Выздоравливайте!
Он ушел, а вскоре медсестра утащила куда-то оставленный им букет, буркнув, что шалавам цветы не нужны, им денежки подавай.
Эрик сдержал свое слово, он пришел снова и не один раз. Не каждый день, но раз в пару дней так точно. Однажды он явился с какой-то бумажкой и, волнуясь, как мальчишка, прочитал на русском:
— Как в-вас зовут? — Потом он быстро добавил по-английски: — Мне сказали, что вы можете быть русской, потому что иногда говорили русские слова. Я угадал? Нет?
Она никогда ему не отвечала. Иногда смотрела в глаза, но ничего не говорила. Он не задерживался у ее кровати дольше, чем на пять минут, и каждый раз она думала, что больше он не появится, — до следующего его визита.
Она просто не могла позволить себе сблизиться с ним. Она слышала, что о нем говорили медсестры. Для них она была чуть ли не мебелью, поэтому в ее присутствии они обсуждали что угодно.
Эрик Моррис — старший агент ФБР, авторитетный и уважаемый. Ему предстояло уехать, когда закончатся разбирательства по делу Джонни Сарагосы, а будет это совсем скоро. Какой смысл привыкать к нему, если он снова исчезнет? Он не сможет помочь ей, никто не сможет.
Александра не отказалась бы сейчас от уединения, от возможности отдохнуть ото всех. Но нет, какое там] И дело не только в ее соседках, в палату каждый день приходит кто-то новый. Телевизионщиков сюда не пускают, уже хорошо. Но нельзя сдержать тех, кто считается благодетелями. Для них это просто формальность, повод поставить птичку напротив пункта «благотворительность» в своем графике. Они заходят к девушкам, выражают сочувствие и мигом выбрасывают их из памяти, вернувшись в коридор.
Она привыкла к таким людям. Она видит их каждый день, их лица сливаются для нее в один безликий образ. А потом она слышит голос, от которого сердце, кажется, застывает у нее в груди. Ее ужас настолько велик, что пробивается даже через усталость и апатию.
Мистер Чесс.
Раньше, когда он приходил к ней в бордель, его голос звучал приглушенно из-за маски. Теперь же он звучит громко и ясно, но ничего по-настоящему не меняется. Она не могла забыть его и перепутать. Она надеется, что он не зайдет в палату, но напрасно. Судя по восторженным возгласам медсестер, мистер Уинстон намерен лично встретиться со всеми выжившими жертвами без исключения.
Мистер Уинстон, вот как на самом деле его зовут. У него обвисшие бульдожьи щеки, мясистый нос и зачесанные на затылок волосы, редкие и седые. У него водянистые глаза мясника, который убивал так много, что ему уже все равно, кто окажется у него под топором. У него идеальная голливудская улыбка, которая выигрышно смотрится на фотографиях.
Мистер Уинстон — окружной судья, а еще — представитель очень влиятельной и уважаемой семьи. Но девушек он навещает не поэтому. Это другим кажется, что мистер Уинстон — просто святой человек, который заботится о ничтожных отбросах общества, иначе и быть не может. Александра знает его истинный мотив. Он проверяет, не вспомнит ли его кто-нибудь из выживших.
Она не хочет выдавать себя. Она знает, что спасет свою жизнь, только если покажется такой же отрешенной, как ее соседка по палате. Но ей хватает одного взгляда в глаза мистера Уинстона, чтобы понять: он никогда ее не отпустит. Он слишком умен, чтобы поддаться на обман, он знает, что ей все известно. Она — угроза идеальному мистеру Уинстону.
Она хочет просить о помощи… и не может. Голос не слушается, язык не поворачивается. Даже когда к ней приходит Эрик, она лишь смотрит на него, стараясь запомнить, потому что понимает: это их последняя встреча. Так или иначе. Или она сбежит, или мистер Уинстон доберется до нее. Александра уже усвоила: надеяться можно только на себя, все остальные ее подведут.
Она пытается бежать той же ночью. Она все еще слаба, зато здорова. Она крадет одежду: куртку одной из медсестер, висящую на кресле в коридоре. Это очень мало, и обуви у нее нет, только носки, которые ей дали, чтобы не мерзли ноги. Но ей нужно торопиться, ведь если ее поймают, ее отправят в психушку. Никто не будет слушать ее объяснения! Александре почему-то кажется: нужно только выбраться из больницы, скрыться во тьме, и все обязательно будет хорошо.
У нее почти получилось. Совсем как тогда, во время ее первого «потешного побега»! Но тот опыт остался с Александрой, именно он подсказал ей, что нельзя расслабляться, даже если тебе везет. Поэтому, когда ее план полетел к чертям, она не удивилась.
Ее исчезновение обнаружили раньше, чем она успела покинуть больницу. Поднялся шум, ее начали искать, а вернуться она не могла, ничего хорошего из этого не вышло бы. Она добралась до пожарной лестницы, надеясь спуститься вниз, но внизу все было перекрыто. Ей пришлось подниматься наверх, на крышу, чтобы поискать оттуда другой выход.
А на крыше ее уже ждали. Всего один человек — но одного было достаточно. Скорее всего, в больнице хватало его подчиненных, которые сделали бы все, чтобы Александра оказалась здесь. Она невольно подыграла им!
— Здравствуй, Алиша, — улыбнулся ей мистер Чесс.
Это ведь и был он настоящий — мистер Чесс. А все остальное — это игра на публику. Потому что для других он обязан быть хорошим, чтобы они не мешали ему, не знали правду. Обмануть толпу легко, куда легче, чем одного человека, потому что толпе плевать на все.
Она замерла перед ним, настороженная, злая, как дикая кошка. Александре хотелось броситься на него и выцарапать глаза, но она не решалась. Пистолет — это весомый аргумент. Она точно знала лишь одно: обладать ею мистер Чесс больше не будет. Убить ее он может, но получить — никогда.
— Мне очень жаль, что так получилось. Я был бы не против тебя оставить, доченька моя, но мне совершенно негде тебя держать. Подумать только — какие-то формальности мешают нам быть счастливыми! Но я сделаю для тебя лучшее, что могу, я избавлю тебя от этого порочного, страшного мира.
Пока он болтал, Александра отчаянно пыталась сообразить, как быть. Да никак! Укрыться было негде, он выбрал идеальное место для ловушки. Она была на виду, и, в какую бы сторону она ни метнулась, он успел бы ее пристрелить.
Понятно, к чему все идет. Но если надежды нет, она точно не примет смерть смиренно! Александра решила, что спросит у него что-нибудь, подыграет его бреду. А когда он станет отвечать, она бросится на него, надеясь, что эффект неожиданности хоть чуть-чуть поможет ей. Вероятность мала, но… все лучше, чем тупая покорность!
Однако прежде, чем она придумала свой вопрос, на крыше прозвучал совсем другой голос.
— Судья Уинстон, бросьте оружие и поднимите руки так, чтобы я их видел!
Эрик Моррис появился с дальней стороны крыши, очевидно, там была другая дверь. В ночной темноте он, одетый в черное, долгое время оставался незамеченным. Он двигался неслышно и заговорил, только оказавшись в выгодном положении. Он прекрасно видел мистера Чесса, а вот его самого прикрывала труба вентиляции.
Сказать, что судья был поражен, было бы преуменьшением. Он наверняка занялся убийством лично, потому что не хотел, чтобы кто-то докопался до правды. И вот Эрик не только увидел его с оружием, он еще и услышал неизвестно что!
— Что вы здесь делаете? — только и сумел произнести мистер Чесс.
— Провожу задержание, очевидно.
— Как вы?..
— Как я попал сюда? Да очень просто! Я наблюдаю за ней уже много дней, я сразу заметил, что она встревожена. Она не сказала мне, почему, она вообще никому ничего не говорит. Но я сразу смекнул: дело или в ком-то из похитителей, или в бывшем клиенте. Как видите, я не ошибся. Несложно было догадаться, что кто-то из вас, выродков, попытается замести следы!
Мистер Чесс по-прежнему направлял пистолет на нее, однако ненависть, вспыхнувшая в его глазах, определенно была направлена на специального агента. Александру судья не ненавидел, для него она была не человеком, а предметом. Кто станет ненавидеть предмет?
А вот Эрик — другое дело. Он только что стал угрозой всему, что мистер Чесс пытался сохранить.
— Опустите оружие, — потребовал Эрик. — Это последнее предупреждение!
— Последнее — а дальше что? Выстрелите в меня, агент Моррис? Выстрелите в судью?
— Выстрелю в человека, который взял заложницу.
— Заложницу? — расхохотался мистер Чесс. — Лучше задумайтесь, кто перед вами, агент! Она — не гражданка этой лучшей из стран. У нее даже имени нет! Неужели ради нее вы выстрелите в судью?
— Да.
— А я вам не верю.
У его неверия были веские причины. Александра понимала, насколько он удручающе прав. У нее действительно нет никаких документов, она уже два года считается пропавшей без вести, причем в совершенно другом месте. Никто не знает ее настоящее имя!
Вероятнее всего, достопочтенный судья Уинстон смог бы убить и американскую девушку, если бы она перешла ему дорогу. А уж с Александрой он и сомневаться не стал бы. Останется только убрать тело, и это тоже просто: подкинуть ее труп к другим, еще не захороненным, погибшим в борделе.
Поэтому мистер Чесс не только не опустил пистолет, он еще и прицелился получше. Агента Морриса он попросту игнорировал. Ему казалось, что развитие событий здесь очевидно. Сейчас он пристрелит безымянную проститутку. Специального агента Морриса это возмутит, потому что очевидно: он не из тех, кто берет взятки. Но возмутит не настолько, чтобы стрелять в судью, после такого обычно ставится крест на всей карьере.
Поэтому Моррис, наивный дурак, попытается организовать честное расследование. У него, конечно же, ничего не получится. В лучшем случае он заткнется сам, в худшем — его заставят замолчать. Но Александре будет все равно, она навсегда исчезнет в безымянной могиле.
И выстрел действительно прозвучал. Сложно сказать, слышали ли его в больнице, где сейчас было шумно. Но на крыше он показался оглушительным, и Александра невольно зажала уши руками.
Она все еще беспокоилась о своем слухе. Она все еще могла шевелить руками. Она все еще была жива.
Но это не потому, что судья промазал. Он просто не успел выстрелить. Он, уверенный в своей правоте до последнего, вряд ли даже понял, какая судьба его постигла.
Александра шокированно посмотрела на Эрика, не в силах поверить, что он действительно совершил это. А он убрал пистолет, как ни в чем не бывало, и направился к ней. Он не выглядел ни напуганным, ни расстроенным. Он убил судью в один выстрел, безо всяких предупредительных… Даже скромных знаний Александры о США хватало, чтобы понять: он по уши в дерьме.
Он был слишком умен, чтобы не понимать этого. Ему просто было все равно. Он подошел к Александре и обнял ее за плечи — очень осторожно, словно опасаясь испугать этим прикосновением. Его лицо, исчерченное шрамами и, объективно, некрасивое показалось Александре самым прекрасным на свете. Она с запозданием поняла, что улыбается, и он улыбнулся ей в ответ.
— Вот так-то лучше, — кивнул он.
— Меня зовут Александра, — сказала она.
— Так и знал, что ты умеешь говорить! Говори почаще, у тебя прекрасный голос.
— Что… что теперь будет? Беда?
— Будут неприятности.
— Твоя карьера?..
— Скорее всего, рухнет, — без тени сожаления ответил Эрик. — Может, и устоит, но очень сильно сомневаюсь. У этого сукина сына хватает влиятельной родни. Но посадить не посадят — у меня тоже влиятельные знакомые найдутся.
— Почему ты так спокоен?
— Потому что за все, что я потерял, я уже вознагражден сполна.
Она проснулась не резко, как от кошмара, а медленно и плавно, как просыпается отдохнувший человек. Сначала сознание скользнуло в полудрему, серую и мутную, в это время тело выходило из оцепенения. Потом разум окончательно прояснился, вернув ее в мир бодрствования.
Александра сразу поняла, что так не было бы, если бы она на час заснула на заднем сидении машины, и не ошиблась. Она лежала в своей комнате на постели, рядом на ковре, как обычно, дремал Гайя.
Значит, это Ян перенес ее, никому другому пес не позволил бы коснуться своей хозяйки. Это же объясняло, почему она не проснулась: после двух лет, проведенных в рабстве, она очень чутко реагировала на незнакомые прикосновения.
Но именно незнакомые. Яна она знала прекрасно, и даже ее подсознание не встревожилось, когда он вытащил ее из машины. То, что она спала так крепко, указывало на непривычную для нее усталость. Вряд ли это было связанно только с путешествием к дому Юлии Курченко, скорее, утомление накапливалось уже давно. Да и тот рассказ у дороги отнял у нее больше сил, чем она ожидала…
Ян не стал ее раздевать, просто разул и положил поверх покрывала. Поэтому теперь Александра могла сразу выйти из комнаты. Было уже девять утра, она подозревала, что брат не спит, и не ошиблась.
Ян отдыхал этой ночью куда меньше, чем она, но невыспавшимся он все равно не выглядел. Когда Александра заглянула на кухню, он как раз сидел там, просматривая что-то на компьютере.
— Ты ночью притащил в дом бабу без сознания, — указала Александра. — Ты хоть представляешь, что будут говорить о тебе соседи?
— За нами еще следовала огромная адская гончая, которой я наверняка планировал скормить жертву после того, как покончу с ней. Да, мне нравится репутация, которую я приобретаю.
— Я в душ — и снова в строю.
Она выспалась, но это не отменяло того факта, что она сутки провела в дороге, душ был почти жизненно необходим. Когда Александра вышла из ванной, в квартире пахло жареным беконом — острый пряный запах перебивал все остальные, но она не сомневалась, что яичница и кофе на кухне тоже найдутся.
Ян и правда приготовил завтрак на двоих, идеально рассчитав время. Вот только хорошее настроение, похоже, его покинуло. Значит, за те десять минут, что она была в душе, что-то успело случиться.
— Новости по расследованию начали приходить, — пояснил он, хотя вопрос она не задавала. — И?
— В доме Курченко продолжают работу, но пока пальчики, которые мы им отослали, нигде не нашлись. Думаю, уже и не найдутся. Нянечка, представлявшаяся Юлией Степановной, никогда не бывала в собственном доме.
— Следовало этого ожидать, — кивнула Александра. — Я видела, как убили ту женщину. Вряд ли этим всем занимался один человек… Но не думаю, что тебя задело бы это. Что еще стало известно?
— Что моя ошибка куда серьезней, чем я думал.
— Та ошибка, за которую ты вроде как не должен себя корить?
— Это не так просто, когда осознаешь ее истинный масштаб. Пальчики пробили — и в базе данных они есть. Настоящее имя этой дамы, или предположительно настоящее, — Мария Априонова. Мы ее разыскиваем больше двух лет. Мы — это полиция, если не очевидно.
— Как жертву или как преступницу? — уточнила Александра, усаживаясь за стол. Гайя тут же устроился у ее ног, ожидая, что завтраком поделятся и с ним.
— Как преступницу.
Она знала, что он ответит: иначе он бы так не злился. Но Александра действительно не считала это его упущением и понимала, что никто его не упрекнет.
— Та-а-ак… И что же сделала эта тетушка? В чем ее обвиняют?
— Я только что выяснил, что Мария Априонова бесследно исчезла два года назад — похитив маленького ребенка, за которым она присматривала.
