Глава 7

День выдался прекрасный: ясный, теплый, почти без ветра. В такой день вроде как нужно радоваться жизни, но радоваться не получалось, и не только из-за этой поездки. Настроение у Яна было препаршивейшее с тех пор, как ему утром позвонила Нина.

Понятно, что инициатива исходила не от нее. Его старшая сестра, конечно, любит позанудничать да поучить других жизни, пользуясь тем, что ее диплом это опрометчиво позволяет. Но в ситуации с Александрой она была смущена, растеряна, она бы не полезла первой. Значит, Павел постарался, он ее настолько достал, что ей пришлось подыграть ему.

Сама она этого не признавала. Она убеждала Яна, что просто беспокоится за их общую сестру, что пускать дело на самотек нельзя. Он торопился и ответил резче, чем следовало бы. Нина отстала, а неприятное ощущение сохранилось.

Александра, конечно же, мигом уловила его настроение. Первый час, пока они пересекали загруженный город, она молчала, но молчание это не было давящим. Она смотрела в окно — на улицы, которые со времен ее отъезда так изменились, что теперь выглядели чужими, и казалась погруженной в свои мысли. Она давала Яну время, чтобы успокоиться. На заднем сидении мирно дремал Гайя. Поездке предстояло быть долгой, на день, не меньше, и Александра настояла на том, чтобы они взяли пса с собой. Ян особо и не возражал.

Когда они выехали за город и автомобиль наконец-то набрал приличную скорость, Александра спросила:

— Они ведь опять докапываются из-за меня, да?

— Ты все-таки слышала тот звонок? Я думал, ты вышла…

— Я и вышла, и я ничего не слышала. Но в мире не так много тем, которые способны тебя задеть, и я, увы, одна из них. Кто это был? Нина или Пашенька?

— Нина.

— Она считает, что я больна?

— Что у тебя могут быть проблемы, — уклончиво ответил Ян. — Она всего лишь хотела, чтобы я подсунул тебе несколько тестов. А потом она побеседовала бы с тобой о результатах этих тестов.

— Как мило, — усмехнулась Александра. — И как наивно. Мы с Ниной никогда не были подружками-сестренками, и она это знает.

— Мне кажется, она делает ставку не на дружбу или сестринские чувства, а на свой диплом.

— Я видела ее кабинет — и видела, как она смотрела на меня, когда я появилась и рассказала вам лишь малую долю того, что со мной было. Думаю, это обидит Нину, но помочь она может только скучающим домохозяйкам. Мне ее помощь не нужна.

С этим Ян спорить не стал, его уже утомило то, что Нина и Павел не замечают очевидное. Им почему-то казалось, что, если они выяснят правду, перед ними откроется какое-то высшее знание о том, что четырнадцать лет назад все было сделано правильно. Только вряд ли они готовы к тому, чего желают.

Александра снова замолчала, но на этот раз ее молчание не было мирным. Она хмурилась, то и дело постукивая ногтями по дверце машины. Что бы она ни обдумывала, радости это ей не приносило.

Возможно, дело? Хотя вряд ли это могло ее расстроить, тут еще ничего не ясно.

Они пытались найти хоть что-то подозрительное в биографии Юлии Курченко, но потерпели неудачу. Юлия Степановна была чиста, как первый снег. Она действительно всю жизнь отдала школе, и те годы были отмечены весьма средними достижениями. Она никогда не была связана со скандалами, но и значимых наград не удостаивалась. Она просто плыла по течению.

У нее не было детей или близких родственников, она никогда не была замужем, поэтому созвониться с кем-то, чтобы расспросить о ней, они не могли. История ее жизни получилась слишком короткой, и Александра сочла, что им нужно нечто большее. А получить больше можно было только в городке, где жила погибшая. Там ее знали много лет, в таких местах замечают все — и мало что прощают. Поэтому Ян готов был потратить весь день на эту поездку.

Через два часа они сделали остановку у небольшой площадки для отдыха. Если бы в машине были только люди, Ян не стал бы тратить на такое время. Но пес сделался беспокойным, ему нужно было размяться, и они решили, что десять минут ничего не изменят. Наблюдая, как здоровенная рыжая туша уносится в лес, Ян лишь надеялся, что там нет запоздалых грибников.

Александра заметила его взгляд и улыбнулась.

— Не бойся, Гайя не нападает на людей без команды.

— Да я и не боюсь… Это ж не собака-людоед! Я читал, что собака, попробовавшая вкус крови человека, уже не остановится. Если такого среди гастрономических пристрастий Гайи нет, все в порядке.

— Глупости ты читал. А Гайя убивал людей. Но это не делает его более или менее опасным, чем убийство кроликов.

Ян напрягся, внимательнее всматриваясь в деревья. Ему хотелось видеть пса, чтобы убедиться: Гайя прямо сейчас не убивает белок, кроликов и тех, у кого дома жена, дети и ипотека. Однако найти рыжего зверя в осеннем лесу оказалось не так-то просто.

— Испугался, — указала Александра. — Я тоже пила человеческую кровь, но это не значит, что я буду кидаться на всех подряд.

— Не шути так!

— А я и не шучу. Что, уже жалеешь, что не отдал меня на растерзание Нине?

Она смотрела на него внимательно, испытующе. Со стороны могло показаться, что Александра великолепно справляется с возвращением к прежней жизни. Однако Ян не позволил ей обмануть себя, он прекрасно знал, что ей тяжело. Из всех своих многочисленных родственников, она легко сошлась только с ним. Старшие брат и сестра шарахались от нее, о том, чтобы увидеться с племянниками, и речи не шло, а о встрече с отцом она разговор не заводила. Есть ведь еще Руслан, который скоро вернется в страну, и непонятно, что из этого выйдет…

Все это увеличивало ответственность, лежащую на Яне. Раз остальные отвернулись от нее, он обязан заменить их всех. Александра должна почувствовать, что у нее есть семья, есть тыл, на который она всегда может рассчитывать, даже если на ее стороне остался только один человек.

— Ты можешь рассказать мне что угодно, — твердо произнес Ян. — Я не буду тебя осуждать.

— Ты не знаешь этого наверняка. Осуждение порой появляется против нашей воли. Ты можешь сколько угодно убеждать себя, что все не так страшно, у каждого поступка есть разумные причины и все такое. В глубине души ничто для тебя не будет прежним.

— Такое бывает — и все же я справлюсь.

— Почему ты так уверен?

— Потому что мы мыслим одинаково, — пояснил Ян. — В тех ситуациях, в которых ты оказалась, я бы принимал те же решения. А если так, то какое право я имею осуждать тебя?

Из леса появился Гайя. Словно позабыв, что он из гордого и дикого рода динго, пес тащил к ним покрытую сухими листочками корягу, возбужденный, как маленький щенок перед игрой. Коряга была размером с человеческую ногу.

Александра забрала у него деревяшку и переломила ее на две части. Одна часть так и осталась на асфальте, а вторую она швырнула Гайе. Бросок указывал на силу, которую сложно было заподозрить в ее худощавом теле.

— Это я его играть приучила, — мягко улыбнулась она. — Сначала он, конечно, не умел. Но хотел — все они щенками остаются… А люди — детьми, даже если не понимают этого. Ты хочешь услышать, как я сбежала из борделя?

— Да.

Она сменила тему резко и неожиданно, у Яна не было времени обдумать ответ, все получилось само собой. Возможно, именно этого и добивалась Александра, проверяя, готов ли он.

— Да, думаю, пора тебе рассказать… Поехали, в пути расскажу. А потом уже решишь, стоит сдавать меня Нине на опыты или нет.

Она еще пару раз бросила палку Гайе, словно извиняясь за будущие часы в машине. Но когда Александра указала на открытую дверцу, пес сразу же подчинился. Он мог удрать, мог с легкостью напасть на хозяйку — с его-то размерами! Но он выполнял ее команды, потому что хотел этого. Наблюдая за ними, Ян все больше убеждался, что их связывает какая-то странная, примитивная пародия на дружбу.

В машине Александра тоже заговорила не сразу, однако он не торопил ее. Он просто ждал.

— Думаю, мне следовало бы сказать, что в тот день я почувствовала приближение чего-то важного. Или что он был каким-то особенным… «Над борделем бушевала гроза, какой мир не видел уже сотню лет» — как тебе начало? Но ничего такого не было. Это был очередной день там, не более и не менее мерзкий, чем обычно. Никаких предчувствий. У меня не было шоу, вот что я могу сказать. Возможно, это было везение, и, если бы я находилась в общем зале, все сложилось бы по-другому… Всех девушек, которые были там, люди Джонни перестреляли. Но нельзя сказать, что это было такое уж грандиозное везение или воля судьбы. Этот день я проводила точно так же, как провела предыдущий и должна была провести следующий.

После ее коротких, редких рассказов о том времени Ян уже неплохо представлял, где располагалась ее комната и что она собой представляла. Судя по всему, «элиту» держали на цокольном этаже. Он находился не совсем под землей, возможно, изначально там даже были небольшие окошки. Но их оказалось не так сложно заложить камнями, чтобы пленницы не видели солнечный свет, а мир не слышал их криков.

Знал он и то, что его сестру оставляли прикованной к кровати, без одежды, как какую-то игрушку. Приходи и бери, когда захочется! И он гордился Александрой за то, что она не баловала их слезами. Обычно она просто лежала, расслабившись, отстранившись от всего.

— В тот день должен был прийти клиент, а появился Джонни. Вот тогда я и почувствовала, что что-то не так. Обычно он напоминал новогоднюю елку: весь в золоте да в платине, и чтоб блестело поярче! Но на этот раз он был в брюках карго — ну знаешь, армейские такие, с карманами, в рубашке из плотной ткани, с пистолетом, украшения почти все поснимал. Может, чтобы не звякали на нем! А главное — выражение лица… Его привычное самодовольство сменилось раздражением, он явно был чем-то расстроен.

— Но не напуган?

— Нет, не напуган. Он сказал мне что-то вроде «Что, радуешься? Если Бог слушает молитвы насекомых, то твои он точно услышал, потому что нас нашли!» Насколько я поняла, федералам наконец стало известно о том, что происходило в борделе. То есть, местные-то власти знали, понятное дело, но они получали свой кусок пирога и сидели молча, все продолжалось год за годом. А тут весть об этом гнездовище дошла до людей, которых Джонни Сарагоса никак не мог подкупить.

Ян по собственному опыту работы знал, как складываются такие ситуации. Скорее всего, у Джонни был очень влиятельный покровитель на самом верху, который успешно отводил от него ненужное внимание. Но потом с этим покровителем что-то случилось: его посадили или он умер. Нового найти не удалось, и уничтожение борделя стало просто вопросом времени.

— Джонни предупредили о том, что будет, но слишком поздно, — продолжила Александра. — Буквально за пару часов до того, как должна была нагрянуть группа захвата. Думаю, предупреждение исходило от кого-то из его влиятельных клиентов, которые не хотели, чтобы их имена засветились в этом деле. Так что сотрудники Джонни быстренько уничтожали все документы и собирали деньги.

— Ну а с девушками как?

— А девушек пристреливали как отработанный материал. Лишние свидетели не нужны никому!

Массовые убийства происходили на других этажах, очень скоро до Александры донеслись отзвуки первых выстрелов и отчаянные крики. Но помочь она ничем не могла, все ее внимание было сосредоточено на хозяине борделя. Джонни явился, чтобы лично убить своих любимиц — и Александра входила в их число.

— Я знала, что он не будет медлить. Его отношение ко мне всегда представляло собой извращенную смесь ненависти и вожделения. Сейчас должна была победить ненависть. Я тебе говорила, при всех своих недостатках Джонни не был дураком, он понимал, что нужно спешить. А я понимала, что мне придется постараться, чтобы сохранить жизнь.

Впервые за время их знакомства она просила его взять ее. Александра извивалась, насколько это позволяли цепи, говорила все то, что он мечтал услышать. Он принял это за чистую монету. Мнение Джонни Сарагосы о женщинах было слишком низким, чтобы заподозрить неладное. Он решил, что все просто: когда речь зашла о спасении ее шкуры, эта гордая русская превратилась в такую же шлюху, как все остальные. Что и требовалось доказать!

Он решил, что время есть: на то, чтобы использовать ее последний раз, уйдет несколько минут. Александра не сомневалась, что отпускать ее он не планировал. Но «потешные побеги», которые он устраивал, показали ей одну очень важную деталь: ничто так не радовало Джонни Сарагосу, как возможность сначала дать кому-то надежду, а потом отнять.

Вот и с Александрой он планировал проделать то же самое. Взять ее последний раз, унизить, заставить артистично стонать под ним, а потом сказать, что это ничего не изменит. Она все равно умрет — но умрет опозоренной. И отчаяние в ее глазах вполне могло доставить ему большее наслаждение, чем секс с ней.

— Но даже так, он был чертовски осторожен, — указала Александра. — Он знал, что я сильная, он собирался касаться меня ровно столько, сколько нужно. Он не сомневался: даже если я подготовила какую-то ловушку, он не попадется. Но он не знал, что не только он умеет делать сюрпризы!

Александра давно, еще пару месяцев назад, начала раскачивать тот самый столбик в изголовье кровати, который обычно удерживал ее наручники. Она не спешила, она знала, что за ней постоянно наблюдают через камеры. Но знала она и то, что у местных охранников одна страсть — «посмотреть на сиськи», как будто это такая редкость в борделе! Если двигать руками осторожно, они ничего не заметят.

Иногда ей хотелось сорваться, использовать всю свою силу, сломать этот проклятый столбик раз и навсегда. Но Александра понимала, что ни к чему хорошему это не приведет. Чтобы преуспеть, нужно действовать с умом. Цель ведь не в том, чтобы просто повредить столбик — сомнительное достижение! Она все равно никуда не денется, потому что дверь надежно заперта. Нет, ей нужно было раскачать столбик так, чтобы быстро вырвать его и освободиться, когда подвернется подходящий момент.

— И теперь, когда момент настал, ты была готова? — догадался Ян.

— Не совсем так. Столбик уже неплохо расшатался, но я все еще не была уверена, что он вылетит с одного удара. Я предпочла бы подождать, чтобы уж наверняка. Но, как видишь, времени на ожидание не осталось. Свобода или смерть — вот в таком положении я оказалась. Когда о таком говоришь, звучит очень пафосно. Но когда приходится это почувствовать… Понимаешь, что это страшно.

Когда Джонни Сарагоса навис над ней, когда ухмыльнулся и посмотрел ей в глаза, Александра почувствовала, что ненависть к этому человеку сжигает ее изнутри. Она вспомнила все, что он делал, с ней и с остальными. Что он заставил сделать ее! Он сам изменил ее, когда притащил сюда и вынудил пройти по девяти кругам ада. Теперь ему предстояло пожинать плоды.

Ненависть и ярость придали ей сил. Она рванула столбик на себя так, как прежде у нее не получалось, мышцы налились непривычной энергией, тело впервые за долгие недели избавилось от онемения и боли. Все вдруг стало четким и ясным, словно и не с ней происходило.

У Сарагосы был с собой пистолет, но он отложил оружие на тумбочку, когда полез на Александру. А когда все случилось, он не успел даже сообразить, как нужно поступить. Он был уверен в своей победе, а его жертва вдруг превратилась в нечто такое, с чем он раньше не сталкивался.

— Мои руки все еще были скованны наручниками — такими, знаешь, полицейскими, на короткой цепочке. Но они уже не были прикованы к изголовью кровати, а значит, не была прикована и я. Прежде, чем этот урод успел сообразить, что происходит, я закинула руки ему за шею — петлей, и притянула его к себе. Я впилась зубами в его шею, в эту его вечно потную шею, которую я видела над собой миллион раз, когда он насиловал меня. Уже тогда я представляла, что однажды раздеру ему глотку, но я не знала, что у меня появится возможность сделать это буквально. Помнишь, когда мы были маленькими, стоматологи все удивлялись, что у нас с тобой острые зубы? Не вампирьи, конечно, но все равно — необычно! И вот тогда я поняла, как они были правы. Я никогда не думала, что смогу сотворить такое, Ян. Это звучит ужасно? Он не стал обманывать ее, потому что она не простила бы ему обман.

— Да, это звучит ужасно. Это, думаю, и было ужасно.

— Да… Какой-то сумасшедший, необъяснимый миг. С одной стороны, я не понимала, что делаю. С другой, все видела и чувствовала. Если бы у меня спросили когда-то, могу ли я… Даже когда я была в плену… Я бы сказала нет. Я была уверена, что не смогу! Но правда заключается в том, что мы и сами не представляем, что можем, пока нас не загонят в угол. Если ты на что-то решаешься, значит, тебе дозволена такая роскошь, как сомнения и поиск альтернатив. А что было у меня? Убей или будь убитой. Я прекрасно знала, что Джонни Сарагоса никогда, ни при каких обстоятельствах меня не пощадит. Значит, выжить я могла только одним способом: напав первой. Помню, как на меня хлестала кровь… Я не чувствовала вкус. Я не торжествовала, какое там! Но у меня было четкое ощущение: я делаю, что должна. Предел способностей выявляется страданием — и желанием жить.

Ее мучитель не сдался без боя. Джонни отчаянно метался, бил ее, пытаясь сбросить с себя. Но Александра удерживала его, придавив шею теми самыми наручниками, которые он на нее надел. Кто-то в отчаянии впадает в апатию, кто-то ведет себя как дикий зверь. Ян понимал, что эти откровения привели бы в ужас Павла или Нину. Но его — нет. Он чувствовал это в себе: если бы его довели до предела, он тоже предпочел бы стать зверем, а не смириться и по-овечьи склонить голову. Чтобы выжить, каждый делает, что может, и близнецы могли вот это.

Джонни все же сбросил с себя девушку, отшвырнул ее на пол, но было уже слишком поздно. Она, обнаженная, затравленная, забитая, победила крепкого, отдохнувшего, вооруженного мужчину, который привык быть здесь хозяином. Именно это осознание Александра увидела в его глазах за секунду до того, как он умер.

— Знаешь, что я почувствовала в этот миг? Ни-че-го. Я ожидала, что будет счастье, чувство победы, какое-то удовлетворение… Мне было, за что ему мстить. И за кого. Но внутри меня будто все заледенело. Я смотрела на кусок мяса, в который превратилось главное чудовище моей жизни, и чувствовала, что все правильно. И я прекрасно знала, что ничего еще не закончилось. Я не имела права ни безумно хохотать над своим поверженным врагом, ни рыдать из-за того, во что меня превратили. Я по-прежнему была на чужой земле, нужно было действовать. У Сарагосы я получила очень важную штуку — связку ключей от всего, в том числе и от моих наручников. Освободившись, я сняла с него рубашку — она была залита кровью, так ведь я тоже! Рубашка оказалась длинной, на мне сошла бы за платье. Возиться со штанами я не стала, долго. Думала взять и ботинки, но они были слишком большими для меня.

Когда она закончила подготовку, снаружи стало шумно: число выстрелов заметно увеличилось. Это был не просто забой несчастных пленниц, похоже, на бордель напали — куда раньше срока. То ли источник Джонни ошибся, то ли планы властей переменились. Это было уже не важно. Сарагоса не успел бы уйти, даже если бы остался жив, но успел бы убить Александру, так что ее усилия не были напрасными.

— И вот тут здравомыслие мне изменило. Что я должна была сделать? Пожалуй, затаиться в каком-нибудь безопасном углу и ждать, пока федералы проведут зачистку. Как думаешь, что сделала я?

— Отправилась искать птицу, — ответил Ян. Он слишком хорошо чувствовал сестру, чтобы ошибиться.

— Да. Я пошла за красным кардиналом.

К тому моменту в живых оставалась только одна птица. Вторая недавно умерла — никто ее не убивал, просто однажды на дно клетки упало маленькое остывающее тельце. Красные кардиналы плохо переносят неволю.

С тем, который оставался, Александра чувствовала странное родство. Возможно, это было глупо, но собственную свободу она неизменно связывала со свободой этой птички. Иначе было нельзя: она слишком много сделала, слишком многим пожертвовала, чтобы красный кардинал остался в живых.

Вот и теперь она не до конца понимала, что делает, но на месте так и не осталась. Она покинула этаж пленниц и пошла тем маршрутом, которым ее сотни раз проводили охранники, когда сеньору Сарагосе хотелось позабавиться. Его стараниями Александра знала эту часть дома лучше, чем кто бы то ни было.

Никто не обращал на нее внимания, потому что территория борделя уже погрузилась в хаос. Силовики пытались прорваться через ограждение. Охранники отстреливались от них, хотя они вряд ли понимали, на что надеются, какие у них вообще могут быть шансы. Они ждали, когда появился Джонни и скажет им, что делать. Им, привыкшим подчиняться, и в голову не могло прийти, что подсказок больше не будет.

Иногда Александра двигалась украдкой, иногда — ползла по полу, а иногда просто шла, надеясь на удачу, потому что иначе было нельзя. Она не задумывалась, что делает и что с ней может случиться, а потому не боялась. Она думала только о своей цели: добраться до птицы. Все остальное казалось не важным, ей тогда и в голову не приходило, насколько смехотворна ее цель. Она готова была умереть ради возможности выпустить из клетки красного кардинала!

Тут уж Ян не выдержал. Александра не просила жалости, ее голос звучал ровно, словно все, о чем она рассказывала, случилось не с ней, а с кем-то другим. Но он все равно не мог воспринимать это спокойно.

Он свернул с шоссе на боковую дорогу, уходящую в старый сосновый лес. Далеко уезжать не стал, просто заехал за деревья так, чтобы их не видели водители других машин. Александра ни о чем не спрашивала. Она, кажется, все поняла.

Они вышли из машины и выпустили Гайю. Но пес будто почувствовал, что эта остановка совсем не такая, как предыдущая. Вместо того, чтобы умчаться в залитый солнцем лес, он остался рядом с людьми, тревожно глядя то на свою хозяйку, то на ее брата.

А Ян подошел к сестре и обнял ее — крепко, прижимая к себе. Он чувствовал ее тепло, она — его. Совсем как в детстве… и в том времени, которое было до детства, до рождения, но в котором они уже были рядом.

Он не мог изменить ее прошлое, но мог показать ей, что принимает все это так же легко, как ее саму.

Вряд ли Нина и Павел могли это понять, родная кровь сама по себе имеет не такое уж большое значение. Но кровь — это не единственная связь, которая всегда была между ними.

— Знаешь, вот поэтому я и не остановилась, — прошептала Александра. — Я думала о том же, о чем и в первые дни там… Не важно, что со мной случится здесь и сейчас. Все равно ты сохранишь лучшую часть меня, к которой я смогу вернуться.

— Ты нашла птицу?

— Да… Когда я добралась до комнаты Джонни, там никого не было, никто не рисковал соваться во владения босса. Никто ведь не знал, что он мертв! Красный кардинал по-прежнему был в клетке. Он был жив, но слишком слаб, чтобы улететь. Я вытащила его из клетки, он попытался расправить крылышки, а потом затих. И снова он был похож на меня: выживший, но слишком слабый, чтобы справиться со всем самостоятельно. Я держала его в руках и ждала. Я решила, что нам лучше остаться там.

— Там — это в комнате Сарагосы?

— Да. Не лучшее место в доме, но лучших там тогда не было. Я достигла своей цели и не знала, куда еще двигаться. А потом в комнату ворвались федералы… Я чуть не умерла, знаешь. Они не сразу поняли, что я — пленница. Они тоже были не в лучшем состоянии: получившие решительный отпор, потерявшие товарищей, возбужденные от крови и выстрелов. И тут перед ними стояла я: не связанная, не в цепях, покрытая засохшей коркой крови, с окровавленным лицом. Не знаю, на кого я была больше похожа, на человека или на демона, но они не бросились помогать мне. Они направили на меня оружие и велели поднять руки, а я не послушалась.

— Почему?

— Ну а как же? — невесело рассмеялась Александра. — Я ведь держала в руках птицу! Не могла же я ее бросить на пол только для того, чтобы спасти свою жизнь! Но, если честно, дело было не в птице. Я просто была в каком-то ступоре. Я израсходовала все моральные силы и почти все физические. Я не понимала, что мне говорят: мой мозг был не в состоянии преобразить звуки, которые я слышала, в смысл. Я стояла перед ними, ожидая чего-то. Они были на взводе, думаю, они готовы были меня пристрелить.

— Но не пристрелили?

— Как видишь! Группой, которая брала апартаменты Джонни Сарагосы, руководил Эрик. Он был поспокойней, чем его подчиненные, первый сообразил, что к чему. Он и спас меня… Тогда — впервые.

Но она об этом еще не знала, как не знала и имени своего будущего мужа. Командир группы был в маске, как и все остальные, Александра не могла его толком разглядеть. Он подошел к ней, заговорил, закрыл собой ото всех, чтобы в нее не выпустили шальную пулю. Она не запомнила слов, зато запомнила мягкий, успокаивающий ее голос. Она ему поверила.

Именно Эрик вынес ее из захваченного федеральными властями борделя. Тогда Александра еще не могла поверить в это, но она наконец-то была свободна.

Яну хотелось узнать, что случилось дальше. Куда она попала? Позаботились ли о ней так, как она заслуживала? Но он не рисковал просить ее о продолжении рассказа, он видел, что она и так потрясена. Он лишь позволил себе спросить:

— Так что случилось с птицей?

— У меня ее забрали, разумеется. Позже Эрик мне сказал, что ее передали в ветеринарную службу. Я предпочитаю ему верить.

Они вернулись в машину и продолжили путь. Всю оставшуюся дорогу Александра не проронила ни слова и ни разу не отвела взгляд от окна, хотя вряд ли ее так уж интересовали мелькавшие у дороги деревья. Ян прекрасно знал, что она открыла для него одну из самых крепких дверей своей памяти, позволила увидеть то, чему лучше оставаться в забвении.

Вот поэтому он должен был защищать ее не только от внешнего мира, но и от собственных брата и сестры. От них, пожалуй, даже больше, чем от незнакомцев! Близкие порой наделены привилегией причинять нам самую большую боль, даже если они этого не понимают.

К обеду они добрались до нужного городка, того самого, где провела почти всю жизнь Юлия Курченко. Местечко было не совсем глухое и даже уютное, хотя отдаленность от цивилизации чувствовалась сразу. Улицы частной застройки соседствовали со старыми кирпичными домами — до пяти этажей, не выше. В заросших дворах за деревянными заборами опадали последние листья с яблонь. На подоконниках многоквартирных домов стояли горшки с цветами. Это было место, где жизнь протекает плавно, лениво и однообразно, а смена лет или даже десятилетий неочевидна.

Да и школа здесь оказалась такая, что впору на советскую открытку помещать. Ухоженная, недавно отремонтированная, но планировкой выдающая принадлежность к совсем другой эпохе. Во дворе располагались турники, выкрашенные свежей ярко-желтой краской. Вдоль школьного забора росли туи и голубые ели, в теплое время года прикрытые цветниками, чуть дальше высились каштаны, которые, вероятно, запомнили строительство этой школы. На парковке хватало машин — родители прибыли, чтобы забрать отучившихся свое детишек. Впрочем, беспокоиться о том, что в школе никого не будет, не приходилось, в такое время шли уроки у второй смены и факультативы у первой.

Они покинули машину, оставив Гайю на заднем сидении. Александра приоткрыла окно, чтобы ему не было жарко. Опасаться, что кто-то полезет внутрь, когда там сидит такая махина, не приходилось. Пес отнесся к заточению с мрачным смирением.

— Как думаешь, будет от этого толк? — поинтересовался Ян.

— Если бы я думала иначе, мы бы не приехали. Вот только не знаю, какой!

Полицейские удостоверения открывали перед ними многие двери. Их появление и в московской школе привлекло бы внимание, а уж здесь и вовсе вызвало суету, напоминавшую Яну переполох в курятнике. Вроде как у педагогов не было оснований опасаться, но, скорее всего, сработал испорченный телефон, и двух следователей приняли за «проверку из самой Москвы».

Выяснив, что речь идет не о мелких нарушениях в школе, а о судьбе бывшей коллеги, учителя быстро успокаивались. Словно в награду за то, что их избавили от ими же придуманной проблемы, они становились разговорчивыми. Жаль только, что ничего толкового они сообщить не могли.

Юлия Степановна жила тихой, мирной и неприметной жизнью. Лучшим словом, способным описать ее, было слово «милая». Она ни с кем не ссорилась, но и ни с кем по-настоящему не сближалась. Враждовать с ней было неловко — как котенка пинать. А дружить — неинтересно. Она с этим смирилась и держалась сама по себе, никому не навязываясь.

Тем для сплетен она тоже не давала. Замужем она никогда не была, еще в юности у нее вроде как был какой-то жених, но он погиб в аварии. Больше она ни с кем не сближалась, хотя и была достаточно симпатичной, чтобы привлечь внимание мужчин. Получив очередное «Нет, спасибо», они обычно поднимали белый флаг и отправлялись на поиски более сговорчивых бабенок.

Дети чувствовали неуверенность Юлии Степановны — но чувствовали и ее доброту. Так что с учениками у нее были неплохие отношения.

Что же до заработка, то ей хватало, но не из-за высокой зарплаты, а из-за скромных потребностей. Получала она не больше и не меньше, чем другие учителя с ее стажем, жила в родительском доме со своим участком, что спасало ее от многих трат.

На пенсию Юлия Курченко вышла точно в срок. Судя по рассказам коллег, она была бы не прочь поработать и дальше, но начальство мягко, с символической премией и букетом цветов, вытолкнуло ее за дверь. Школа нуждалась в молодых бойких учителях, а Юлия Степановна была недостаточно ценна, чтобы держать ее в штате.

Она же не чувствовала себя старой, она не готова была до конца дней своих копаться в огороде — ведь до конца дней оставалось долго, у нее было отличное здоровье. С помощью школьного учителя информатики она разместила в интернете свое резюме, желая стать репетитором, но пригласили ее на роль няньки. Она все равно была в восторге, ведь ей предстояло ехать в Москву — в город, который она посещала в студенчестве. Юлия Степановна была настолько рада грядущему событию, что ни от кого его не скрывала и уехала точно в срок. После отъезда она ни с кем контакт не поддерживала, да этого и не ожидали.

Пока все сходилось с историей, известной следствию, кроме одного: откуда же все-таки деньги? Но спрашивать об этом учителей было бесполезно.

В какой-то момент Ян потерял сестру из виду, а обнаружил уже в холле. Александра стояла перед большой пластиковой доской, на которой были развешаны фотографии, украшенные бумажными кленовыми листиками. Ярко-красные буквы обозначали весь этот нехитрый коллаж как «Наш коллектив».

Заметив, что брат рядом, Александра постучала пальцем по одной из фотографий.

— Смотри, вот она. И вот, и на этой тоже. Но больше нигде.

— Много времени прошло с тех пор, как она уволилась.

— Думаю, она и до этого звездой здешних досок почета не была.

К некоторым учителям привлекалось особое внимание, их портреты вешали в картонные рамки, сделанные то ли учениками, то ли не слишком умелым учителем рисования. Но Юлия Степановна в их число не входила. Она осталась только на общих снимках, которые вряд ли висели на доске из-за нее. Вот она с детьми на пикнике, вот садит деревья в школьном саду, а вот выстроилась вместе с остальными учителями на ступеньках перед главным входом.

Она не слишком изменилась после переезда в Москву — разве что стала более ухоженной. Но такие перемены принципиальными назвать нельзя, и бывшие коллеги наверняка узнали бы ее, встретив снова.

Яну казалось, что тут их дела закончены, но Александра не спешила отходить, снова и снова всматриваясь в успевшие немного выцвести снимки.

— Ты чего? — удивился Ян.

— Сама пока не знаю, просто… Нет, ничего, поехали. Ты узнал адрес?

— Естественно.

Перед отъездом Юлия Степановна не стала продавать свой старый домик. Возможно, ей было жаль лишаться семейного гнезда. А может, она понимала, что много за деревянную хатку без удобств все равно не выручит, и неплохо было бы иметь место, куда можно вернуться, если столица окажется неласковой.

Но вернуться ей так и не довелось. Теперь ее домик терялся среди разросшихся за лето и уже засохших сорняков и полевых цветов. Садовые растения тоже были, наверняка посаженные еще родителями погибшей учительницы: кусты крыжовника и смородины, неизменные яблони, груша, алыча. Насчет остальных деревьев и кустов Ян уверен не был, да и не важно это было. Перед отъездом Юлия Степановна закрыла окна ставнями и наняла кого-то заколотить их, вряд ли она занималась этим сама. Дверь была заперта на обычный и навесной замки.

Здесь уже они могли выпустить Гайю. Участок располагался на окраине, да еще и скрывался за забором, так что пса вряд ли заметят, а ему полезно было размяться. Близнецы позволили ему изучать незнакомую территорию, а сами направились к дому.

— Не похоже, что здесь кто-то был со времени ее отъезда, — сказала Александра, изучив замок.

— А здесь нечего ловить.

Пока они добирались сюда, Ян видел еще несколько заброшенных домов, и все они были просторней и новее, чем хатка Юлии Степановны. Зачем вламываться сюда, если уже открыт доступ в убежище понадежней? Да и в целом, в маленьких городках бомжей меньше, чем в больших. Здесь маргиналы обычно представлены местными, у которых есть какая-никакая ночлежка.

Они взяли с собой вторую связку ключей Юлии Степановны, не имевшую отношения к ее съемной квартире. Ян не сомневался, что ключи подойдут к деревенскому домику — ровно до того момента, как они оказались бесполезными. Они не открывали не только новый навесной замок, но и старые дверные.

— Фигня какая-то! — нахмурился Ян.

— Да нет, не фигня, просто обстоятельство, которое нужно учесть.

Внутрь они все равно попали — вскрыть примитивные дешевые замки было несложно. Если бы соседи их заметили, они всегда могли использовать удостоверения как универсальное оправдание. Вот только вопросов им никто не задавал, участок был надежно закрыт от любопытных глаз.

Внутри домика их встретил тяжелый застоявшийся воздух, еще одно доказательство того, что здесь уже давно никого не было. Постоянное жилье Юлии Степановны было совсем не похоже на ее съемную квартиру.

Здесь как раз царил уют и во всем чувствовалась рука хозяйки. Мебель ей досталась от родителей, но она сшила на диван и кресла новые чехлы, а стол украсила ажурными салфетками. Скучная глиняная посуда была расписана вручную, на стенах висели вышивки в неуклюжих рамах — скорее всего, результат школьных уроков труда, любезно подаренный одинокой учительнице. Много фотографий, но все — старые, не менее двадцатилетней давности. Создавалось впечатление, что настоящая жизнь Юлии Степановны закончилась, когда умерли ее родители, а дальше она «коптила потихоньку».

Косметики здесь не было вообще, зато на отключенном холодильнике нашлись прилепленные магнитиками рецепты самодельных масок и кремов. Оставшаяся в шкафах одежда была поношенной, белье — застиранным и очень простым. Чувствовалось, что Юлия Степановна ничего не выкидывала, пока оно не рассыпалось в нитки у нее в руках. Из украшений нашлось только мелкое барахло — бижутерия советских времен, не представляющая никакой ценности. Как бы близнецы ни старались, они не обнаружили ни драгоценностей, ни денег.

Конечно, можно было предположить, что Юлия Степановна и не стала бы хранить ничего ценного в доме, где она не жила. Но Яна не покидало ощущение, что школьная учительница и нянька семьи Нефедовых — совершенно разные люди.

— Как думаешь, могла она настолько кардинально измениться в Москве? — спросил он.

— Измениться-то она могла, но есть нюанс… Та женщина, которую мы осматривали в морге, ухаживала за собой много лет. Холила и лелеяла, как говорится. Этого не добьешься за счет маски из огурцов и прикладывания подорожника. — Александра кивнула на рецепты, развешанные на холодильнике. — Тут нужны СПА-обертывая и прочая приятная дамскому сердцу муть.

— Которая стоит денег?

— И которая требует наличия элитного СПА-салона, такого я в этом городе не видела. Да весь ее образ жизни, все, что здесь есть… Оно не сходится с тем, что мы нашли там, сам же видишь.

— Вижу.

— Не говоря уже о том, что это был другой человек, — обыденно продолжила Александра. — Э-э… Чего?

Она подошла к большой рамке, под стеклом которой было собрано несколько черно-белых фотографий.

— Я это еще в школе заметила, но там фото были нечеткие, слишком мелкие, решила тут посмотреть. Вот это — не та, кого мы с тобой видели лично.

— Так это же старые фотографии, понятно, что они другие!

— Ее возраст меня волнует меньше всего, — покачала головой Александра. — И тебя тоже не должен волновать. Сам ведь знаешь, есть идентификационные черты, которые не меняются. Форма носа похожая, но есть различия, и они не возрастные. Форма ушей вообще другая, а уши порой не уступают отпечаткам пальцев. Это не она, говорю тебе.

Ян открыл на мобильном фотографию няни, которая прилагалась к делу, и напрямую сравнил ее с фотографиями, висящими на стене. Действительно, не она! Похожи — это да, и создавалось впечатление, что это сходство намеренно подчеркивалось. Однако до пластической операции не дошло, и различий между этими женщинами хватало.

Во всем этом не было смысла. Да, деньги и драгоценности в квартире — это странно, но это не идет ни в какое сравнение с присвоением чужой личности!

Снаружи донесся протяжный волчий вой, заставивший Яна вздрогнуть. Полицейский был не из пугливых, но этот звук пробирал до костей, пробуждая первобытные страхи, знакомые еще первым людям, прятавшимся в пещерах от неведомых хищных тварей.

Уж лучше бы он лаял!

— Похоже, кое-кто по нам соскучился, — усмехнулся Ян, стараясь скрыть свое смущение. Глупо было так реагировать, он ведь знал, что Гайя воет, а не лает, его предупреждали!

— Да нет, скучает он молча, — насторожилась Александра. — Похоже, он что-то нашел! Идем, пока он всю улицу до истерики не довел.

Гайя сидел посреди участка, и рядом с ним не было ничего примечательного — все та же трава и засохшие цветы золотарника. Любопытным было разве что то, что отсюда пса сложно было разглядеть: от соседей его прятали кусты крыжовника, от улицы — развесистая яблоня. Похоже, он нашел самую закрытую часть сада, чтобы местные уж точно не смогли определить, где затаился волчара!

Он больше не выл, но и с места не двинулся, даже когда близнецы подошли вплотную. Александра опустилась на одно колено и стала ощупывать землю рукой.

— Ничего… — пробормотала она. — Но это и понятно, год прошел, сезоны полностью сменились, дожди утрамбовали землю, да еще цветы… Принеси, пожалуйста, лопату.

— Ты серьезно? — поразился Ян.

— Ну да. Просьба о лопате не входит в набор моих фирменных шуток.

Он не знал, что она собирается делать, но уже догадывался. И все же Ян надеялся, что она ошиблась, что Гайю привлекло нечто другое, потому что… Он и сам не знал, почему. Но ему не хотелось, чтобы дело принимало такой оборот.

Лопату он нашел у дальней стены дома. Все инструменты, оставленные Юлией Степановной, были настолько грязными и проржавевшими, что за год на них так никто и не позарился, но со своими функциями они справлялись прекрасно. Очень скоро Ян начал копать, а сестра и отошедший в сторону Гайя наблюдали за ним.

Сначала было непросто — мешало тугое переплетение корней. Но когда он пробился через это препятствие, стало легче, влажная земля легко поддавалась ему. Да и копать пришлось недолго…

Заметив в земле светлое пятно, он сразу же остановился. Ян ожидал этого и не хотел что-то сломать. Не нужно делать поганую ситуацию еще хуже! Он опустился над ямой и продолжил копать руками, тут уже Александра помогла ему.

Очень скоро стало ясно, что его находка — это плотная, пропитанная грязью ткань. В прошлом она была шторой или скатертью, чем-нибудь в этом роде, и хранилась в доме. Теперь же она стала импровизированным саваном для тела, которое уже прощупывалось под ней.

Они не стали копать дальше или снимать ткань. Официально они не имели на это права — да и не нуждались в этом. Они и так знали, кого обнаружили.

— Гайя ведь служебный пес, да?

— Да.

— И натренирован находить тела?

— Среди прочего, — подтвердила Александра. — Я взяла его с собой не для этого, но нам повезло, что он здесь. Сами бы мы не справились, кто-то позаботился о том, чтобы могила ничем не привлекала внимание.

— Это точно… Похоже, в этом городе нам придется задержаться.